Я буду любить тебя вечно.

      Две недели пролетели как два дня. Время не щадило никого, тем более меня. Сказать честно, Чикаго мне понравился. Очень красивый город, чем-то похож на Нью-Йорк. Нет, я не была в Нью-Йорке, но видела его по телевизору. И помню, как он меня впечатлил. Я сказала себе, что обязательно там побываю. Погуляю по Бродвею, сфотографируюсь на фоне статуи свободы. Ну, так вот, вернёмся к Чикаго. Как я уже сказала, город мне понравился не только своими парками, пляжами, музеями и прочими достопримечательностями, но и людьми. Люди здесь были такими добрыми и приветливыми. В первый же день нашего приезда к нам пришли знакомиться соседи. Все они были очень милыми людьми. Кто-то из них принёс очень вкусный черничный пирог. Моя мама потом выпрашивала у этой леди рецепт, и та с радостью им поделилась.       Моя мама очень любит готовить, и я ей всегда помогаю, поэтому, когда мы распаковали вещи, обустроили дом, заняли свои комнаты, мама устроила званый ужин, пригласив почти всех соседей с улицы. Именно на этом ужине я и познакомилась с Кристиной и Альбертом. Как оказалось, эти двое учились в одном классе и тоже поступили в колледж Гуманитарных Наук Чикаго. Меня очень позабавили эти ребята: они не похожи на тех, кого я знала в Портленде.       Ал крупный светловолосый парень с голубыми глазами. Он живёт в конце улицы в небольшом кирпичном коттедже с бабушкой и дедушкой. Его родители погибли в автокатастрофе, когда Алу было три года. Когда он этим поделился мне стало его очень жаль.       Я боюсь представить, что когда-нибудь моих родителей тоже не станет. Что я тогда буду делать? А ещё Ал сказал, что играет на гитаре и пообещал сыграть мне, когда я приду к нему в гости.       Кристина… Что о ней сказать? Она потрясающая, таких людей я в жизни не встречала. Симпатичная, высокая, темнокожая брюнетка с темно-каштановыми волосами и зелёными глазами, и это немного странно, учитывая её цвет кожи. Она очень весёлая и никогда не бывает злой. Любит шутить и подкалывать окружающих. Я поняла это, когда она подшучивала над Калебом. Тот, кажется, на нее запал, но ему тут ничего не светит. У Крис уже есть парень. Уилл, вроде так его зовут. Она упоминала о нем пару раз, когда мы играли в настольный теннис у нас в подвале. По-моему он уехал учиться в Спортивный Колледж Сент-Луиса. Кристина живет в соседнем доме слева от нас. Поэтому мы с ней болтаем каждый вечер на заднем дворе. Она залезет на забор и сидит на нём, а я сижу внизу на шезлонге. Конечно, я не забыла про свою лучшую подругу Мэрри, мы с ней разговариваем по скайпу. Она рассказывает мне, кто куда поступил. Как будто мне интересно знать об этих идиотах…       В общем две недели я провела в компании брата и новых друзей. Мы провожали остаток лета. Купались в бассейне на нашем заднем дворе, играли в мячик, гуляли по городу. И я рада, что впервые в жизни у меня появились настоящие друзья.       Завтра наш первый учебный день. Если честно, я немного волнуюсь, чего не скажешь о Калебе. Он ждет не дождется завтрашнего дня. Он всю неделю только и говорит о колледже. Все уши прожужжал. И когда вчера мы как обычно играли в настольный теннис, Кей снова завел свою балалайку про учебу, а я не выдержала и кинула в него мяч. Он звонким ударом попал ему прямо в лоб. Я думала Кристина умрет от смеха. Калеб на меня немного обиделся и вечером пробрался в мою комнату и отмутызил меня подушкой. Я, еле сдерживая смех, побежала жаловаться маме. Мама сказала, если он не прекратит бить меня подушкой, то он не получит машину. Она вот уже три месяца шантажирует его тачкой. Кей уже третий месяц ходит как шелковый, помогает родителям, не задирает меня. Ну, почти не задирает. И, в конце концов, сегодня ровно в десять утра около нашего дома стояла новенькая Audi A4 беленького цвета. Когда он увидел её… Боже, он прыгал, как маленький ребенок. И завтра в первый учебный день мы поедем на новой машине, захватив с собой Крис и Ала.       — Эй, Беатрис, пойдём. Мама зовет нас ужинать, — голова Кея выглядывает из-за двери.       — Ага, сейчас, иду, — отвечаю я. На самом деле, мне не хочется никуда идти. Я хочу лежать на своей кроватке, завернувшись в одеяло, и в десятый раз перечитывать Томаса Мора. Лениво потягиваюсь и зеваю. Бросаю быстрый взгляд на часы на прикроватной тумбе: сейчас ровно семь, значит, через час я пойду на задний двор болтать с Кристиной.       — Эй, Беатриска-редиска, ты идешь? Мама сказала без тебя не возвращаться, — голова моего брата снова появилась в дверном проеме. Черт, как он меня достал. Он что, хочет довести меня?       — Долго ты будешь надоедать мне своим присутствием? — вспыхнула я. — Я же сказала: иду.       Пока мы спускаемся вниз, родители о чем-то тихо говорят. До нас доносятся обрывки фраз. Что-то про отпуск, и «как мы оставим детей одних дома без присмотра». Все ясно, у папы скоро отпуск и они собираются поехать отдыхать. Раньше они оставляли нас у бабули, но её не стало в июле две тысячи седьмого, и нас не с кем теперь оставить. С тех пор родители никуда не ездили. Калеб остановил меня и тихонько сказал:       — Если они решат поехать куда-нибудь отдохнуть, не останавливай их, — всего секунду на его лице суровое выражение, но потом его губы растянулись в улыбке.       — Что? У меня и в мыслях не было, — подмигнула я Калебу. Я поняла, к чему он клонит. Если мама и папа уедут на недельку другую, у нас с Калебом будет полная свобода. Никакого тебе расписания. Ешь, когда захочешь, делаешь, что хочешь. Ну, разве я могу обломать кайф и себе, и ему.       Как только мы заходим в столовую, родители сразу переводят тему. Папа быстро разворачивает газету и делает вид, что читает маме новости. А та достаёт из духовки баранью ножку.       — Чего это вы так долго? — с подозрением спрашивает папа, все еще притворяясь, что читает.       — Редиска не хотела спускаться вниз. У нее переходный возраст, — серьезно отвечает Кей, за что получает от меня локтем в ребро.       Мама смотрит на меня, потом на Калеба, а затем снова на меня. Кажется, она догадывается, что мы подслушивали. Но решает тактично промолчать и подыграть нам с Калебом.       — Хочешь поговорить об этом, дорогая? — спрашивает она у меня.       — Как-нибудь в другой раз, — пожав плечами, я сажусь рядом с папой.       За ужином я объелась до отвала, что еле-еле встала со стула и стала убирать со стола. Так, вчера посуду мыл Калеб, значит, сегодня моя очередь.       — Итак, завтра ваш первый учебный день в колледже, вы вступите во взрослую жизнь, и теперь вы не школьники, а студенты, — начинает папа свою пламенную речь. — По этому поводу мы с мамой решили подарить вам подарки…       — Ура, подарки! — кричит Калеб. Его крик заставляет меня вздрогнуть и оторваться от полирования керамической тарелки.       — Калеб, свой подарок ты получил утром, а этот — для твоей сестры, — вставляет отец. Улыбка моего брата поползла вниз. Я усмехаюсь. Сейчас он похож не на студента, а на первоклассника, которому поставили неудовлетворительную оценку. Именно так он выглядел, когда ему нарисовали большую и жирную двойку по истории.       — В общем, мы с папой хотели подарить тебе его на твое совершеннолетие, но решили, что будет лучше, если он достанется тебе сейчас, — улыбается мама и сжимает папину руку.       Эндрю достает из внутреннего кармана пиджака бархатную синюю прямоугольную коробочку и передает её мне.       — Это то, о чем я думаю? — спрашиваю я, не в силах скрыть улыбки. Папа кивает.       