Сумерки Мемфиса

Менекрат получил письмо с печатью великой царицы спустя год и восемь египетских месяцев* после того, как свел знакомство с Поликсеной. Нитетис приглашала скульптора в Египет для более серьезной работы, чем отливка статуэтки высотой в пол-локтя. Она знала, что грек работает с камнем, как и с металлом, и ваяет статуи в человеческий рост. Нитетис обещала художнику славу, золото... и возможность снова запечатлеть свою красоту, которую даже видеть позволялось избранным. Конечно, эллин был волен отвергнуть это предложение. Но слишком заманчиво оно выглядело: получить новый заказ от самой великой царицы и стать известным благодаря этому! А также посмотреть на Обе Земли под властью нового персидского царя, куда более грозного, как и более великодушного, чем прежний: как рассказывали о Дарии. Поликсена, узнав о приглашении, полученном Менекратом, сама не зная почему, очень встревожилась за своего друга: хотя знала, что иониец окажется под покровительством Нитетис. Менекрат тоже немного испугался такой нежданной чести: но для художника мысль о боговдохновенном труде пересиливала всякий страх. Этот молодой многообещающий скульптор стал Поликсене самым близким - и, пожалуй, единственным другом-мужчиной. Аристодем никогда не ревновал жену к Менекрату, зная, что у подобных людей страсть к своему искусству выжигает все остальные страсти. Еще у царевны были знакомые - но близкие более мужу, чем ей. Поликсене очень жаль было расстаться с этим милетцем. Менекрат ободряюще улыбнулся коринфянке на прощание, когда в последний раз пришел ее навестить. - Я, наверное, не смогу писать, царевна, - никто не станет беспокоить всадников и перевозчиков ради такого, как я. Но когда возвращусь, расскажу все, что видел и слышал! - сказал он. По слухам, Дарий учредил службу почтового сообщения у себя в Персии: но для Египта слова Менекрата, конечно, были справедливы. - Будешь моими глазами и ушами в Египте, - грустно пошутила Поликсена. Она поцеловала молодого художника в лоб, под пепельными завитками: точно младшего брата или любимого подданного. Вдруг ей стало очень не по себе от своей шутки. Название "глаза и уши" в Та-Кемет обозначало дворцовых соглядатаев: это была очень важная должность, но шпионы карались очень жестоко, будучи пойманы. Скульптор поцеловал руку Поликсены, присовокупив с улыбкой, что наконец-то у него появился случай изваять прекраснейшую из жен Та-Кемет по своему желанию. Менекрат понимал, что был избран царицей не только из-за своего мастерства, которым в Та-Кемет обладали многие художники, - но и, в первую очередь, из-за одному ему присущей манеры. К тому же, хотя Менекрату давно хотелось изображать женщин, в Ионии найти подходящую модель было очень нелегко. Эллины редко позволяли своим женщинам позировать, в большинстве случаев находя это постыдным и непристойным; ну а об азиатах и говорить было нечего. Вестник царицы, получив согласие эллина, взял его с собой, купив ему место на том же торговом корабле: как и было предусмотрено. Помимо желания вновь увидеть прекрасную Нитетис и сослужить ей почетную службу, эллину не терпелось поглядеть, чем Египет Дария отличается от Египта Камбиса. Навкратис иониец застал таким же, как раньше. Однако ему было приказано сразу же ехать в Дельту, в поместье Нитетис, где он уже бывал несколько лет назад, делая золотую статуэтку Нейт: высокая честь и знак большого доверия. Там, где начинались владения Нитетис, милетца и его спутника должна была встретить охрана царицы. Менекрат не сомневался, что наперсница царицы писала Нитетис о нем и его успехах на родине, в Ионии. Молодой скульптор был очень польщен и взволнован, однако помнил, как следует себя вести. Нитетис на ее земле надлежало чтить как богиню - со всею серьезностью: к тому же, хотя и в Греции художники ставились не слишком высоко, в Египте они почитались немногим выше рабов, почти всегда вынужденные зависеть от благостынь покровителя. Ну а тем паче - чужеземцы. Наняв лошадей, Менекрат и его проводник добрались до границы царских владений. Их уже дожидались воины. - Я Менекрат из Милета,- сказал гость по-египетски, вдруг оробев перед этими меднозагорелыми людьми с гладкими лицами, облаченными в белые льняные доспехи. Такие доспехи были одними из самых прочных.