Сумерки Мемфиса

Аристодем с семьей переехал в новый дом через десять дней. Он и Поликсена вовсе не скучали в эти дни, проведенные в гостях у ее брата, - пожалуй, их даже перенасытили впечатлениями и удовольствиями. Но афинянин не скрывал своего облегчения, снова оказавшись в семейном доме. - Ни за что не хотел бы стать правителем, - сказал он жене. - Счастье твое, что ты не бывала у брата на ужинах, только на завтраках! Его заставляют пить, когда он воздержан... навязывают женщин, когда он целомудрен! - Кто навязывает ему женщин? - воскликнула Поликсена. Аристодем брезгливо пожал плечами. - Персы, мечтающие пристроить своих дочерей. Как будто Филомену мало одной азиатки в постели! Поликсена печально улыбнулась. Он вспомнила, как прощалась с Артазострой, и как та уговорила ее взять с собою Каму, в помощь Мекет. Эллинке уже вовсе не казалось, что за этим стоит какой-то злой умысел: только знак большого расположения. И Кама могла бы продолжать учить госпожу персидскому языку и обычаям. Уроков, полученных в Египте, было совсем недостаточно. - Артазостра очень умна, - задумчиво сказала Поликсена. - Брат действительно любит ее, и я рада, что это так! Философ улыбнулся. - Ну, если ты рада, я спокоен. Сидящая Поликсена с удовольствием потянулась и ощутила приятную боль в мышцах бедер. Она вспомнила о немногих уроках верховой езды, которые успел дать ей брат в дворцовом саду: это были очень счастливые мгновения. Филомен сажал сестру на собственного коня, и вороной красавец смирно шел под ней, хотя прежде не подпускал к себе никого, кроме хозяина. Филомен водил Фотиноса по дорожке, огибавшей беседку, которая затем вела прямо к этому увитому плющом домику. Для таких уроков Поликсена впервые облачилась в персидскую одежду: она надела шаровары, которые в Азии иногда носили и женщины. Хотя от едкого конского пота ее кожу предохраняла алая попона, брат и сестра не рисковали явить персам непристойное зрелище. Артазостра немало изумила родственницу тем, что, как выяснилось из разговоров, умела ездить верхом, - это было довольно редкое умение для персиянки; впрочем, как и для эллинки. Но семья Артазостры была родом с гор, где жилось гораздо привольнее, чем в городе. И Аршак посадил старшую дочь на коня тогда же, когда начал давать мужские уроки своим сыновьям. При кочевой жизни это могло потребоваться когда угодно, случись им спасаться от врага! У Артазостры была собственная лошадка, и иногда она каталась на ней, когда ее могли видеть только собственные слуги и служанки. Чем больше Поликсена узнавала об этой азиатке, тем больше находила причин для восхищения - как и поводов опасаться дочери сатрапа. Аристодем вскоре приступил к воинским упражнениям: каждый день с утра он отправлялся во дворец, где проводил время до обеда, и возвращался измученным. В учителя себе, как и следовало ожидать, афинянин выбрал греков, и продолжал одеваться только по-гречески. В первые дни жене очень бросались в глаза кровоподтеки на его бледном теле, которые уродовали Аристодема, как следы побоев: в отличие от боевых шрамов, украшавших мужчин. Но и в глазах ее супруга теперь появился новый блеск, свидетельствовавший о верности себе: это был, в своем роде, весьма упорный и смелый человек. Поликсена, которая теперь опять надолго оставалась одна, во время, свободное от занятия хозяйством и детьми, читала, писала и гуляла по саду - или, взяв охрану, выходила в город. Иногда царевна принимала гостей без мужа, который был слишком занят. Ее искренним другом стал скульптор Менекрат, оказавшийся столь же умным, сколь и одаренным богами: он приглашал коринфянку в свою мастерскую, увлекательно рассказывая историю каждой работы. Почти во всех его скульптурах Поликсена увидела сходство с египетскими. - Твои статуи пытаются сдвинуться с места, но между этими попытками и осуществленным усилием - огромный шаг, - сказала она художнику однажды. - Творение Гермодора возвышается над всеми остальными, как боги над людьми! - Ты права, царевна, - согласился милетец. - Но я добьюсь не меньшего, чем великий Гермодор, клянусь тебе! Поликсена покачала головой. Чтобы сделать то, что Гермодор, нужно было какое-то сильнейшее потрясение... неожиданное и едва ли желанное для самого художника. Однажды вечером, когда Поликсена вернулась с прогулки, ее неразговорчивый сын подошел к матери и сказал: - Мама, где мой отец? Я знаю, что Аристодем не отец мне! Поликсена давно ждала этого вопроса; давно готовилась... но так и не придумала, как ответить лучше. И она сказала, что само получилось. - Твой отец был воином. Никострат серьезно смотрел на нее. - Он умер? Поликсена кивнула. - Да. Он был великим воином, и ты должен вырасти таким же! - Я вырасту, - не моргнув глазом пообещал маленький спартанец. А Поликсена уже горько пожалела о своих словах. Каждое такое материнское слово оставляет неизгладимый след в душе ребенка! Как же быстро растет ее мальчик! Поликсена крепко обняла сына Ликандра. - Я всегда буду любить тебя, кем бы ты ни стал, - прошептала она. Никострат кивнул, прижимаясь к матери. Но Поликсена уже знала, что сколько-нибудь мирная и созерцательная жизнь не для него: спартанский мальчик сам презреет такую жизнь, когда подрастет, без всякой школы. Единственное, что он сможет выбирать, - за кого сражаться. *** Несколько недель протекли мирно. Если и были волнения, то большею частью счастливые. А потом Милета достигли страшные вести из Египта. Первой их узнала Поликсена, а не ее муж: коринфянке написал старый полузабытый друг из Навкратиса, египтянин, преданный Нитетис. Царь царей устранил Уджагорресента от управления страной и опять сделал наместником перса! Нитетис в одночасье лишилась положения царицы и вынуждена была укрыться в своем поместье. А самое ужасное - был убит ее единственный сын, царевич Яхмес: египетский наследник Ахеменидов!