***
- Чье лицо ты видел, когда кромсал их? Мое? Или... Торы? Хриплый шепот смешивается с шумом воды. Его тело такое горячее, что можно сгореть дотла в этих крепких руках. Я был бы не прочь закончить вот так, но что-то держит меня в этом мире, не давая уйти без воспоминаний. Это чувство мести? Или чувство ненависти? Чувство несправедливости и нежелания забывать. Теперь это просто непозволительная роскошь - забвение. Что-то держит меня в этом мире... И это что-то - насмешливый голос, что носит в своих связках человек, чье имя вырезано в моем мозгу глубокими ранами. Верно. Это он... Мужчина, из-за которого я все еще жив. Но мои собственные связки отказывают мне, и я могу лишь слушать его. Слушать и позволять ему смывать с себя чью-то кровь, чтобы после обернуть полотенцем мое ослабевшее тело. И он выносит меня из ванной на руках, словно ребенка. - Я испорченный. Он говорит тихо и его голос тонет в шорохе простыней, заставляя вслушиваться в себя. Это так странно, словно я далеко отсюда, остался в саду, среди трупов патрульных. Тогда, кто же лежит на этой постели, если я сам все еще там, бьюсь в агонии собственных эмоций и неподвластных объяснению чувств? Где я на самом деле? Аой. Аой... Это ведь ты. Я узнаю тебя среди тысячи лиц. И если это ты, наверное, это все же я - в твоих объятиях? Кто же остался в увядающем саду? И остался ли там вообще кто-то? На сколько частей развалилось мое тело, сколько сущностей ты породил, разделив меня целого? Сколько лиц теперь у Такашимы Кою, заплутавшем в лабиринте твоей занимательной игры? Есть ли два Урухи, один из которых сейчас рыдает на газоне перед парадным крыльцом, а другой - плавится под твоими губами, так осторожно накрывшими его собственные? И почему ты вдруг осторожничаешь со своей игрушкой? Я еще не сломан. Я еще могу удивить тебя. Развлечь тебя. Убить тебя. Я еще могу... Мне рано отправляться на чердак. - Я испорченный. Меня трахал мой наставник. Его подчиненные. Меня трахал Рейта. Мое тело искалечено чужой похотью. Я грязный, Кою. Ты не чувствуешь этого тошнотворного запаха, въевшегося в мою кожу? Я настолько грязный, что даже твоя сероглазая сучка не сравнится со мной. Никто не сравнится со мной. Никто и ни в чем. Я единственный в своем роде. И я тут. С тобой. Когда ты уже поймешь, кто ты на самом деле, и примешь меня? Даже если я такой грязный. А ты... снова пьян, да? Тебя всегда тянет поговорить о всякой ерунде, когда ты под градусом. Я заметил. А еще, когда ты пьян... - А ты, Кою... Ты только мой. Неужели тебе плохо? ...ты становишься до мерзости мягок со мной. Когда ты так пьян, ты превращаешься в нежного монстра. Все так же жаден до моего тела, но действуешь, совсем не как насильник. Тебе хочется заняться любовью, когда ты пьян. Не сексом, не трахнуть меня, не изнасиловать. Измучить лаской до приторной тошноты. Никогда бы не подумал, что сакэ так влияет на твой мозг. Обычно, люди становятся агрессивными в состоянии опьянения, дурными, отчаянными, отвратительно самоуверенными и упрямыми. И только ты идешь в другом направлении. Оттого ли, что в жизни ты та еще скотина? Или оттого, что тебе просто лень двигаться резче? Разнеженный градусом, тебе неохота действовать грубо и прилагать какие-то усилия. Ты знаешь, как я ненавижу это? Но почему мне кажется, что ты никогда и не с кем больше не вел себя так, как сейчас и со мной? Впрочем, уже не важно. - Иди ко мне. Тебе нравится, когда я внутри? Тебе хорошо, Кою? Как мне нужно двигаться, чтобы тебе было хорошо? Расскажи мне... - За... зачем ты... - Я хочу, чтобы ты умирал от удовольствия в моих руках. В этом есть что-то странное? Никто, кроме меня, не оскверняет это тело. Ни мои пешки, ни мои друзья... никто. Я никому не разрешаю прикасаться к тебе так, как это делаю я. - Тогда... - Тогда? - Я не разрешаю тебе прикасаться к другим так, как ты прикасаешься ко мне. Его смех похож на урчание довольного кота. А я все равно не понимаю, что именно срывается с моих губ. Я все еще не могу найти себя и понять, где я нахожусь. Я все еще потерян между двумя личностями, на которые он разделил меня. Словно наблюдая со стороны две разные сцены, не в силах вмешаться в их ход. Смотрю на зверя в реках крови, готового рвать чужую плоть зубами, чтобы забыться, и на уставшего юношу, доверчиво протягивающего руки к убийце своих родителей, но так же для того, чтобы забыться в его аморальной «любви». И я не знаю, кого из них выбрать, чтобы не ошибиться. - Так... чье лицо ты видел, когда убивал их, Кою? На самом деле... Я видел себя. В глазах тех, кого лишал жизни. Я смотрел в эти глаза перед тем, как вырвать души из тел, и видел себя. Себя униженного. Себя отчаявшегося. Себя ненавидящего и потерявшегося. Себя и только себя. Верно. Нет никакого «другого» Такашимы