Сумерки Мемфиса

Калликсен приплыл в Афины в разгар военных сборов, и был встречен весьма подозрительно; однако убедительно объяснил, где он пропадал всю осень и зиму, пока шла подготовка. Его корабли пострадали во время бури, половина его людей утонула, как и большая часть товаров в трюмах. Им удалось пристать к берегу Самоса, где моряки и провели зиму, - за свое проживание они отдали тирану острова все, что у них было, однако сумели разведать обстановку. На Самосе вместе с ними зимовала большая персидская армия, которую ионийским персам предоставил Египет... Это сообщение сильно взбудоражило афинян и остальных и заставило забыть о сомнениях насчет знаменитого флотоводца. По крайней мере, до тех пор, пока Калликсен мог им пригодиться. Афинский наварх успел навестить Никострата и весьма тепло говорил с ним, радуясь его успеху и его новому столь важному назначению. Никострат был тоже рад дяде, но у него, как и у прочих, создалось впечатление, что Калликсен о многом умалчивает. Однако Никострат ни о чем не спросил, когда афинянин вручил ему письма от Мелоса и от матери. Это была первая весть, которую сын Поликсены получил от нее самой, - за целый год... Мать немного рассказала Никострату о своих домашних делах - о здоровье членов семьи, о событиях при дворе и переделках во дворце; а также о новшествах в управлении. Спрашивала о том, как поживает ее сын; но так, словно не особенно надеялась на ответ. "Я пойму, если ты не захочешь или не сможешь ответить царице Ионии, - писала Поликсена. - Но буду рада самой ничтожной весточке от тебя..." Никострат рассмеялся. Что он мог написать ей, во имя всех богов? Что он готовится пойти на Милет и на ее дворец с мечом, во главе спартанского войска, - впереди всех беспощадных спартиатов?.. Впрочем, конечно, о планах греков Поликсена уже узнала, и не этих слов ждала от своего старшего сына. "Я люблю ее и буду любить всегда, что бы ни стало с нами, - подумал царевич. - Это не имеет значения ни для кого из моих товарищей, кто пойдет на нее войной, - а мне так страшно, что я не успею ей этого сказать..." Он немного рассказал матери в письме о своих домашних делах и здоровье, - упомянул о ранении на службе в Фивах, после которого был поставлен во главе спартанской моры. Что это за отряд и с какой целью Никострата сделали полемархом, Поликсена догадается сама. Никострат написал в конце, что любит ее, - и надеялся, что хотя бы эти слова до матери дойдут. В самую лучшую весеннюю пору союзный греческий флот собрался в Пирее, в порту Афин. Туда отправлялись отряды воинов со всех концов Эллады, под предводительством своих полемархов, - главные силы выдвинули самые могущественные полисы, Афины, Фивы и Спарта, забывшие ради такого великого дела о своем вечном соперничестве. К основным силам присоединялись остальные. Коринф прислал отряд, хотя и не такой значительный. Спартанцев, помимо жителей их предгорий, поддержали насельники соседних городов - фокейцы и локры. Большинство мелких племен прислали воинов под конец; этих крепких, неприхотливых и независимых уроженцев Пелопоннеса часто сопровождали их жены и любовницы, а за обозами увязалось множество торговцев, спешивших предложить воинам свой товар. Эльпида вместе с другими женщинами отправилась проводить Никострата; хотя он беспокоился, как бы ее не толкнули и не обидели в сутолоке. - Со мной ничего не случится - а я должна увидеть, как ты отплываешь вместе с товарищами, только тогда моя душа будет спокойна! - сказала жена. Их маленькая семья отделилась от спартанцев, вместе с которыми Никострат пришел в Пирей, и они торопились высказать друг другу на прощание самое главное. Самое главное в двух словах!.. Никогда еще краткость и скупость речей, к которой Никострат был приучен всем воспитанием, не мешала ему так, как сейчас... Но у Эльпиды тоже слова находились с трудом. Одной рукой она обняла Никострата за шею. - Для спартанки самое главное - чтобы ее муж или возлюбленный вернулся с победой... Тех из мужей, кто проявит даже небольшую слабость, женщины Лакедемона