Summertime Of Our Lives

У кого-то рядом такие сладкие духи, что вызывают тошноту. Даже запах еды не ощущается. Я оглядываюсь, надеясь, что виновник сейчас же покинет столовую, но вокруг столько девиц, что определить ту самую невозможно. Безуспешно наградив всех тяжелым взглядом, я отворачиваюсь обратно к столу и утыкаюсь в свою тарелку.  — Ищешь кого-то? — Ал вопросительно смотрит на меня, но я только пожимаю плечами. Какая разница? Нет. — Я вижу, ты сегодня не в духе.  — Нет, все как обычно.  — Значит, все нормально?  — Да.  — Ладно. Я снова оборачиваюсь в поисках хозяйки духов. За соседними столиками сидят француженки, какая-то смешанная компания из Дурмстранга и девочка-одиночка. Скорее всего, виновата одна из шармбаттонок, а, может, даже все сразу. От сильного запаха начинает болеть голова. Девчонки, заметив, что я смотрю, тыкают друг в друга и хихикают. Я возвращаюсь к тарелке.  — Странно, что Мелани не пришла. Ничего странного.  — Наверное, где-то с Джеймсом, — предполагает Ал. Где же еще.  — Приятного, — Саммер присаживается рядом с ним, опуская на стол свой стакан. Я киваю ей. — Идете на концерт?  — Конечно, — фыркает Альбус. — Когда мы еще достанем билеты на «Призрак Фиби» по цене хороших оценок?  — Учитывая, сколько будет визгу, когда они появятся, можно слушать их, хоть закрывшись в туалете. Саммер бросает на меня короткий взгляд и делает вид, что я промолчал.  — Разве ты не все получаешь за хорошие оценки, мистер Староста Школы? — произносит она так, что непонятно, шутка или нет.  — Я староста факультета, — поправляет ее Ал, как будто это важно. — И нет, родители не платят мне за хорошую учебу, если ты об этом.  — Действительно, иначе бы ты уже был миллионером, — продолжает иронизировать Саммер, и Ал, фыркнув, притягивает ее для поцелуя. Меня подташнивает. Когда уже эти духи перестанут так вонять?  — Эй, Мел? — Ал машет кому-то за моей спиной, хотя вовсе и не кому-то, а моей сестре. Она подходит, но не садится. Злая, наверное. Или обиженная. — Ты сегодня не с нами?  — Я не голодна. Просто пришла поговорить с Розой.  — О, — он заминается, явно собираясь что-то добавить, но потом передумывает. — Ты пойдешь на концерт? У Саммер есть план, как пробраться в гримерку. Мелани что-то делает, и это служит ответом. Я не вижу.  — Тогда увидимся в пять минут восьмого у заднего входа в зал.  — Хорошо, — Мелани разворачивается, не подав виду, что я вообще здесь есть, а потом говорит кому-то за другим столиком: — В Эликсир Привлекательности добавляют холодные русалочьи слезы, а не теплые. Поэтому ваше зелье годится только на угощение лошадям вместо сахара. Шармбаттонки за соседним столом начинают перешептываться и провожают Мелани не слишком дружелюбным взглядом. Похоже, не только меня раздражает этот запах.  — Пока, — я поднимаюсь, пока Ал не стал засыпать вопросами по поводу сестры.  — Уходишь? — он удивлен, хотя и пытается это скрыть. Ну да, я пришел пять минут назад, ничего не съел и причин своего настроения не объяснил. Определенно повод для беспокойства.  — Я же не пойду на концерт так, — я киваю на влажную после пляжа футболку и шорты.  — Подожди пять минут, мы тоже сейчас пойдем, — предлагает он.  — Ал, мы же не девочки, чтобы всюду ходить вместе, — я разворачиваюсь и иду на выход. Саммер громко хмыкает мне вслед. Я стою под холодным душем минут сорок, но так и не уверен, что мне удалось избавиться от раздражения. Разумеется, Ал ни в чем не виноват. Наверное, именно поэтому я сорвался на нем. Ему попросту нечего мне ответить, незачем вступать в конфликт. У него все хорошо, а я сам виноват в своих проблемах. Но если окружающие будут не такими счастливыми — по крайней мере, в моем присутствии — мне будет не так плохо. Хорошо бы, они собрались где-нибудь все вместе, а меня оставили в покое. А они и соберутся. На концерте. Устало, долго и сквозь зубы ругаясь, я одеваюсь и выхожу из комнаты. В женском крыле шумно, но за дверью, в которую я стучусь, — тишина. Я даже замираю, прислушиваясь, но потом все-таки дожидаюсь появления хозяйки комнаты. Ребекка открывает, не отвлекаясь от расчесывания волос, и запоздало улыбается. Я отвечаю тем же.  — Пора на концерт, — я бросаю взгляд на часы. — Саммер говорила что-то о проходе в гримерку, но, чтобы успеть, нужно уже быть…  — Ты можешь идти, — кивает Ребекка, все так же неспешно проводя щеткой по волосам.  — Думал, ты составишь мне компанию, — я усмехаюсь. Каким-то чудом у меня действительно получается это сделать. Она отводит глаза на мгновение, а потом отвечает:  — Нет, Скорпиус. Я не пойду с тобой. Несколько оторопев от ее слов, я хмурюсь, но тут же стараюсь вернуть себе прежнее выражение.  — Ты не хочешь на концерт?  — Я не хочу туда с тобой, — медленно поясняет Ребекка. Мне все еще ни черта не понятно.  — Я что-то сделал… не так? — запнувшись, спрашиваю я. Больше ничего не удается.  — Скорпиус, — она скрещивает руки на груди и не продолжает. Только смотрит на меня каким-то странным взглядом.  — Что?  — Я вижу, что происходит. Напрягшись, я жду продолжения.  — Тебе не нужно никого обманывать. Я… знаю, почему ты все время пытаешься проводить рядом со мной. Ты ничего мне не должен, Скорпиус. Да, мы провели вместе ночь, но ты не виноват, что я попала в больницу, — она прямо смотрит на меня. Я сглатываю, зная, что она ошибается. — Поэтому, пожалуйста, не притворяйся, что я так уж тебе интересна.  — Но ты, правда, мне нравишься… Она вздергивает бровь. Я невольно морщусь.  — Ребекка, ты прекрасная девушка…  — Не надо, Скорпиус! — она почти смеется, как будто все это кажется ей глупым. — Спасибо, что оказался порядочным парнем, но это и правда лишнее. Так что расслабься и не трать время впустую под давлением совести.  — Я не могу с тобой общаться даже как друг? — спрашиваю я, сам не зная, зачем. Мы с Ребеккой не успели толком познакомиться, чтобы… Чтобы это не выглядело, как попытка загладить вину перед ней, да.  — А, то есть после того, что между нами было, ты хочешь остаться друзьями? — неожиданно холодно уточняет она, но заметив, как изменилось мое лицо, не дает вставить и слова: — Да я шучу. Просто мы не вместе.  — Я понимаю.  — А все думают, что мы встречаемся, хотя вообще-то я абсолютно свободная девушка… Я невольно фыркаю.  — Я порчу тебе личную жизнь.  — Друзья ведь так не поступают, да? — улыбается она.  — Да, — киваю я, стараясь не думать про Альбуса. — Не поступают. Так… что с концертом?  — Дай мне минутку. Она действительно появляется через пару минут, в отличном настроении, которое на этот раз не бесит меня, а только вызывает недоумение. Я ведь делал все, как надо: уделял внимание, составлял компанию, даже не пытался снова с ней переспать! С чего она взяла, что это из чувства вины? То есть… Как она поняла? Я ведь вел себя точно так же, когда мы познакомились.  — Бекки, пойдем, у меня отличная идея, как поболтать с музыкантами! — на входе в зал в нас чуть не врезается Оливия, тут же подхватывает Ребекку под руку и тянет в сторону. Та извиняюще оглядывается на меня, и я киваю, сообщая, что все нормально. Мы ведь действительно ничего друг другу не должны. Я не думал, что это будет так просто. Зал уже забит под завязку и совсем не выглядит так, будто вмещает всего сто человек. Концерт должен начаться только через двадцать пять минут, но кто-то уже веселится под негромкую музыку и даже танцует. Одному мне здесь делать нечего, я пошел только ради Ребекки, но раз она действительно не нуждается во мне… Надо извиниться перед Алом. Время встречи, назначенное Саммер, я уже пропустил, но, если им все-таки удалось пробраться в гримерку, они должны быть уже там. Осмотревшись в поисках двери за сцену, я нахожу сразу две, одна из которых ведет в коридор. Похоже, он тянется по периметру зала и сцены и полон других дверей в подсобные помещения. Какая-то приведет меня в гримерку, но никто почему-то не додумался их подписать. Прислушиваясь у каждой двери, я миную коридор почти до поворота, но так и не слышу никаких голосов. А если там