Кою. Его нет. И я не могу спихнуть вину на него, потому что сам взял в руки револьвер моего хозяина. Только я направлял дуло на людей. Только я нажимал на курок. Только я резал чужую плоть, не испытывая ни толики сострадания к своим жертвам. Я и никто другой. Мне просто некого винить. Даже его, Аоя. Вот почему... - Я здесь. В этой комнате, со своим врагом. Не в саду и не где-либо еще. И если он настолько пьян, чтобы позволить мне захлебнуться в своей «заботе», так тому и быть. - Тебе не нужно спрашивать моего мнения. Делай так, как хочешь. Раз ты настолько грязный... Испачкай меня тоже. Проснувшись утром, я не нашел в кровати своего мучителя, испытав при том слабое облегчение. Этой ночью я не отдавал себе отчета в своих действиях, умоляя его травить мое тело своим ядом снова и снова. То состояние потерянности и отупения вызывало стыд в груди, поэтому так даже лучше - не встретить его насмешливого взгляда по пробуждению. Мне нужно реабилитироваться перед ним, смирившись со своим срывом, недостойным киллера. Я чувствовал себя разбитым, теперь признавая свои действия ребячеством, детской выходкой, которая бы привлекла к себе внимание «взрослых». Я действительно не понимаю, что на меня нашло, и как я позволил себе так оплошать на глазах у всех присутствующих, но сделанного не воротишь. И я упрямо решил, что это будет последнее проявление моей слабости. Больше подобного не произойдет. Выставлять себя в подобном свете, будто капризный подросток... И, правда, как глупо. Кроме того... Сейчас, на трезвую голову, я отчетливо понимал, что Тора тут ни при чем. Он просто выполнял свою работу, и тот факт, что он получил удовольствие от секса с моим любовником, не может быть поставлен ему в вину. Ведь я и сам наслаждаюсь его объятиями, хотя и питаю к киллеру неконтролируемую ничем ненависть: Широяма Юу знает, что нужно делать, чтобы свести с ума любого, оказавшегося в его кровати. Он непростительно хорош в постели. Так же хорош, как и на поле боя. И этот талант «не пропить». Вот почему я не могу обвинять Тору в предательстве: он просто не мог сказать «нет». А мне не стоило так явно реагировать на их близость. Сам оплошал, так в чем я могу обвинять лучшую потаскуху Севера? Прежде, чем судить его, нужно в первую очередь научиться судить себя и делать соответствующие выводы. Те самые, что позволят мне находить способ исправлять свои ошибки, которые в глазах остальных обитателей этого дома кажутся смехотворными и неразумными. Вот почему мне в первую очередь стоит заняться самоанализом, а лишь потом бросаться на людей с пистолетом в руках. В конце концов, я не могу отклониться от намеченного пути и испортить все, что успел приобрести за время моего пребывания в этом месте. И чтобы окончательно прийти в себя и вернуть себе душевное равновесие и уверенность в своих действиях, мне нужно найти своего учителя по стрельбе. Тренировки - лучший способ прийти в норму. Быстрый душ и такой же быстрый легкий завтрак, что я приказал принести прямо в спальню кумите, - и я отправляюсь вниз. Встречая по пути только недовольную охрану, чьи лица не отличались друг от друга и казались мне совершенно одинаковыми и невыразительными, я первым делом решаю навестить своих людей в летнем доме, а уже потом вызвонить наверняка болеющего с похмелья Стервятника. Так что я отправляюсь прямиком в наш "загончик", как выражался сам Широяма. Ренар уже должен был уехать из поместья, начав поиски своего ненаглядного зятя, и я надеялся, что его отсутствие будет недолгим. Просто потому, что главарь канагавской группировки в самом деле умел сдержать и направить меня в нужное русло. Если бы не его присмотр, я бы уже натворил много глупостей всего лишь за последние сутки. Его знания и опыт в мафиозных делах давали мне уверенность в собственных силах, и мне необходимо было его присутствие рядом со мной. Но и вечно полагаться на него тоже было не лучшей идеей... У меня ведь тоже есть голова на плечах, а Ренар не может всегда быть в нужном месте и в нужное время, чтобы предотвратить очередной необдуманный шаг с моей стороны. Все же, то взросление, что я ощутил вчера, докопавшись до правды, было не полным. И это нужно было срочно менять. Как можно скорее. Я распахиваю двери летнего дома и сразу иду в гостиную в поисках оставшихся в поместье «пешек». И именно там и нахожу одну из них, наталкиваясь взглядом на тут же подскочившего на ноги Тору. Серые глаза с испугом встречаются с моими, спокойными, и мальчик быстро опускает голову, силясь найти верные слова для оправдания своего поступка. Но их нет, действительно нет, и потому Тора просто опускается на колени передо мной, склонившись в традиционном японском поклоне, который носит характер глубокого уважения и искреннего раскаяния за