Сумерки Мемфиса

Филомен приступил к своим обязанностям в середине первого дня – в обеденное время, когда сменился караул, стоявший у дверей великолепных покоев дочери Априя. До этого времени эллинским наемникам подробно разъяснили, каков порядок их службы. Стражники должны были сменяться три раза в сутки – утром, в обед и вечером, стоя попарно у наружных дверей и внутренних, а также вдоль всего коридора, который вел в комнаты Нитетис. Также их обязанностью было сопровождать носилки Априевой дочери, куда бы она ни пожелала отправиться. Самим заговаривать с царевной, если она не задаст им вопроса, было строго запрещено; к особам царской крови запрещено было также и прикасаться, особенно чужеземцам, для которых такое кощунство, - даже ненамеренное, - грозило смертью. Филомен, неподвижно стоя у дверей царевны напротив Тимея, которому не мог сейчас даже слово сказать, взирал на коридор перед собой, стены которого были расписаны золотой и синей красками, изображавшими связки папируса, подпиравшие потолок. Под потолком, на беленой верхней части стен, были изображены яркие птицы в полете; и контраст между этим нарисованным белым небом и синим низом изумлял и кружил голову. Египетские художники умели добиваться диковинного и чарующего впечатления, пусть и никогда не следовали натуре так, как греческие. А пол был выложен пестрыми плитками из всевозможных камней. Эта роспись стен и кладка пола продолжались сколько хватало глаз: точно дорога в поля Иалу* для царственных особ. Такая же позлащенная - и одинокая. Филомен усмехнулся, вспомнив, как крепко держал царевну за плечи, когда другие воины связывали ей руки: вспомнил, как кричал распаленным товарищам, чтобы пленнице ничего не повредили. Помнит ли Априева дочь об этом, сидя сейчас в своей роскошной спальне, окруженная всевозможными удовольствиями? Искренне ли заботятся о Нитетис поддерживающие ее придворные; не страшно и не одиноко ли ей во дворце? Сама ли она выбрала себе в охранники греков – или ее принудили так поступить могущественные царедворцы, и она на самом деле ничего не решает, как затворницы греческих гинекеев? "Нет, этого не может быть, - ведь ее готовят в царицы, - подумал Филомен. – Персидский царь, конечно, мало понимает в египетских обычаях, и ему должны были подобрать просвещенную супругу, которая сможет позаботиться о благе подданных в самый трудный для них час…" Бывший пифагореец тряхнул головой, понимая, что это все только домыслы – его и сестры; и вообще он совсем не вовремя принялся строить догадки. Вытянувшись, молодой воин опять устремил внимательный взгляд перед собой. Ему никак нельзя оплошать сейчас на службе, пусть даже никакой угрозы – и вообще никого постороннего у покоев царевны не предвидится. Вечерело; эллины заметили это, хотя в их части коридора не было окон и горели настенные светильники. За дверями царевны по-прежнему не было слышно никакого шума, как будто она спала. Но вот наконец в коридоре появился первый человек – Филомен и Тимей выпрямились и сурово всмотрелись в египтянина: это был молодой раб в одной белой набедренной повязке, который держал поднос с едой. Сердце коринфянина стукнуло: он знал, что стражникам не следует останавливать никого, кто идет к царевне, если только при вошедшем не будет оружия. Но как предвидеть все возможности? Оружие может быть даже в сандалиях или под париком… Стражники, стоявшие друг напротив друга вдоль стен, остались неподвижны; конечно, они не успели в полутьме коридора даже рассмотреть слугу, который направлялся к их подопечной. А Филомен и Тимей только мимолетно осмотрели раба, почти не поворачивая головы: вертеть головами им не подобало. Филомен почувствовал себя глупым и бесполезным, щекам стало жарко. Это было совсем не то, что сражаться! Спустя совсем короткое время раб вышел, с пустым подносом; еще через час или около того пришла девушка-служанка в длинном белом складчатом платье, похожем на азиатские или даже греческие наряды. Эта девица и вовсе могла спрятать оружие где угодно! Когда девица скрылась за дверями, Филомен не выдержал и бросил взгляд на лучшего друга. Он увидел