Сумерки Мемфиса

Тураи, улучив мгновение, пробрался к своей царице, оттеснив от ее локтя неразлучную служанку Астноферт. - Великая царица, дозволь мне все объяснить экуеша. Нитетис вздрогнула при звуке его голоса, хотя казалась совершенно спокойной. - Конечно. Персы уже отбыли, а Нитетис и Уджагорресент остались на острове. Но, разумеется, в присутствии мужа царица не могла говорить со скульптором. Тураи подошел к Менекрату, который застыл в неподвижности, как и царица. - Атосса захотела, чтобы ты поехал с нею в Персию и сделал статую с нее. А может, и не только. Тураи приобнял за плечи эллина, который словно бы и не почувствовал этого. - Ты должен поехать, - настойчиво сказал египтянин. Художник усмехнулся. - А если я откажусь? Царица Персии велит содрать с меня кожу на барабан, а может, заодно и с тебя - и еще с десятка невинных египтян?.. - Весьма возможно, - хладнокровно сказал бывший жрец. - Владыки Персии до сих пор были к нам милостивы, но милость их простирается дотоле, доколе им беспрекословно повинуются. И не забывай, что у персов нет закона выше царской воли, - в отличие от вас, эллинов! Менекрат, который успел подобрать с земли свой молоток, взмахнул им, но словно бы вполсилы... а потом опять бросил. - Какой только ветер Сетха занес меня сюда!.. Тураи не стал спорить с ожесточенным греком. - Так ты согласен? - спросил он. Менекрат кивнул, не отрывая взгляда от носков своих сандалий. Тураи быстро вернулся к госпоже. - Грек согласен, - сказал он. - Но думаю, что сейчас лучше оставить с ним охрану. Как бы ни был слуга Нитетис дружен с эллином, о своей стране он радел гораздо больше. - Хорошо, - сказала царица, немного помедлив. - Я заплачу Менекрату все, что обещала, и сверх обещанного, - прибавила она, взглянув на своего бледного любовника. - Он и в самом деле сотворил прекраснейшее произведение, а я даже не успела похвалить его! Нитетис отвернулась. - Нужно ли ему теперь мое золото! - Золото пригодится везде, великая царица, - улыбнувшись, ответил Тураи. - А уж в Персии едва ли найдется что-нибудь нужнее! Он поклонился. А потом высказал просьбу, которая родилась у него еще до того, как слуга Нитетис услышал веление Атоссы: Тураи предвидел, что кончится чем-то подобным. - Могу ли я сопровождать экуеша? Нитетис взглянула на слугу с изумлением... а потом улыбнулась. Надежнее этого помощника она едва ли могла найти; и персидским языком Тураи владел не хуже, чем греческим. А уж если рассчитывать, чтобы художник вернулся живым... - Я сама хотела тебе это приказать, - ответила великая царица. Потом она посмотрела на своего мужа, который преспокойно пил пиво, расположившись под навесом. Лицо Нитетис почти не изменило выражения: но Тураи неожиданно ощутил ее ненависть, направленную на царского казначея. Великая царица быстро приблизилась к Уджагорресенту. - Возвращайся на корабль, - она сейчас почти что требовала. - Я не могу говорить с моим художником при тебе! Царский казначей поднял глаза. Потом улыбнулся: и самообладание, и властность супруги остались при ней. - Хорошо, - Уджагорресент неторопливо встал; раб, обмахивавший его опахалом, тут же замер. - Я дождусь тебя в каюте, царица. Когда советник Дария ушел, Нитетис подошла к греку. И казалось, что это потребовало от нее гораздо большего усилия, чем объяснение с мужем. - Менекрат, - когда она позвала, эллин тотчас поднял серые глаза. Но теперь взгляд его казался пустым. - Прошу тебя, не вини меня в этом! Менекрат изумился ее тону. Несмотря на то, что случилось. - Прошу тебя, царица, не оправдывайся передо мной. Он смог улыбнуться; потом поклонился. - Я знаю, что Атосса могла потребовать этого просто из ненависти к твоему величеству и зависти! - Ты прав. Нитетис опомнилась; и легкий румянец выступил на щеках царицы при мысли о том, что она невольно унизилась перед этим ремесленником. Она постучала по ладони своим маленьким веером из малахитовых пластинок. Потом сказала: - Но ты должен поехать! Египтянка натянуто улыбнулась. - Кто знает, быть может, Атосса прославит тебя гораздо больше, чем я! Ты будешь