содеянное. - Уруха-сан... - Встань, - твердо проговариваю я, вздохнув. Это лишнее, право слово. - Не заставляй меня уговаривать тебя. Юноша мешкается пару секунд, но все же поднимается на ноги, не смея смотреть мне в глаза. Он и правда чувствует себя виноватым передо мной? - Уруха-сан, я... - Не говори ничего. Я все понимаю, - я устало закуриваю, прикрывая глаза. - Ты не мог отказать ему. В конце концов, Аой выложил крупную сумму в карман Мамы за то, чтобы я смог привезти тебя сюда. Он потратился и недурно, и если бы ты отказал ему вчера вечером, он бы обязательно оповестил об этом хозяйку. А лишние разногласия между ними могли повлечь за собой тяжелые последствия, в первую очередь - для тебя. Мама была бы вынуждена вернуть деньги «заказчику», а тебя наверняка бы строго наказали за проступок, как-никак - это был сам Отец. Кроме того, не имея возможности отказаться от своей работы, ты не мог даже показать своего нежелания. Если бы ты хоть взглядом, хоть словом дал Широяме понять, что тебе не хочется делить с ним постель, он не оставил бы это так просто. Улыбаться клиенту и дарить ему иллюзию того, что ты счастлив провести с ним свое время - главная составляющая твоей профессии. Тут уже не до недовольства. Так или иначе, несмотря на то, что ты - воспитанник Мамы и являешься ее игрушкой, ты все еще принадлежишь Северу. Собственность Широямы Юу, и плевать на документы и договора. Основной доход от твоей работы идет на его счет, когда как Мама довольствуется малым, и проигнорировать Аоя - все равно, что вырыть себе могилу. Каждый выживает, как умеет, в силу обстоятельств и возможностей. И твой способ выжить - продавать свое тело таким вот ублюдкам, как мой господин. Так что претензий нет. Расслабься. Я выдыхаю, зажав сигарету между губ, и усмехаюсь в ответ на тронувшую глаза юноши влагу. - Главное, чтобы ты оставался верен мне душой. А тело... это просто тело. Оболочка, не более. Поэтому... - Я не подведу вас, - шепчет Тора, склонив голову. - Да, я всего лишь шлюха, Уруха-сан. Я лягу под любого, на кого мне укажут, и ничего не могу сделать со своими ощущениями от близости, но... То, о чем вы просили меня по дороге сюда, ваша цель и доверие, ваше отношение ко мне, как к своему союзнику, я не продам никому. Я никогда не хотел быть предателем... Я никогда... - Тише, - хмыкаю я, притягивая к себе расклеившегося мальчишку и позволяя ему уронить голову на свое плечо. - Тора, ты умница. Послушай меня, хорошо? Я верю тебе. Пусть твое тело имеет цену, но я верю, что твое сердце неподкупно. Поэтому не нужно так убиваться. Возьми себя в руки и приготовься: я не знаю, что будет дальше и как поведет себя Аой. Что еще он сделает, чтобы сбить меня с пути. Поэтому ты должен быть готов к любой подлости, не время отчаиваться. Ты меня понял? - Да. Я на все готов, чтобы вы простили меня и продолжили верить мне. Пожалуйста, не отворачивайтесь от меня. - Вот и славно, - улыбаюсь, ласково похлопав парня по затылку. - Вытирай сопли. Это не круто. - Да. - Хантер у себя? - я отклоняюсь от юноши, подняв глаза к деревянной лестнице. Тора быстро смахивает горькие капли со щек, кивая. - Как только вы зашли в дом, он покинул особняк и отправился к себе. Кажется, ему не терпелось скрыться с глаз Северной верхушки. - Это в его стиле. Он ведь южный пес. Что ж, ты пока мне не нужен, так что можешь отдохнуть тут. У меня есть дела. - Спасибо, Уруха-сан. - Позавтракай, - заканчиваю я, двинувшись прямиком на второй этаж. За это время он должен был что-нибудь раскопать. Преодолев расстояние между лестницей и дверью в спальню Охотника, я без стука распахиваю деревянную перегородку и нахожу мужчину сидящим за столом возле кровати. Тот недовольно оборачивается на меня, смерив презрительным взглядом, на что я лишь безразлично веду бровью. Маска с кляпом покоится возле работающего компьютера, так что я могу наблюдать дернувшиеся в неприязни малокровные губы убийцы, между которых зажата черт знает какая сигарета: пепельница на столе переполнена окурками до той степени, когда они вываливаются на стол от очередного фильтра. Кажется, он не спал этой ночью. - Что у тебя? - В базе данных погибших числятся только Такашима Такеру и Такашима Мизуки, - лениво тянет глубокий голос, храня в себе нотки раздражения от моего бесцеремонного проникновения в чужие владения. - Пулевые ранения, повлекшие за собой мгновенную смерть. Тела были найдены в их собственном доме: тело мужчины - в гостиной, у парадных дверей, тело женщины - в коридоре, у лестницы на второй этаж. Следы взлома обнаружены только на кодовом замке ворот, записей с камер видеонаблюдения нет. Такашима Кою в базе не числится. - Что думаешь? - я упираюсь в стол рукой, перегнувшись через плечо наемника, чтобы рассмотреть собранную