Сумерки Мемфиса

Филомен показал гостям статую - сестра требовала этого, хотя Аристодем хотел видеть ее куда меньше Поликсены. Но Поликсена чувствовала свое право получить награду за сердечные муки... хотя бы такую. Ей хотелось увериться, что ее спартанец погиб не зря! Хозяин дворца держал последнюю и самую великую работу Гермодора в одной из кладовых, полупустой и захламленной. Только сам Филомен и немногие помощники знали дорогу туда: и могли оценить значение этого приобретения. Коринфянин проводил сестру и ее мужа в кладовую, взяв с собой одного только светловолосого юношу-раба: которому, по-видимому, доверял более других или держал при себе для особых поручений. Этот юный иониец нес факел: даже днем в таком дворце путь приходилось освещать. Они спустились на первый ярус, и долго шли вчетвером запутанной дорогой: у Поликсены замирало сердце, и великолепие дворца более не радовало ее. Царевна увидела в нем многое другое, помимо красоты. Факел ионийца то и дело выхватывал из полумрака уродливые фрески на стенах - сцены из мифов, сделанные каким-то бесталанным художником по приказу тирана, предшественника Филомена.... Брат до сих пор не уничтожил эти картины. А может, не желал. Наконец они сделали последний поворот, и, пройдя немного, уперлись в дверь, почти сливавшуюся с выщербленной стеной. - Мы пришли, - сатрап обернулся к гостям с улыбкой, в которой Поликсена почувствовала напряженность. - Я редко хожу этой дорогой, а жаль! Подобные творения рождаются раз в несколько столетий! Помимо воли, Поликсена ощутила волнение, не имевшее ничего общего со скорбью: в ней проснулось художественное чувство настоящей эллинки, для которой скульптура была высшим выразителем и мерой прекрасного. Царевна схватила за руку мужа, хотя всю дорогу держалась от него на расстоянии. Филомен кивнул рабу. - Открывай, Эвмей. Он взял у юноши факел. Помощник примерился и толкнул дверь рукой; та не подалась. Навалился, упираясь обеими руками, но ничего не вышло. Раб сконфуженно обернулся к хозяину. - Не открывается, господин... Заело! Филомен покачал головой. - Держи факел. Когда юноша снова взял светильник, Филомен подошел к двери: немного отступил - а потом с силой ударил ногой. Дверь с грохотом отворилась, ударившись о какие-то полки или ящики: что-то осыпалось внутри. Поликсена вскрикнула; а брат только рассмеялся. - Ничего страшного. Там одна рухлядь, - сказал он и сделал гостям знак. - Идемте. Ступая между деревянными ящиками и старыми глиняными бочками-пифосами, они пробрались вглубь помещения: по этому проходу с трудом можно было продвигаться по двое. Филомен шел первым, опять взяв у раба факел: и наконец сатрап поднял свободную руку. - Глядите! Он отступил, наклонив факел вперед: у стены было большое свободное пространство. Поликсена ахнула, а Аристодем уставился из-за ее плеча во все глаза. Жена шла первой. В конце кладовой, у стены, стояла статуя воина, которого оба узнали с первого взгляда. Ликандр, навеки заключенный во мраморе, заносил копье... для удара, которого никогда не сделает! Его мраморное тело напряглось в страшном усилии, которое было тщетным. Поликсена зажала себе рот ладонью, глуша рыдания, и шагнула вперед. Она миновала брата так быстро, что тот ощутил только ветер, поднятый ее одеждами, который взметнул пламя факела. На миг этот огонь ослепил хозяина, а когда Филомен опять увидел сестру, та уже стояла прямо перед статуей. Гермодор мог бы гордиться собой, если бы видел в этот миг ее лицо. Поликсена долго стояла без движения, медленно оглядывая изваяние своего первого возлюбленного; потом, переместившись, оглядела с другой стороны. Потом она отвернулась от всех, закрыв лицо локтем. Когда полный беспокойства Филомен уже хотел окликнуть сестру, Поликсена повернулась к нему сама. Она не плакала, но была очень бледна. - Твоя жена сказала мне, что наши статуи - ложь, потому что приукрашивают жизнь, - проговорила Поликсена, усмехаясь. - Твоя персиянка ошибалась... хотя бы насчет этой! Она не приукрасила жизнь, а воплотила в себе одну идею, многократно усилив ее! Священную для нас идею свободы! Царевна взглянула на мужа. - Не так ли, Аристодем? Афинянин кивнул: не смея ни возразить супруге в такой миг, ни нарушить тишину. Впрочем, кроме нее, никто сейчас не смел говорить. Однако Поликсена не собиралась произносить речь. Она только обернулась и еще раз посмотрела на статую первого мужа - долгим взглядом. - По крайней мере, я вижу, что Ликандр погиб не напрасно, - прошептала царевна. А потом вдруг подошла к Аристодему и обняла его, спрятав лицо у мужа на груди. Афинянин прижал жену к себе, понимая, что ничего говорить нельзя. Поверх головы Поликсены он посмотрел на Филомена. Аристодем сделал хозяину знак глазами: тот молча кивнул. Не сговариваясь, мужчины