Понимаешь, Райли...

– Пустите меня к ним!!! Скучающий вид врача только усугубил ситуацию. – Почему меня не пускают?! – закричал я на весь приемный покой. Звуки приборов, голоса врачей, пациентов, хлопанье дверей – вся эта какофония била по мозгам не хуже картины дома, охваченного пламенем, до сих пор стоящей перед глазами. Меня шатало из стороны в сторону, виски будто сдавило клещами, и если я сейчас же не помчусь в туалет, рискую вывернуться наизнанку прямо здесь. – Назовите свое имя, молодой человек, – врач с усталым выражением лица положил руку мне на плечо и сжал. – И попытайтесь успокоиться. – Райли, пожалуйста, успокойся. Пошли отсюда, давай, – Грег странным голосом позвал меня и крепко схватил за руку. – Нет! – я вырвался из его хватки и вновь обратился к врачу. – Меня зовут Райли Грэнтхэм. – Успокойтесь, хорошо? Вас не пускают, потому что у них тяжелое состояние, их нельзя беспокоить. – Что с ними? – голова словно разделялась на две части, а в глазах помутнело. – Понимаете, Райли, – да вы издеваетесь, – сильные ожоги, отравление дымом, они... – он сочувственно вздохнул. – Они в коме. Сейчас мы бессильны. – Но... – ноги подогнулись, и я упал в руки Грега, которые бережно довели меня до стула и посадили. Сам Грег сел рядом и я уткнулся носом ему в ключицу, сжимая в руках его куртку. Я не плакал, просто прерывисто вдыхал отрезвляющий запах холодного чая и меда. – Спи, Райли. Сейчас ты ничем им не поможешь. Помнишь? Утро вечера мудренее... Не бойся, я здесь, все хорошо... Все будет хорошо... – руки гладили меня по волосам и спине, расслабляя. Я съехал головой на колени Грега и, найдя его руку своей и сплетясь с ней пальцами, зарылся носом в складку его рубашки и очень быстро заснул. – Райли... Я с трудом разлепил глаза. Воспоминания чуть размылись за ночь, так что с пробуждением на меня с новой силой накатилась волна отчаяния. Я резко поднялся и вдруг оказался буквально в паре миллиметров от лица Грега, очень внимательно и спокойно смотревшего мне в глаза. Я чувствовал его дыхание на своих губах, ощущал дребезжание воздуха вокруг. – Вот черт... – мой взгляд заскользил по его губам. – Да, неловко, – ему не лучше, одной рукой я все еще упирался в его бедро. Он шумно вздохнул. – На самом деле, нам даже повезло. Пора уже поговорить на эту тему. – Поговорить... – я не понимаю, как он сохраняет способность внятно выговаривать слова прямо в мои приоткрытые губы, если даже я особо не соображаю, что происходит. – А о чем нам говорить? – О чем нам говорить... Вот этого я всегда и боялся. Его голос дрогнул, едкие нотки злой обиды прорвали заслонку нанесенного спокойствия, губы, так яростно обводимые моим взглядом, сжались в одну бледно-розовую полоску, а в глазах... боль? Ему больно? – Знаешь что, Райли? – он вскочил со стула, попутно опрокидывая его. – Пора с этим заканчивать! Думаешь, можно поцеловать пару раз своего друга, а потом забить на это? Тема закрыта? Нельзя такое пускать на самотек, Райли, нельзя! – я смотрел на него снизу вверх все еще мутным взглядом. – Месяц назад ты просто взял и поцеловал меня. Даже не так, нет, ты вылизал мой рот своим языком! Тогда ты понял, что так друзья не делают и убежал, заставив меня сполна ощущать вину за то, что с тобой сотворили. И когда я отмыл тебя от крови, которую продолжаю видеть в кошмарах, ты целуешь меня еще раз! И мне это НРАВИТСЯ! – мне опять становится плохо, лицо приобретает оттенок штукатурки, а руки сжимают края стула. – А на утро? Ничего! Ты влюбляешь меня в себя, затем находишь себе наркомана, который тебя чуть не насилует, не слушаешь никого, а