* "Может быть, боги не отвернулись еще от моей страны, позволив ей уцелеть, но они отвернулись от моей царицы, - писал Поликсене египтянин. - Моя повелительница бежала из Саиса после смерти своего сына, и чуть не умерла от потрясения и горя. Что будет с нами? Уджагорресент добился для нас милости царя персов, но все мы, сыны Та-Кемет, знаем, что это значит: Дарий будет поступать с побежденными так, как ему заблагорассудится. Маат повержена. Не допусти, госпожа, чтобы подобное случилось с твоей страной!" - Моей страной! Где она? - рассмеялась Поликсена. - У нас есть только разрозненные города, которых ничему не учит чужой опыт! Она хотела написать письмо Нитетис, хотя знала, каким жалким утешением это будет, даже если свергнутая царица получит его. Но тут неожиданно пришло послание от самой Нитетис. "Я снова ношу дитя, - так начиналось это письмо, без предисловий. - И ради этого ребенка я улыбаюсь, а не оплакиваю моего мертвого сына! Я не стану даже пытаться описать, что я испытала. Ты сама мать! Ты знаешь, должно быть, что Яхмеса закололи во сне: он совсем не страдал... Перед тем, как мы с моим мужем вынуждены были бежать из Саиса, Уджагорресент успел допросить и казнить нескольких стражников, он пытал слуг, добиваясь признания... но все это было напрасно. Мы знаем только, что моего сына убил один из воинов охраны, которых вокруг него всегда было множество. Но это теперь не имеет значения: важно лишь то, чья воля направляла убийцу! Думаю, что за этим стоит Атосса или кто-нибудь из ее приближенных. Уничтожить такое чудовище можно, лишь отрубив ему голову! Теперь мое сердце обливается кровью от страха за тебя и твою семью. Не приближай к себе персов и не приближайся к ним! Это змеи, которые всегда жалят, стоит их пригреть! Но мне нельзя сейчас тревожиться: мой врач запрещает мне. И я напишу, что еще радует меня. Дарий оставил царского казначея своим советником в Египте, и для нас еще не все потеряно. Возможно, в скором времени великий царь все же навестит мою страну и примет участие в священных обрядах. Хотя мне это напоминает только забаву победителя. Старые боги становятся сказкой для новых народов, которой победители тешат своих детей, - не правда ли, филэ? Сохранила ли ты мою статуэтку? Я знаю, что сохранила! Пусть богиня бережет тебя, как более не способна царица. Я тоскую по тебе более, чем способна выразить: но меньше всего хотела бы, чтобы ты вернулась в эту страну. Теперь, когда я утратила власть, мой торжествующий враг не успокоится, пока не уничтожит всех, кого я люблю. Мы заплатили за власть полную цену. Я всегда знала, что заплачу эту цену. Удивительно: излив тебе мою печаль, я способна даже радоваться тому, что мой царевич умер - и умер так легко. Что ждало бы его, сына великого царя, в нынешнем мире? А его злосчастная божественность, к которой Яхмес был приговорен самим рождением? Я, жрица, не могу вообразить удела ужасней, чем всю жизнь изображать из себя воплощение бога, в которого не веришь! Но ныне я жду ребенка от смертного, который будет избавлен от такой участи. Может быть, я еще приеду к тебе - и мы с тобой опять обнимем друг друга и станем вспоминать то, что более никогда не повторится". - Моя бедная Нитетис, - прошептала Поликсена, дочитав письмо. - Почему я не могу сейчас быть с тобой! Но не только это терзало ее. Кто виновен в смерти Яхмеса? Кто бы это ни был - он так же страшен, как ее брат, действующий в Афинах чужими руками! И куда будет нанесен следующий удар?.. Когда вернулся из дворца муж, Поликсена одиноко сидела на ступенях портика. Соскочив с коня, Аристодем сразу устремился ей навстречу. Он крепко обнял жену, ни о чем не спрашивая. - Нитетис написала мне сама, - прошептала Поликсена. - У нее снова будет ребенок, и, похоже, Дарий не намерен причинять вред Египту! - Только править им по своему усмотрению, - кивнул афинянин. Он усмехнулся. - Что ж, я рад хотя бы за царицу. - Еще ничего не известно. Кто может знать, чьи руки действуют здесь! - сказала жена. Аристодем молча смотрел на нее. Поликсена знала, что он хочет посоветовать ей не приближаться более к Артазостре. Но даже если Поликсена будет избегать жены брата, эта азиатка останется женою брата и матерью его наследников. - Помолимся богу, Аристодем, - сказала эллинка. - Только он видит все. Аристодем молча поцеловал ей руку. Он уже двигался почти без боли, и синяки наполовину сошли. * Яхмес на самом деле персонаж полностью вымышленный, хотя Камбис и мог иметь сына от египетской жены.