Саммер, должно быть громко. Сообразив, что на комнату вполне могут быть наложено заглушающее заклинание, я по очереди дергаю за ручки. Ни одна из них не поддается, однако свернув за угол, я начинаю различать чей-то разговор. Если я наткнусь на организаторов, придется как-то объяснить, что я тут делаю, но еще там может быть Саммер, а значит и Ал, так что я останавливаюсь у двери, надеясь узнать кого-то по голосу. Как назло, в этот момент они начинают смеяться. Что-то заставляет меня потянуть за ручку. В комнате, не больше наших спален, темно. Я различаю только два силуэта на фоне окна, которые что-то рассматривают на улице, но этот парень все равно слишком высокий, чтобы быть Альбусом. Когда я тяну дверь обратно, он поворачивает голову. Маленькая фигурка рядом с ним выпрямляется и…  — Вышло отлично, я думаю! — восклицает Лили. — Смотри, как… — продолжает она, не успев заметив, как мы с Крейгом, которого я тоже узнал, обменялись взглядами. И обратить внимание на меня она тоже не успевает, потому что Андерсен наклоняется и целует ее. Секунду или куда дольше, я просто смотрю на это, не в силах пошевелиться. Где-то в глубине души, я ждал такого поворота: вряд ли для Крейга было достаточно просто «защитить» Лили от меня. Нужно было заставить меня страдать и… Нельзя сказать, что его план провалился. Это самое паршивое чувство, которое я испытывал когда-либо. Меня трясет изнутри, пальцы сами собой сжимаются в кулаки, я почти делаю шаг внутрь, чтобы прервать этих гребаных голубков и начистить Крейгу рожу обыкновенным маггловским мордобоем, когда…  — Скорпиус? — раздается за моей спиной удивленный голос Ала. Я оборачиваюсь, и мне нужно время, чтобы сфокусировать взгляд на нем, чтобы как-то отреагировать и даже просто дать понять, что это я. Потому что сейчас на моем месте кто-то другой. Он хочет пересчитать головой Андерсена все паркетные дощечки на полу и забрать из его лап Лили, совершенно не думая о том, что здесь Альбус. Но именно это и возвращается меня к реальность: друг смотрит на меня, а не на свою сестру, хотя события в комнате должны бы заинтересовать его куда больше. — Идешь с нами в гримерку?  — Нет, — что-то внутри меня трусит и сдается. — Нет, я просто искал тебя. И закрываю дверь в комнату.  — Да? Ну, я здесь. Я нервно сжимаю зубы.  — Извини, я вел себя как кретин, — наконец удается произнести мне. — Ты — мой лучший друг, и я больше никогда не сделаю ничего, чтобы задеть тебя или предать.  — О чем ты вообще? — мои слова вызывают у него смех. — Я понял, что тебе надо побыть одному, все нормально.  — Я виноват перед тобой.  — Мы же не девочки, чтобы обижаться ни за что, — передразнивает Альбус, и я пытаюсь улыбнуться. — Так что забей и готовься к завтрашнему вечеру.  — А что будет завтра?  — Ну… — он понижает голос, видимо, автоматически, потому что в коридоре кроме нас никого. — Нам, друг мой, не помешает 4-2-21. Не все же девочек развлекать.  — И что, нашлось место? — удивляюсь только я, а тот, второй, пытается вспомнить, что же осталось за закрытой дверью.  — Думаю, да, — кивает Ал. — Соберем человек пятнадцать, не больше.  — Жаль только, все запасы алкоголя либо закончились, либо были уничтожены перед проверкой.  — Нуу… Скажем так: есть один неприкосновенный запас…  — Ты что-то скрываешь, Альбус Северус? — я сощуриваюсь, уже не в первый раз замечая, что он уклончиво отвечает на некоторые вопросы. Чаще всего когда дело касается нарушения правил лагеря, странных развлечений или травки. Одним словом — Саммер.  — В общем, будет у нас алкоголь, — заверяет Ал. — Возможно, даже достану тебе что-то коллекционное, — по его голосу слышно, что он издевается.  — Даже знать не хочу, что тебе придется ради этого сделать, — я качаю головой. — Но знай, что, если что-то случится, ты всегда можешь на меня рассчитывать.  — Ты сегодня очень странно себя ведешь, — задумчиво отвечает он, а потом кивает. — Но хорошо, что никаких проблем у тебя нет. Их ведь нет? Я молчу и, кажется, пытаюсь прислушаться к тому, что происходит в закрытой комнате.  — Никаких проблем.  — Так что насчет гримерки? Саммер уже ждет нас. Мелани не пришла, так что… Что у вас, кстати, случилось?  — Немного поспорили. Она отойдет, когда поймет, что я был прав.  — Я очень уважаю Мел, но она девчонка, — Ал пожимает плечами. — Ты уверен, что она отойдет?  — Я уверен, что я прав, — отрезаю я.  — Ладно. Так ты пойдешь? Я раздумываю всего пару секунд.  — Нет. Пожалуй, вернусь обратно в корпус. Почитаю или еще что.  — Тогда увидимся после концерта, — он кивает и удаляется по коридору, ускоряя шаг. Несколько секунд я борюсь с желанием зайти в комнату, но перед глазами заранее начинают плясать круги, так что я делаю шаг назад, пока воображение дорисовывает все само, потом второй, едва не спотыкаюсь и почти бегом возвращаюсь в зал. Концерт все еще не начался, но теперь здесь совсем не протолкнуться. Не совсем понимая, огни это от особого освещения или просто все плывет перед глазами, я пробираюсь к выходу, спускаюсь по лестнице и выхожу на воздух. Стемнело и похолодало. Мимо меня проходят несколько атлантов, громко переговариваясь то ли на испанском, то ли на итальянском, но в моих ушах стоит странный гул, так что я не разбираю. Лили и Крейг. Это один из худших кошмаров, что могли мне привидеться. После потери Альбуса, конечно. И первое чуть не подтолкнуло меня ко второму. Я практически признался ему. Я был готов договорить. Может, это бы даже закончилось не так плохо, как я себе представлял. Но это слишком трудно. Слишком. Я даже не думал, что отважусь на такое, но Лили… Лили и Крейг. Я знаю, что это все его проделки, но они уже были в этой комнате. Наверное, это случилось бы, даже если бы я не зашел. С тех пор, как мы с ней расстались, казалось, будто внутри меня что-то рушится. Как будто я потерял ориентир, не знал, что и где находится. А теперь осела пыль, и мне на удивление спокойно. Как будто это действительно конец. Совсем скоро ее перестанет волновать моя ложь, она поставит на мне крест и найдет себе кого-то другого. Кого-то получше. Только бы не Крейга. Я почти дохожу до жилого корпуса, когда что-то тяжелое опускается мне на плечо, и я запоздало узнаю Честити — мамину сову. Она перебирает когтями по моей рубашке, цепляя ее и царапая. Подставив ей руку и дождавшись, пока она переберется на предплечье, я отвязываю от ее лапы письмо и говорю:  — Я не знаю, где здесь совятня. Честити презрительно сощуривается и взлетает, практически задев меня крылом по лицу. Если она намеревалась отвесить мне пощечину, надо было встать в очередь. Я сажусь на скамью возле уличной сцены и распечатываю конверт, отмечая, что листов всего два, и, судя по почерку, мама нервничала. И я сразу понимаю почему. Понимаю, но не даю этой мысли уложиться в голове, пока не дочитываю письмо до конца. Потом возвращаюсь в начало и снова пробегаю глазами худшие моменты. Это практически катастрофа. Этого просто нельзя допустить! Но… мама пишет так, что сразу понятно, — она ничего не решала, и вся инициатива шла как минимум от деда. Максимум — от Адриана. Я пытаюсь найти указанную дату, потом малейший знак, что новости неточные, но тщетно. А значит, мне все-таки придется сказать об этом Мелани. Мама как раз просит это сделать, но я не могу просто взять и подойти к ней. Она ответит, что я давлю, что просто пытаюсь доказать свою правоту, а может дойдет и до заявления, что письмо ненастоящее. Если Мелани будет в отчаянии, она и не такое скажет. А она определенно будет. Я складываю письмо, но так и не решаю, что с ним делать. Я могу промолчать, и тогда Мел будет ждать неприятный сюрприз. Или сказать, и тогда она разозлится, расстроится и все оставшееся время будет мрачнее тучи. Почему мне всегда приходится искать меньшее зло? Неужели нормального выбора не существует?  — Привет, — раздается негромкое, и я поднимаю голову. Кузина Альбуса. Не та, что вчера убила мое настроение, а другая, из Шармбаттона.  — Доминик, — я показываю, что узнал ее.  — Что ты здесь делаешь? — она оглядывается, очевидно, не находит никого поблизости и снова смотрит на меня. — Концерт начинается.  — Да. Иди, а то пропустишь что-нибудь. Ее милое личико на мгновение становится удивленным. Потом снова спокойным.  — Я вообще-то не очень люблю эту группу, — отвечает.  — Это хорошо, когда у тебя есть выбор, — усмехаюсь я.  — Тебе приходится… любить «Призрак Фиби»? — она непонимающе морщит лоб.  — Альбус их слушает… — я многозначительно замолкаю. Доминик негромко смеется.  — Карла их просто обожает, так что они вечно играют в нашей комнате. А Сесилия наоборот — ненавидит. Я как меж двух огней, — понимающе кивает она. — Так ты… О, ты читаешь письмо! Я не заметила. Тогда, не буду тебя отвлекать, — восклицает Доминик, но уходить не торопится. Не знаю почему, но я тоже не пытаюсь от нее отделаться.  — Я уже прочитал. Не знаю, что ответить.  — Мм… Ответь, что думаешь. Для этого ведь и нужна переписка. Люди обмениваются мнениями, — Доминик чуть-чуть улыбается. Она кажется мне немного странной. Какой-то по-особенному ненавязчивой. Наверное, поэтому я предлагаю ей присесть, кивнув на скамью рядом с собой. Покачав головой, будто от неловкости, она садится.  — А если мое мнение не играет роли? Она задумывается, беззвучно отбивая землю носком ботинка.  — А для тебя оно играет роль? — наконец уточняет Доминик.  — Разумеется. Только для меня оно и играет роль, — добавляю я неохотно.  — Тогда точно ответь. Тому, кто написал тебе, будет все равно, но ты будешь знать, что хотя бы попытался постоять за себя.  — А как насчет того, чтобы сделать вид, что мне самому все равно? — я внимательно смотрю на нее в ожидании ответа.  — Я думаю, что попытка, пусть даже самая наивная и бесполезная, делает гораздо больше чести, чем показная стойкость и равнодушие. Я фыркаю.  — И как часто ты сама следуешь этим словам? Она вздыхает, а потом улыбается.  — Не так часто, как хотелось бы. Но говорить ведь всегда проще, чем делать.  — Смотря что говорить, — возражаю я.  — Хорошо, я не так выразилась: на словах поступать правильно легче, чем на деле, — с нажимом уточняет Доминик. — И, конечно, мы желаем, чтобы окружающие тоже поступали правильно. Просто когда это не происходит, себе мы находим оправдание, а им нет.  — Как-то это выходит…  — Лицемерно, — подводит итог она. — Да. Мы молчим. Наверное, Мелани дает мне советы не потому, что не видит собственных проблем, а потому что считает, что я-то могу справиться со своими. Потому что себя действительно легче оправдать, чем кого-то другого.  — Я тут соврал одному человеку, — неожиданно для себя начинаю я. — Даже скорее просто не сказал правду. Меня и не спрашивали, но… вышло все плохо. Вряд ли она сможет сказать мне что-то дельное на это, потому что я и сам не могу выразиться точнее. Я пытаюсь придумать, что еще могу сказать о Лили, чтобы Доминик не догадалась, но ничего не приходит в голову. Черт, надо было промолчать.  — Ты про Альбуса? — она поворачивает ко мне голову.  — Нет, — отвечаю я и только через пару секунд хмурюсь: — Я говорил не про Альбуса.  — Ну, я подумала, что… он твой друг, и тебя могло обеспокоить только то, что ты соврал кому-то близкому… В этом она права, но сказать я не могу.  — Я не об Альбусе, нет…  — А, — Доминик тушуется. — Ладно. Мне показалось, что…  — Что? Она облизывает губы.  — Что ты имел в виду Альбуса, потому что не сказал ему, что встречаешься с Лили. Я смотрю на нее, как будто впервые вижу. Просто смотрю и не могу ничего сказать.  — С чего ты… взяла? — я сглатываю. — При чем здесь Лили?  — Ну…  — Говори. Она бросает на меня серьезный и как будто недовольный взгляд, но я не обращаю внимания.  — При том, что вы с Лили вместе, а Альбус ничего не знает. Так. Это уже похоже на страшный сон. Сначала одна Уизли узнала и заявилась с угрозами, а теперь вторая клонит непонятно к чему. Крейг пришел с фотографиями. Мелани меня спровоцировала. Свити посвятили в тайну на правах лучшей подружки. Кто еще об этом знает? Может, и Ал?  — Кто тебе сказал? — я смотрю ей прямо в глаза, не давая шанса уйти от ответа.  — Никто, — вздыхает Доминик. — Я догадалась.  — Догадалась? — переспрашиваю я скептически.  — Да, — она пожимает плечами. — Есть такая черта, называется «наблюдательность». А еще есть такое понятие, как «влюбленность». И то, что никто не замечает во мне первую, не значит, что я не замечаю в людях вторую, — теперь уже она в упор смотрит на меня. Я отвожу глаза.  — И давно ты знаешь? — осторожно спрашиваю я. — Ты кому-нибудь говорила?  — Примерно с костюмированной вечеринки, — на секунду задумывается Доминик. Она вообще отвечает так, будто мы говорим о погоде, а вовсе не о нас с Лили. — И нет, я умею хранить секреты, а вы, очевидно уже, секрет. Она говорит так уверенно, что мне хочется доказать, что не так уж она и осведомлена.  — Твоя наблюдательность тебя немного подвела, — равнодушно замечаю я. — Мы с Лили уже расстались.  — Мм… я думала, просто поссорились, — хмурится Доминик, но отчего-то это выглядит не так, будто она переживает за сестру, а так, будто ей жаль, что догадка не подтвердилась. — А почему?  — О, этого я тебе не скажу, хватит с тебя, — фыркаю я. — Надо было наблюдать внимательнее. Она со смешком поднимает брови.  — Ладно. Значит, ты утаил правду не от Альбуса? От кого тогда? От Лили? Я снова мрачнею. Откуда их сегодня столько догадливых на мою голову?  — Утаил что-то плохое? — продолжает копать Доминик. — Или промолчал, потому что не хотел обидеть? Задумавшись, я почти теряю бдительность, но потом вспоминаю, с кем разговариваю, и отвечаю максимально скрытно:  — Всего понемногу. Она ничего не говорит, только смотрит куда-то вдаль, перестав даже стучать ботинком по земле.  — Ты можешь ответить честно, если я кое-что спрошу? — наконец, произносит она, взглянув на меня.  — Смотря что это будет за вопрос.  — Вопрос будет простой. Ты ее любишь? Почему-то мне очень хочется ответить «да», сразу и без раздумий. Но она попросила ответить честно.  — Я… Но и «нет» будет ложью. Я в тупике.  — Я… Доминик внимательно следит за моими метаниями, которые, я надеюсь, не слишком-то заметны снаружи, а потом выдает:  — Этого достаточно, — так, будто она умеет читать мысли. Может, эта девчонка — легиллимент? Я с подозрением смотрю на нее. — Знаешь, мне кажется, мы чем-то похожи. А поскольку оправдывать себя — легко, в таком случае, я смогу оправдать и тебя. Мы не виноваты в том, что не любим кого-то, как бы хорош он ни был. Может, это плохо выглядит со стороны, но… мы не можем заставить себя относиться к кому-то так, как мы не чувствуем. Девчонки вечно упрекают меня в том, что я отшиваю парней, как они думают, ни за что. Вокруг меня они вечно вьются. Все красивые, спортивные, даже с чувством юмора… Но я смотрю на них — и они такие глупые, что хоть вешайся. Но есть и другие. Например, Поль — это мой однокурсник. Он славный, умный, добрый… он чудесный парень. Но он не нравится мне. Кто-то скажет, что нельзя иметь все сразу или что у меня слишком большие запросы, но… я ведь не могу подделать собственные чувства, — она смотрит на меня так расстроенно, что я действительно понимаю, что она имеет в виду. — Иногда честнее по отношению ко всем, сказать, что ты ничего не чувствуешь, если это и правда так. Возможно, ты будешь одиноким, но зато свободным, а не обреченным на вечное притворство и лицемерие. Что бы ты ни делал, никто не осудит тебя за правду.  — С этим я могу поспорить, — невесело хмыкаю я. — Даже не ложь, а одно сокрытие правды приводит к плохим последствиям.  — Моя подруга Сесилия, — поджав губы, начинает Доминик. — Встречается здесь с одним бразильцем. Она не говорит мне и думает, что я не знаю. Но я знаю. А еще я знаю, что во Франции ее ждет парень, с которым она вместе уже года три. И конечно, ни одному, ни другому она ничего не рассказывает. Мне становится не по себе от ее истории, но я не подаю вида.  — Я не знаю, что она будет делать, когда смена закончится: вернется к тому или останется с этим. Но то, что происходит сейчас между ней и этим бразильцем… Она влюблена. Так вышло. Так она чувствует сейчас, и я не могу осуждать ее за это. Так что, как видишь, правда не бывает одна: она и в том, что Сесилия изменяет, и в том, что она влюблена, и в том, что и то, и другое — полнейшая тайна.  — И ты эту тайну только что зачем-то рассказала мне, — говорю я. Доминик закатывает глаза.  — Ну, когда я назвала имя Сесилии, по тебе было видно, что ты даже не попытался вспомнить, какую из моих подруг так зовут. И вряд ли ты кому-то расскажешь, да? — она лукаво улыбается. Я вынужден признать ее правоту. — В общем, я хочу сказать, что какой бы ни была та правда, которую ты скрыл, есть и другая. Например, то, что Лили, несмотря ни на что, тебе нравилась. Или что ты молчал, потому что не хотел ее расстраивать.  — Получается, что все и всегда правы, просто потому, что думают по-разному, — заключаю я. — А так не бывает. Есть же какие-то общие законы.  — У тебя склонность к самобичеванию, — говорит Доминик невозмутимо. — Конечно, нельзя оправдывать всех тем, что «они так видят». Тогда мы все будем творить ужасные вещи. Потому что, знаешь, сердце… Наше сердце — это самое аморальное, злое и жестокое, что только есть внутри нас. Оно не признает ни правил, ни законов, ни принципов. Он просто чувствует и говорит нам, что захочет. Врать, изменять, предавать… Это все контролирует разум, но выбирает всегда сердце. И этот выбор, в отличие от решения разума, оспорить нельзя.  — Отличное оправдание для маньяков и убийц, — саркастически замечаю я. — Ты начала с того, что мы не виноваты в том, что чувствуем, а закончила тем, что чувствуем мы паршиво. Доминик задумывается.  — Да, — соглашается она наконец. — Это еще раз доказывает, что одной правды попросту не существует. Я негромко смеюсь.  — Хорошо выкрутилась.  — Я знаю, — пожимает плечами она и тоже смеется. Мы снова замолкаем.  — Могу я тебя кое о чем попросить?  — Попросить — можешь, — кивает Доминик.  — Это касается Лили.  — Я никому не скажу.  — Спасибо, но дело в другом, — я заминаюсь. — Мой однокурсник… Крейг Андерсен, может ты видела их вместе… Пожалуйста, последи, чтобы он ничего ей не сделал, ладно?  — Ревнуешь? — серьезно спрашивает Доминик, но я качаю головой.  — Не в этом дело. Он меня недолюбливает. И знает, что Лили… что Лили мне небезразлична. У нас старые счеты с ним, так что я думаю, что он может попытаться…  — Понимаю, — кивает она. — Я видела Крейга, и вообще-то он кажется приятным парнем, но… в любом случае, я буду настороже.  — Спасибо, — искренне благодарю я, глядя ей в глаза. — Знаешь, девчонки Поттер-Уизли мне никогда особо не нравились…  — О, грядет смена взглядов… — иронично произносит Доминик.  — … и вообще-то все еще не нравятся. Но ты, Доминик, будешь получше других.  — Я буду вечно хранить этот комплимент в своей памяти, — она улыбается почти беззаботно, но ее глаза остаются серьезными. — Но вообще-то Лили тоже из клана Поттер-Уизли.  — Исключения подтверждают правило, — я пожимаю плечами.  — Вообще-то, эту фразу толкуют неправильно. Изначально суть была в том, что наличие исключения подтверждает само существование правила, из которого оно сделано. А вовсе не то, что в любом правиле есть исключения. Это нелогично.  — Ты слишком умничаешь, — без обиняков говорю я. — Если ты ищешь в парнях еще и знание таких фактов, я понимаю, в чем твоя проблема.  — Заткнись, — беззлобно произносит она и поднимается со скамейки. — Знаешь, из зала доносятся такие воодушевленные вопли, что, кажется, им и правда там весело, — Доминик выжидающе смотрит на меня.  — Правда?  — Правда, — смеется она.  — Тогда ладно. Мы можем заглянуть к ним, чтобы создать собственную правду, и с чистой совестью уйти оттуда.  — Поддерживаю. Мы поднимаемся на второй этаж, почти сразу понимая тщетность нашей попытки: почти через полчаса после начала концерта пробиться через толпу фанатов к сцене невозможно. К счастью, мы сами не фанаты, потому просто по периметру обходим толпу, ревущую слова песни так, что не слышно солиста, и останавливаемся в наиболее свободном месте.  — Господи, это же Карла! — восклицает Доминик громко, но ее только чудом становится слышно. Я слежу за направлением ее взгляда и замечаю на сцене девушку, которая подпевает солисту. Она действительно одна из тех, кто часто ходит вместе с Доминик и Лили, но это не объясняет, как она попала на подпевку. — Я уверена, что это устроила Лили. Она же ее Тайная Фея! Я даже не удивляюсь.  — Может, ты знаешь и кто твоя Тайная Фея? — на ухо спрашиваю я ее.  — Конечно, — она кивает. — Ребекка Морган. Она наколдовывала мне чашку отличного кофе на прикроватный столик каждое утро, а потом попала в больницу и… В общем, на днях кофе снова стал появляться.  — Ясно. Я вглядываюсь в толпу атлантов, высматривая, то ли Ребекку, то ли Альбуса, но случайно замечаю Мелани. Она танцует, прикрыв глаза, и, кажется, уже выучила припев этой песни, потому что повторяет его вместе со всеми. Где-то рядом мелькает Джеймс. Целует ее, и они смеются. Она выглядит такой счастливой, что я был бы последним ублюдком, если бы рассказал ей сейчас. Да у нее испортится настроение от одного только моего вида. Нужно подождать подходящего момента и сказать ей все мягко. Может, мы не справимся с этим поодиночке, но должны справиться вместе. Я отвожу от нее взгляд и снова смотрю на сцену. Музыканты заканчивают играть и ждут, пока восторженные вопли немного утихнут.  — Еще раз приве-ет! — тянет солист, прижимая микрофон к губам. Атланты неистово голосят. — Вы потрясающая публика, спасибо. Я хотел сделать небольшую паузу перед тем как сыграть вам одну песню, которые вы наверняка слышали. Это была первая песня которую мы написали, и придумали мы ее здесь, в МАЛе, четыре года назад, когда приехали, как и все вы на смену. Это было Посвящение, и старички, конечно, устроили нам облаву… — он смеется, и зал вторит. — Не знаю, как это проходило у вас, но нас закрыли в комнатах по несколько человек, никто из нас не знал друг друга, а потом появились призраки. Знаете, мы потом поняли, что кому-то достались придурки, перемазанные светящейся краской, кому-то летающие простыни, а нам она — Фиби. Это было охренеть как страшно, но, знаете, что? Это была самая красивая девушка, которую мы когда-то видели. Нас в комнате было шесть парней, и мы просто застыли столбом. Серьезно, если бы она была живым человеком, а не фантомом, думаю, мы бы за нее подрались, — он оглядывается на друзей из группы, и они кивают, переговариваясь. — Так вот. Мы тогда даже не знали имен друг друга. Четверо из нас успели пересечься в музыкальном классе, но двое — я не скажу кто! — он хохочет, снова оглядываясь, — даже не держали в руках инструменты. Это случилось как-то само собой, серьезно, вы не догадаетесь, кто из нас не умел играть.  — А кто-то петь! — кричит барабанщик, и они снова смеются.  — Да, ты, Сэмми, не умел, мы потому и не ставим тебе микрофон, — отшучивается солист. — В общем, через пару дней, в музыкальном классе один из нас принес текст этой песни, и мы решили написать музыку и сыграть ее на Шоу Талантов. Так что, знаете, эта сцена была нашей первой площадкой. Мы сыгрались здесь, в этом самом зале, — по толпе проходит одобрительный гул. — Призрак Фиби мы больше не видели…  — Да нет, Мартин же видел, когда напи…  — Заткнись и не порти мою речь, — все так же в микрофон отвечает солист. — В общем, призрака не было, как и самой девушки. Но появились мы, «Призрак Фиби». В какой-то мере мы сами стали если не воплощением, то хотя бы отголоском своей мечты. Мы понятия не имели, что этот лагерь для задротов… В хорошем смысле ребята, мы же тоже здесь были!.. Что лагерь так изменит наши жизни. Так что вот, что я хотел сказать: каждый момент может стать поворотным. Это может случиться независимо от вас, но еще вы можете сами сказать: «Вот здесь я хочу пойти по этому пути». И тогда вам нужно только набраться смелости сделать первый шаг. А сейчас, песня о мечте… «Призрак Фиби»! И зал тонет в океане музыки.