Сумерки Мемфиса

Тураи все эти годы прожил на юге - вначале жил на острове Абу, близ храма Хнума и каменоломен Сиене, а потом перебрался в город Гебту, который греки назвали Коптосом. В этом городе, самом восточном из городов Та-Кемет, издревле сходились два важнейших торговых пути на восток - кочевники привозили мирру и другие ценнейшие благовония, черное дерево, слоновую кость, золото, драгоценные камни; а также рабов и животных: жирафов, павианов и леопардов для фараоновых зверинцев. Больше года Тураи прослужил писцом и учетчиком при коптосском смотрителе караванных путей; а потом, когда этот важный чиновник заболел и умер, занял его место. Он не занимался хищениями и не брал больше того, что ему причиталось; однако столь превосходная должность уже принесла ему неплохое состояние. Все это Поликсена узнала, пока они плыли на юг. В храм Нейт Тураи взял с собой сына, теперь уже пятилетнего, - и при первой встрече своей надменной отстраненностью Исидор напомнил эллинке жрецов великой богини. Впрочем, Поликсену не удивило и даже почти не огорчило, что мальчик, видя ее, дичится и льнет к отцу, словно прося защиты от чужой женщины. У нее будет время, чтобы завоевать доверие и привязанность Исидора. Если только его отец ей это позволит. Из храма Нейт Поликсена написала Фрине, сообщив, что на некоторое время уедет на юг: Фрина все поймет. Но надолго бросать дочь было нельзя. Когда Тураи рассказал жене о себе, Поликсена, в свою очередь, коротко посвятила его в свои обстоятельства. Теперь она говорила по-гречески, и Тураи слушал, прикрыв глаза; как будто это была повесть о людях чужих племен, не имеющих к нему никакого отношения. Поликсена вдруг тревожно подумала, что египтянин мог за эти годы даже позабыть ее язык как варварский - и никто не вменил бы ему этого в вину. Это она приехала к своему мужу, покаянно склонив голову; и теперь он вез ее в древнейшую область своей страны, туда, где эллинских обычаев и самих эллинов никто не знал и не считался с ними... Однако Тураи, выслушав рассказ супруги, ответил ей по-гречески - пусть и с затруднениями; его акцент стал значительно сильнее. Египтянин спросил, остались ли у нее с дочерью какие-нибудь ценности - или они уже все истратили. Поликсена вспыхнула под пристальным взглядом черных глаз. Если бы она ответила утвердительно, Тураи согласился бы поддержать Фрину деньгами; но вот чего это стоило бы ей самой... - Мы почти истратили персидское золото и серебро, но у меня с дочерью остались дорогие украшения, - со спокойным достоинством ответила поверженная царица. - Они на хранении в торговом доме, в Навкратисе. И тут ей пришло в голову, как она могла бы распорядиться этим имуществом. Но теперь ей потребуются разрешение и поддержка мужа! Тураи, не сводивший с нее глаз, кажется, догадался о ходе ее мыслей; и одобрительно кивнул. Хотя было непонятно, что именно он одобряет. - Хорошо, - сказал египтянин. - Мы еще обсудим это, когда ты войдешь в мой дом. Поликсена опустила голову. - Я так устала сражаться, Тураи... я сражалась всю жизнь. Ты понимаешь? Губы Тураи тронула улыбка. - И теперь ты ищешь во мне прибежище для своего исстрадавшегося сердца? Поликсена сокрушенно молчала; и наконец его взгляд смягчился. Придвинувшись к жене, египтянин обнял ее за плечи. Они сидели в каюте, укрывшись от солнца, - самому Тураи зной был не страшен, и Исидор рос таким же пустынножителем: сейчас мальчик оставался снаружи, занимая себя один, как привык. В Коптосе Тураи нанял для жены с ее служанкой носилки: он сам и Исидор шагали снаружи и не испытывали никаких неудобств. Увидев жилище египтянина, Поликсена вздохнула с облегчением. Белый глинобитный дом - сохраняющий прохладу в самую сильную жару и тепло в холодные ночи. Она вошла первой, сбросив с головы покрывало, и Тураи услышал ее радостные восклицания: - Как ты хорошо здесь все устроил! Лучше, чем в нашем доме в Дельте! Коринфянка осеклась, обернувшись к мужу. Но лицо его не изменило выражения. - Можешь лечь поспать, - предложил он. Поликсена улыбнулась. - С радостью. Она распустила узел волос на затылке и легла на кровать в гостевой комнате. Поликсена крепко уснула и уже не ощутила, как египтянин вошел и сел рядом, любуясь ею и улыбаясь с горечью. Проснувшись через пару часов, Поликсена с помощью служанки совершила омовение и присоединилась к Тураи и Исидору за ужином. После этого Тураи отправил мальчика спать. Они с Поликсеной долго сидели в молчании, при свете единственной алебастровой лампы... а потом египтянин вдруг произнес: - Если ты не слишком утомилась, можешь рассказать мне о своем правлении, царица. Чтобы я дополнил мои записки, которые сохраняются в храме Нейт. Я привык работать поздно. Поликсена удивленно взглянула на него... и поняла, что на этот час опять стала для мужа чужеземной царицей, чьи деяния и промахи он готовился запечатлеть для потомков. - Хорошо, - согласилась эллинка. - Только мой рассказ будет длинным - не на один вечер и не на два... Тураи улыбнулся. - Нам некуда спешить. Это было очень странное переживание - Поликсена, устроившись на подушках на полу, пересказывала египтянину свою жизнь на ионийском престоле и словно бы опять переносилась в прошлое... но на все отныне взирала чужими глазами: глазами Тураи. Муж записывал ее историю иератическими знаками с