поднимают на смех и позорят... Но ты знаешь, что важнее всего для меня и для других женщин, не обладающих таким выдающимся мужеством! - Чтобы я вернулся к тебе, - тихо ответил Никострат. Он обнял жену, стараясь не оцарапать своими доспехами: щит и копье его держал оруженосец-периэк. - Но вернуться я могу только с победой, ты знаешь! Несколько мгновений они стояли прижавшись друг к другу; но вокруг были люди, и не годилось давать волю чувствам у всех на виду. Особенно у спартанцев. Эльпида первой отстранилась от мужа и подняла на него мокрые глаза. - Не хочу расплакаться... Скажи еще что-нибудь на прощание своему сыну, и довольно. Никострат, немного удивленный ее просьбой, повернулся к мальчику, которого Эльпида пожелала взять с собой - несмотря на все трудности, которые должны были ждать увечного ребенка во время путешествия из Фив в Афины. Никострат потому только уступил жене, что знал, как она любила Питфея. Уступил, несмотря на то, что теперь все воины Никострата видели, какой сын рос у их полемарха. "Быть может, лучше им сейчас увидеть, - меньше будут унижать его, когда он начнет гулять один, без матери... Хотя унижений такому ребенку не избежать". Никострат словно бы увидел сына по-настоящему впервые за долгое время - и осознал, что Питфея, с его умными голубыми глазами и каштановыми волосами, можно даже назвать красивым; он был хорош всем, кроме одного. За первые полгода левая ножка еще больше отстала в росте и даже начала сохнуть, пока Питфей не начал упражнять ее; и, увидев безобразную походку мальчика, с непривычки не получалось замечать ничто другое. Ни приятное лицо, ни пропорциональное сложение, ни живой ум. А ведь многие, очень многие судят о людях только по первому взгляду! Некоторое время назад Питфей начал осваивать палку, которая немного сглаживала его недостаток, - если не думать о том, что малыша с палкой будут задирать все кому не лень. Сейчас подпорка осталась дома, а Питфея придерживала за плечики Корина, которая смотрела на хозяина серьезно и с грустным укором. Конечно, давняя и верная служанка Эльпиды не забыла, как в ночь рождения первенца Никострат хотел убить своего сына по закону Спарты - убить прежде, чем ребенку нарекли имя. А посмотрев в такие же серьезные укоряющие глаза Питфея, Никострат подумал, что мальчик и сам этого не забыл... Молодой воин шагнул к нему. - Я тебя породил... и я оставил тебе жизнь. Сейчас я не жалею об этом, - сказал спартанец сыну после долгого молчания. - Я желаю тебе всего добра, которое ты можешь получить в этом мире. Наклонившись, он поцеловал Питфея в лоб. Никострат не стал признаваться этому ребенку в любви, которой не испытывал. Снова обернувшись к жене, спартанец увидел в ее глазах почти такое же выражение, как в ту ужасную для нее ночь. Как жена своего мужа она любила его, а как мать Питфея - порою ненавидела. Руки ее опять оберегающим жестом обнимали живот, пока незаметный под одеждами. И нельзя было уже ничего сказать, чтобы не сделать хуже... - Никострат! - вдруг окликнул его сзади дружеский голос. Это был Диомед, который отправлялся с фиванцами, как рядовой гоплит: его белокурые волосы немного отросли и красиво оттеняли коринфский шлем, которым юноша очень гордился. - Твои уже уходят, - взволнованно сказал Диомед, показывая на спартанцев, организованно поднимавшихся на корабль. Конечно же, спартанских пехотинцев было в несколько раз больше, чем те силы, которыми командовал Никострат; но его воины, стоявшие в стороне, тоже нетерпеливо поглядывали на своего начальника. Царевичу почудилось, что кто-то пальцем показал на его сына и усмехнулся, и кровь бросилась молодому воину в лицо... Он поспешно отвернулся и протянул руки к домашним. - Пора проститься, - сказал Никострат. Посмотрев на жену, лаконец с облегчением снова увидел перед собой Эльпиду, которая была его возлюбленной. Супруга со слезами прижалась к его груди, а свободной рукой Никострат обнял сына, которого незаметно подтолкнула к нему рабыня. Никострат ощутил, как напряглось тело мальчика под его рукой... Не сказав