Я буду любить тебя вечно.

      Мой семнадцатый день рождения мы праздновали в самолете. Странно, не правда ли? Кто додумается праздновать день рождения в самолёте? Правильно. Никто. И вот, спросите вы, почему же я, Беатрис Прайор, девушка из благополучной семьи, сижу в самолете, пью шампанское в компании своего старшего брата и родителей, вместо того чтобы гулять в каком-нибудь клубе с гламурными подружками и симпатичными парнями.       Дело вот в чем: мой отец Эндрю Прайор работает в огромной рекламной компании. Её филиалы расположились по всему королевству Соединенных Штатов Америки. Это самая крупная рекламная компания во всей стране. И вот однажды папиному боссу приспичило открыть филиал в Чикаго. Из двадцати кандидатов на роль генерального директора выбрали моего отца. «Ой, как же повезло», — подумают многие. «Эндрю Прайор теперь генеральный директор. Кругозор его интересов расширился, как и его кошелек. Теперь его жена и дети могут ни в чем себе не отказывать», — сплетничали соседи.       «Бе, бе, бе», — слышать тошно.       Мало того, что меня отодрали от привычной среды. Так еще мне придется поступать в колледж, который мне совершенно не нравится. Изначально я хотела поступить в Университет в Кембридже, на кафедру философии. Да, я хотела стать доктором философских наук. С детства я была увлечена этой наукой. А сколько философских книг я прочитала за все свои семнадцать лет. Хм, их не счесть. Взять хотя бы «Утопию» Томаса Мора. Весьма увлекательное произведение. Вы, наверное, подумаете, что я какая-то зазнайка-отличница. Но нет, я самая обычная девушка. В школе особым умом не отличалась. Когда я заявила родителям, что собираюсь поступать в Кембридж, они категорически уперлись рогом. «Великобритания — это же так далеко. Совсем другая страна, другие порядки. Мало ли, что может случиться с тобой там», — говорил отец.       Я смирилась и стала искать колледж поближе к Портленду и нашла. Когда я уже отправила заявку для поступления, моему отцу предложили повышение. Он согласился. И теперь меня в кандалах везут в Чикаго — там мне и придется учиться. Хотя Кей, скорее всего, счастлив. Он как раз хотел учиться в колледже Гуманитарных Наук Чикаго. Вот, его мечта сбылась, а моя — нет. Мне придется поступать вместе с ним и изучать иностранные языки. И максимум, кем мы сможем стать после окончания колледжа — это переводчиками. Но Калебу все равно. Он прекрасно знает, что отец давно приготовил ему место в компании. И когда Кей окончит колледж, то будет работать вместе с папой. А меня наверняка выдадут замуж за какого-нибудь богатенького сыночка, и остаток своих дней я проведу, потакая его желаниям и прихотям. Фу-у, мерзость… Иногда я думаю, как несправедливо относится ко мне судьба. Почему кому-то достается все, а кому-то ничего?       Резкий цитрусовый запах ударяет мне в нос. Это заставляет меня перестать мыслить.Осматриваю по очереди членов своей семьи. Кто из них додумался есть апельсин в моем присутствии, зная, что у меня аллергия на этот фрукт. Когда я была маленькой и моя бабушка была еще жива, мы с Калебом каждые выходные ездили к ней в гости. И она вместо того, чтобы накормить нас домашними оладушками с ягодным джемом, кормила нас апельсинами на завтрак. Говоря, что там очень много витаминов, и чем больше мы будем их есть, тем меньше мы будем болеть. Я всегда была очень впечатлительным ребенком и поэтому, когда бабушка засыпала, я бегала в подвал и ела апельсины, которых у неё было полно, так как она их выращивала в своем саду. После недель поедания апельсинов у меня открылась ужасная аллергия.       В ту субботу мы с Калебом как обычно приехали к бабуле. Кей пошел смотреть телевизор, а бабушка готовила обед. Я тихонечко спустилась в подвал и как всегда стала кушать свой любимый фрукт. После пятого у меня стало чесаться все тело, мне казалось, что мне нечем дышать. Тогда я жутко перепугалась и начала громко звать бабушку. Когда она прибежала в подвал, у неё чуть инфаркт не хватил. Я сидела вся опухшая и красная, по всему моему телу расползлись ужасные гнойные волдыри. А вокруг меня были разбросаны корки апельсина. С тех пор стоит мне почувствовать запах этого цитруса, так я начинаю чихать и чесаться.       — Калеб, какого черта? Ты же знаешь, что у меня аллергия на апельсины, — возмущаюсь я.       — Ага, но у меня-то ее нет, — пожимает плечами Калеб и продолжает пихать дольки себе в рот.       Чертов гаденыш. Не брат, а какой-то монстр.       — Ма-а-а-м. Скажи ему, чтобы он убрал этот мерзкий вонючий апельсин, — я трясу маму за плечо. Она в это время о чем-то разговаривала с папой, попивая шампанское десятилетней выдержки, которое стоило не меньше пятидесяти долларов.       — Калеб, убери, — строго произносит мама, посмотрев ему в глаза.       — Ну мам, я еще не доел, — обижено воет мой брат.       — Убери, я сказала. Иначе не видать тебе той Audi A4 белого цвета, о которой ты так мечтаешь, — Натали хитро улыбнулась и подмигнула мне. Она всегда поддерживает меня, когда Калеб вредничает.       Я победоносно улыбаюсь и показываю Кею язык. Он только закатывает глаза и убирает апельсин в пакет.       Едкий цитрусовый запах оставался до конца полета. Оставшиеся два часа я сидела, зажав нос своей кофтой. И какое же было облегчение, когда пилот объявил о посадке.       Как только самолет оказался на твердой земле и остановился, я сразу же вскочила и побежала к выходу. Мне так хотелось поскорее вдохнуть свежий воздух в свои легкие. Сбежав с высокой лестницы и оказавшись на улице, я стала судорожно ловить ртом воздух. Мне ужасно хотелось врезать Калебу в нос за эти два часа мучений и за невозможность нормально дышать.       Ну, что поделать, такой мой брат вредный, но зато он очень умный и добрый. Он старше меня всего на десять месяцев и учился со мной в одном классе. Он всегда защищал меня от злобных одноклассников, которые почему-то меня не очень любили и называли меня Сухариком. Почему Сухариком? Я до сих пор ломаю над этим голову. Конечно, мой брат не был в достаточной физической форме, чтобы навалять всем этим ребятам, которые на протяжении одиннадцати лет дразнили меня. Но зато он имел на них другое влияние. Так как он был самым умным в классе, он шантажировал ребят, что не даст списать им домашку и не поможет на тесте, если они будут меня обзывать. Какое-то время они молчали, но потом все возвращалось в прежнее русло. И я слышала у себя за спиной, как эти напыщенные дурёхи судачили обо мне.       «А вы видели, в чем Сухарик пришел сегодня в школу», — говорила Марлен Ковальски.       «Да её кофтой только полы вытирать», — смеялась Лиза Смит.       И так всегда. Из-за них я боялась выйти к доске. А когда выходила и на меня смотрели двадцать этих сверкающих волчих глаз, готовых в любой момент выкрикнуть про меня какую-нибудь гадость или засмеяться, моё сердце подпрыгивало, щеки краснели, а рот не мог вымолвить ни слова. Я была похожа на безмозглое животное, которое не умеет говорить, а только шевелит ртом и мычит что-то невнятное себе под нос. Сделали из меня козла отпущения. Ей Богу. Я всегда задавала себе вопросы: «за что?», «почему они ко мне так относятся?», «я же не сделала им ничего плохого».       Единственным моим другом в школе помимо Калеба была Мэрри Майер. Она настоящая красавица, у неё длинные золотистые локоны, пухлые губы и ярко-зеленые глаза. Она всегда одевалась с иголочки. На её фоне я казалась какой-то серой мышкой с тусклыми светлыми жидкими волосами и блеклыми голубыми глазами. Иногда меня мучил вопрос, почему такая девчонка, как Мэрри, дружит с такой, как я? Замкнутой в себе, не умеющей красиво одеваться и краситься. Пустышкой… Именно так сказала Элли, когда спросила это у Мэрри, на что та послала её в задницу — сосать у дьявола. Весь класс тогда смеялся над Элли, а не надо мной. На несколько дней от меня отстали, потому что дразнили Элли. Но потом бумеранг снова вернулся ко мне.       Мы с Мэрри стали подругами в первом классе. Она тогда заступилась за меня, когда ребята смеялись надо мной из-за стихотворения, который я сочинила на свободный урок литературы. Почему-то над рассказом Моник о пришельцах никто не смеялся, а надо мной смеялись всегда.       