удивительной беглостью, не делая никаких исправлений, - сразу на папирус. Поликсена поведала почти обо всем... упомянула и Гобарта, однако не сказала, что этот перс был ее любовником. Наверняка о Гобарте Тураи слышал сам; но это дело доносчиков. О Делии ее супруг мог и вовсе ничего не знать. Однажды прервавшись, египтянин посмотрел на нее в упор, улыбаясь с насмешкой и с полным пониманием; но ничего не сказал. А потом вдруг перевел взгляд на дверь. Оказалось, что Исидор стоит там и внимает рассказу Поликсены, весь превратившись в слух. Тураи поманил его, и мальчик подошел. - Он неплохо говорит на вашем языке, - объяснил египтянин жене. А потом снова повернулся к Исидору. - Послушай, что рассказывает твоя госпожа мать, - все это правда, которая лучше, чем сказки. Ты позволишь ему остаться, сестра моя? Поликсена кивнула. - Конечно, пусть слушает. Однако она уже устала, и Тураи тоже. Поработав еще немного, Тураи отослал сына, и они с Поликсеной разошлись спать. Поликсена со служанкой заняли гостевую комнату. На другой день Тураи понадобилось уйти по делам, и Поликсена на весь день осталась одна: она знакомилась с домом и отдыхала. А вечером египтянин вернулся, и царица продолжила диктовать. И опять Исидор пришел слушать, хотя в другое время к ней не приближался. Еще два дня прошли таким же образом; и на четвертую ночь Поликсена вернулась на ложе своего мужа. Это была нелегкая близость, полная тяжелых и сильных воспоминаний, встававших между ними. Но в глазах Тураи Поликсена прочитала, что она все еще прекрасна и желанна для него, и это принесло ей утешение. Спустя несколько дней Поликсена попросила разрешения съездить в Навкратис - помочь дочери. Она уже знала, как: ей следовало купить долю в вавилонском торговом доме, чтобы Фрина и ее дети могли потом получать пожизненный доход от путешествий. Однако, рассказывая об этом мужу, Поликсена поняла, что не сможет совершить такую сделку сама: тем более, что Навкратис оставался греческим городом в Египте, где права мужа были гораздо больше. - Я поеду с тобой, - сказал Тураи. - Я помогу тебе составить договор как полагается. В конце концов, они решили, что долю в торговом доме купит он, однако на папирусе будет прописано, что две трети дохода пойдут Фрине. Остальное должно было идти Поликсене в качестве содержания: по справедливости и чтобы не унизить ее царского достоинства. *** С Манушем из Ионии бежал и Менекрат - художник со своей большой семьей окончательно осел в Персеполе. В этом же году персы вернулись в Ионию и вновь полностью подчинили ее - с еще большей, чем прежде, жестокостью. Мелос был в числе тех, кто сражался за свободу: когда война разделила его и его семью, иониец остался на родине и примкнул к мятежникам-северянам. Он дрался вместе с ними против новых захватчиков, которых наслал на Ионию Дарий; и был тяжело ранен, и много дней находился между жизнью и смертью. Однако Мелосу удалось разузнать, куда бежала Поликсена, - и следующей весной он приехал в Навкратис. Мелос забрал Фрину и детей на Хиос. Так порвались последние нити, связывавшие коринфянку с соплеменниками. Египет стал местом упокоения всех ее начинаний. Никострат и Эльпида, однако, писали ей. Поликсена узнала, что у Эльпиды родился еще один сын, здоровый и сильный, которого назвали Лаконик; три года он рос вместе с родителями на Родосе, а потом Никострат случайно повстречал в городе Линде Калликсена, изгнанного афинского флотоводца. По просьбе Никострата афинянин отвез мальчика в Спарту и убедил эфоров и царя взять его на воспитание... Наверное, это было жестоко, - так обойтись со своим младшим ребенком; но Поликсене трудно было судить Никострата, помня обо всех пережитых им испытаниях и разочарованиях. Теперь Никострат и Эльпида ездили навещать своего сына в Лакедемон. И он уже знал, кто его главный враг, с которым ему предстоит сражаться. Лаконик пережил отца и мать - и в возрасте восемнадцати лет погиб при Фермопилах, сражаясь против полчищ Ксеркса, преемника Дария. Питфей, хромой сын Эльпиды, стал музыкантом: мать всячески поощряла в нем эти склонности, однажды заметив их. Питфей искусно играл на разных инструментах и прекрасно пел; но, заметив, что отец стыдится его теперь еще больше, он в возрасте четырнадцати лет оставил семью и начал зарабатывать на жизнь, выступая на пирах богатых родосцев. Они не знали, кто его родители, и никто даже не подозревал, что этот увечный юный сказитель, кифаред и флейтист - внук ионийской царицы. Поликсена прожила после возвращения в Египет еще одиннадцать лет. Она никогда больше не покидала этой земли, и, казалось, даже не испытывала такого желания. Дважды к ней в Навкратис приезжали Никострат и Эльпида; но Фрина, хотя и прислала несколько писем, не навестила ни разу. Больше эллинка не встречалась со старшими детьми. Поликсена скончалась в Коптосе, в доме мужа, - и через двадцать дней, пока тело супруги еще бальзамировалось, Тураи тоже угас и умер: как будто Поликсена позвала его за собой. Их похоронили рядом, в местном некрополе. Через три года Исидор, единственный сын Тураи, взявший в руки все дела отца, добился того, что его родителей перезахоронили на острове Пилак - подле царицы Нитетис и ее мужа Уджагорресента. В храмовых надписях их имена были увековечены рядом, и в молебнах жрецов звучали наравне.