***
Уже утро и мы направляемся в Киев. Я предложил Куро поехать на машине. До Киева было около шестисот километров, и это были лишние часы вместе, поэтому он легко согласился. Преодолев около половины пути, мы заехали на заправку, покормить машину и себя. Оставив машину на стоянке, я отправился в полупустое кафе, где уже стоял Куро, скептически рассматривая хотдоги и булки с котлетами. — Что есть кол-ба-са? — по слогам прочел он. Полусонная девушка на кассе весьма оживилась при виде симпатичного иностранца. Куро стрелял прекрасными карими глазами на кассиршу, смущенно опускал их, хлопая длинными ресницами, и смотрел снова, хихикая над колбасой, которую демонстрировала ему девушка. Мне казалось, что еще немного, и она накормит нас бесплатно, оплатит бензин и заберет Куро жить на заправку. — Девушка! — немного раздраженно пробурчал я. — Сварите кофе, пожалуйста, еще супчика разогрейте, — девица сосредоточенно кивала, искоса поглядывая на Куро, — и где у вас уборная? — Уборная вон там, — девушка перегнулась через прилавок, демонстрируя вырез своей форменной кофточки с эмблемой кафешки, — через пять минут все готово будет. А вы что будете? — тепло улыбнулась она Куроки. — Колба-са и кофи, — застенчиво отозвался он, — и пирожка. — Пироженку, — перевел я. Она хотела спросить что-то еще, но я ущипнул Куро за бок и пошел в уборную. Парень правильно понял намек и пошел за мной, оглядываясь на девицу. На удивление придорожное кафе было совершенно пустым. — Нам хватит пять минут? — спросил Куро. — Я планировал руки помыть, — я демонстративно включил кран. Куро запер дверь за нами на защелку и положил обе руки мне в задние карманы джинс, привставая на цыпочки, целуя меня в шею. — Там девица без тебя с ума сойдет, — я стряхнул с себя Куро. Он приподнял одну бровь: — Зачем ревновать? Глупый мальчик. Куроки прижал меня к холодному кафелю, шаря руками под моей футболкой. — Пять минуток, одна уже прошла, — протянул он, расстегивая джинсы на мне. — Супермен! Я стоял как столб, вжимаясь в стену, это был редкий случай, когда Куроки вставал передо мной на колени, в туалете на заправке. Кто бы мог мечтать о таких приключениях? Я охнул, первое же его движение губами чуть было не заставило меня кончить. Почему же он делал это так редко? Я понимал в тот момент, что Хвост с его извращениями находится на самом дне, по сравнению с Куроки. Наверное, потому что я чувствовал нечто большее, чем похоть, даже в такой не особо романтичной атмосфере. Куро ускорился, помогая рукой, доводя меня до исступления. Я двигал бедрами в такт его движениям, в экстазе вколачивая член в горло парня. Он закашлялся, отрываясь от меня, стирая слюну с подбородка и тут же, отдышавшись, дразнит меня, проводя языком по головке, заставляя меня трястись. Он милостиво позволяет мне в прямом смысле драть его рот, как мне захочется, прижимая его голову к паху, и мне хватает двадцати секунд, чтобы излиться в рот парня. Он поднимается с колен, нагло улыбаясь мне, я вижу, как шевелится его кадык, когда он сглатывает и набрасываюсь на него, целуя его лицо, шею, гладя его крепкую спину. — Тихо, Дондо, уже прошло пять минут, она может что-то заподозрить, — рассмеялся он. — Да пофигу, скажешь, что у меня был запор, — я присосался к его шее, оставляя на ней следы зубов. — Нет, пойдем, у нас будет еще остановка, — сказал он, снова включая кран и обливая лицо холодной водой. — А если не будет? — с издевкой спросил я. Куро усмехнулся, щелкнул меня по носу и отправился поедать «колба-су» с «пирожками». Я подождал минуту и вышел из туалета. Девушка суетливо бегала вокруг стола, где развалился иранец. Он лениво рассказывал ей про Берлин на ломаном русском. Ее глаза горели, она чуть ли не скулила от восторга, не обращая внимание на мое существование. Меня это устраивало, я спокойно запивал борщ кофейком, тыря пироженки у Куро, который поглядывал на меня благосклонно, предлагая мне бутерброды с колбасой и сыром, которые лично настрогала кассирша. Когда мы рассчитались и сели в машину, я увидел милое личико девушки, прижатое к стеклу, ее белокурые волосы и большие синие глаза, полные грусти. — Ты хоть оставил ей номер телефона? — докапывался