Сказание третье. Изменение неизбежно.
Это не было простой случайностью, а больше походило на крадущуюся по пятам тень, скользящую за силуэтом ночного прохожего. Альфред проснулся с ужасной сухостью во рту. Казалось, что всю ночь он глотал пыль и песок, после преобразовавшиеся в тянущую боль в животе. Кожа была неестественно теплой, даже горячей, и ужасно кололась и чесалась, заставляя елозить по кровати, что он и делал последние несколько ночей. Мальчик спал слишком мало и, похоже, забыл, что такое нормальный отдых. Под голубыми глазами залегли тени, а само лицо стало болезненно-бледным. Лишь мать могла ему помочь - она обнимала сына и рассеяно перебирала его золотистые волосы, напевая колыбельные. Она сидела с ним каждый день, беспокойно вглядываясь в лицо сына в надежде отыскать признаки того, что ему лучше, и отчаянно пыталась найти источник проклятья, но ничего не получалось. В ее объятиях Альфред чувствовал себя в безопасности, защищенным от духа, медленно пожирающего его. Мама всегда была рядом, непоколебимая и сильная. Ее тепло отгоняло кошмары, и думалось, что нет в Нирне места безопасней. Но сущность, сидевшая внутри, вовсе не была доброй. Она ждала подходящего момента, чтобы проявить себя. Началось по-обычному: Альфред вскочил с кровати, чтобы унять жажду, и оглянулся в поисках стакана с водой. Но стоило ему приподняться, как сильный удар под дых заставил его упасть на пол. Сердце билось в бешеном ритме, все мышцы были напряжены, а на коже бисеринками выступил пот. Зрачки мальчика расширились от еще одного спазма, почти полностью застилая голубую радужку. Тело его выгнуло дугой от очередного приступа боли. Альфред пытался кричать, но он не мог надышаться, а из горла вырывались лишь хриплые болезненные стоны. Боль растекалась по напряженному телу и, казалось, стоит ему пошевелиться, все мышцы в теле порвутся. - Мама... - единственное, что смог нормально произнести лежащий, после чего последовал крик. Кровь в венах кипящей смолой обжигала внутренности. Спина неестественно выгибалась и увеличивалась, делая чуть сутулые мальчишеские плечи широкими и мощными, а кожа медленно покрывалась колючей шерстью. Что-то пыталось вырваться из него. Альфред больше не мог контролировать свое тело. Ставшие когтистыми лапами руки начали царапать и рвать кожу, еще сохранившую прежний вид. Нечеловеческие рыки рвались из глотки, а существо, кажется, захлебывалось горячей кровью. Голова раскалывалась от пульсирующей боли, а из ставших острее ушей будто вот-вот потечет кровь. Альфред мог чувствовать каждый процесс в своем теле, а такие резкие изменения внешности заставляли в агонии биться на полу, искренне желая, чтобы все закончилось как можно скорее. Вскоре, когда боль поутихла, он заметил, что запахи и звуки ощущались острее. Несмотря на ночное время, в комнате было достаточно светло. Теперь все напоминало какую-то пеструю, но слегка размытую картинку калейдоскопа. Несмотря на то, что неприятные ощущения практически полностью исчезли, Альфред по-прежнему лежал на полу и тяжело дышал. На себя он больше не был похож. До его слуха донеслись шорохи движений, болезненной вибрацией отозвавшиеся по позвоночнику. Мальчик хотел было поднять свою руку, но она, как и все конечности, оказались слишком тяжелой и неподъемной. Единственное, что он смог сделать - приподнял голову, взглядом помутневших глаз фокусируясь на двери, из-под которой пробивался тусклый свет. Уши, до этого спокойно лежавшие, поднялись в попытке уловить источник звука. Желание узнать источник было инстинктивным, а посему затмевало собой все остальное. В нос ударил запах, недоступный для человека, но такой привычный для сущности, овладевшей Альфредом. От этого он чуть ощетинился, вглядываясь в темноту. Кто-то вошел в комнату, заливая ее неровным светом, отчего Альфред прищурил глаза. Он не мог оторвать взгляд от фигуры, в звуки сердцебиения которой он сейчас напряженно вслушивался. И он не мог оторвать взгляда от