на экране ноутбука информацию. Хантер скрипит зубами, даже не сменив вальяжной позы, откинувшись спиной на мягкую спинку стула. - Здесь два варианта. Либо Такашима Кою все еще жив, либо... его гибель скрывают от общественности. - От кого и с какой целью? Убийцей был Широяма, - я щелкаю найденной на столе мышкой, прокручивая открытый документ вниз. - От самих себя. Дабы оградить Юг от войны за наследие кресла кумите. Если наследник жив, то и приближенные Отца не станут поднимать споров и развязывать бойню за титул. Возможно, что это - просто страховка для кумите. Сдерживать своих людей ложной информацией - явление вполне нормальное. Но... - Что? - с подозрением кошусь на киллера, оказавшись в опасной близости от мужчины, и тот отвечает мне тем же взглядом, игнорируя упавший с конца сигареты пепел на черные брюки. - Есть и третий вариант... Уруха-сан. Откуда вы знаете, что Такашима Кою мертв? - медленно проговаривает Охотник, оскалив белые зубы в неприкрытом недоверии, давая мне понять, что он не позволит мне водить его за нос. Но так даже лучше. - Намекаешь на то, что я лгу тебе? - усмехаюсь, выпрямившись и сложив руки на груди. - Я наблюдал его гибель собственными глазами. Но если я ошибся, и мои глаза подвели меня... - я делаю паузу, вновь переводя взгляд на экран. - Узнай о местонахождении ребенка. Если его нет в базе данных клиник, найди, где теряется его след и почему. - Для этого мне нужно разрешение на личное расследование. Эта штука теперь бесполезна, - Хантер пинает стол, отчего и компьютер и пепельница с маской съезжают к его краю, дернувшись от удара. - Разрешаю. Действуй, - киваю я, вынимая из кармана сотовый телефон. Спрашивать разрешение Широямы мне не нужно. Он заранее дал мне понять, что я могу распоряжаться своими пешками, как вздумается, так что Хантеру не составит труда беспрепятственно покинуть территорию проживания Отца. - И еще кое-что. - Ну? - Разузнай для меня родословную Северной четверки. Мне нужно знать, что случилось с родителями Аоя и его дружков после того, как они продали своих детей за долги. Кто они, какое положение занимают в обществе, род их деятельности, где проживают и прочую подноготную. Все от начала и до конца. Мертвы или живы. Сузуки, Матсумото, Укэ и Широяма. Все, что касается их семей - мне лично в руки. И еще: я запрещаю тебе разглашать эту информацию и докладывать о своих действиях кумите. Теперь ты целиком и полностью принадлежишь мне. И работаешь ты на меня, а не на Аоя. Узнаю об утечке - безопасность твоей семьи встанет под большой вопрос. Работай. И я покидаю чужую обитель, пропахшую крепким табаком и заполненную смогом сигаретного дыма, не дожидаясь ответа. Зная, насколько сильно я задел чужую гордость, я не горю желанием выслушивать пестрящие презрением и желчью речи своего подчиненного. Мои нервы и без его едких замечаний на пределе своих возможностей. А теперь - Стервятник. - Винтовка? Ютака болезненно морщил лоб, держась за голову. Я встретил его в столовой в обществе Маны. Остальных я так и не нашел, по большей части потому, что и не искал толком, но, наверняка, они снова сидят с Широямой в его кабинете. Но мне сейчас не до них. - Да. Изначально меня привлекало именно это оружие. И пришел я сюда именно с ним. Поэтому я хотел бы, чтобы ты начал учить меня обращаться со снайперской винтовкой. - Сегодня? - Сейчас, если твое состояние позволит тебе сделать это. - Мое состояние не может быть помехой для стрельбы, - усмехается шатен, принимая из рук Мураками бокал с водой, где минуту назад была растворена капсула от похмелья. - Хорошо, идем. Да и времени у тебя все меньше и меньше, верно? Нечего валять дурака. Вот так мы и оказались тут, в небольшом частном лесу Широямы, раскинувшимся за тренировочным полем на заднем дворе особняка. Среди деревьев и кустарников, скрывающих своей широкой листвой тусклое солнце, погружая чащу в тень. - Основы ты знаешь, как я полагаю? - Да. Иначе бы не брал ее в руки, - киваю я, поднимая довольно тяжелый вытянутый ствол СВД к своему лицу. - Тогда покажи мне, что ты умеешь, - Кай откидывается спиной на широкий ствол лиственницы, затыкая уши берушами и закрывая глаза. - Цель на десять градусов, расстояние двенадцать метров. Я тут же оборачиваюсь в указанном направлении и опускаюсь на колено, чтобы найти устойчивую позицию для стрельбы. Перехватывая винтовку, как учил меня Ренар, я устремляю взгляд в оптический прицел и вижу красный крест, небрежно оставленный обычной краской на коре дерева. Ютака успел подготовиться к уроку, пока я выбирал и заряжал оружие на складе, запасаясь магазинами, а после - искал торговца в этом лесу, тем самым заставив его ждать дольше обычного. - Следопыт из тебя хреновый, так хоть стрельбой порадуй. Я усмехаюсь, сосредотачиваясь