Сумерки Мемфиса

Поликсена получила послание своего друга - письмо доставили из Навкратиса. Его переслал тот же друг-египтянин, который уведомлял эллинку о царице Нитетис. К этому письму египтянин присовокупил новости о персах и их пребывании в своей стране: он писал настолько подробно, насколько мог. Сестра сатрапа Ионии долго сидела одна, в потрясении и горестной задумчивости. Ей еще десять месяцев назад, когда Менекрат получил приглашение от Нитетис, казалось, что он не вернется. Боги не позволяют долго здравствовать тем, кто слишком ими одарен! Потом Поликсена перечитала письмо художника - и улыбнулась. Как-то он хвалился, что превзойдет Гермодора: а неожиданно полученная возможность отличиться редко представляется человеку приятной. Стать первым, кто изваяет великую царицу Персии, - первым из художников ойкумены! Многие эллины, в числе их ионийские скульпторы, собратья Менекрата, не задумываясь, разменяли бы оставшиеся годы жизни на такой случай. Потом Поликсена отправилась к брату: хотя Филомену аккуратно доставляли новости из Египта, Поликсене хотелось, чтобы брат услышал о Менекрате из ее уст. Сатрап был занят, как обычно: но для сестры у него всегда находилось время. Тем более, что Поликсена никогда не тревожила Филомена по пустякам. Услышав от верного раба, что царевна во дворце и желает видеть его, Филомен покинул кабинет и поспешил навстречу. Он сердечно обнял сестру. - Что привело ко мне мою царевну? - воскликнул брат. Поликсена со смесью восхищения и горечи окинула взглядом его персидский наряд. Он научился одеваться по-азиатски с большим вкусом... лучше многих истинных персов. - Пойдем в кабинет, - сказала она. - Не хочу обсуждать это здесь. Филомен, сразу став серьезным, кивнул. Пропустив сестру вперед, он вошел следом и закрыл дверь. Поликсена посмотрела в темные внимательные глаза брата, подведенные краской, - а потом со вздохом подала ему письма от скульптора и от своего осведомителя из Навкратиса. Сатрап сел на кушетку и погрузился в чтение. Он быстро и сосредоточенно просмотрел оба послания, из каждого извлекая главное. А потом отложил папирусы и замолчал, уперев локти в колени и опустив черную голову. Поликсена долго смотрела на лицо этого восточного правителя, не смея оторвать его от его мыслей. Наконец она все же спросила: - Что ты думаешь об этом? Царевна шагнула к брату, когда он поднял голову. Филомен кивнул ей на место рядом. Поликсена осторожно села. Еще несколько мгновений в кабинете царила полная тишина, в которой едва слышное потрескивание священного пламени в чаше перед входом стало всепоглощающим. Персы умели выбрать себе бога. Филомен некоторое время смотрел в огонь, как и сестра, - а потом повернулся к ней и сказал: - Твой художник, как мне видится, только что предотвратил большую войну, в которую оказались бы вовлечены все. Поликсена перекинула через плечо косу. - Потому что послушался Атоссы? Но ведь это такой пустяк! - воскликнула она. Филомен усмехнулся. - Если ты бросишь факел в болото, он тут же погаснет. Ну а если поднесешь его к облитой маслом поленнице?.. Сатрап сцепил руки на разведенных коленях. - На самом деле, никто из нас не может сказать, что способно рассердить персов, а что из этого привести к войне, - задумчиво сказал он. - Но Менекрат поступил хорошо. Я даже не вижу, как бы мог он поступить иначе. Поликсена коснулась локтя брата... потом опять сложила руки на коленях. - Хорошо, что в Египте у него появился друг. Надеюсь, что и из Персии Менекрат сможет писать мне, - сказала она. Царевна опустила глаза и немного помолчала. Больше не было смысла продолжать разговор о художнике. - Ты хочешь о чем-то меня попросить? - спросил Филомен, продолжавший внимательно наблюдать за нею. У Поликсены дрогнули прямые густые брови. Конечно, правителя можно только просить: уж если он изволил тебя принять! Потом царевна кивнула. - Да, Филомен, - сказала она. - Раз уж я пришла, хочу поговорить с тобой о сыне. Поликсену неожиданно одолели воспоминания о любимом спартанце, который теперь был, уже без сомнения, мертв. Она уткнулась лицом в ладонь и стиснула зубы. Филомен терпеливо и сочувственно пережидал. Он знал, о чем думает сестра; и вспоминал в этот миг о статуе Ликандра, которую недавно приказал установить на главной площади Милета. Это вызвало много шума, мужских споров и даже драк - и женских слез; но Филомен не жалел о своем решении. Впрочем, сестра никогда не порицала его за этот поступок. - Мне кажется, Никострату пора в школу, - сказала Поликсена, когда вновь посмотрела на брата. - Я говорила с моим мальчиком... он