центра, в котором неистово бил пульс. А затем он учуял запах - неестественно кислый и резкий, но на это он почти не обратил внимания, лишь немного нахмурился. Вошедший бесшумно сделал несколько маленьких шагов по направлению к Альфреду, отчего шерсть его стала дыбом, а из груди вырвался утробный рык. Это заставило вошедшего остановиться. Теперь запах можно было опознать. Пахло лесом и хвоей. Пахло его матерью. Внутри него что-то перемкнуло и он резко поднялся, отчего мать дернулась, и неловко ускользнул в открытое окно, скрываясь меж деревьев ближайшей рощи, спотыкаясь о камни и корни. Он старался бежать как можно быстрее, прочь из дома, чтобы его не нашли. Дальше, чем за близлежащий лес, уйти не удалось. От непрерывного бега легкие горели огнем, а колени подкашивались. Стоило Альфреду остановиться, оперевшись о шершавый ствол вековой сосны, голову кружили новые, до этого неизвестные ему звуки и запахи. Он пытался почувствовать каждый звук и запах по отдельности, почувствовать все: от звонкого журчания ручья поблизости до глухого уханья пролетавших мимо сов. Но вскоре от многообразия новых ощущений вернулись болезненные ощущения, заставившие взвыть. Альфред совершенно не понимал, что с ним происходит, и уж точно не знал, как справится с появившейся силой, дикой и безумно голодной. Но вскоре и эти ощущения утихли, оставляя после себя лишь пустоту и толику липкого страха. Уши прижались к голове, а взгляд опустился на землю. К многообразию лесных запахов добавился еще один - лошадиный. Зрачки расширились когда он узнал его. Он ринулся по запаху, выискивая жертву. Не хотелось ничего, кроме как поймать свою дичь и утолить клокочущее чувство голода. Альфред уже не обратил внимания на женский голос, звавший его по имени.***
Очнулся он обнаженным и мокрым, но, как ни странно, ни чуть не замерзшим. Несмотря на то, что укрыт он был лишь жалким подобием одеяла, Альфред не чувствовал колючего морозного ветра и холода поверхности, на которой он лежал. Множество звуков вокруг воспринимались уже не так сильно и не приносили неприятных ощущений. Все привычные чувства вернулись на место, отчего слов радости и благодарности он просто не мог подобрать, однако внутри еще осталось чувство опустошенности. - Он в опасности, Фия, его видели люди в деревне, а еще он убил двоих. - И ты будешь винить его за это? Будь твоя воля, ты бы наказал каждого, у кого случилось первое превращение, - мать волчонка была в ярости, в какой Альфред ее до этого момента не видел. - Не все мы устраивали бойню в свой первый раз, - прорычал незнакомый мужчина, а затем последовал несильный удар, от чего-то эхом пронесшийся по комнате. Альфред мог чувствовать нарастающую тяжелую атмосферу. - Прости его. Он не был готов. Нам просто надо справиться с этим. - Причем как можно тише, хотя это и будет сложновато, - добавил мужчина, еле слышно хмыкая. - Никто не знал, что в нем течет наша кровь, к тому же, мы еще не сталкивались с превращением у ребенка. Но теперь, когда мы знаем, что это тоже возможно, надо сделать все возможное, чтобы это не повторилось. - Пока он не научится контролировать это, ему лучше жить отдельно. - Сына я вам не отдам! - Альфред вздрогнул от волчьего рыка, последовавшего за фразой. Кто-то чужой снова приближался, но существо, которое он считал своей матерью, перекрывало к нему доступ. - Фиа, Кодлак прав. Ты знаешь, как контролировать только твою сущность, и обучить мальчика этому не сможешь. - Я научу его всему, что знаю! Я не брошу своего сына! - Мать периодически рычала, заставляя мужчин замолчать и отступить на пару шагов назад. Звуки, издаваемые ей, были похожи на те, что Альфред издавал при обращении. Мальчик облегченно вздохнул, услышав, что он все же отправится домой вместе с матерью. Настораживало то, что он не мог определить, кому принадлежали мужские голоса. Но больше всего нервировало то, что он не мог понять, где находится. Альфред предположил, что теперь он опасен из-за нескольких