* - Мы знаем, кто ты, экуеша, - ответил греку один из солдат. – Идем с нами. Менекрат кивнул. Он вздохнул, подумав, что не оставил на родине ни жены, ни детей… а с другой стороны, может, это и к лучшему? Он и его спутники быстро углубились в пальмовую рощу; и шли пешком довольно долго. Потом между стволами эллин стал замечать белые промельки; и наконец деревья расступились, и Менекрат увидел озеро и белую стену господского дома. Ему велели ждать – один из воинов отправился доложить о нем. Менекрат ждал: тощий мешок, перекинутый через плечо, вдруг показался ему очень тяжелым. Нитетис вышла навстречу ионийцу, как когда-то приветствовала на этом самом месте любимую подругу. Царица радостно улыбалась. - Приветствую тебя снова в моем доме, Менекрат из Милета, - сказала она на его родном языке, остановившись перед художником. Менекрат облизнул губы, покосился на египтян, стоявших у него за спиной… а потом опустился на одно колено, как и в Элладе, и в Египте делали воины, воздавая почести своим владыкам. На губах Нитетис мелькнула усмешка. - Этого достаточно, - сказала она по-гречески. – Поднимись. Менекрат поцеловал край ее голубого платья. Его ухо тут же уловило возмущенный ропот: прикасаться к царице было святотатством! Но Нитетис все так же благосклонно улыбалась. - Будь моим гостем, - сказала она. Ее акцент стал заметнее за то время, что Менекрат не видел Нитетис… и, снова посмотрев царице в лицо, он увидел тонкие морщинки у губ и складку между бровей. Но она все еще была нечеловечески прекрасна. - Я никогда не бывала в Ионии и других греческих землях, - Нитетис снова улыбнулась, но удлиненные черным глаза влажно блеснули. – Надеюсь, ты подробно расскажешь мне о своей родине и о моей дорогой подруге. В первый раз, когда Менекрат делал с нее золотую Нейт, царица не требовала от него рассказов… тогда милетец был для нее одним из многих художников, едва ли выше раба. А сейчас он служил Нитетис напоминанием обо всем, что она утратила, лишившись своей наперсницы и других приближенных эллинов. Менекрат был далеко не глуп. Он пригладил свои пепельные волнистые волосы и низко поклонился. - Буду счастлив послужить твоему величеству. Он знал, что "его величество" в Та-Кемет служит только для обращения к богам и божественным властителям. Удовлетворенная Нитетис с улыбкой кивнула. - Идем. Здесь нет никого, кроме меня, кто понимал бы ваш язык, так что можешь говорить свободно. Повернувшись, египтянка направилась вперед: Менекрат успел разглядеть под ее легким платьем очертания гибкой спины, бедер и округлых ягодиц, и даже вспотел от волнения. Но Нитетис скоро оставила его позади, и между греком и царицей Египта оказались воины в белых тканевых панцирях и шлемах. Они миновали царский сад, в котором алые цветы преискусно чередовались с синими и белыми, а круглые пруды - с круглыми клумбами. Когда они оказались в трапезной, Нитетис сразу же приказала рабу проводить гостя в ванную комнату – одну из нескольких личных купален, пристроенных к господским покоям. Ему отвели собственные покои на втором этаже! В прошлый раз Менекрата поселили в одном из помещений для слуг. А сейчас человек тщеславный и охочий до богатства провел бы в его спальне немало восхитительных мгновений, просто любуясь обстановкой. Менекрат не был ни тщеславен, ни охоч до богатства, но пришел в восторг, осматривая свою спальню. Сундучок для вещей, с крышкой, инкрустированной перламутром; большая кровать с тончайшим пологом, защищавшим от мух; изящные столик и кресло, отделанные слоновой костью. А также большой письменный стол. Вторая комната должна была послужить ему временной мастерской: как Менекрат понял, заглянув в нее. Тут художник