Я открываю коробочку. Знаете такое чувство, когда ты смотришь на украшение на золотой цепочке с драгоценным камнем, топазом например, и понимаешь, что эта стекляшка стоит кучу денег, может быть, миллион, а может и больше. Ты думаешь, ну, для чего тебе нужна эта цепочка с топазом, которую ты не сможешь одеть на улицу, да даже на прием. Потому что за такую драгоценность тебя могут убить. Она будет пылиться у тебя где-нибудь в сейфе под семью замками. Но ты все равно счастлив, потому что у тебя есть дорогая штука. Но она не имеет духовной ценности, если с ней не связаны какие-либо воспоминания, она не будет тебе нужна и, скорее всего, ты возьмешь и продашь её на каком-нибудь аукционе за кругленькую сумму.       Как-то раз моему отцу предложили продать этот кулон на аукционе, на что он ответил: «Я никогда не продам свою память».       Этот кулон принадлежал моей прабабушке, которая умерла еще до моего рождения. Я видела её только на фотографиях. Ну, так вот, кулон ей подарил муж — мой прадед. Он был шахтером и однажды наткнулся на камень. Обычный серый камень. Он был грязный, весь в глине, но что-то в нём заворожило его и он взял его с собой. Приехав домой и, помыв его, он увидел, что камень вовсе не серый, а ярко голубой, и тогда он решил подарить его любви всей своей жизни, а именно — моей прабабушке. Найдя ювелира, он попросил его придать камню овальную форму и как оправу сделать золотой ободок. А на обратной стороне кулона сделать гравировку их инициалов: «Б и Т.» Меня назвали в честь прабабушки: Беатрис. Имени прадеда никто не знал, потому как прабабушка никогда не говорила нам его. Его казнили из-за этого камня, обвинив, что он незаконно вынес его с территории шахты. К прабабушке приходили, чтобы забрать кулон, но она его хорошо спрятала. Она ни за что не хотела отдавать символ их любви. Когда бабушка рассказывала эту историю, я мечтала, чтобы этот кулон оказался у меня, на что она ответила, что еще не время. Вот время и пришло, и кулон оказался у меня.       — Боже, спасибо, спасибо огромное, — я буквально прыгаю и смеюсь от счастья, прямо как Кей утром.       — Береги его, — произносит папа. Я киваю и, поцеловав родителей, скачу в свою комнату любоваться на «кулон любви» и напрочь забываю о посуде, которую я так и не помыла.       Через двадцать минут в моё окно летит гравий. Вот черт! Это Кристина. Она уже как десять минут сидит на заборе и ждет меня. Она меня, наверное, убьет. Выбежав на улицу, я замечаю, что с Крис уже во всю болтает Калеб.       — А вот и она. Ну ты и копуша, Трис, — хитро улыбается Кристина. Трис — это она так меня называет. Сокращенно от имени Беатрис. Говорит, что так звучит лучше.       — Триска-редиска сегодня на седьмом небе от счастья. Ей подарили семейную реликвию, и теперь она будет проводить все вечера только с ней, — пытается пошутить Калеб.       — Заткнись, Кей, — шиплю я.       — Эй, не называй меня так. Ты же знаешь, как меня это бесит, — хмурится мой брат.       — А ты перестань называть меня Триской-редиской. Меня это тоже бесит, — злюсь я.       — А как мне тебя называть? Может, Сухариком?       На это я не знаю, что ответить. Да, мой брат бывает очень жесток. Знает, как ударить побольнее.       — Кристина, я зайду за тобой в восемь. И мы вместе поедем в колледж, — спокойно говорю я и разворачиваюсь, чтобы уйти.       — Эй, Трис, ты чего? — не понимает подруга.       — Не хочу дышать одним воздухом с этим идиотом! — выплёвываю я и ухожу.       Остаток вечера я провожу, погруженная в свои мысли. Стараюсь не думать о Калебе и его словах, но они как-то сами лезут в мою голову. «Сухарик», «Сухарик», «Сухарик». Это слово навсегда останется в моей памяти. Оно будет преследовать меня всю мою жизнь. Наверное, я всегда буду бояться людей. И я не удивлюсь, если и здесь надо мной будут смеяться. Не удивлюсь, если меня назовут каким-нибудь «Хлебушком» или «Батоном», а может и еще каким-нибудь обидным прозвищем. С этой мыслью я медленно, словно меня затягивает черная дыра, погружаюсь в сон. Я крепко сплю, когда в мою комнату заглядывает Калеб и тихо шепчет:       — Прости…