Сумерки Мемфиса

Когда за Поликсеной пришел вестник, она сидела и шила себе хитон – из прекрасной шелковой материи, которую она купила на рынке сама: но и шила сама, потому что за готовую одежду торговцы запрашивали гораздо дороже. Когда Ликандр, который совершенно перестал с нею разговаривать, препроводил в ее комнату царского вестника, Поликсена сперва подумала, что стряслось несчастье с братом. Она чуть не поранилась иглой и не замарала желтый шелк кровью; страх испортить ткань почти вытеснил страх за Филомена. Поликсена дрогнувшими руками свернула работу и встала со стула. - Что случилось? – спросила она посланника по-гречески. Потом, спохватившись, повторила тот же вопрос по-египетски. - Благороднейшая из благородных царевна Нитетис, божественная дочь его величества Априя, дочь Ра, дочь Нейт, желает немедля видеть тебя и говорить с тобой, - сказал могучий меднокожий египтянин: в головном платке, похожем на царский, с золотым нагрудным знаком. Казалось, только услышав из уст хозяйки египетскую речь, он счел Поликсену достойной объяснения. - Зачем царевна хочет видеть меня? – с ужасом спросила эллинка. Вестник смотрел на нее сверху вниз почти с презрением; он промолчал. Поликсена поняла, что никто и ничто ей сейчас не поможет. - Хорошо, я пойду с тобой, - ответила она, чувствуя, что сильно побледнела, но стараясь сохранить гордость. – Только мне нужно время, чтобы одеться как подобает. Поликсене на несколько мгновений показалось, что и этого ей не разрешат; но потом египтянин кивнул и, повернувшись, вышел из комнаты. Поликсена надела единственный наряд, достойный такого случая: свои хитон и гиматий из розового шелка, с серебряными застежками, и ониксовые серьги. Черные волосы она частью подобрала кверху и свернула узлом на затылке, остальные оставив падать на спину: так коринфянка причесывалась чаще всего. Поликсена умастилась подаренным Аристодемом розовым маслом и задумалась на несколько мгновений, не накрасить ли глаза или губы; у нее была дешевая египетская черная подводка для глаз и оранжевая хна для губ, но она красила лицо чрезвычайно редко. И решила, что не стоит. Пусть себя разрисовывают египетские жены – от нее, конечно, ждут другого… Вдруг коринфянка начала догадываться, зачем она могла понадобиться Априевой дочери; и у нее немного отлегло от сердца. Она громко позвала вестника; вдруг Поликсене показалось унизительным выходить к нему самой, с покорностью пленницы. Египтянин вошел и окинул ее бесстрастным взглядом; Поликсена покраснела, хотя и почувствовала его одобрение. Молча вестник направился вперед, и Поликсена – за ним. Коринфянка неожиданно осознала, что покидает свой дом надолго… и хотя первоначальный страх, что ее бросят в тюрьму или подвергнут какому-нибудь другому насилию, почти отпустил, ей стало очень страшно за свой дом, единственное прибежище в чужой стране. Пусть этот дом их отец купил у египтянина и выстроен он был по египетскому образцу… Поликсена нашла глазами Ликандра, который, несмотря на недавно возникшую неприязнь к ней, не ушел далеко. - Постой, я скажу слово моему другу! – бросила она вестнику; и, не дожидаясь разрешения, подбежала к Ликандру и схватила его за руку. - Ликандр, мой друг… я ухожу, меня уводят во дворец, - Поликсена задыхалась от волнения, точно долго бежала. – Не отнимай свою руку, выслушай меня! Атлет и не думал вырываться, глядя на нее с удивлением; а после ее слов его выражение стало почти сочувственным. - Ты хочешь мне что-то поручить, госпожа? – спросил он. - Да, - Поликсена кивнула, поняв, что Ликандр по-прежнему считает себя слугой ее дома – ее и брата. Что ж, быть может, для него это дело чести – ведь, как-никак, она и Филомен единственные из знакомцев