Я не могу заснуть

      Сильный порыв ветра со свистом распахнул прикрытое окно, вытянул легкие шторы и подхватил листы с текстами Таканори. До этого момента расслабленный вокалист, конечно, пытался поймать хоть что-то громкими хлопками по столу, но все тщетно. Руки никогда не отличался внимательностью и меткостью. А исписанные вдоль и поперек страницы – уже на полу. Что ж. Нужная не улетела, а остальные… пусть лежат. Потом поднимет. Ведь сейчас хотелось лишь писать и писать, чтобы не забыть, чтобы не потерять. Буквы в слова, слова в предложения – композиция из эмоций уже почти готова, но этот чертов ветер…       Любимый пес тоскливо заскулил во сне, и Таканори вспомнил, что в комнате он не один. Мужчина бросил взгляд на кровать, где мирно сопел его басист, и, поджав губы, мысленно молился, чтобы только весь этот случайный шум его не разбудил. Мацумото замер, не сводя глаз с блондина: секунда, две, три… Но ничего не происходило. Тот даже не шевелился. Взгляд Таканори наполнился нескрываемой белой завистью. Сузуки, похоже, так отчалил от реальности, что даже если бы вокалисту взбрелось отбивать возле него чечетку или же начать распеваться для экстремального вокала, тот даже ухом не поведет - спит, как убитый. Он даже несколько раз ловил себя на мысли, что это могло бы оказаться правдой. Ну, то, что Акира откинулся. Вокалист сосредотачивал свой взгляд на голой спине, линии плеча, талии – грудная клетка поднималась и опускалась, равномерно, медленно. Дышит, живой. Мацумото чертыхался себе под нос и возвращался к текстам на листках. Чего только не полезет в голову после полуночи.       Когда Акира, устроившись под легким одеялом, выставлял будильник на шесть утра, часы показывали одиннадцать, и тут Мацумото переполнило любопытство. Рука потянулась к телефону, палец попал точно на круглую кнопку, и яркий экран с лицом басиста на заставке сообщил, что времени уже без двадцати три ночи. А вокалисту все не спалось. Из-за вихря мыслей и слов, которые Таканори и спешил записать под желтым теплом настольной лампы. И не было дела до кривого неразборчивого почерка - Таканори спешил и совсем не старался, - как и, собственно, не было дела до того, что спать оставалось порядка трех часов.       Ночной сквозняк гулял по полу, ветер неприятно холодил ступни, и мужчина осторожно, чтобы сильно не скрипело, откинулся на спинку старого крутящегося кресла, чтобы в следующую секунду задрать ноги на сидение и писать уже на коленях.       Взгляд в очередной раз упал на голую спину Акиры, затем на любимого пса. Потом снова на Акиру. Они оба сопели как ни в чем не бывало. Ни одного из них шумный вокалист не беспокоил.       Могло ли Акире быть холодно? Он вроде не ежился, не шевелился, но черт побери. Таканори спустил ноги обратно и нехотя поднялся с нагретого места. Если его, укутанного в теплую объемную толстовку, пробирал холодок, то каково же Сузуки под легким покрывалом, которое и без того сползло до пояса? Может, ему зима снится? Как ни крути, а Таканори стал испытывать что-то вроде жалости: не выдержал и подошел к окну, в одно движение шумно закрывая его. Особо теплее не становилось, хотя это было вопросом времени. Он посмотрел через плечо в сторону Сузуки – никакой реакции.       Улицы, освещенные яркими высокими фонарями, совсем пустые. Мацумото оглядел вид слева, затем вид справа – ни души за окном. Не то что бы Таканори бездельничал теперь, нет. Просто порыв ветра отвлек, та самая ниточка лопнула без звука. В голове вместо вихря из слов – пустота. И нужен перерыв.       Таканори повернулся к окну спиной и подпер подоконник той своей частью, которую демонстрировал ему Сузуки. Не спеша обнял плечи руками: в этой большой бесформенной толстовке он выглядел так, будто под ней больше ничего не было. Это правда, на самом деле. Только белье. И сколько же людей готовы продать душу за такой вид Мацумото? Тысячи; парни и девушки – но Така надевает такое только перед басистом, смотри – не хочу. А он спит, паскуда, и в ус не дует, что тут вообще происходит.       