вспомнил, что Нитетис ждет его. Быстро оглядев себя в сияющее медное зеркало на держателях в виде двух Хатхор, - такое большое, что скорее подошло бы женщине, - Менекрат поспешил обратно в трапезную. Его проводил слуга. Царица была одна, если не считать безмолвных воинов и прислужников. Она сидела за столом – небольшим обеденным столиком, накрытым на двоих. - У вас цари часто разделяют трапезу с простыми людьми. Я тоже иногда поступаю так, - сказала египтянка. – Ешь и пей, пока будешь отвечать на мои вопросы. На столике был кувшин вина и большое блюдо фруктов; а также блюдо, полное ароматного румяного хлеба, который египтяне выпекали с кислым молоком и пряностями. Когда Менекрат неловко сел, перед ним поставили еще большую миску горячего чечевичного супа. Царица время от времени отщипывала виноград и прикладывалась к своему кубку – но более затем, чтобы сотрапезник чувствовал себя спокойней в ее обществе. Утолив первый голод, милетец принялся рассказывать. Он завел речь о Поликсене, понимая, что великая царица желает узнать прежде всего… но, упомянув Артазостру, прикусил язык. Скульптора внезапно прошиб холодный пот. Нитетис вовсе ни к чему было знать, что Поликсена так близко сошлась с другой женщиной: что бы ни стояло за этой дружбой! Менекрат рассказал о персиянке лишь столько, сколько требовалось, чтобы не возбудить подозрений. По крайней мере, он надеялся на это! Нитетис слушала очень внимательно, лишь иногда задавая короткие вопросы. Когда гость опустошил свою миску, то почувствовал, что сыт по горло… и просто слишком волновался, чтобы есть. Тогда Нитетис с улыбкой сказала: - Довольно пока. Я вижу, что ты устал! И я счастлива была услышать от тебя, что моя Поликсена здорова. Она встала, и эллин тут же вскочил, чуть не уронив свой стул. Он почувствовал, что волосы намокли от пота и хитон прилип к спине, хотя это была вся его одежда. - Ступай отдохни, - распорядилась хозяйка. Она окинула его заботливым взглядом. – Это самые жаркие часы, все будут спать! Потом я снова призову тебя, и расскажу, что от тебя требуется. Нитетис удалилась, а Менекрат вернулся в свою спальню в сопровождении раба, приставленного к нему для услуг. Художник лег на кровать – не столько потому, что устал, сколько потому, что ему нравились ее мягкость и роскошь. И только когда раб задернул полог, Менекрат вспомнил, что царица совсем недавно лишилась единственного сына. Во время беседы она никак не выказывала своих чувств: но, конечно, это следовало помнить постоянно! Как и то, что у царицы на руках маленькая дочь: с которой Нитетис, видимо, и проводила время, расставшись с гостем. Скоро Менекрата и вправду сморил сон. Его разбудил раб-египтянин, потряся за плечо. Поднявшись, все еще ощущая сонливость, Менекрат умылся с помощью прислужника; тот причесал его и расправил на нем одежду. Эллин попросил воды: после дневного сна всегда хотелось пить. Потом раб проводил его в кабинет, располагавшийся на том же верхнем этаже. Менекрат уже бывал здесь. Нитетис сидела за столом спиной к нему, склонившись над какими-то папирусами; когда эллин переступил порог, царица обернулась. - Поди сюда! Рассмотри это как следует. Менекрат приблизился и поклонился. И сразу же всмотрелся в чертеж, лежавший перед госпожой. - Это план уединенного храма на острове Пилак, который уже почти готов. Тебе следует познакомиться с ним, - сказала Нитетис. - А вот это рисунки, изображающие храм. Менекрат внимательно рассмотрел и чертеж, и рисунки, выполненные на папирусе черной краской с безукоризненной четкостью и точностью. Он обратил внимание на новшества в конструкции спланированного по-египетски здания. Нитетис обрадовалась, что эллин это заметил. - Пропилеи, обращенные на три стороны света, здесь к месту, не так ли? Богиня этого храма не замкнута сама на себя и не застыла в своем величии, как многие... а открыта всем, кто явится почтить ее. - Какая богиня, моя госпожа? - спросил молодой скульптор. Но он уже знал. - Вот