Ликандра, принадлежащие к царскому роду. - Прошу тебя, присмотри за этим домом, пока меня не будет. У нас не так много есть, что красть… но кто знает… Ликандр спокойно кивнул. - Без тебя никто сюда не войдет. Поликсена улыбнулась, впервые после ухода брата с гордостью ощутив, что значит эллин; она порывисто обняла Ликандра и, наклонив к себе его курчавую темную голову, поцеловала атлета в щеку. - Благодарю тебя… и не сердись за Аристодема, - прошептала она. – Уверяю тебя, я не хотела дурного! Ликандр впервые за долгое время посмотрел ей в глаза и улыбнулся – застенчивой, почти детской улыбкой. - Я не буду сердиться, - сказал он; и поклонился. Поликсена услышала за спиной громкий возмущенный кашель и только тут вспомнила о царском вестнике. Она быстро повернулась к нему. - Прости, что заставила ждать, - сказала коринфянка, все еще улыбаясь и ощущая радость от прощания с Ликандром. – Теперь я готова! Веди меня! Вестник круто повернулся и, не удостоив ее более ни словом, зашагал вперед. Поликсена поспешила за своим провожатым. Эллинка помнила, что калитка их сада не запирается, а двери дома закладываются на засов только изнутри. До сих пор у них почти нечего было воровать, а дом редко оставался без присмотра хотя бы одного из хозяев. Теперь и хозяин, и хозяйка ушли. Но Поликсена вспоминала прощальный взгляд Ликандра, детскую улыбку этого могучего человека… и ей становилось так спокойно, точно она препоручила свой дом целому отряду египетских воинов. Выйдя за калитку, эллинка опять испытала изумление, почти страх. На улице ждали носилки – крытые носилки с четырьмя сильными рабами. Вестник показал рукой на этих людей, и у Поликсены не осталось сомнений, что носилки приготовлены именно для нее! Что она за госпожа, чтобы ее носить?.. Но, конечно же, это сделано прежде всего для удобства царевны, которая не желает долго дожидаться; ну и затем, чтобы Поликсена не перепачкалась в грязи, которой никогда не приносят в комнаты избалованной Нитетис. Ведь сама Априева дочь, хотя и приехала в Мемфис в путах, теперь, без сомнения, никогда не покидает пределов дворца пешком. Без единого слова возражения Поликсена села в носилки и обхватила колени руками; она зажмурилась, когда носилки под нею покачнулись, поднимаясь в воздух. Ее быстро понесли. Вестник, конечно, пошел впереди… Поликсене внезапно стало интересно: она испытала почти тщеславное желание узнать, какие слова будет выкликать этот человек. Как он станет расчищать дорогу ее носилкам? Но они шагали молча: должно быть, золотого нагрудного знака ее сопровождающего и самого вида носилок оказалось достаточно, чтобы все сами уступали дорогу. Или просто в этот час на улицах было мало прохожих. "Где теперь Филомен? – мучительно подумала Поликсена. - Говорила ли с ним Нитетис… ах, да конечно, говорила! Иначе царевна не призвала бы меня!" Может быть, дочери фараона-эллинофила хотелось о многом расспросить благородного эллина, оказавшегося у нее в услужении. Но, конечно, Нитетис невозможно долго говорить с простым стражником и мужчиной-чужеземцем. А вот женщина – дело другое. Поликсена знала, что царские супруги и дочери обучаются занимать разговором жен иноземных послов, которые во множестве прибывают в страну еще со времен древних могущественных фараонов, когда Египет был гораздо сильнее. Обучена ли такому искусству дочь Априя, выросшая вдали от двора? Да что об этом думать! Поликсена, хотя и царской крови, здесь почти ничтожна, как и ее отважный и умный брат. Поликсену царевне незачем занимать каким бы то ни было образом. Может быть, божественная дочь Априя решила просто поразвлечься, пригласив к себе чужеземку. Поликсена не успела додумать этих мыслей – носилки остановились; рабы быстро