на цели, и нажимаю на спусковой крючок. Приклад ощутимо ударяет по плечу, и Кай поднимает к лицу бинокль, поворачивая голову в сторону мишени. Я тихо чертыхаюсь. - Смазал на пять сантиметров. Забываешь о ветре и траектории. Еще раз. Я делаю вторую попытку, на этот раз учитывая все «погрешности» погоды и оружия, и вновь оглашаю пустынный лес хлопком выстрела. Взгляд в прицел на этот раз радует – точно в яблочко. - Хорошо. Вторая цель на пять метров справа. И мы начинаем обстрел мишеней. Кай указывает мне направление и расстояние, заставляя не только крутиться вокруг своей оси, но и менять место стрельбы, то и дело заводя меня все глубже в лес. - Сосредоточься, - нравоучительно отзывается торговец после смены третьего магазина. – На этот раз «противник» в тридцати метрах от тебя. Видишь крест? - Вижу, - тихо отзываюсь я, укладывая винтовку на пень перед собой. Не так уж и далеко. Бывало и дальше. - Стреляй. Треск дерева слышится даже отсюда, я замечаю отлетевшие в стороны щепки, едва пуля поражает мишень, и… - Сзади! Я круто оборачиваюсь, готовый нажать на курок в тот же миг, но дуло утыкается прямо в грудь Кая, и я мгновенно теряюсь, сморгнув от удивления. - Ну, чего ты ждешь? – усмехается жестко шатен, не отводя от меня насмешливого взгляда. На его бронежилете замер красный крест, а сам торговец наставляет на меня свой ТТ, снимая его с предохранителя. – Иначе это сделаю я. Я распахиваю глаза от поглотившего меня адреналина, и инстинкт самосохранения срабатывает прежде, чем я понимаю, что я делаю. Выстрел оглушает обоих, и я застываю на месте, не в силах осознать, что произошло. Только Кай остается твердо стоять на ногах. И я, наконец, вижу, что он держит винтовку за дуло, отведя от себя ствол в последнюю секунду. Пуля сбила только кончик его каштановой челки, исчезнув в листве высокого дерева. - Преимущество снайперской винтовки в том, что она хороша в дальнем бою. Когда же твой противник сокращает между вами расстояние... – Ютака одним движением вырывает оружие из моих рук, дернув ствол на себя. - Ее можно только выбросить. И тогда?.. Я без слов выхватываю Магнум из нагрудной кобуры, уверенным движением направляя его на мужчину. - Верно, - Кай отводит свой пистолет в сторону и возвращает его в поясную кобуру, тем самым позволив мне облегченно выдохнуть и убрать ствол тоже. - Никогда не забывай о том, с кем имеешь дело. И никогда не мешкай в бою, малыш. Любая заминка может привести тебя к гибели. Поэтому, мы не должны сомневаться. Все равно убить меня не так уж и просто, как тебе кажется, так что в следующий раз не думай о том, что ты стреляешь в своего учителя и каковы будут последствия его гибели в случае успеха. Просто дергай спусковой крючок. И если я умру от твоей руки, что ж, значит, я оплошал. И это будет большим шагом вперед в твоей практике. Ну, а мне уже будет все равно. Мужчина смеется, бросая мне обратно винтовку и указывая на краску, оставшуюся стоять возле одного из деревьев. - Давай теперь сам. Я несколько месяцев учил тебя обращаться с оружием. Теперь это дело техники - набивай руку. Основы тебе известны. И, пожалуйста, не стреляй мне в спину, когда я окажусь в зоне эффективности винтовки. Он уходит, сунув руки в карманы широких брюк, и мне остается лишь смотреть вслед этому безумцу, улыбнувшись его безрассудному бесстрашию. - Бронежилет жалко. - Он был старым. Я выдыхаю, прикрыв глаза, но в следующую минуту мне становится любопытно, и я, дождавшись, когда Кай отойдет от меня на приличное расстояние, тихо подношу винтовку к голове, поймав фигуру торговца в оптический прицел и опустив палец на курок. Ответ не заставляет себя ждать – мужчина поднимает вверх руку с выставленным мне средним пальцем, даже не обернувшись, и я прыскаю смехом, опуская оружие. - Так он и правда меня чует, даже отсюда? Надо же. Это энергетика стрелка или ощущение чужого взгляда в свою спину? Интересно, сумел бы я почувствовать на себе внимание дула, как его чувствует Кай? Впрочем, это может быть простой психологией в случае убийцы. Он, наверняка, догадался, что я решу его проверить. Но теперь я узнаю об этом только при новой встрече со своим учителем. А пока мне остается лишь выполнять его указания. Но не успеваю я подняться на ноги и взять банку с краской, чтобы разметить себе новые цели и начать самостоятельную тренировку, как посторонний шорох в стороне вынуждает меня круто обернуться за спину. Я вижу, как на меня летит черное облако, сокращая расстояние между нами так быстро, что бежать просто нет смысла. То и дело исчезая за голыми кустарниками, оно вновь выскакивает из зелени лиственниц, даже не думая сворачивать. И я хватаю ствол вновь, прижимаясь к прицелу. Но моя рука словно одеревенела, когда я различил впереди себя