первым, кто сделает статую царицы Персии - а она получит статую первой из всех цариц, которые жили до нее! Менекрат усмехнулся. - Да, госпожа. - Тураи поедет с тобой, - прибавила Нитетис. Это, казалось, было единственным, что обрадовало художника по-настоящему. Нитетис коснулась плеча эллина. - Твоя работа прекрасна... лучшая статуя, которая могла бы быть сделана с меня, - сказала она, стараясь, чтобы не дрожал голос. - Я заплачу тебе два таланта золотом, и этого еще мало! Менекрат несколько мгновений не отвечал... а потом опустился на землю перед царицей и прижал к губам край ее одежды. Он долго не отрывал ткань от губ; и наконец Нитетис ощутила все, что этот грек испытывал к ней. Возможно, его чувства даже возросли за время разлуки. Вдруг египтянке безумно захотелось, чтобы он сжал ее в объятиях. Она быстро отвернулась, пока эллин не заметил ее порыва. - Я должна идти, - сказала Нитетис. - Хайре, - торопливо прибавила она эллинское прощание; и быстро направилась прочь, забыв про свои носилки. Менекрат долго смотрел вслед возлюбленной царице... и думал, что, кажется, понимает зодчего Сенмута. Он понимал сейчас всех влюбленных безумцев, которые одной украденной у женщины лаской могли жить всю жизнь. "Я должен вернуться... если не домой, то к ней", - думал эллин. Вернувшись в каюту, которую делила с супругом, Нитетис молча устроилась на отдых. Она взяла к себе дочь; на царского казначея Нитетис упорно не смотрела. Уджагорресент краем глаза следил за скупыми яростными движениями жены: даже ребенка она покачивала с яростью. Советник Дария печально усмехнулся. Он вдруг понял, что нисколько не сердится на свою несчастную богиню. - Вы простились? - спросил Уджагорресент. Нитетис бросила на него сверкающий взгляд. - Да, - ответила жена. Потом Нитетис вдруг спустила ребенка с колен и закрыла лицо руками. Она сидела так очень долго; наконец Уджагорресент окликнул ее. И тогда его прекрасная супруга вдруг распрямилась и прошептала обжигающим шепотом: - Не надейся, что он погибнет там! Уджагорресент поднял брови. Теперь его это почти забавляло. Бедная Нитетис! - Мне безразлично, что станется с этим мастеровым, если он хорошо сделает свою работу здесь, - сказал царский казначей. Он усмехнулся, поправив длинные черные волосы, скрепленные на лбу обручем. - Ты так говоришь, словно мне есть за что ему мстить! Нитетис долгое время молча смотрела на супруга. Потом резко ответила: - Разумеется, не за что! Уджагорресент встал с места и подсел к жене. Он взял ее за руку. - Ну же, успокойся. И тут она опять вздрогнула от отвращения; вывернулась и отодвинулась. - Я тебя порой ненавижу, - прошептала царица. Но все ее силы иссякли с этой последней вспышкой; и она больше не противилась, когда супруг снова придвинулся к ней и обнял, притянув ее голову к себе на грудь. Нитетис беззвучно заплакала, когда Уджагорресент начал гладить ее по волосам. - Успокойся, милая сестра, - прошептал он. - Скульптора больше не будет... смирись с этим. И ты останешься моей женой. Нам нельзя развестись сейчас, и особенно тебе нельзя уйти от меня, - прибавил он. Нитетис быстро подняла голову. Уджагорресент спокойно кивнул; хотя внутренне ликовал. - Подумай о персах! Нитетис глубоко вздохнула, сидя сложив руки, как смиренная ученица. А потом вдруг попросила: - Поцелуй меня. Он придвинулся к жене и поцеловал с нежностью, с наслаждением, которое, казалось, только возрастало раз от раза. Нянька, несколько мгновений в смущенном и испуганном изумлении молча смотревшая на господ, торопливо подхватила маленькую царевну, шикнув на захныкавшего ребенка. Сделав знак остальным слугам, царская кормилица покинула каюту. *** Менекрат закончил вторую статую царицы. На это ушел еще месяц. Сразу же милетец дал знать об окончании Нитетис, которая прислала своих чиновников, описавших обе скульптуры и все, что находилось в мастерской: как это было принято в Египте. Дария и его супруги эллин больше не видел: но слышал, что царь царей вместе с Атоссой посетили немало городов Та-Кемет и посмотрели много чудес этой