опустили ее на землю, так что она вскрикнула от неожиданности, хотя совсем не ударилась. - Выходи, - сквозь зубы приказал вестник, отодвинув полог. Поликсена кивнула и неловко выбралась из носилок; она быстро расправила складки гиматия. Дальше она пошла за своим проводником, будто арестованная – в тюрьму; они шагали через дворцовый сад, в котором группками прогуливались придворные, и Поликсена заметила несколько изумленных взглядов, которыми египтяне наградили ее. Эллинке стало ужасно стыдно и опять страшно. "А не страшно ли Нитетис приглашать меня? - впервые подумала Поликсена. – Ведь именно любовь к грекам погубила ее отца!" Но тут они вошли во дворец, и все посторонние мысли опять покинули эллинку. Она и ее провожатый долго шагали по разноцветным мраморным плитам, минуя коридоры и залы, по которым можно было гулять часами, просто любуясь их красотой. Но сейчас Поликсене недосуг было даже осмотреться. Наконец они, пройдя расписанный синей и золотой красками коридор, вдоль которого в два ряда стояли стражники, остановились у каких-то высоких двойных дверей, охранявшихся эллинами. Эллинами! Осознав это, Поликсена ужаснулась и обрадовалась сразу. Где же ее любимый брат?.. Конечно, Нитетис не стала бы приглашать к себе сестру Филомена в то время, когда Поликсена могла бы столкнуться с ним… Двери распахнулись, и Поликсена застыла на пороге, ошеломленная сверканьем представших ей чертогов: солнце лилось только в окна-прорези под потолком, но после долгого пути в полумраке этого было достаточно. Ее сильно подтолкнули в спину, и эллинка шагнула вперед, чуть не упав, запутавшись в складках своего одеяния. Потом двери за ее спиной захлопнулись: этот звук чуть не оглушил девушку. Подавив желание бросить взгляд назад, гостья посмотрела перед собой, хотя это было ничуть не менее страшно, чем все предшествующее. Поликсена разглядела в кресле напротив высокую черноволосую девушку в блестящем длинном узком платье, с руками, унизанными драгоценностями; на голове ее не было никакого царского убора, но сомнений, кто это, не оставалось. Поликсена низко поклонилась и выпрямилась, устремив взгляд на хозяйку, которая осталась неподвижной. Поликсена видела, как кланяются высоким господам египтянки, - согнувшись и замерев, простерев руки, словно обращая мольбы к божеству, - но эллинка не умела и не хотела так делать; хотя во дворце фараона недостаточная почтительность могла стоить ей жизни. Гостья услышала, как Нитетис смеется. - Ты совсем не умеешь себя вести, как и твой брат, - произнесла царевна. Она говорила по-гречески, хотя заметно коверкала слова. Нитетис быстро встала из своего кресла и подошла к гостье; Поликсена не успела ни испугаться, ни подумать о чем-либо связно. Но тут эллинка увидела, что Нитетис приветливо улыбается. Царевна коснулась ее плеча и показала на другое кресло, пониже, чем ее собственное. - Садись, - велела дочь Ра и Нейт. Потом царевна резко и звонко рассмеялась. – Я могла бы приказать тебе сесть на подушку у моих ног, как и следует, но я хочу, чтобы мы говорили на равных, а ты отвечала мне без страха… Страха вокруг меня слишком много. Нитетис передернула обнаженными плечами, как будто ей вдруг стало гадко это общее подобострастие. "Несомненно", - подумала Поликсена; и впервые ощутила некоторую жалость к этой божественной особе. Она с осторожностью села в высокое кипарисовое кресло и взглянула на Нитетис, которая устроилась напротив. Но царевна на нее уже не смотрела. Хозяйка хлопнула в ладоши, и к ним приблизилась служанка, безмолвно ожидавшая в стороне. - Придвинь к нам столик для угощения. И принеси нам медовых лепешек и вина, - приказала Нитетис по-египетски. – Разговор будет долгим! Потом царевна опять