в глазах Тимея те же чувства. - От чего мы можем охранить ее? – досадливо прошептал молодой воин. Тимей только пожал плечами, которые были шире, чем у коринфянина; но сила обоих друзей никак не могла помочь им сейчас. Немного погодя после того, как служанка тоже вышла, явилась смена караула: и это были египтяне. Кто устанавливал порядок службы – и порядок смены греков и египтян в страже Априевой дочери – друзьям не было известно. Они покинули пост и, умывшись и поев оставленного им хлеба со свежим маслом и пивом, легли спать в большой караульной: там оказалось тесновато, но эллинам было не привыкать. Следующий день у Филомена оказался свободен – он должен был заступить в ночной караул. Эллин решил, что посвятит первую половину дня воинским упражнениям, а после обеда поспит часа четыре, чтобы ночью не потерять бдительности. Но его планам на первую половину дня не суждено было осуществиться: его призвала к себе повелительница. Филомен безмерно удивился этому, особенно узнав, что Нитетис желает видеть из всех эллинов именно его: вестник царевны назвал его по имени. Откуда египтянке вообще известно, кто он такой? Или то, что именно он помогал ее вязать, так отпечаталось в ее гордой душе - и она не пожалела сил, чтобы разузнать о нем? Но, конечно, его дело было повиноваться. Филомен быстро проверил крепления доспеха и расправил алый плащ; проверил свой короткий меч и кинжал. После чего пошел в покои царевны, следуя за вестником. Нитетис сидела одна в своей большой гостевой комнате: ее спальня была смежной с этими покоями внутренней комнатой, как Филомен уже знал. Нет – царевна, конечно, была не одна: в стороне сидела служанка-египтянка, та самая, которая вчера перед сном помогала Априевой дочери совершать туалет, а у дверей спальни стояли египетские воины в головных платках и с обнаженными мощными торсами. Нитетис улыбнулась Филомену, и у него оборвалось сердце под ее взглядом. От царевны исходило какое-то щекочущее предвкушение смерти, благоуханная угроза, которую Филомен ощущал в египетских храмах, где ему случилось несколько раз побывать. - Садись, - приказала египтянка мелодичным голосом: на правильном греческом языке, хотя и с сильным акцентом. Филомен только тут вспомнил, что нужно поклониться; он низко поклонился и сел на один из стульев у себя за спиной. - Не бойся, - продолжила дочь Априя, не сводя с него черных насурьмленных глаз. Веки ее были накрашены зеленой краской – растертым малахитом, растушеванным под черными бровями. – Сейчас ты не на службе, и я говорю на языке твоей страны, которого мои слуги не знают. Филомен поклонился, сидя напротив царевны. Сердце молодого эллина все так же часто билось. Нитетис вдруг засмеялась, как будто его вид забавлял ее. - Ты, конечно, знаешь, почему я запомнила тебя! Ты крутил мне руки! А ты, эллин, - ты знаешь теперь, что прикосновение к дочери бога карается смертью? Филомен кивнул. Он почти не испугался, поняв, что египтянка его просто испытывает. Но вдруг Нитетис поднялась из своего кресла. Она прошлась перед ним, как совсем недавно перед ним в задумчивости расхаживала разумница-сестра. Потом Нитетис быстро обернулась к юноше и замерла, глядя ему в глаза. До него донесся густой запах ее притираний. - Я запомнила и то, что ты меня защищал от других, Филомен, сын Антипатра. Она вдруг улыбнулась, показавшись ему необыкновенно красивой; хотя влечения к ней эллин не ощутил. Она была красива как смертельно опасная царская кобра - или нечеловеческое божество египетского храма. Филомен промолчал, ожидая, что царевна скажет дальше; а он чувствовал, что у нее есть что сказать еще. Нитетис удалилась от него и снова села, повернувшись к собеседнику лицом. Египтянка скрестила руки на груди, и эллин увидел, что ее обнаженные руки до локтей обвивают золотые браслеты в виде змей: он вздрогнул. - На самом деле я пригласила тебя не поэтому. Ты знаешь, что прежний бог Та-Кемет, мой отец, любил ваших философов? Я услышала, что ты ученик знаменитого Пифагора, который сейчас живет в городе Птаха и которого пригласил сюда теперешний Хор на троне – его величество Яхмес Хнумибра. Ты