разъяренного пса, несущегося на меня с оскаленной черной пастью и белоснежными острыми зубами. В глазах животного – природная, но чистая агрессия, дающая понять, что зверь был выпущен по приказу хозяина на охоту, и эта охота ведется на меня. И даже понимая, что приученная к жестокости собака без раздумий вонзит в меня свои клыки, не имея человеческого разума и действуя на инстинктах, я не могу сделать выстрел… Все тело словно парализовало, сама ситуация поставила меня в ступор, и я мог только наблюдать за тем, как животное подбирается ко мне все ближе и ближе, пока изображение в лупе не смазалось, поглощенное черным цветом. И я бросаю винтовку в тот же миг, когда пес отталкивается от земли в прыжке, распахнув пасть… Толчок в грудь заставляет меня рухнуть на землю спиной, и между нами мгновенно завязывается борьба за право жить на этом свете. Я вовремя хватаю собаку за горло, пытаясь отодвинуть от своего лица смыкающиеся снова и снова челюсти. Он вот-вот достанет меня и сомкнет зубы на моем лице, разрывая тишину леса оглушительными рыками и елозя на мне в попытке освободиться, и я понимаю, что если моя рука не поднимется на него, он загрызет меня заживо. Длинные когти рвут кофту на моем плече, оставив глубокие царапины на коже, жаркое дыхание из пасти и брызгающая на щеки слюна заставляют мозг лихорадочно искать выход из ситуации, ведь мои руки слабеют с каждым его рывком вперед. И единственное, что я могу сделать сейчас, чтобы выжить и лишить его возможности нападения, – выхватить кинжал Рейты из набедренной кобуры. Я зажмуриваюсь, когда лезвие ударом входит в грудь животного, и отталкиваю от себя тяжелое тело. Пронзительный писк ударяет по перепонкам так, что я закрываю ладонями уши, не в силах вытерпеть предсмертного крика ни в чем не повинного существа, и на мои глаза невольно наворачиваются слезы, стоит мне поймать взглядом упавшего рядом со мной пса. Он бьется на земле в агонии, окропляя ее своей кровью, громко скуля и, наконец, замирая, устремляя стекленеющий взгляд в сторону идущего к нам Широямы. Та преданность в темных радужках и та боль, что он испытывает, задыхаясь и силясь сделать последний рывок в мою сторону, заставляет мое сердце сжаться в груди. - Какого хрена?! – кричу я в порыве чувств, едва мужчина останавливается возле нас, с хищной улыбкой оглядывая место трагедии. Я бросаюсь к животному, но собака, даже находясь на смертном одре, изворачивается и кусает меня за предплечье, вонзая зубы в мою руку с такой силой, что я невольно дергаюсь от вспышки боли. – Сукин сын! - Что такое? Собачек жалко? – Аой опускает взгляд к псу, не отпускающему меня до самого конца, и наставляет на него собственный Магнум. - Нет! Выстрел ослабевает хватку, и я во все глаза смотрю на переставшую дышать тушку, чья голова кровоточила от точно попавшей в темечко пули. И не могу поверить, что он действительно сделал это. - Будет время, когда тебе придется обороняться и от этих животных тоже. Если твоя жизнь в опасности, никогда не поддавайся жалости. Ты ведь не хочешь погибнуть так глупо? Быть разорванным псом, избежав смерти в бою с человеком - глупый и нелепый конец. - Ты... Горло сдавливает из-за комка горечи, и я не могу высказаться в адрес мерзавца, вытянув руку из черной пасти. Я сгибаюсь пополам, ткнувшись лицом в холку животного, и прижимаю безвольное тело к своей груди. За что? Разве ты не видел, как он смотрел на тебя, готовый умереть за тебя, не думая о собственной шкуре? Разве ты не видел этих глаз, переполненных верой в своего хозяина? Что же ты за человек такой? Но я… я еще не настолько беспощаден и жесток, как Аой. Убивать людей я научился. Но убивать животных все еще не могу... Только рана, что я нанес, была серьезной. И спасти собаку уже было невозможно. Да и кто бы стал ее спасать? Ни один из обитателей этого дома не бросился бы везти животное в ветеринарку, посчитав эту потерю незначительной и подняв меня на смех. - Чудовище… Ты чудовище, Широяма! - Собака не станет думать, насколько ужасен отданный хозяином приказ. И у нее нет чувства сострадания к своей жертве. Собака не понимает, кого убивает, как не понимает и того, что убивать – плохо. Она просто выполняет команды, не задумываясь о том, какой смысл несет за собой ее подчинение. И с ней нельзя договориться и объяснить, что ты вовсе не тот, кто заслуживает смерти. Вот почему все собаки – оружие. И если это оружие находится в руках твоего врага, у тебя нет иного выхода, кроме как уничтожить его. Я вскидываю лицо навстречу бесчестному подонку, с трудом удержав свою руку от того, чтобы схватиться за пистолет. Но эти черные глаза уже не улыбаются. Они тверды и серьезны, непоколебимы. И они… правы. Это и останавливает меня от необдуманных поступков, но все же… - Обратись