Вот он, торжественный момент, многотысячный зал привстал, затаив дыхание, все прожекторы направлены на сцену. Гейб Ньюэлл пожимал руки ребятам, пока его помощники снимали крышку из каленого стекла, которая скрывала Aegis of Champions. Прекрасный щит ручной работы передали главе Valve. Гейб поднял его над головой, свет софитов ударил в центр щита и тот засиял, как жидкое золото. Парни смотрели на него с вожделением и недоверием: неужели он достанется им, вместе с внушительным чеком? За спинами выигравшей команды стояли их менеджеры и тренер, скромно расположившись в тени. Толстяк Гейб передал щит капитану команды — молоденькому темноволосому пареньку из Германии, имени которого я не помнил. Да и неважно это было. Мы снова заняли второе место, в этот раз я был не в составе Na’Vi, но чувство дежавю не отпускало меня. Мой пыл угас, когда я вышел на сцену. Я понял, что не вернусь больше, это мой последний The International. Денег со второго места мне хватит на множество лет безбедного существования, да и можно пойти тренером, как сделал это Куро, который стоял за спинами победителей, гордо улыбаясь на камеру, когда с восторгом говорили про него, чемпиона TI 5, гениального тренера, прекрасного игрока и так далее. Комментаторы уделяли ему внимания чуть ли не больше, чем самим игроками, которые были, несомненно, талантливыми молодыми ребятами. Они стояли, как воробьи, вытягивая шеи от удовольствия, ловили рев толпы, кто-то плакал от счастья, кто-то орал. Такие молодые… я улыбнулся, невольно засмотревшись на них, немного завидуя их будущему длинному пути. Камера отплыла от Куроки, и он сразу изменился в лице, тоскливо нахмурился и съежился.
Мы практически не сталкивались с ним на протяжении лан-финалов, как бы я не старался. Его команда все время сидела в закрытой комнате. Мне рассказывали, что Куроки почти не отходил от них, заставляя снова и снова тренировать свои наработки. Когда ребята выходили покушать или поваляться, я жадно слушал все их разговоры, пытался сам начать диалог, спрашивая их о чем-то, они отвечали довольно дружелюбно, но на вопросы, касающиеся тренера, парни говорили только одно — он чертовски устал. Куро умело избегал встреч со мной, как и в прошлом году. Он ускользал, как тень.
Год назад он стоял на сцене, со щитом чемпионов, который передал ему Клемент. Тогда он светился от счастья, но все равно казался потерянным. Я был на сцене и в тот раз: мы умудрились пробраться в топ три и нас вывели покрасоваться. Тогда, уже за сценой, пока все оживленно поздравляли победителей, я не сводил глаз с Куро. Он отошел на улицу, я вышел тихонько за ним, тронув его за плечо.
— Отличная игра, Куро, — тихо сказал я.
— Спасибо, Даня, я посвятил ее тебе, — ответил он, грустно улыбнувшись. — Я знаю, это не имело смысла, но мне так захотелось.
Я протянул было руку к его руке, но тут на улицу вывалились ребята, переговариваясь и поздравляясь. Они отрезали от меня Куро и уволокли его пить шампанское. В тот раз я не смог поговорить с ним. До утра я сидел один в номере, пока мои ребята отмечали третье место на турнире. Сидел и думал. Пока я предавался самокопанию, Куроки улетел домой, в Берлин. Затем, через недолгое время, менеджеры его команды объявили, что на своем пике Куроки уходит. Я видел всех: Йохана, Клемента, Густава, но Куро не появлялся нигде, ни на каких турнирах. Он оборвал контакты практически со всеми, появившись только через несколько месяцев в качестве тренера новой команды, которая рвала всех. Играя против них, я чувствовал, что это Куро. Это его рука, его мысли, его стиль. Мы добились самых больших успехов в играх с ними, по сравнению с теми же китайцами, которые максимум взяли пару побед у команды Куроки. Все потому, что я знал его, чувствовал, что как бы он не был холоден, он не поменялся.
Моим самым большим желанием было выиграть этот чемпионат и посветить свою победу ему, как он посвятил мне прошлую. И меня не останавливало, что для этого мне приходилось, хоть и косвенно, бороться с ним. Счет был равным. Но в последней игре он отпустил их. Мы растерялись. Я прекрасно знал, с кем я имею дело и был уверен, пока парни не стали сами собой. Не скажу, играли ли они лучше, чем учил их Куро, но эффект неожиданности сработал.
Я моргнул, и снова, среди стаффа, менеджеров, игроков и операторов, я не увидел Куроки.