эта, - Нитетис спокойно указала себе в грудь. - Это мой заупокойный храм, посвященный также моему сыну Яхмесу. Менекрат быстро потупился. Его пробрала дрожь при мысли о Яхмесе; и о том, что владыки Та-Кемет с молодости строят свои гробницы и ездят любоваться ими. - И от меня требуется... - начал эллин. - От тебя требуется сделать две одинаковые статуи из песчаника, в полтора моих роста. Статуи будут довольно велики для тебя - но мне известно, что ты работал с мрамором, а песчаник более мягкий камень. Нитетис сделала паузу. - Две статуи Нейт с моим лицом и телом! Это священнодействие - ты будешь ваять вместилища моего духа, тебе понятно, экуеша? Менекрат низко поклонился. Он облизнул внезапно пересохшие губы. - Да, великая царица. Набравшись смелости, скульптор прибавил: - Но мне нужно прежде всего увидеть сам храм. - Не прежде всего, - египтянка качнула головой, и качнулись перекинутые на грудь тонкие косы, концы которых были схвачены хитрыми плоскими золотыми зажимами. - Прежде всего, Менекрат, ты поработаешь с глиной. Сделай статуэтку высотой в пол-локтя... такую же, как золотая Нейт. Как ты сам представляешь себе мои священные статуи. Если мне придется по вкусу твоя работа, мы вместе отправимся в храм, и ты и рассмотришь, и зарисуешь все, что тебе хочется. Великая царица улыбнулась гостю и провела пальцем по губам. Потом слизнула оставшуюся на кончике пальца хну. - Ну а потом ты отправишься в мои каменоломни, знаменитый мастер экуеша, и сам подберешь нужный камень! Скульптору лучше всего самому выбирать материал по себе, не так ли? Менекрат поклонился. Сердце его вдруг сжалось от смутного, но скверного предчувствия. - Как пожелает ее величество. Нитетис склонила голову. Она опять коснулась пальцем губ. - Хорошо. Тогда начинай сейчас же. За глиной сам не бегай, - царица вдруг весело рассмеялась. - Ее тебе принесут столько, сколько нужно, и все остальное, что тебе потребуется! Проси сей же час все, в чем почувствуешь нужду! Когда Менекрат отправился спать после нескольких часов упорного труда, он, хотя и лег поздно, даже не брал в руки глины. Взамен того скульптор извел целый ворох прекрасного папируса на рисунки, которыми по большей части остался недоволен. Прежде, чем приступить к лепке, ему требовалось вообразить богиню Обеих Земель во всех подробностях и запечатлеть ее со всеми атрибутами: и притом так, чтобы она имела черты живой Нитетис. Это было затруднительно при всех ограничениях, налагаемых священными правилами, - статуи должны были быть стоячими, с опущенными вдоль тела руками и лишь немного вынесенной вперед левой ногой; узкий длинный калазирис закрывал фигуру до щиколоток, а ожерелье-ускх скрывало грудь и плечи. Но все же, тронув изгибы тела египтянки то там, то здесь, придав бровям легкий излом и коснувшись кистью краешков губ, мастер добился того, чего желал. Менекрат отобрал два рисунка - будущая статуя в фас и в профиль. Устало вздохнув, художник встал из-за стола и потряс натруженной рукой. Он взглянул на остатки своего ужина, состоявшего из хлеба с вкусным египетским пивом, и позвал раба, чтобы тот убрался в комнате и помог ему умыться. Завтра он вынесет на суд царицы эти рисунки. Только бы госпожа не разгневалась! Когда эллин лег в постель и раб оставил его одного, художник вдруг почувствовал свое одиночество среди всех этих людей. Он с юности был один, избрав стезю скульптора, - но всегда ощущал свою сопричастность судьбе родной Ионии и всех ее детей. А для египтян он был существом более чуждым, чем их священные животные! Но Менекрат знал, что найдет успокоение в работе, - как было всегда. Молодой скульптор улыбнулся, вспомнив о необычайной заботе царицы. Еще немного помечтав, что принесет ему завтрашнее утро, он крепко заснул. * Все 12 египетских месяцев имели по 30 дней: остальные пять дней года добавлялись в конце последнего месяца. * Позже льняные доспехи использовались в армии Александра Македонского. Это была уже широко распространенная технология.