больше ни слова, Никострат отошел и, взяв у оруженосца щит и копье, направился к своим воинам. Оруженосец последовал за господином, неся его вещевой мешок. За спиной сына Поликсены развевался такой же алый плащ, как у спартиатов, и, глядя им вслед, Эльпида скоро потеряла мужа среди них... Гетера низко опустила голову, и слезы, которых она не могла больше сдерживать, заструились по щекам; она прикрылась краем гиматия, чтобы никто не увидел этого. Потом почувствовала, как мальчик-слуга дергает ее за покрывало. Ее рабу Мирону, которого Эльпида однажды продала, но потом выкупила обратно, исполнилось уже тринадцать лет, и он хорошо понимал все, что происходило между хозяевами. - Пойдем, госпожа, тебе вредно тут стоять! Я позову возчика, он там с кем-то заболтался! А молодого господина я поднесу, если он устал, - предложил Мирон. Эльпида улыбнулась. - Хорошо. Только недолго неси, а то сам надорвешься. Скоро она со своими слугами и ребенком села в повозку, которую они нанимали до Пирея. Помимо этого, их сопровождали несколько фиванских наемных воинов, которым Никострат хорошо заплатил за безопасность своей семьи. Вернее сказать, охранникам была заплачена только половина, а другую фиванцы должны были получить дома, из рук госпожи. Когда Эльпида опять посмотрела вслед кораблям, они уже отплыли далеко - и все эти триеры, биремы, униремы, полные грозных воинов, казались игрушечными. Гетера сделала движение, будто хотела подхватить суденышки на ладонь и вынести из пучины; а потом грустно рассмеялась своему ребячеству. Она уже сильно тосковала без мужа... но когда глядела на Питфея, тоска эта становилась меньше. - Па... па, - вдруг произнес малыш, глядя на синее море. Они ехали по дороге, которая вела вверх по склону, и море перед ними открывалось все шире. - Папа... там? Большая вода? - Да, милый, твой отец там, - Эльпида подхватила ребенка и посадила на колени. Он хорошо лепетал, часто говорил слово "мама", но почти никогда не упоминал отца. - Твой папа уплыл по большой воде, но скоро снова будет дома. - Дома? - повторил мальчик так, словно ему это совсем не понравилось. Он вдруг заерзал на коленях у Эльпиды и заплакал - не так, как ревут дети от боли или пытаясь разжалобить взрослых, а словно бы от злости и сознания своего бессилия. Что он ничего не может сделать могучему отцу, который пытался выбросить его, как мусор, - отцу, который никогда не хотел такого сына... Эльпида поняла, что каким-то образом Питфей узнал, что хотел с ним сделать Никострат, и не простил этого. Как это дитя могло узнать? Как все невинные младенцы, с которыми говорят боги, - ведь новорожденные только вступают в мир живых и сопричастны предвечным тайнам. На коленях у матери ребенок скоро успокоился - а у нее самой от толчков телеги разболелась поясница, несмотря на подложенную охапку соломы. Пришлось спустить Питфея с рук, чтобы устроиться поудобнее. Теперь Эльпида уже не думала о муже, только о том, чтобы побыстрее доехать. Тем более, что пока воины отплывают, - а новые отряды прибудут еще завтра и послезавтра, - на дорогах будет полно всякой шушеры, от которой даже вооруженный отряд не всегда защитит. Разбойники могут перестрелять мужчин из-за скал, как случалось неоднократно. Разбойных нападений на них по пути не случилось - возможно, потому, что навстречу Эльпиде то и дело попадались группы воинов, направлявшиеся в Пирей. Пару раз ее отряд даже останавливали и расспрашивали о великом союзном флоте. Шутка ли, сотня кораблей! Воины Эльпиды, поначалу державшиеся настороженно, потом охотно рассказывали о происходившем и советовали встречным грекам поспешить, если те хотели присоединиться к освободителям Ионии. Эльпида молчала; пусть даже ей никто здесь не мог воспретить сказать свое слово. Жена Никострата печально усмехалась, думая, как повели бы себя все эти воины, если бы им стало известно, кто она такая. Даже ее наемники не знали этого. Эльпида спокойно добралась домой - и сразу же, как только омыла ноги после путешествия, принесла жертву на домашний алтарь Аполлона. Она