я до Куроки по дороге в Киев. — Я сказал ей, что она может увидеть меня в Киеве, в кибер-арене, если захочет, — важно ответил Куроки, — поймет малышка, что нарвалась на задрота. — Ты бы уединился с ней? — как бы невзначай спросил я. — Останови машину вон там, в том тупичке, — попросил Куро, игнорируя мой вопрос, — выйдем, перекурим. — Перекурим? — как болван переспросил я. Куро крепко сжал мою коленку, настойчиво повторив свою просьбу. В итоге в Киеве мы были на пару часов позднее, чем планировали. Я завез Куро в гостиницу, адрес которой тот выяснил, позвонив Густаву. Его команда уже в полном составе собиралась в бар навернуть пивка за приезд с Хвостом, Глебом, Ванскором и, вроде, половиной команды Empire. Я припарковался несколько поодаль от гостиницы, в переулочке. Мы, воровато оглянувшись, поцеловались в последний раз. — Удачи, еще встретимся на поле боя, — тихо сказал Куро, его глаза потухли, стали безжизненными. — И тебе удачи, привет ребятам, — отозвался я. Куро криво улыбнулся, забрал свою сумку и вышел из машины. Я смотрел ему в след и не мог пошевелиться, выскочить из тачки, догнать его и сказать то, что я думал на тот момент. — Это блажь, просто блажь, мужчина должен контролировать эмоции, — сквозь зубы выговаривал я сам себе, подъезжая к хате, снятой для Na’Vi менеджерами. — Не люблю я его! Это просто помутнение рассудка. Да, именно так, не люблю. Я сидел в машине еще полчаса, раскачиваясь как псих, украдкой вытирая выступающие слезы футболкой. Сидел бы и дальше, но мне позвонил Артем, они ждали лишь меня. Опять притворство, опять мнимое ощущение праздника, немного алкоголя, девушки, знакомые лица игроков. Все как всегда, кроме одной маленькой, темноглазой детали, которая оставила меня. Да, я думал, что по моей воле, сам не зная, чего хочу я. Я пару раз ожесточенно шлепнул себя по щекам, чтобы успокоиться. Игра начинается.Глава 4. Мама, я хочу Куроки
4 октября 2014 г. в 14:00
Я ждал, пока ты уснешь. Спи, спи, пока ночь прячет нас. Пока прохладное дыхание зимы еще не ворвалось в нашу осень. Засыпай. Возможно, мы увидимся не скоро. Теперь мы в разных странах, в разных командах, так далеко. И знаю я, ты больше не прыгнешь с одной сумкой в самолет, не сольешь все последние деньги на этот билет, хотя через пару дней тебе ехать сюда, на лан-финалы. Ты даришь мне эти дни без остатка, погружаясь в транс осенних выходных. Если бы я мог, я оставил тебя навсегда здесь, в этой кровати, если бы только мог.
Я провел рукой по твоей коротко стриженой голове. Ты повзрослел, сбрил свои милые кудряшки. Раньше я мог запустить в них пальцы, запутывая твои и без того непослушные волосы. Ты поморщился во сне, уткнувшись лицом в мою грудь. Я бы заплакал. «Мужчины не плачут», — строго говорил мне ты, когда мы расставались после TI4. Глаза твои были холодны, ни одна мышца на лице не дрогнула. Но ты сжал мою руку на пару секунд дольше, чем требовалось. Она была обжигающе холодной. Я обнял тебя на прощание, по-дружески похлопав по спине, вдыхая аромат твоего одеколона. И тебя трясло, когда я дотрагивался до твоей спины, твое дыхание было тяжелым и прерывистым. Ты отстранился — мягко, но решительно, все так же строго глядя мне в глаза. Да, мужчины не должны давать волю эмоциям, особенно в такие моменты, когда необходимо собраться, когда вокруг нас толпы народу. Лишь на секунду ты обернулся на меня, стоявшего посреди стаффа как потерянный котенок, лишь на секунду твое лицо оживила улыбка, грустная и нежная: так ты улыбался только мне. И я понял, что ты обещаешь, мы еще увидимся, без лишних глаз. А теперь, мне оставалось просто смотреть на тебя в нашу последнюю ночь. Уже завтра приедет твоя новая команда, ты будешь сидеть с ними в арене, бросая на меня свои глубокие, прожигающие косые взгляды. Мы станем соперниками, врагами. Мы будем поглощены битвой и, когда мы столкнемся в ней, мои руки не дрогнут, я сделаю все, ради победы. Я смогу уничтожить тебя. Я не повторю своих ошибок, не буду избегать боя с тобой. Если уж я отказываюсь от тебя ради этой игры, я должен быть сильнее.
Руки не дрогнут. Но сердце замрет на тот миг и этого никто не заметит. Неужели ты тоже почувствуешь эту боль?