единственный философ в моей страже! Нитетис опять засмеялась. Филомен не нашел ничего другого, кроме как встать и поклониться; потом он снова сел. Молодой воин был изумлен тем, как хорошо эта девушка говорит по-гречески. Может быть, царевна Нитетис в затворничестве изучала не только его язык, но и многое другое? - А скажи, правда ли, что поклонение животным вы считаете отвратительным? – вдруг спросила дочь Априя. Филомен онемел на несколько мгновений. Он понял, что, может быть, сейчас подвергает смертельной опасности всех своих братьев-пифагорейцев. - Мы не поклоняемся животным, но уважаем чужие обычаи, - наконец ответил он. - Уважаете, вот как! – Нитетис опять встала с места, хлопнув в ладоши и тряхнув головой; зазвенели ее длинные и тяжелые серьги-солнца, так же прицепленные к ушам, как у Поликсены. Она была без парика, и черные волосы были заплетены в мелкие косы, сложно уложенные на голове. - А правда ли, что вы ваших женщин – ваших жен и дочерей считаете сродни животным? – спросила египтянка. Филомен смешался. Конечно, слова царевны были грубым преувеличением; но и совсем отрицать их он не мог. Нитетис улыбнулась. - Есть ли у вас ученые женщины? – продолжила допрос египтянка, стоя почти вплотную к нему. Филомен не сомневался, что стражники-египтяне у дверей ее спальни не сводят с него глаз. - Есть, госпожа, - сказал он. - Но это не жены, - усмехнулась Нитетис. – Это ваши гетеры – прекрасные женщины, которые вас развлекают! Тебе не кажется подобное бесчестным, философ, - любить только тех женщин, с которыми вы наслаждаетесь, и пренебрегать матерями ваших детей, которые больше всего трудятся на вас? - У всех народов свои обычаи, царевна, - сказал Филомен. Он не знал, куда девать глаза – куда ему спрятаться от этой женщины. - Ты прав, у всех свои обычаи, - сказала египтянка, смеясь и наслаждаясь своей властью над ним. - Я хотела бы получше познакомиться с вашими обычаями! Ответь мне… ты женат, сын Антипатра? Филомен покачал головой. - Ну конечно, - на лице Нитетис выразилось презрение. Филомен знал, что египтяне осуждают любовную дружбу, которая существует между боевыми товарищами в Элладе; и особенным грехом в Египте считается мужеложство. Юноша вскинул голову. - Скоро я возьму себе жену, - сказал он с вызовом, будто оправдываясь. Но Нитетис уже думала о другом. - А есть у тебя сестра, философ? Или у кого-нибудь из ваших братьев – есть у вас женщины, с которыми я могу поговорить так, как сейчас с тобой? - У меня есть сестра… Поликсена, - сказал коринфянин. Он сглотнул. – Она так же умна, как я. Он не мог сейчас лгать, потому что Нитетис не сводила с него глаз. - Очень хорошо, - сказала египтянка. – Приведи свою сестру, я желаю с ней побеседовать. Филомен прикрыл глаза на несколько мгновений. И до него донеслось: - Я ведь вижу, как трудно тебе вести ученую беседу с животным! Филомен вскочил. - Ты ошибаешься, госпожа! Я никогда не думал о тебе так низко! – воскликнул он пылко: и совершенно искренне. - Надеюсь, - усмехнулась Нитетис. Она помолчала, сузив черные удлиненные глаза. - А ты слышал, эллин, что у персов есть вера, которая учит, будто бог един? И приверженцев этой веры становится все больше? Филомен молча мотнул головой. Он ничего подобного не слышал даже от Пифагора, хотя учитель наверняка об этом знал гораздо лучше египетской девицы. - Что ж, пусть твоя ученая сестра придет ко мне завтра… после обеда. Я пошлю в ваш дом вестника, - заключила царевна. – Я буду рада поговорить с эллинкой о богах, о персах, о ваших и наших обычаях… А ты сейчас можешь идти. Она взглянула на него через плечо. - И не думай, что моя благосклонность к философам означает, будто ты можешь пренебрегать своими обязанностями! Филомен низко поклонился и ушел – пятясь, как египетский царедворец. За дверью молодой эллин пробормотал проклятие, ударив кулаком в стену: хотя его могли видеть караульные. Что за боги назначили его служить такой женщине?.. И ведь ослушаться приказа Априевой дочери никак нельзя. Что ж, остается надеяться, что сестра окажется так умна, как ожидает от нее эта египтянка. * Загробный мир у египтян.