потом просишь о помощи, – под конец вся его бравада испарилась и он стал прерываться на всхлипы. – А я прихожу, потому что я-то тебя люблю. Я хочу получить от тебя прямой ответ, а не пустой взгляд и известие о новом альфе. Подумай, – он развернулся и быстрым шагом пошел к лестнице на первый этаж. Проводив его остекленевшим взглядом, я почувствовал себя полностью опустошенным. Из меня будто выскребли все эмоции, обычно переливавшиеся через край. Я провел трясущимися ладонями по лицу, отбросил пряди со лба, надавил на виски. Душа ноет, во всем теле слабость, в разрывающейся от боли голове пульсирует вопрос: "Что мне теперь делать? Что мне со всем этим делать?!" – Мистер, вы в порядке? – я упал со стула, больше не в силах выдерживать страдание, захватившее каждую клетку моего тела. Кажется, я потерял сознание. – Привет. Мне нужно с тобой поболтать. Перед взором возникла маленькая фигура. Круглое лицо обрамлено черными прямыми волосами, на ней белая больничная пижама. Они сидит на детском розовом стуле около моей кровати, покачивая ногами, недостающими до пола. – Ты кто? – я поднял голову и тут же откинулся назад на подушки. Сквозь легкую тошноту и писк в ушах я оглядел слепяще-белую палату и, не заметив за дверью обычного хождения врачей, непонимающе уставился на девочку. – Тебе нужно не имя, тебе нужна история, – девочка спрыгнула со стула и подошла ко мне. – И я расскажу тебе. – Подожди-подожди, что происходит? Где я? – Там же, где и был – в больнице. Ты отключился в коридоре, подбежали врачи, помогли тебе. Я слушала вполуха, но состояние у тебя не из лучших. Нельзя так себя загонять, – девочка улыбалась и поглаживала мою руку. – Откуда ты знаешь? – мысли стали более упорядоченные и медленные, и я смог поймать одну из них. – Я все слышу, – тень грусти легла на ее лицо. – И мысли тоже. Ты хочешь умереть, да? – Что? Объясни сначала кто ты? – я отдернул руку и испуганно посмотрел ей в глаза. – Не бойся, я не сделаю ничего плохого. Я просто хочу, чтобы ты меня выслушал, – она горько вздохнула и вернулась к своему стульчику, села и прокашлялась. – Все началось, когда мне было восемь. Я начала панически бояться остаться без близких, до хрипоты орала, когда была дома одна. Заливалась слезами, визжала, прижималась к папе каждый раз, когда заходила речь о том, чтобы оставить их. Что бы ни случилось, я хотела быть с папами и братом. И в горе, и в радости, и даже после смерти – я хотела быть с ними, – она будто смотрела в свое прошлое, листала его страницы и вспоминала. – И судьба сыграла со мной шутку: мы попали в ужасную аварию. Я очнулась через пару дней, когда все они уже были мертвы. Я видела их изуродованные трупы, я видела, как их хоронят! У меня больше никого не было, понимаешь? Ты ощущаешь это сейчас. Но твои любимые еще живы, не смей их бросать! Она на секунду замолчала, покачала головой и продолжила. – Мне было так плохо. Ты тоже знаешь это чувство, разъедающее изнутри. Ты не способен ничего изменить, попрощаться, вернуть хорошее время. Нет, я просто должна сидеть на месте, зная, что меня больше никто не любит! Я была одна! – ее крик отразился от стен. Лампа, светящая прямо мне в глаза, заморгала. Девочка обратила на это внимание и постаралась успокоить дыхание. – И я приняла решение. Выпила таблеток, попала сюда, умерла. Но меня не пустили за завесу, врата Рая не открылись мне, а голос папы разрывал сердце: "Ты должна была жить! Зачем ты так с нами?!". Этот крик до сих пор звучит у меня в голове, и мне никогда не упокоиться. Я живу здесь, не в силах изменить свою судьбу, потому что сделала неправильный