Взгляд снова зацепился за родную спину: его торс едва заметно поднялся, все хорошо. Руки мысленно осекся: да что за паранойя такая? Вокалист помотал головой и цокнул себе под нос. Акира жив-здоров, просто мертвецки устал. Настолько, что за все время, пока Таканори вынужденно бодрствовал, даже позы не сменил.       Акира, тот самый парень, которому немного за тридцать, и он не стареет. Не стареет – в смысле, ведет себя как щегол. Порой Сузуки доводит его до такого состояния, когда хочется ему его же басухой зарядить по затылку. Или микрофоном по лицу ударить, не суть. Но Таканори всегда сдерживался, потому что сам когда-то сказал заветное «я тебя тоже». Да и со временем все ко всему привыкают. Вот и Така привык, поэтому к своим «немного за тридцать» выстраивал отношения на невозмутимости и уважении, даже когда к басисту хотелось обратиться как: «Эй, урод вонючий…» Ну и на большой и горячей любви, конечно же, таившейся в его компактном, как и он сам, сердечке.       Сколько они вместе? Страшно подумать даже. Когда пары отмечают свою первую, вторую, третью годовщину – они кажутся стабильными. Пять лет – дата повесомее, семь – уже основательная заявка на «долго и счастливо». Таканори потер подбородок пальцами и прикусил губу, растягивая задумчивую улыбку. Пятнадцать чертовых лет бок о бок, зад об зад, делили одну сцену и одну постель. И не скажешь ведь, что столько времени прошло.       Наверное, поэтому подсознание подкидывало такие шуточки в виде беспокойства за жизнь и здоровье басиста. Он же не молодел, а вечно поющей душонке вокалиста больше ничего и не надо – лишь бы слышать его гитару. Рано утром отправлять выгуливать своего пса и выбрасывать мусор. Просить заехать и забрать из студии или купить продуктов домой. И вроде бы Таканори еще тогда, на этапе скитания по группам уяснил простую истину: незаменимых не бывает. Бывает. Он как орган, не подлежащий трансплантации. Как… поджелудочная? Или как головной мозг. Романтичнее было бы говорить о сердце, но увы. Людям спасают жизни новыми донорскими сердцами. А вокалисту бы не спасли жизнь новым донорским Акирой. Сузуки такой один. И без него – ну никак.       Таканори оттолкнулся бедрами от подоконника и прошел к шкафу, где они с Сузуки хранили теплые постельные вещи. Достал нормальное одеяло и осторожно укрыл им Акиру. И снова никакой реакции. Таканори все еще отчаянно надеялся задремать, потому, не мешкая, сразу же переполз на свою половину кровати, задевая коленями обездвиженную тушку. Акира спал.       Пятнадцать лет Таканори прижимался к Акире сзади вот так, как сейчас; пятнадцать лет целовал его между лопаток, не боясь получить локтем по голове. Пятнадцать лет касался светлой кожи на плечах кончиками пальцев. Она всегда сухая, гладкая, без родинок и шрамов. И не такая уж и старая.       В какие бы истории вокалист ни влипал, что бы ни переживал и в каких бы нелепых ситуациях он ни оказывался, эта спина всегда была рядом, все пятнадцать лет. Он просто был уверен: что бы ни произошло, за этой, пусть и не самой широкой, пусть и не самой мускулистой, но такой родной спиной всегда можно найти огромную поддержку и защиту.       Мацумото опустил ладонь на плечо, попытался сомкнуть пальцы на бицепсе. Акира похудел. Вокалист хотел ему сказать об этом, да было всё как-то не к слову. Не будить же его ради этого теперь? Да и пальцы до сих пор не обхватывали плечо, волноваться не за что. Можно немного поволноваться за то, что Сузуки не реагировал даже на ненавязчивые, будто бы случайные прикосновения. Спал. Таканори тоже так хотелось, но теперь – очередной вихрь из слов, фраз, эмоций и чувств. Покорил и увлек далеко-далеко за пределы реальности - стоило только Акиру потрогать.       