страны. Хотя, конечно, Дарий любовался чудесами между делом. Он был не Камбис, и дух его постоянно требовал деятельности: преобразования, устроения, завоевания нового. Если такому властелину, как бы он ни был по-своему справедлив, мало покажется творить добро, он будет делать зло: хотя азиаты мало различали добро и зло, когда речь шла о царе и царской воле. Добром для персов было возвеличение своего царя. Только бы хватило на его век завоеваний и он обошел стороной Элладу! Но надежды на это оставалось все меньше. Менекрат чувствовал себя так же, как, должно быть, многие греки, рассеянные по ойкумене: все ощущали приближение одной бури, грозящей уничтожить Элладу, но каждый в отдельности сознавал свое бессилие ее предотвратить. "Я сделаю то, что должен", - думал милетский художник: хотя не мог сейчас даже предположить, в чем состоит этот долг. Нитетис не приехала, чтобы посмотреть на вторую статую, - и он был рад этому. Не могло быть ничего хуже, чем перед концом им опять встретиться лицом к лицу. Спустя небольшое время великая царица прислала эллину все обещанное золото... и его друга и помощника. Тураи снова отлучался, чтобы послужить Нитетис, - теперь он уезжал надолго. Менекрат, снова взглянув в черные глаза сына пустынь, напомнил себе, что прежде всего этот человек египтянин. Но знал, что ему бывший жрец будет настолько верен, сколько еще останется верности. Тураи посоветовал другу часть золота оставить на острове - здесь было достаточно мест, в которых никому бы не взбрело на ум искать сокровища. - Все равно домой ты поедешь через мою страну! - сказал египтянин. Менекрат улыбнулся и подумал, что если он еще вернется сюда, то это будет вознаграждением свыше всякого богатства. Он закопал один талант там, где ему указал Тураи. Остальное они рискнули взять с собой. Менекрат сказал, что египтянин заслужил половину его золота, - и обещал отдать ему долг сполна, как только они вернутся назад. Тураи помалкивал, слыша такие слова: и только советовал эллину молиться получше. До отправления они остались на Сиене. Тураи много времени проводил в храме Хнума, где когда-то служил сам, и в разговорах с его жрецами. Менекрат хотел написать в Ионию, Филомену и Поликсене... и сделал это, поборов свои сомнения. Иониец не знал, дойдет ли до Милета его весть, - но понимал, что обязан известить своих друзей и сородичей о таком крутом повороте своей судьбы. Вскоре пришел приказ Дария - составленный на языке Та-Кемет, с печатью фараона. Эллину и египтянину приказывали сей же час собираться и отправляться в Мемфис, откуда Дарий отплывал к себе на родину. Царя царей ждало много неотложных дел. Менекрат еще раз напоследок сплавал на Пилак - поклонился храму, который уже был полон почитателей ее величества: храм Нитетис и ее сына успели освятить, пока Менекрат заканчивал скульптуру. Художник долго стоял перед настенными изображениями - цвет лица и рук нарисованной Нитетис был лишь немного темнее природного медного цвета ее кожи; и тонкое тело под сквозящими белыми и голубыми складчатыми платьями казалось объемным и теплым. Перед живой богиней Та-Кемет были зажжены огни, курился ладан; и жизнью и святостью наполнили эти картины те, кто пришел сюда с сердцем, полным веры. "Я только так могу проститься с тобой", - подумал скульптор с великой печалью. Эллин посмотрел на бритоголового жреца, который спокойно объяснял что-то бедно одетой женщине с дряблой грудью и ногами, сбитыми в кровь: женщина внимала жрецу с трепетом. Менекрат подумал, что Тураи когда-то был таким же служителем: и мог с легкостью как говорить правду, так и лгать во имя своих богов. Тураи не пришел с Менекратом сегодня - он посетил храм своей царицы еще раньше: видимо, не желая молиться так, как это было принято у его народа, на глазах у чужеземца. Напоследок Менекрат тайком приложил ладонь к холодному плечу нарисованной Нитетис - и поцеловал свою руку; а потом, понурившись, ушел. Он вернулся на своей лодке на Сиене. Окончив сборы, молодой скульптор и Тураи отправились в Мемфис, где должны были встретиться с персидскими владыками.