выбор. И я прошу: не повторяй моих ошибок. Поверь, так будет лучше. – То есть ты... призрак? – Да. И это ужасно. Ты понял меня? – я кивнул. – Хорошо. У тебя еще есть люди, за которых стоит побороться. Она встала и положила свою крохотную ручку мне на лоб. – Проснись, Райли. И живи. – Мистер Грэнтхэм? Вы в порядке? – медсестра наклонилась проверить температуру шершавой ладонью. Белая пелена отступила, и палату вновь наполнили несовпадающие звуки аппаратов и голоса врачей. Пред глазами все еще стояла маленькая мертвая девочка, говорящая понятные, но ужасно сложные для выполнения вещи. Возможно, она повлияла на мое решение, но я уверен, что долго не продержусь один. Я слишком слабый. – Эх, не бережете вы себя. Так разнервничались, а если бы с ним что-то случилось? – медсестра погладила меня по животу. – Обещайте мне больше так не делать! – Как не делать? – я все еще был в легкой прострации, и не заметил очевидного намека. – Волноваться зазря, ругаться с будущим отцом, он ведь тоже нервничает! – она возмущенно покачала головой. – Какой отец? О чем вы вообще говорите? – я присел в кровати, ужасаясь догадке – Вы не знаете! – она ахнула и протянула мне мои анализы. И вот, сейчас я сижу в этой чертовой больнице, в одной руке – положительный тест на беременность, купленный в аптеке, во второй – фото главного подозреваемого в поджоге дома, по совместительству насильника и отца моего ребенка. Я смотрю на тест, как зачарованный, прекрасно понимая, что на аборт я не способен, но и растить живое напоминание о моих кошмарах я не смогу. Зато рвоте и постоянным слезам наконец нашлось объяснение. Друг меня обратно не примет, папа и сестра не выходят из комы, а у меня ребенок от насильника. Язвительно замечаю, что все это – из-за Майклса. Из-за этого козла я должен решать давать ли жизнь маленькому человеку внутри меня или нет. Из-за него я поперся в то место, из-за него у меня сейчас короткие, а не длинные волосы, из-за него у меня вся жизнь в унитаз спущена, из-за него все, из-за него! – О Боже, Райли! Райли! – как говорится, легок на помине. Ко мне, грубо толкая всех без разбора, бежал высокий и растрепанный Майклс. Да-да, Майклс собственной заплаканной персоной. Я вскочил со стула, спрятал в карман тест и фотку и приготовился бежать, когда меня, не смотря на шокированные полувскрики, сжали в объятиях. – Выпусти меня, – я постарался сказать это как можно мягче, не смотря на закипающую во мне злобу. – Райли, я так скучал по тебе... – он прошептал это мне на ухо, и я ощутил ужасное омерзение. – Я сказал выпусти! – истерика, привет, я скучал. – Отпусти меня! Чего тебе нужно?! – Я знаю, я ужасен, но пожалуйста, пожалуйста, позволь мне все исправить, – он хоть и ослабил хватку, но до конца меня не отпустил. – Дай мне шанс, прошу тебя. Я узнал, что твой дом сгорел, и подумал, что ты... – он зарылся носом в мои волосы. Я попытался вырваться еще раз, но тут учуял обволакивающий аромат корицы. Тот самый запах, который всего-то месяц с лишним назад считал самым любимым и дорогим сердцу. Запах, вызвавший цепочку болезненных воспоминаний. Запах, на котором я поставил крест. – Райли, – все шептал и шептал мне на ухо мой бывший альфа. – Я люблю тебя, пожалуйста, пожалуйста, прими меня обратно. Ты меня любишь? Ответ вязкой нерешимостью застрял в горле. Я поднял голову, чтобы посмотреть в его глаза и понял, что это была плохая идея. Хорошие, добрые воспоминания затопили сознание, и я уже не знал правильного ответа. Вопросы разрывали голову, но наконец выстроились в один, главный: "Так в чем же сила – простить или отпустить?"