так и рвется в бой, - она улыбнулась, и в глазах ее были слезы. Филомен привлек любимую сестру к себе, и она прижалась к его плечу. - Да, пора, - сказал сатрап, поглаживая ладонью ее плечо. - Хорошо, я согласен! Никострату уже три месяца как шесть лет. Потом он встал, заложив руки за спину. - Приводи сына... да хоть завтра. Поликсена радостно улыбнулась и встала тоже. - Благодарю тебя! Она хотела еще что-то сказать, но тут скрипнула дверь. Брат и сестра быстро обернулись: в кабинете стоял Эвмей, светловолосый юноша-раб, а за его спиной была жена Филомена. Как видно, раб хотел доложить господину о приходе Артазостры, но та, в нетерпении или усвоив греческие обыкновения, вошла прежде доклада. Увидев, что супруг не один, персиянка смущенно улыбнулась и отступила. - Прошу прощения, мой господин, - сказала Артазостра, видя лицо Филомена. - Я хотела сейчас говорить с тобой, но, должно быть, мне следовало бы зайти позже. Такое персидское подобострастие появлялось в ее речи, когда азиатка видела, что на нее сердятся... или когда она начинала гневаться сама. Филомен быстро шагнул к жене, препятствуя ей уйти. - Нет, ты мне не помешала. Что случилось? Родственница Дария прошла вглубь кабинета... и, немного помедлив, села. Она посмотрела на сестру мужа... затем, повернувшись к Филомену, сказала: - Я хотела поговорить с тобой о Дарионе. Филомен удивился такому совпадению, потом встревожился. - Дарион заболел? - Нет, слава богу среди богов, - сказала Артазостра. Но она продолжила с волнением, сжимая и разжимая руки: - В пять лет у нас знатных мальчиков отлучают от женщин и начинают воспитывать как воинов... а ты об этом и не думаешь! Филомен посмотрел на сестру долгим взглядом. Потом повернулся к Артазостре. - Я не перс. Или ты начала забывать об этом? - мягко сказал он. - Поликсена сейчас тоже пришла ко мне с такой просьбой, а Никострату летом исполнилось уже шесть! Артазостра вспыхнула и приподнялась на алой кушетке. Рот ее приоткрылся, словно она готова была высказать все, что думает об эллинах и эллинских школах... но молодая женщина сдержалась. - Хорошо, - сказала персиянка с неожиданным смирением. Она вновь посмотрела на Поликсену. - Ее сын и мой сын будут учиться вместе? Поликсена нахмурилась; брат также. Но потом он спокойно ответил жене: - Нет, эллинские мальчики у меня учатся отдельно, как ты знаешь. Да и Дарион гораздо младше... для таких маленьких детей каждый год как гора, через которую нужно перевалить! На губах царственной персиянки мелькнула улыбка. - Правда, - сказала она, - так и есть. Филомен сел рядом с женой. - Когда придет время, я сам стану обучать Дариона. И Артаферна тоже. Большие выпуклые черные глаза Артазостры увлажнились. - Хорошо, муж мой. Я не забуду твоих слов,- сказала азиатка. Поликсена почувствовала, что брату стало не по себе. Но сатрап молча поцеловал жену в висок. - Приказать принести чего-нибудь? Родственница Дария качнула головой; потом поднялась и направилась к выходу. - Нет, Филомен. Я пойду... если я сейчас не нужна тебе. Она снова посмотрела на Поликсену. И та, после небольшого колебания, шагнула к двери следом за персиянкой. - Мне тоже пора, брат. Ты очень добр к нам обеим! Филомен улыбнулся, переведя взгляд с одной женщины на другую. - Я зайду к тебе вечером, - обещал он жене. Та наконец наградила его искренней улыбкой и выскользнула за дверь. Поликсена тут же вышла, пока персиянка не успела закрыть ее. Некоторое время женщины стояли в коридоре друг напротив друга: словно бы вспомнив о своей давней привязанности, но не зная, как повести себя после этого неожиданного разговора. - Мне пора домой, госпожа, - наконец сказала эллинка. - Дети ждут! Артазостра кивнула. А потом вдруг взяла ее за руку. - Дети всегда ждут, - заявила персиянка. Она слегка сжала пальцы Поликсены. - А мы с тобой давно не виделись! Пойдем ко мне! Она уверенно повела Поликсену вперед: и той неожиданно вспомнилось, как Нитетис посвящала ее в женские тайны, когда они были еще девушками. - Расскажи мне о твоем художнике. Он ведь писал тебе? - спросила госпожа дворца, обернувшись к ней по дороге. Артазостра приостановилась. Поликсена улыбнулась с усилием и кивнула. - Да, - сказала она. - Как раз сегодня я получила послание от него, - прибавила эллинка после небольшого раздумья. Артазостра изумленно улыбнулась... а потом потащила подругу за собой с удвоенной энергией. *** - Ты знаешь, мастер экуеша, что освящение храма царицы сейчас было кощунством? - задумчиво спросил бывший жрец. Они стояли у борта, на палубе длинной, мощной персидской триеры: разумеется, не