за помощью к Матсумото. Все псы привиты от бешенства, но рана выглядит не пустяковой, - Аой отворачивается, чтобы вернуться в дом, но, сделав пару шагов в сторону особняка, снова останавливается и бросает на меня взгляд из-за плеча. - Ах, да. Твоя псина вышла из загона. Это твоя инициатива? - Хантер отправился по моим делам, - цежу сквозь зубы, прищурившись. - Поэтому ты убил собственную собаку, натравив ее на меня? - Всего лишь показал, что будет с этой шавкой, если ты не сможешь ее контролировать. А еще… что будет с тобой, если она вдруг забудет, кого нельзя кусать за руку. Ты не в том положении, чтобы действовать так открыто. - Эта шавка скоро будет моей. До кончиков ее волос и последнего вздоха. Так что можешь не волноваться, - усмехаюсь я, бросая вызов мужчине, но тот лишь хмыкает в ответ и уходит. Ничего, Юу. Мы еще посмотрим, кто будет смеяться последним.***
Нас прерывает показавшаяся в холле фигура мужчины, и я киваю Руки на дверной проем. - Твой пациент прибыл. Мы вновь собрались в гостиной первого этажа в ожидании моего нерадивого подопечного, но стоило ему показаться в доме, как он привлек внимание не только Матсумото, но и всех остальных. Весь грязный, в земле и крови, с потрепанными волосами и порванной одежде, Кою выглядел, словно вылезший из выгребной ямы побитый щенок. Зрелище не редкое, но всегда эффектное, в моих, по крайней мере, глазах. - Эй, Уруха, ты что, могилу рыл? – окликаю я юношу, усмехнувшись, и он заторможено останавливается, поворачивая ко мне голову. Взгляд, что я встретил в ответ на свои слова, был подобен жерлу вулкана: обжигающий и полыхающий огнями ненависти. Казалось, что из его глаз вот-вот польется раскаленная магма, чтобы сжечь все на своем пути. Как всегда – до одури великолепен… Настолько, что можно потерять голову от восторга. И я вновь чувствую возбуждение, щедро одаренный этим взглядом. Прямо, как в первый раз, мать его дери. То самое возбуждение, которое разъедает тебя изнутри подобно серной кислоте, заставляя пальцы подрагивать от неконтролируемого желания взять это непокорное тело самым изощренным способом. Давненько он не влиял на меня подобным образом. Я чувствую, как зачесались мои ладони от жажды вновь сжать его в своих объятиях, и будь, что будет. - О, так я прав? - Он был как никто верен тебе, - сухо проговаривают изумительной формы сочные губы. И я думаю лишь о том, как было бы здорово сейчас смять их собственными зубами, до боли, до глухого стона в ответ. Этот ядовитый на речи рот притягивает меня, как никогда прежде… А это уже тревожный звоночек в моем поведении. Когда в последний раз я жаждал чужих поцелуев настолько сильно? Но. - Даже твои люди не питают к тебе столько преданности, как простая собака на привязи. А ты отправил ее на верную гибель, даже не задумавшись об этом. Просто для того, чтобы проучить меня. Из-за пустяка. - Моя первостепенная задача - воспитать из тебя убийцу, малыш. Профессионала, который не станет колебаться в бою ни на миг, что бы ни встало на его пути. И мне не важны способы достижения этой цели. Будь то человек или собака, я научу тебя действовать, как настоящий киллер. Вот и все. - Правда? – Кою выхватывает пистолет из кобуры, с жесткой усмешкой направляя его прямо на меня. – Ну, тогда вопросов нет. - Оружие, - угрожающе предупреждаю я, смерив мальца взглядом, но тот без страха спускает курок. Пуля пролетает мимо моего лица, горячо лизнув щеку, и позади меня слышится грохот разлетевшейся на осколки антикварной вазы, которая стоила мне пяти миллионов долларов. Ну, что за дерьмо? От всех моих гостей одни убытки! Я невозмутимо вытираю кровь со щеки, вздохнув. Чувство дежавю… - Ну, все, хватит баловаться. - Хотел попросить тебя о том же, - выплевывает мальчишка, толкая ствол в кобуру. – Ведешь себя, как испорченный ребенок. - Кто бы говорил. Но раз ты и правда испытываешь вину… Я поднялся со своего кресла, вынув из коробки, стоящей на столе, черный клубок шерсти, и направился прямиком к упрямцу. - Держи, - подняв руку выше, я отпускаю свою ношу, заставив Уруху подхватить пикнувшее от испуга существо. - Ще… щенок? – Такашима распахивает глаза от изумления, обхватив ладонями хрупкую грудь будущего живого оружия и подняв его к своему лицу, и я снова усмехаюсь на его искреннюю реакцию. Он совершенно не умеет скрывать свои эмоции. Минуту назад темные от ярости радужки теперь искрятся робким восторгом при виде маленькой мордочки неуклюжего зверя. - Это кобель. Собака, которую ты не смог застрелить этим утром, когда как времени для выстрела было более, чем достаточно, была сукой. И это ее помет. У щенка нет ни имени, ни хозяина, и вчера ему исполнилось два месяца от роду. Ест, пьет сам. Воспитывай, как хочешь, вместо его мамаши. Но прежде чем сюсюкаться