двинулись обратно к выходу: Аристодем увлек за собой жену, обнимая за плечи, и Поликсена, не противясь, пошла с ним. Они быстро покинули кладовую, и Филомен захлопнул дверь. Некоторое время четверо греков постояли, приходя в себя после увиденного. Раб-иониец был впечатлен не меньше хозяев. Наконец Филомен нарушил молчание: он неожиданно обратился к слуге, как к самому беспристрастному зрителю. - Ну, что скажешь, Эвмей? Не правда ли, мы сейчас наблюдали величайшее творение эллинских художников? Филомен улыбался - своей новой непонятной улыбкой. - Правда, господин. Ничего подобного у нас еще не делали, - сказал Эвмей, осмелевший от столь лестного внимания. Но сатрап больше не смотрел на него. - Я показывал эту статую нескольким милетским художникам, - сказал Филомен Аристодему и сестре. Поликсена сделала нетерпеливое движение, и муж убрал руку с ее плеча. - Ну, и что же? - спросила она брата. Филомен рассмеялся. - Как и следовало ожидать, никто из служителей Аполлона не спросил меня, как я получил эту статую! Им нет дела до этого - как и до мытарств собратьев: но смею думать, что ионийские скульпторы тоже наделены некоторым талантом и кое-чему научились, рассматривая нашего спартанца. Тут Аристодем сердито подтолкнул Филомена в бок, кивнув на жену: Поликсена опять отрешилась от окружающего и погрузилась в уныние. Она еще долго будет соблюдать этот молчаливый траур, видный только близким! Филомен распрощался с гостями в зале с фонтаном, через который они проходили. Когда Аристодем и Поликсена вернулись в спальню, коринфянка попросила мужа оставить ее одну. Он вышел без всяких возражений. Но Поликсена не смогла долго пробыть в супружеской спальне, даже рядом с детьми. Царевна вернулась в зал и, спустившись по ступенькам, которые вели на террасу, вышла на воздух. Поликсена долго приходила в себя, блуждая взором по плотным темным кронам тисов и кедров внизу. Наконец она смогла улыбнуться. - Стоило ли... стоило ли? - сказала царевна вслух. Голос ее сорвался, став чужим. Она сама не знала, что подразумевала. *** Позже этим днем Аристодем взял с собою жену - посмотреть дом, который предлагал им Филомен. Поликсене пришлось поехать в носилках: здесь было слишком много персов... да и положение царевны обязывало. Поликсена почти не видела города из-за розовых занавесок, за которыми все казалось розовым, как в детском сне. Но и то, что оказалось доступно ее взору, было прекрасно. Дикие цветы в Ионии уже распускались, и зелень была необыкновенно изобильна; многие глинобитные и кирпичные дома, прятавшиеся среди садов, были ярко раскрашены. И самым завлекательным оказалось, пожалуй, то, что никогда нельзя было угадать - кто прячется за этими стенами: грек или азиат, свой или чужой?.. И кого и почему называть своим?.. - Вот наш дом, - сказал афинянин жене немного погодя после того, как она покинула носилки. Взяв Поликсену под руку, он повел ее по дорожке между жасминовых кустов. - Ты уже согласился купить его? - спросила жена, вглядываясь в белое строение за деревьями. Аристодем приостановился. - Разве тебе не нравится? Дом был крыт черепицей, спланирован по-гречески - строго и без излишеств, и оказался одноэтажным, в отличие от египетских особняков. Однако, несомненно, был просторным. - Там есть водосток и осталась от хозяев почти вся мебель, - сказал Аристодем. - Нам немного нужно купить, и совсем ничего не придется переделывать! Поликсена кивнула, и они пошли вперед. Осмотр дома занял немного времени - Аристодем отвечал на короткие деловитые вопросы жены и провожал ее, куда она хотела. Поликсена казалась озабоченной и совсем не радостной. Аристодем не спрашивал, почему: и был рад, что жена согласна с его выбором. Когда они снова вышли в сад, Поликсена остановила мужа. - Хозяева этого дома были убиты, - сухо и серьезно сказала она. - Разве ты сам не чувствуешь? Сын Пифона долго смотрел на нее, и наконец сказал: - Пожалуй, чувствую. И что же? Поликсена мотнула головой и подняла руку, отгораживаясь от дальнейших вопросов. - Ничего. Она быстро прошла вперед и села в носилки, не дожидаясь мужа. Вечером Филомен позвал на ужин их обоих: сказав, что у него будут замечательные люди, которые мечтают познакомиться с его сестрой и ближайшим другом. Аристодем принял приглашение: а Поликсена опять отказалась. Она успела условиться на этот вечер о встрече с Артазострой. - Такие знакомства легко расстроить, но очень трудно возобновить, - сказала коринфянка разочарованному и уязвленному супругу. - Ведь это Азия! Аристодем кивнул и поцеловал ее. - Только будь осторожна. Поликсена опять пришла к хозяйке с дочерью: уже рассчитав время, когда младший сын персиянки будет спать. Сегодня Артазостра занималась с Дарионом, таким же черноволосым и темноглазым, как брат. Но мальчик им