верила, что именно этот бог спас Никострата, когда тот защитил храм... и подозревала, что грабителей, которых Никострат остановил, вероятнее всего, нанял Эхион. Он надеялся, что Никострат глупо ввяжется с ними в бой и погибнет. Или же фиванский аристократ рассчитывал сам поживиться богатствами Аполлона, пока они не будут потрачены на ведение войны. *** В Милете опять начали появляться гости и послы, с соседних островов и из сопредельных государств. Их было еще больше, чем прошлой весной, и Поликсена не раз спрашивала себя: как эти люди оценивают положение Ионии? На что рассчитывают, пытаясь задобрить царицу лестью и богатыми подношениями, - это только на всякий случай, или они тоже уверены, что Поликсена удержится у власти?.. Гобарт так и не вернулся - впрочем, Поликсена была почти уверена, что больше не увидит своего любовника. Она однажды спросила о нем Мануша - без видимого гнева или смущения. Мануш так же спокойно ответил, что его брат остался в Персии волею царя царей, у которого не хватало людей в Бактрии, для поддержания порядка. Ну и, разумеется, Гобарт должен был присмотреть за делами их семей в Парсе, за них обоих. - Конечно, для моего брата, как и для меня, главное - приказ моего государя, - мягко и учтиво объяснил азиат. Совсем не так, как разговаривал с Поликсеной на берегу, когда она вмешалась в военные дела. "Он пытается утешить брошенную любовницу, - усмехнувшись, подумала Поликсена. - Посчитал, что измена Гобарта для меня затмила весь мир. А как же еще может думать мужчина?" Она, разумеется, страдала, когда персидский любовник оставил ее; но ей давно было понятно, что эта связь не может продлиться долго. По многим причинам. А стоило ей только представить, что Никострат мог встретиться с этим человеком лицом к лицу, - и она понимала, что все кончилось далеко не худшим образом... Поликсена успела получить письмо от сына - получить его признание в любви. Она была счастлива, пусть и недолго: Поликсена очень гордилась успехами Никострата. Она пережила страх, когда узнала, что сын был ранен; но царица понимала, что без этого не бывает настоящих воинских побед. И ей многое стало ясно из послания сына, хотя он не мог писать яснее без того, чтобы не предать своих. "Скоро я увижу его спартанским военачальником - это вершина его мечтаний. Точнее, так было до тех пор, пока мы с сыном не расстались. К чему Никострат стремится теперь, вот что хотела бы я знать!" Никострат, близко познакомившийся с милыми его сердцу спартанцами, должен был понять, что их жизнь не для него... "А что, если удастся склонить его на свою сторону и объявить наследником, потому что это наилучший выход?.. Мой сын - уже умудренный опытом человек и рубить сплеча отучился..." Но пока что Поликсене оставалось только с нетерпением дожидаться встречи. До тех пор она приводила в порядок свои дела, повнимательнее присмотревшись к своему окружению. Вскоре после того, как пришло письмо от Никострата, Поликсена приказала критскому наварху с женой покинуть ее страну и плыть домой. - Ты хорошо мне служил, но твоя земля нуждается в тебе более, чем Иония, - сказала царица. - Ты получишь жалованье вперед, за три месяца, и можешь быть свободен. Критобул возмущался, терялся в догадках, сокрушался, что его гонят без всякой вины, - а под конец явился к Поликсене и чуть ли не со слезами стал умолять ее оставить его на службе. Поликсена, холодно глядя на эти излияния, думала, что не замечала за критянином подобного рвения прежде. Муж Геланики вообще был довольно ленив и беспечен, как многие его соплеменники, превыше всего ценившие увеселения. - Ты свободен, - повторила Поликсена холодно, когда Критобул смолк, стоя на коленях и в отчаянии простирая к ней руки. - Я не нуждаюсь больше в твоей службе - тебе понятно? Критянин покорно удалился и на другой же день оставил Милет вместе с молодой женой. Могло оказаться и так, что ему действительно ничего не было понятно и он не прятал камней за пазухой. Но одним из великих преимуществ верховной власти была возможность ничего не объяснять.