убийств, совершенных им этой ночью, хотя даже приблизительно не помнил ничего такого. А контролируй он себя, ничего такого никогда бы не случилось. Мальчику хотелось скорее попасть домой и забыть все произошедшее, как страшный сон. Хотелось свернуться калачиком на постели и вновь почувствовать уютную теплоту объятий матери. Все плохое осталось позади, теперь мама точно заберет домой и сделает все как надо, как делала всегда. - Фиа, дорогая, пожалуйста, согласись на предложение Колдака. Я беспокоюсь за вас обоих. Этот голос Альфред легко узнал. Принадлежал он лучшей подруге его матери - одной из немногих, кого он действительно хорошо знал. Будучи Нордским воином, порой она была слегка груба и складывалось впечатление, что о понятии "женственность" она и не слыхивала. Однако, это нисколько не мешало ей быть заботливой. Раньше она была частым гостем в их доме. И каждый раз Альфред с упоением слушал ее рассказы о приключениях и битвах, всем сердцем желая оказаться там и поучаствовать в этих событиях. Иногда она брала его с собой в лес, обучая. С ранних лет мальчик умел определять и выслеживать добычу, немного стрелять, ведь она понимала, что его мать в этом никто не переплюнет. Так же Альфред учился бою с мечом, стараясь на каждой такой тренировке. Они не брали его в Вайтран, стараясь не покидать близлежащие к поселению территории. И воительница ни разу не нарушила запрет. То ли они они боялись, что он потеряется, то ли того, что его выкрадут и продадут, ведь смешанная кровь всегда ценилась, Альфред не знал. Это всегда казалось мальчику лишь глупостью и излишней заботой, но не теперь. Эти люди действительно могли его забрать, и это пугало. Почему они просто не могли пойти домой? За размышлениями Альфред не заметил, что в комнате воцарилась звенящая тишина, пока мать не заговорила: - И ты тоже отворачиваешься от меня?.. Хорошо, - ее тихий печальный голос заставил ребенка испуганно вздрогнуть. Секунды не прошло, как он оказался в ее объятьях, утыкаясь лбом в плечо. - Прости, мам. - Я люблю тебя, родной, и это я извиняюсь за все, - голос ее дрожал от пережитого, от той ярости, с которой она защищала сына. Именно после той ночи его мать начала меняться. Словно тот кошмар, сидевший в нем, перекинулся и на Фию, постепенно поглощая ее разум. Она говорила, что это состояние, схожее с его. И это его пугало больше, но Альфред старался не показывать это. Мать страдала от неизлечимого чувства вины, тяжелым грузом висевшей у нее на сердце. Каждый раз, стоило ей взглянуть на своего ребенка, она вспоминала ту злополучную ночь, а страх, что все это может повториться, только усугублял ситуацию. Через несколько месяцев ее состояние стало совсем плачевным. Фия замкнулась, почти не разговаривала и старалась не выходить из дома без необходимости, потеряла аппетит. Под ее глазами залегли синюшные тени, еще больше выделявшиеся на фоне побледневшей кожи. Альфред стал задумываться о предложении старика и о том, чтобы разыскать подругу его матери. Однако вскоре воительница объявилась сама, собираясь обучать ребенка, не забирая его в Вайтран. Однако, стоило ей увидеть, в каком состоянии находятся подруга и ее сын, все мысли об обучении разом вылетели из головы. Мальчик довел себя до изнеможения попытками запереть сущность внутри себя, ведь чем глубже она оказывалась, тем сильнее разъедала его изнутри. Еще немного и он распугает всех соседей, заставив их взбунтоваться. Этого воительница допустить никак не могла. Поэтому она в спешке покинула дом, а чуть позже вернулась с Колдаком и другими членами сообщества. Без боя Фиа ребенка отдавать не собиралась, но бой был неравным. Альфред совсем не был рад тому, что мать его в бешенстве кидалась на людей, предполагавших помощь, но ничего не мог возразить, понимая, что так будет лучше для всех. Покидая дом, он услышал уже знакомы ему мольбы о прощении, но со временем это, как и почти все воспоминания о матери, размывалось, пока не стерлось совсем.