не мешал. Артазостра встретила родственницу и более приветливо, чем в первый раз, и более настороженно. - Сегодня все хорошо? - спросила хозяйка. - Да, - кивнула эллинка. В груди закололо от болезненных воспоминаний; но царевна не подала виду. Именно так живут все правители, разве она не знала этого? Когда они сели рядом и Поликсена взяла с блюда печенье, она заговорила первой: отвечая на вопросы, которых, возможно, хозяйка никогда не задала бы. Но такое женское любопытство обязательно нужно было удовлетворить! - Этот воин, этот спартанец... был моим первым мужем, его звали Ликандр. Он отец моего сына, и служил в Египте наемником. Поликсена прервалась, кроша печенье на поднос. - Уже пять лет, как Ликандр ушел на войну с Сирией и пропал без вести. А недавно я узнала, что мой муж попал в плен. По-видимому, в рабстве с него и сделали эту статую! Надеюсь, что он умер! Женщины долго молчали. Потом Артазостра сказала: - Теперь я понимаю. И улыбнулась. Как и Нитетис, эта госпожа не могла допустить, чтобы что-нибудь в ее владениях оставалось для нее тайной! - Мне очень жаль, - сказала персиянка, коснувшись руки гостьи. Поликсена кивнула, закусив губу. На ее ресницах повисли слезы, и эллинка утерла щеку. - Это было давно... но я никогда не забуду и не хочу забывать. Хозяйка и гостья помолчали. А потом Поликсена произнесла: - Я давно хотела спросить тебя... есть ли у моего брата гарем? Сам Филомен никогда не упоминал о других женщинах, кроме супруги. Но если брат стал восточным правителем - да и просто правителем... Персиянка подняла черные полумесяцы бровей. - Гарем? Она усмехнулась. - Вы, кажется, так не говорите? Поликсена нетерпеливо вздохнула. - Есть ли у Филомена другие женщины, кроме тебя? Артазостра окаменела, глядя на нее, - только глаза засверкали, как у индийского идола. - Я не женщина Филомена, - сказала персиянка с тихой яростью. - Я его жена! В Персии в домах сатрапов и князей живет много женщин, о которых никто не спрашивает! Но никто не называет их женами! Поликсена поспешно склонила голову. - Прошу простить меня. Артазостра едва заметно кивнула. Было видно, что она все еще очень оскорблена. Поликсена помялась, помолчала - потом все-таки повторила: - Могу ли я узнать ответ на мой вопрос? Персиянка откинула за спину косу. - Да, здесь есть другие женщины, десять наложниц, но они все остались от прежнего господина! Мой муж не брал себе новых! Поликсена мысленно пожалела этих бедняжек. Но египетские гаремы содержались так же: всех женщин по смерти прежнего господина передавали новому. - А навещает ли мой брат их... или, может быть, навещал прежде? Артазостра немного покраснела. - Он заходил к ним вначале, но скоро перестал. К тому же, почти все эти женщины уже немолоды. Поликсена кивнула. Она вообще не могла бы представить брата многоженцем - или мужчиной, который с равным увлечением посвящал бы время нескольким любовницам. Артазостра неожиданно сказала: - О таких делах не говорят с мужчинами. У нас ими занимаются евнухи, а у вас о них просто молчат! Поликсена рассмеялась, чувствуя облегчение. - А твой отец, госпожа? Есть у него гарем? - У моего отца две жены, я дочь старшей - Сириты, и старшая в семье, - с гордостью ответила персиянка. - Еще у моего отца три наложницы. Все женщины его дома живут в Сузах, и еще живы его мать и бабушка! Персиянка улыбнулась. - Мы долго живем! Они заговорились; но Поликсена остановилась вовремя. Как раз, пока еще не наскучила госпоже. Артазостра простилась с сестрой мужа весьма дружелюбно, и просила заходить еще, казалось, не возражая против более тесной дружбы... но всегда следовало помнить, кто она такая. Вернувшись, Поликсена обнаружила, что мужа все еще нет. Она забеспокоилась: раб Аристодема сказал, что господин ушел на ужин два часа назад. Должно быть, хозяин и гости пировали! Поликсена легла спать. Вскоре после того, как она потушила лампу, раздался шум: вернулся супруг. Его светлые волосы отсвечивали в темноте. Афинянин покачнулся, пробираясь к постели жены, а когда она в тревоге села, прошептал: - Я пьян... Не спрашивай меня ни о чем, я сейчас лягу и усну! Поликсена усмехнулась. Как хорошо, когда твой муж - воспитанный человек! Когда Аристодем наскоро умылся и лег рядом с ней, распространяя винный дух, он прошептал: - Утром твой брат приглашает нас на завтрак... и ты пойдешь! Поликсена улыбнулась. - Хорошо. Завтрак был поздний, и пришли несколько человек греков и персов, державшихся весьма учтиво. Хозяин всех представил сестре: и гости кланялись ей, как царевне, говоря любезности. Среди греков оказался тот самый молодой скульптор Менекрат, о котором Нитетис говорила подруге перед расставанием и который изобразил царицу Египта в виде Нейт. Филомен уже успел увидеть эту работу и оценить ее по достоинству.