царской, но у Дария было достаточно кораблей, чтобы разместить всю свою свиту. Менекрат быстро повернулся к египтянину. - Нет, я этого не знал, - сказал художник с тревогой, заставившей Тураи улыбнуться. - А почему кощунством? Тураи поправил головную повязку. - Потому, что правители Та-Кемет уподобляются истинным богам только после смерти, - ответил он с расстановкой. - Так всегда делалось! Храмы всех жен фараонов в Долине царей... мы возводили храмы даже в честь девочек, которые погибали, не достигнув зрелости и не вкусив власти: но только в честь тех, кто уже вступил в царство Дуат и присоединился к Ра в его вечном суточном обращении. Менекрат посмотрел на солнце, приставив руку к глазам. В море, когда не видно было берегов, разговоры об обращении Ра звучали почти что нелепицей. Но он никогда не решился бы сказать это египтянину в лицо. Вместо этого милетец произнес: - Кто же такое допустил? И ты... ты ведь молился в этом храме! - Это повелел царский казначей, чтобы поддержать веру в народе, - ответил Тураи. Он остался спокойным, но Менекрат сразу же почувствовал, как слуга Нитетис относится к Уджагорресенту. - Уджагорресент считает, что можно жертвовать всем во имя спасения нашей земли от разграбления, - прибавил Тураи. - Но как бы не оказалось в конечном счете - мы пожертвовали стольким, что грабить осталось нечего. Менекрат грустно рассмеялся вместе с Тураи. Для молодого скульптора умирание Та-Кемет и ее обычаев, сказать по правде, давно было решенным делом; но каково это египтянину, он не хотел и думать. - Бедная царица, - сказал эллин. - Надеюсь, что мои статуи простоят долго! - Атосса наверняка прикажет тебе изваять себя из мрамора, а не из песчаника, - заметил Тураи. - У нее уже есть бюстовые памятники, которые делали греки: но тебе придется ваять жену Дария в полный рост, и сделать лучше, чем делали прежде тебя! Менекрат плотнее завернулся в плащ. О том, что будет, если он не угодит царице Персиды, думать совсем не хотелось. - Пойдем вниз, - позвал он. - Хочу проверить наши вещи. Друзья ушли с палубы, спустившись в трюм, в сырой закуток, отгороженный для них. Впрочем, Менекрат ни на что не жаловался: в Египет, на греческом корабле, пришлось плыть с куда меньшими удобствами. Тураи остался внизу, у него так и не появилось любви к морю, - но эллин вернулся на палубу и пробыл там еще долго, глядя в ту сторону, где, как он предполагал, осталась Иония. Но судить об этом было трудно: персидские кормчие уже не раз меняли курс. - Куда же несут нас ветры, - со вздохом пробормотал молодой художник. Он посмотрел на корабль, где находился Дарий с супругой: судно Менекрата и остальные плыли за царской триерой, казалось, ни разу не нарушив порядка, в котором они построились вначале. И когда только успели так выучиться - и во имя чего!.. Сделав прощальный жест в сторону родины - как ему казалось... грек ушел следом за товарищем. Они доплыли благополучно; а высадившись, пересели на коней. Менекрату и египтянину, который, как и он сам, был не слишком хорошим наездником, не пришлось чрезмерно утомляться после долгого морского путешествия: все всадники в свите Дария примерились к скорости повозок, которые везли царский гарем, и к поступи носильщиков, которые несли царицу Атоссу. Супруга Дария ни разу не встретилась с эллином за все время пути - но тот уже знал и без объяснений Тураи, что это вовсе не означает пренебрежения. Напротив: Атосса, должно быть, не забывала о художнике ни на день. Друзей хорошо кормили и давали мыться; спали они на мягких чистых постелях без всяких блох, которые для аромата перекладывали розмарином и мятой, и коней их прекрасно обихаживали. Им даже предлагали дорогую персидскую одежду для защиты от пронизывающих горных ветров, поскольку дело приближалось к зиме: однако не только эллин, но и теплолюбивый египтянин отвергли это предложение, попросив лишь длинные шерстяные плащи. Они направлялись прямо в Сузы, столицу Персиды, которую и художник, и его многоопытный товарищ видели в первый раз. Им обоим отвели покои во дворце - одни на двоих. Менекрат очень радовался этому, еще не успев осмотреться. Даже несмотря на то, что к ним наверняка намеревались приставить слуг-персов. - Только бы они не подумали о нас ничего дурного! - со смехом воскликнул милетец, бросившись на свою постель, покрытую меховым одеялом. Тураи неприязненно улыбнулся. - Здесь об этом не думают дурно... во всяком случае, так, как в моей стране, - сказал он. - Хотя сам великий царь и не имеет подобных склонностей. А потом огляделся и прибавил: - Не слишком-то веселись, мастер экуеша.