Нехотя он поднялся с постели и вернулся за стол, подбирая разбросанные ветром листочки по пути. Слова падали на бумагу, собирались в тяжелые смысловые предложения. Мацумото мог отвлечься лишь на секунду – представить, какие бы ноты звучали бы лучше именно с этой фразой. Какие слова подошли бы к мелодии в голове.       Еще пара строчек – и Таканори откинулся в кресле. Опять забыл, что кресло старое и скрипит, хрустит на всю комнату так, будто вот-вот развалится. После сегодняшней ночи вокалист уже не беспокоился за сон Акиры, наперед ведь знал, что тот равнодушен до посторонних звуков. Но тут внезапно Сузуки лениво развернулся и поморщился от света настольной лампы.       – Давно проснулся? – говорил шепотом, будто боясь разбудить еще кого-то.       Таканори загадочно улыбнулся.       – Да я не ложился еще, – бормотал он так же тихо. – Точнее – пытался. Не вышло.       – И чего тебе опять не так? Одеяло отобрал? Бью во сне? – звучало это немного издевательски, но Акира сонно улыбался. Так он пытался шутить свои шутки-самосмейки. – Чего у тебя опять случилось?       Таканори – вроде взрослый дядя, имел статус и авторитет. Просто на секунду он задумался, насколько нелепым был бы его рассказ сейчас. Вроде стоило бы и промолчать, а с другой стороны, Акира тот, кому вокалист доверял всё на свете.       – Ты правда хочешь знать это?       – Но ты хочешь рассказать.       Таканори смущённо улыбнулся, всё еще стесняясь начать рассказ.       – Обещаешь не смеяться?       – Ну, если будет очень смешно, я засмеюсь, конечно. Что там? Не тяни, – Акира поморщился от света лампы. Не такой уж и яркой, кстати.       – Ну, когда я вышел из душа, ты уже спал. Я, в общем, тоже уже собрался. И когда на подушку падал, ударился маковкой об изголовье. Прям нормально так приложился. Я думал даже, что ты проснешься.       – И после этого ты не смог заснуть?       – Конечно, не смог! Знаешь, как больно было? И обидно. У меня чуть искры из глаз не посыпались. А потом… что-то все завертелось, закрутилось, и мне захотелось написать.       – Надеюсь, это не сотрясение…       Таканори поднял листок перед собой и самодовольно улыбнулся. Это точно не сотрясение.       – Похоже на новую песню, так? – Сузуки снова сонно заулыбался в ответ, ожил от любопытства и перестал щуриться.       – Похоже на то, – ответил Мацумото. – Кто знает?       – Прочитаю завтра и расскажу ребятам о твоем успехе. А все твои песни… Ты каждый раз себя по затылку лупил? Бедняжка.       – Да не смешно это, зараза! – вокалист завопил в голос, и Корон тревожно поднял мордочку. – Я мог серьезную травму получить, между прочим, – он ворчал уже полушепотом. – А ты свои шутки шутишь.       – Я знаю, – говорил Акира уже без издевки. – Уверен даже, что твои тексты опять очаруют всех.       Таканори хмыкнул, но приятные слова принял, а Акира тем временем откинулся обратно на подушки и прикрыл глаза.       – Ну, раз исписался, может, спать пойдешь? У меня тут тепло.       Заманчивое предложение увлекало, и Мацумото поплыл, растерял все свои язвительные мысли. Только бросил тихое:       – Пойду.       – На, вот, – Акира приподнял подушки к изголовью и взбил их хорошенько. – Не ударься только снова.       – Ой, – Таканори поднялся с кресла и сбросил нагретую толстовку с плеч на сидение. – Где же твоя забота раньше была?       – Не могу придумать смешного ответа. Давай, дуй скорее, замерзнешь же, голожопый, – басист раскрыл уголок одеяла в ожидании своего вокалиста.       А тот больше не задерживался. Только щелкнул выключатель настольной лампы и наугад в кромешной тьме поспешил в нагретую Акирой постель. В теплых любящих объятиях сон наступил сразу. Этой ночью больше никто не мерз.