Однажды мои одноклассники устроили мне засаду. После неё я целую неделю не ходила в школу. Это произошло за месяц до выпускных экзаменов. Их злая шутка заключалась в том, чтобы красавчик Билли Кросс пригласил меня на свидание. Эти уроды знали, что я влюблена в этого кретина. По крайней мере, я думала, что влюблена в него. И вот когда Билли подошел ко мне после урока математики и пригласил сходить с ним в кино, а потом покататься на машине, я согласилась. В ту минуту я чувствовала себя самой счастливой девчонкой на свете. Придя домой, я вытащила из шкафа то самое платье, которое хранила как раз на такой случай. Оно было потрясающее. Немного вульгарное, но потрясающее. Голубое коктейльное платье из жатой легкой ткани. Оно было без бретелек и чуть-чуть прикрывало зад. Я накрутила волосы и в первый раз накрасила глаза. Надела на ноги туфли на пятнадцати сантиметровых шпильках, которые предназначались для выпускного бала, и пошла на свидание с парнем моей мечты. Когда мама меня увидела, у неё челюсть отпала. Она не хотела меня отпускать в таком виде. Говорила, мол, в таком прикиде только на панель. Я махнула рукой. Накинула поверх кожаную куртку и пошла. Мне было все равно, что там говорит мама, я просто хотела покорить сердце Билли. Сначала наше свидание проходило отлично. Мы сходили в кино на какую-то мелодраму, а потом катались на его тачке по городу. Я чувствовала себя Золушкой, прям как в сказке. Я думала, что это самый волшебный вечер в моей жизни. Даже когда мы приехали на тот пляж и когда Билли предложил мне прогуляться по берегу и посмотреть закат, я не подозревала, что этот вечер обернется для меня настоящим кошмаром.       Мы сидели на песке и наблюдали, как медленно солнце прячется за горизонтом. Легкий бриз развивал мои волосы. Билли аккуратно погладил меня по щеке и нежно прикоснулся своими губами к моим. Это был мой первый поцелуй. Единственный поцелуй в моей жизни. Я была так увлечена им, что даже не заметила, как на пляж приехала машина. Тем временем Билли ласкал своими горячими пальцами мою кожу, аккуратно снимая с меня одежду. Тогда я действительно была готова лишиться девственности, и меня совершенно не пугал тот факт, что с этим парнем я никогда раньше не общалась. Если бы мама узнала о моих мыслях в тот момент, высекла бы как сидорову козу. И вот моё платье, лифчик и трусики валялись на ещё не остывшем песке. Я была полностью обнажена. И мной двигало дикое желание. Так приятно тянуло внизу живота и хотелось, чтобы он поскорее вошёл в меня.       Но Билли резко отскочил от меня с криками: «Фоткайте её, быстрее!» И моё сердце ушло в пятки. Из машины выскочили мои одноклассницы с фотоаппаратом в руках, что я не успела даже прикрыться. Они, злобно хихикая, фотографировали меня совершенно голую на песке, как какую-то шлюшку из порно журналов. А потом они скрылись на машине и уехали, оставив меня на песке. В ту ночь я не хотела возвращаться домой, всю ночь рыдала, лёжа калачиком на земле. Пока под утро за мной не приехали Калеб и Мэрри. Они всю ночь искали меня.       Дома мне устроили полный разнос: посадили под домашний арест и запретили идти на выпускной бал. Последнему я была несказанно рада. Калеб допытывал у меня, что произошло, и под большим напором я все ему рассказала. На следующий день Кей пришёл домой со школы с огромным фингалом под глазом. Оказалось, что он, защищая честь своей сёстры, подрался с Билли Кроссом. Вот такой у меня брат. Готовый защищать меня до последнего.       Вот так «принц» Билли Кросс оказался настоящей лягушкой. С тех пор я не верю в любовь… В настоящую любовь. Из-за этих воспоминаний у меня покраснели щеки, и закружилась голова.       — Беатрис, детка, может, ты все-таки выпьешь таблетку от аллергии, ты вся красная, — взволнованно спрашивает мама.       — Нет, спасибо. Все нормально, — отмахнулась я и уставилась в окно. Сейчас мы едем в такси в наш новый дом.       — Вот видишь Калеб, из-за тебя у твоей сёстры покраснели щеки. Ну кто тебя просил есть этот апельсин? — ругается Натали.       Эх, знала бы ты, мама, что не апельсин вогнал в краску твою дочь. А воспоминания, ужасные воспоминания.       — Долго ещё нам ехать? — спрашиваю я.       — Минут двадцать, не меньше, — отвечает папа. — Ну, как вам город? Красивый, правда?       — Трудно сказать, — пожимаю плечами. — Портленд красивее.       — Это ты ещё парки не видела и здешние пляжи, — смеётся он.       Может, это и к лучшему, что мы переехали в другой город. Здесь я смогу начать жизнь с чистого листа. Здесь нет ни Билли Кросса, ни всех этих ужасных одноклассников. Может быть, все к лучшему. Через две недели начнётся учёба. Новые друзья. Почему-то я уверена, что в этом городе я заведу друзей. В этом городе я начну все сначала…