Мне снились кошмары, я не мог уснуть, пока ты рядом. Сон отбирал нас друг у друга, приближая утро, приближая день, когда ты уйдешь из моего дома. Ты говорил, что можешь признать наши чувства перед всеми, что не важно, что считают остальные, что ты будешь за меня всегда, если я соглашусь быть с тобой на самом деле, жить вместе, не боясь, не расставаясь. Ты говорил об этом с блеском в глазах. Как в старые времена, когда ты был моим защитником, спасителем. И в игре, и в жизни. Маленький кудрявый парень с черными бровями и острым, умным взглядом. Я знал тебя злым, нежным, знал тебя в отчаянии и боли, в счастье и спокойствии.
Куроки. Я знаю, кто ты на самом деле, ты знаешь, кто я. И эту связь уже не разорвать, даже если я не дотронусь до тебя больше.
Мама, я не рассказал тебе и не расскажу никогда. Я не готов к этому так же, как и не готов расстаться с ним. Но мне страшно. Что потом будет? Я рискнул бы всем, что у меня есть, но я слаб, я не смог. Утешал себя тем, что буду сталкиваться с ним на соревнованиях. Сейчас я понял, как это глупо, отказываясь от него, отталкивая, чтобы потом украдкой ловить его взгляды.
Мам, я знаю, как ты мечтаешь, чтобы я привел в дом свою невесту. Ты дашь нам благословение, мы сыграем красивую свадьбу. Ты поднимешь бокал, сияя от счастья, сидя на самом почетном месте. Ты мечтаешь нянчить внуков, приходить на ужин в мой дом, где тебе всегда будет рада его хозяйка, моя прелестная жена, умница, красавица, золотко. Извини меня. Я не смогу быть счастлив даже с самой красивой женщиной мира. Ни с одной женщиной я не разделю свой дом. Лучше быть вечно одному.
Мама, я хочу Куроки. Ты не одобришь, для тебя это абсурд. А для нас с ним ад — это общество, столь либеральное, столь свободное, а все же погрязшее в предрассудках. Страны СНГ, плюющиеся в Кончит и Азисов, которые для них пидорское отродье. И так же плюнут в нас наши фанаты, друзья, наши команды, притом, что мы не пидоры. Мы любим, мы не хотим преград. Но их все больше. И главная из них — я сам.
Хвост знал, что Куро приедет ко мне на выходные, на правах старого друга. Между нами не было лжи, он не ревновал. Саша понимал, что я выбираю его, и, как бы ни был дорог мне Куроки, больше он не пересечет порог моего дома. Мне нравился Саша, он был затейливым любовником, хорошим другом и не требовал от меня ничего, как делал это Куро. Но я понимал, что отношения когда-либо достигают своего пика, после которого так легко скатиться. У «обычных» пар отношения перерастают в свадьбу, детишек, или же они расстаются, продолжая свои поиски. Куро хотел спокойствия, семьи. Я уговаривал себя, что все забуду, что я не один, что у меня есть Саша. Но я был один. Я сам ломал все, сметал со стола хрупкие карточные домики, потому что не мог иначе, потому что ночью мы едины, наши тела и души. А днем мир давит на нас, рассоединяя. И больнее вновь расставаться, раз за разом разрывая связь, чем не видеть его вовсе.
Я слаб. Признаю. Куроки, тебе будет лучше без меня. Меня же зовет битва. Ее зов всюду: в восторженных от наших побед лицах, в манящих чеках, путешествиях, вечеринках, знакомствах. Ее зов несет меня вперед, в круговорот бабла и азарта. Некоторые останавливаются, преодолевая искушение. Я не хочу, мое желание — нырнуть туда как можно глубже. Но когда-то я остановлюсь, как и все, в битве невозможно находиться всю жизнь, как бы я не хотел. И тогда прошлое нагонит меня и окатит холодной волной: там будешь ты, наверняка добившийся желаемого спокойствия. И я ничего не смогу поделать с этим. Но сейчас у нас есть еще время.
— Не думай, даже не мечтай, что я забуду о тебе, — шептал я спящему парню, жадно запоминая каждый его шрам, каждую родинку, как он дышит, как шевелится во сне, — я всегда с тобой, только подожди, просто подожди меня… — я наклонился к нему, целуя его беспомощную шею, вдыхая его запах.
Куроки приоткрыл глаза, уставившись на меня:
— Не спать? — зевнул иранец, коверкая русский язык так мило, как мог только он.
— Куро, давай по-английски, не парься, — рассмеялся я.
— Я не парюсь, — твердо заявил он. — Ладно, как хочешь.
— Мы встретимся еще? — спросил я, поглаживая его подбородок, заросший трехдневной щетиной. — Или ты найдешь более спокойную цель?
— Ничего не буду обещать, ты сам сделал выбор, оставляю тебя с ним. Но ты знаешь, как меня найти. — Он перехватил мою руку и поцеловал кончики пальцев, улыбаясь, стал вести руку по своей шее, груди, все ниже.
— Ты сильный человек, Куро, — сказал я.
— А ты черепаха, — рассеяно бросил он, зевая.