с ним, подумай о том, что это в первую очередь – собака. Собака, которая может защитить тебя. Поэтому воспитывай его бойцом. - Что это за порода? – не отрывая глаз от щенка, выдыхает Кою, словно и не слыша меня за своим занятием. - Черная немецкая овчарка. Очень редкая порода. В отличие от моих любимых ротвейлеров. - Черная… Я не знал, что такие есть. - Теперь знаешь. Такашима поднимает ко мне недовольный, но все же успокоившийся взгляд. - Ты даже о ее детях не подумал. Что, жалко было посылать ко мне своего «любимого» ротвейлера? - Да он бы сожрал тебя заживо, - усмехаюсь я, отворачиваясь от мальчишки. – Костей бы не собрали. - Каков хозяин, таков и питомец. И ты, и твои ротвейлеры – то еще зверье. - Благодарю. А теперь вали в подвал к Матсумото. Иначе завтра твоя рука будет похожа на воздушный шар.***
- Он становится опасным, - от неожиданности я даже поворачиваюсь к Мане, стоящему рядом с моим креслом: это только второй раз, когда он подает голос в присутствии посторонних. Темный пустой взгляд моего помощника провожает покинувшего гостиную юношу до лестницы, за которой тот и скрывается вместе с Таканори, и резко перескакивает на открытое окно, в которое как раз влетел пестрый голубь, ищущий крошку хлеба. Выстрел сбивает птицу на лету, и ее окровавленная тушка с глухим стуком падает на пол. - А вот мне все равно, в кого стрелять. Еще один выстрел. А за ним – целая серия громких хлопков, пока магазин чужого пистолета не пустеет, а бедная птица – не превращается в фарш на наших глазах, забрызгивая кровью и обои, и ламинат, который идет щепками от пуль. И Мана невозмутимо опускает ствол. - Мне придется переклеивать обои и ремонтировать плинтуса? – невинно интересуюсь у вновь опустившегося в кресло Широямы, озорно улыбнувшись проделке моего любовника. - Догадался. - Тогда, может, сделаем наконец-то ремонт всей комнаты? - Расстроен? – тихо спрашиваю, когда мы остаемся наедине, поднявшись в нашу комнату. На самом деле, мой помощник прав. Уруха растет не по дням, а по часам, и хотя его поведение все еще отдает наивностью, взгляд уже изменился до неузнаваемости. Эта осмысленность в темных зрачках, и уверенность в своей правоте… Его глаза грубеют, становясь непроницаемыми. И это – глаза киллера. Стеклянные и выразительные, от которых у простых смертных захватывает дыхание. И если бы он посмотрел так на Тору, уверен, тот бы в штаны наложил при виде такого Урухи. Но предоставим этот вопрос Широяме. Сейчас меня волнует другое. - Чем? – как всегда монотонно и без эмоциональной окраски шелестит киллер, обернувшись на меня. - Тем, что не можешь проявить жалость к животным? Всем, кроме животного с именем Человек. - Нет, - просто отвечает мужчина, выкладывая оружие на журнальный столик. – Но… - Но? – встряхиваюсь я, сморгнув. Само наличие этого «но» - невероятно в речи моего возлюбленного. Я еще никогда не слышал, чтобы он делал паузу после этого предлога, словно сомневаясь в себе. Неужели мы медленно, но сдвигаемся с мертвой точки? Ведь я последовал совету Дока… Успешно? - Я думаю, что люди называют это «завистью». Впрочем, я не уверен. В моей груди все еще пусто, так что это чисто теоретическое предположение. Я улыбаюсь, подходя ближе и заключая мужчину в свои объятия, ткнувшись носом в уложенные черные волосы. - Я вытащу тебя, крошка. - Даже если нет, я не буду тебя винить. Мана отклоняется от меня и подходит к прикроватной тумбе, чтобы после осторожно выдвинуть из нее ящик и достать оттуда два черных ежедневника. - Вот. - Что это? – я принимаю из рук помощника одинаковые переплеты, удивленно оглядывая обложки. - Я написал две книги. Собственным почерком. Эта - в случае, если мы потерпим провал, и я застряну в одном дне, - Мана указывает на первую книгу. - Там расписаны последствия и объяснения того, почему вокруг меня все меняется, когда как я продолжаю помнить нас только до определенного момента. Заключения врача и описание проблем. А здесь, - киллер указывает на второй ежедневник, раскрывая его на последней странице. - Здесь я написал о своей жизни с момента достижения осознанного возраста. На случай, если я потеряю память о прошлом и останусь с тобой. И так как я писал от руки, то я поверю собственным записям. Отдашь мне одну из книг, когда придет момент исхода нашего лечения. - Мана… – я горько выдыхаю, поднимая к нему глаза. Он обо всем позаботился… Этот всегда собранный и расчетливый человек. Человек, привыкший все планировать наперед, живя по навязанному ему шаблону. А я даже не могу ему помочь… - Все в порядке. Тебе не стоит волноваться об этом, - Мана прикрывает глаза, захлопывая ежедневник. – Это всего лишь страховка. Не потеряй записи. - Ни за что, малыш. Ведь это единственное, что я могу обещать ему. Прости меня, родной.