«Не сдаваться», — нахмурился я. И направился к одному из менеджеров, узнать, куда мог сбежать Куро.
— Он любит стоять на третьем этаже арены, где балкончик, поищите его там, — ответил мне мужчина с усами.
Я, запыхавшись, с грохотом отворил дверь на открытую террасу. Там был он — стоял ко мне спиной, потягивая сигарету. Легкий дым с запахом вишни улетал в прохладное ночное небо.
— Ну и черепаха же ты, — не оборачиваясь, сказал он.
— Ты знал, что я найду тебя? — я остановился в паре метров от него, не решаясь подойти поближе.
— Я хотел этого. Но не знал, хочешь ли ты. Теперь знаю, — говорил он, утопив сигарету в стакане с водой.
Куро резко обернулся, вплотную подошел ко мне, не посмотрев на меня, схватил за руку и потащил куда-то.
— Куда? — только и спросил я.
— Здесь много глаз и ушей, ты же боишься их.
— Нет, — я упрямо встал посреди коридора, — не боюсь я никого, насрать мне на всех!
Я притянул его к себе и крепко обнял. Слезы чуть было не полились, что же я так расчувствовался, как девчонка, правда. Но отстранившись от Куро, я увидел, как блестели от слез его глаза.
— Мужчины же не плачут, забыл? — сказал я, вытирая его слезы кончиками пальцев.
— Я скучал. Неужели эта пытка окончена? — шептал он, не обратив внимания на мои слова.
Вокруг нас стали появляться люди, которые с интересом косились на происходящее.
— Пойдем, тут правда много людей, — сказал я.
— Сначала скажи мне.
— Я не могу жить без тебя.
Он молча прижался ко мне, изображая пьяного, я вывел его на улицу, мы остановили такси и поехали в гостиницу.
— Я еще и актер, вот как ловко бухим притворился, — смеялся он, положив голову мне на плечо.
Водитель не обращал на наши нежности никакого внимания.
— Ты всегда был прав, я такой дебил, прям слов нет, как обидно, — сбивчиво говорил я, чуть ли не плача.
— Ну, если тебе понадобилось пару лет, чтобы осознать свои чувства, я должен был дать тебе это время. Хуже, если бы ты не понял этого до конца жизни. Бывает и такое. Просто нужно остановиться и подумать, чего ты хочешь в этой жизни. Два года назад ты был мальчишкой, который не знал, как жить дальше. Теперь я вижу в тебе стержень, Супермен, — тихо и медленно говорил он, — Я любил тебя все это время, и люблю сейчас.
Я обнял его так крепко, как мог, так, словно хотел раствориться в нем. Наконец, я вновь чувствую его дыхание на своей щеке, я чувствую его запах, я обрел его. Я смог понять природу своих чувств. Таких людей нельзя терять, просто нельзя. Я целовал его, жадно и глубоко. И мне не было страшно — я не боялся ни таксиста, ни прохожих, ни других водителей. Я боялся лишь того, что это окажется сном, и утром я проснусь один. Он схватил мое лицо обеими руками, внимательно всматриваясь в мои глаза.
— Куро, мы будем вместе, чего бы мне это не стоило. Я уйду из доты, уйду из дома, сделаю все, что нужно, верь мне, — говорил я, уткнувшись в его теплые ладони.
***
Через несколько месяцев мы сидели на ужине у моей мамы. Нас было всего трое, но мама заполняла собой все пространство, бегая по столовой и тараторя как заведенная. Куроки пытался понять ее, но судя по его лицу, понимал он не многое. Ему оставалось лишь кивать. Я тихонько хихикнул в тарелку, Куро услышав это, скорчил мне рожу, пока мама бегала за хлебом.
— Так у вас новая команда? — спрашивала она.
— Мы будем работать в организации, может быть и в качестве тренеров, — уклончиво отвечал Куро.
— Обязательно переезжать в Берлин? — обиженно протянула мама, садясь рядом с Куро. — Дане работу неплохую в Киеве предлагали, там квартирка у нас есть, устроился бы нормально, — обращалась она ко мне.
— Мам, все решено, я еду в Берлин, — упрямо сказал я. — Я уже взрослый мальчик.
— Для меня ты всегда маленький, — вздохнула мама.
— Там и платят в разы больше, может, со временем, куда поближе переберемся…
— Так вы квартиру будете снимать? — спросила мама у Куро, не обращая внимания на сказанное мною.
— Я приглашу Данила пожить в моей квартире, если он захочет, места для одного меня многовато, одиноко бывает, — сказал Куро, ковыряя вилкой горошинки.