обернулась к Поликсене. Несколько мгновений она рассматривала эллинку, которая не смела сама начать разговор. - Ты похожа лицом и статью на брата… тебя это не очень-то красит, - наконец сказала Нитетис: она улыбнулась, как улыбаются женщины, когда перестают видеть в других женщинах соперниц себе по красоте. – Но я знаю, что вы, эллины, считаете прекрасным другое… Поликсена давно заметила, что прекрасные женщины Эллады выглядят более мужественными, чем египтянки. Но ведь и мужчины Эллады выглядят мужественнее египтян! Однако она понимала, что ее позвали не спорить о красоте. - Ты боишься за брата? – вдруг спросила царевна, внимательно наблюдавшая за нею. – Не бойся. Сейчас он отдыхает после своей смены - потом вы можете увидеться. Поликсена кивнула с большим облегчением. Она все еще не решалась отвечать Нитетис; и вдруг начала опасаться, что та сочтет ее глупой. Наконец принесли угощение: служанка бесшумно расставила на низком столике кувшины с вином и пивом, серебряные кубки, поставила блюдо с медовыми лепешками и еще одно – с виноградом и яблоками. Налив обеим девушкам вина, рабыня отступила в тень. - Не бойся, что она поймет нас, - сделав глоток вина, Априева дочь кивнула на свою служанку. – Говори смело и поправляй меня, если я буду ошибаться. Я хочу изучить ваш язык так хорошо, как знал его мой отец. - Как тебе угодно, царевна, - Поликсена наконец заговорила. Нитетис улыбнулась алыми без всякой краски губами. - Я уже вижу, что ты умна, хотя ты впервые открыла рот. Что ж, думаю, скоро я… разговорю тебя. Я правильно сейчас выразилась? Поликсена кивнула. Нитетис за время беседы сделала несколько ошибок, которые она заметила только сейчас, начав прислушиваться к ее речи; но эллинка понимала, что обращать на это внимание царевны совсем не время. Нитетис отщипнула винограда. Прожевав ягоды, она задумчиво сощурила глаза, глядя в окно, на солнце. Царевна вдруг кивнула своей собеседнице, чтобы та тоже посмотрела в окно на бога египтян. - Когда-то давно, почти тысячу лет назад, в моей стране правил фараон, которого теперь называют… отступником. Правильно? Впрочем, неважно. Ты меня поняла, эллинка. Нитетис склонила черную голову. - Об этом царе почти не осталось записей, но главное люди помнят: он пытался свергнуть всех богов и установить поклонение единому богу. Атону, солнечному диску, в котором одном есть справедливость и правда. Отступник взял себе имя Эхнатон - Угодный Атону… Нитетис взглянула на Поликсену. - Этого фараона прокляли еще при его жизни, и вернули всех старых богов, как только он умер… Но это было очень давно. Египтянка усмехнулась. - А теперь нашей благословенной земле со всех сторон грозят чужие боги... и у нас появились вы и ваша философия, эта новая чума. Мой народ очень привержен своим богам, но народ и правители уже почти не понимают друг друга. - Я это заметила, - отважилась сказать эллинка. Она и Филомен в самом деле давно заметили огромную пропасть, лежавшую между египетской знатью и работавшими на нее простолюдинами: такой пропасти никогда не было между греческим народом и его вождями. Нитетис вдруг склонилась к ней. - Наши жрецы жируют и много лгут… люди чувствуют это, и недовольство жрецами растет. Если сейчас дать людям новых богов… или нового бога, они возьмут его! Ты понимаешь?.. - Ты так думаешь? – быстро спросила Поликсена, которой показалось это чересчур. Она знала, как бывают простолюдины привержены вере предков. И вдруг она поняла, к чему клонит египтянка. - Ты хочешь сказать, что опять грядет какая-то вера, утверждающая единого бога? – тихо спросила Поликсена; она сама испугалась своих слов. – Откуда? - Из Персии, - ответила Нитетис. – Я знаю об этом мало… но послушай, что я успела узнать.