— А для девочек хватит места?
— Х-хватит, — заикнулся Куро.
— А то два молодых парня, вечно вдвоем, подозрительно, знаете ли, — сказала мама, поправляя прическу.
— Мама, ну и что? — раздраженно откликнулся я.
— Ой, если дядя и тетя узнают, они тебя выпорют, — поджала губы мама. - Он, конечно, красавчик, я тебя отчасти понимаю, но мне нужны внуки.
Куро сидел в светлой рубашке, оттеняющей его смуглую кожу: две пуговицы расстегнуты, чуть открывая ключицу, на которую я не мог смотреть спокойно. Его глаза горели и казались золотисто-ореховыми, но я знал, какими пугающе темными они могут быть. Я невольно любовался им, его длинными ресницами, мне нравилось в нем все — его милая, застенчивая улыбка, короткая стрижка, угольно-черные брови.
— Мама, поговорим об этом позже, я счастлив с ним, — проворковал я, вставая со стула, — спасибо за ужин, мы с Куро переоденемся и потом поедем в бар.
Мама, не сводя глаз с Куро, поманила меня. Он улыбнувшись ей, ушел в мою комнату, а мама обняла меня и прошептала мне на ухо:
— Будь счастлив.
Как только я переступил порог комнаты, он набросился на меня, захлопнул ногой дверь и буквально швырнул меня на кровать. Я рвал рубашку на нем, в разные стороны летели пуговицы. Он перевернул меня на живот, стянув мои штаны и швырнув их куда-то на телевизор.
— Куро, внуки так не получатся, — шепотом говорил я.
— Разберемся, — так же тихо ответил он. — Плюнь мне на руку.
— Ах ты! — я повертел задницей, пытаясь выбраться из-под него.
— Не хочешь, намажу кремом из детей, — угрожающе произнес он, не вставая с меня, роясь в тумбочке.
— Детский крем, Куро.
— Да, крем из детей.
В душе, отмываясь от крема из детей, я чувствовал себя превосходно, кроме того, что немного болело в области ягодиц. Куро был сегодня особенно настойчив. Я почувствовал сквозняк на долю секунды. Ко мне в душ залез он.
— Давно хотел сказать, крутая кабинка, — восторженно говорил он, отбирая у меня мочалку. — Потри мне спину.
Он повернулся ко мне задом, и, конечно, я не стал тереть ему спинку. Я мягко провел рукой по его бедру, запуская руку ему в пах, гладя его член. Он пытался обернуться, но я укусил его за шею, обездвижив. Я грубо толкнул его так, что ему пришлось руками опереться о стенки душевой кабинки, и его задница аппетитно выпятилась. Я резко вогнал в него палец, услышав в ответ тихое ругательство, перерастающее в стон. Немного пошевелив пальцем, я потихоньку добавил еще парочку, стараясь не причинять ему боль. Слегка согнув колени, я пристроился к нему сзади, надавливая вставшим членом на его сфинктер.
— Ну же, расслабься, — нежно попросил я.
И он впустил меня. Я медленно двигался в нем, он был необычайно горячим внутри. Я чувствовал каждую его мышцу, каждое его шевеление отдавалось изнутри. Мне было очень сложно двигаться, потому что он плотно обхватил мой член, но скорости тут и не требовалось. Я хотел, чтобы это длилось вечность. Куро стонал сквозь зубы, сверху на нас лилась теплая вода. Я впился пальцами в его бедра, не выпуская его из этой хватки. Я продвигался все глубже, с каждым толчком. Во мне нарастало возбуждение, горячей точкой концентрируясь в одном месте, мир сжался до размера этой точки, больше не было ничего — только я, он и мой член, соединяющий нас.
— Давай! — прорычал Куроки.
***
— Как тебе мой тизер? — подмигнул я Куро, гладя его по бедру, когда мы ехали в бар.
Он поцеловал меня куда-то возле уха, прошептав:
— Им еще рановато знать о нас, давай все делать по плану.
Перед тем, как подъехать к бару мы расселись подальше. Выйдя из машины, мы увидели маячившего возле урны Хвоста с сигаретой в зубах. Он был приветлив и хитро улыбался мне. Наверняка он один понимал, зачем я еду в Берлин. Но он молчал, никому не рассказывая, все-таки Саша был хорошим товарищем, несмотря на свои наклонности. Меня пьянила эта ночь. Немного алкоголя, старые друзья, дома лежат билеты на самолет Львов-Берлин. Я понимал, что никто теперь не помешает нам, потому что единственным, кто мешал нашему счастью был
я сам.
