***
Дверь в нужную квартиру была открыта. В любой другой ситуации это могло показаться странным, но в данном контексте это было вполне уместно. Из квартиры доносились содрогающие стены биты современной музыки и крики мужских голосов, смешанные с женским визгом. Даже если бы кто-то позвонил в дверь, его бы не услышали. В такой суматохе даже отряд ОМОНа остался бы незамеченным. В коридоре, как, впрочем, и в остальной квартире, царил полумрак, который разрывали лишь разноцветные гирлянды, нелепо смотревшиеся, когда не были вписаны в новогоднюю атмосферу. Стоило Лухану с Сехуном переступить порог квартиры, как из туалета в коридор вывалилась целующаяся, явно уже в стельку пьяная, парочка. Они были так страстно увлечены друг другом, что не замечали ничего вокруг. Девушка лупила наугад по стене, пытаясь нащупать во время занимательного процесса выключатель, но осознав безуспешность своих попыток, махнула рукой. Сехун нахмурился. На лице Лухана появилась глупая довольная ухмылка. Парочка же продолжила свой путь в неизвестном направлении, не отрываясь друг от друга. И это выглядело весьма нелепо, потому что они практически перекатывались по стене, словно бы были не способны самостоятельно перемещаться в пространстве. — Ты уверен, что это была хорошая идея? — Сехун проследил, как захлопнулась дверь какой-то комнаты за молодыми людьми, и ему это почему-то совсем перестала нравиться сложившаяся ситуация. — Как-то сомнительно все это выглядит. — Да брось ты, будет весело, — хлопнул его по спине Лухан и чуть ли не вприпрыжку ускакал к двери, из-за которой слышалось больше всего голосов. Сехун лишь тяжело вздохнул. Он пусть и поддерживал все эти внезапные идеи Лухана насчет вечеринок, где много девушек и алкоголь льется рекой, однако оставался при всем при этом закоренелым моралистом. Он знал меру и в женщинах и в выпивке, поэтому вот такого веселья в пьяном угаре он не понимал. Ему было не столько противно, сколько скучно и раздражающе смотреть на пьяниц, которые творили все, что взбредет им в голову, считая это веселым. Лухан был из таких. Он всегда оказывался в гуще событий. Сразу присасывался к какой-нибудь бутылке с алкоголем, а потом рвал со всех ног в центр веселья, утягивая на себя все возможное внимание. Ему это нравилось. Девиз у Лухана был такой: бери от жизни все и не отдавай обратно. И когда он говорил «все», он имел в виду что-то сомнительное, в чем подростки сейчас находили даже некую прелесть, но на поверку это оказывалось отвратительным. А что могло быть прелестного в пьяном угаре, граничащим с предобморочным состоянием, от которого наутро остается только похмелье, стыд и сожаление. Поэтому Сехун сразу старался дойти до кондиции, чтобы ему было легче воспринимать все, что творится вокруг него. Он обычно усаживался в какой-нибудь укромный угол со стаканом чего-нибудь не очень крепкого, чтобы не напиваться, и внимательно следил за тем, чтобы Лухан не наломал дров. Правда, это было весьма сложно, поэтому Сехун быстро наплевал на такую идею. Он все халатнее относился к своим обязанностям охранника и все меньше старался сдерживать Лухана, потому что понял — это абсолютно бессмысленно. Лухан отчаянно сопротивлялся вмешательству, да и перемещался в пространстве слишком быстро, чтобы среди всех этих людей его можно было отыскать. В конечном итоге, Сехун знал, чем все это закончится. Как только они переступили порог квартиры, они стали сами по себе. Сехун был прекрасно осведомлен о том, что уже в середине веселья Лухан совсем забудет о том, что пришел не один, а потом запрется или сбежит с какой-нибудь малознакомой девушкой, не считая нужным оповестить об этом Сехуна, который перед уходом, конечно же, будет его искать. Этот раз не должен был быть исключением, но почему-то стал. Скорее всего, дело было в том, что на празднике жизни Лухан увидел слишком мало знакомых лиц. И даже с теми, кого он визуально распознавал, он лично толком-то и знаком не был, зато они прекрасно его знали. Поэтому поначалу Лухан немного растерялся. Позже выяснилось, что о его существовании знали не только те, кого он узнавал. Совершенно незнакомые люди подходили к нему и заводили беседу. Лухан терялся, отвечал невпопад, однако ему было приятно такое внимание. Он чувствовал себя звездой школы, которую все пытаются заполучить на свою вечеринку, мол, если пришел, можно констатировать, что вечеринка удалась. Весь вечер, Лухан таскал Сехуна за собой, словно собачку на привязи. И ему было абсолютно параллельно, что Сехуну это не нравится. Главное для него было лишь то, что он чувствует себя комфортно. И на самом деле, это должен был быть первый звоночек, который пророчил, что сегодня что-то точно должно случиться, но Сехун его не замечал, потому что это Лухан. У него семь пятниц на неделе. Он может забыть о существовании человека на много часов, а потом упорно рыскать в его поисках, чтобы сообщить какую-нибудь глупость, которая не стоит даже того, чтобы написать её в твиттере. И в целом все остальное было как обычно. Разве что Лухан вел себя немного скованно из-за того, что оказался в незнакомой компании, но это не мешало ему быть королем вечера. Его все так же притягивали как магнит отражающие поверхности, он много пил и не мог контролировать свою громкость, а еще отчаянно спаивал Сехуна. Именно это и стало причиной того, что в этот вечер Сехун прилично набрался. Его восприятие мира пошатнулось сильнее обычного, и он уже не видел ничего зазорного в том веселье, которое творилось вокруг. Сехун даже завел разговор с какой-то незнакомой девушкой. Имя её он забыл в ту же секунду, как она его назвала. Однако это не помешало ему что-то ей старательно доказывать, пытаясь выглядеть умным, только в нынешнем состоянии у него это плохо получалось. А потом Лухан вдруг взял его за руку посреди разговора и утянул в туалет. — Эй, я вообще-то там разговаривал, — запротестовал Сехун, безвольно следуя за Луханом, который стремительно двигался по заданному направлению. — Потом договоришь, от тебя не убудет, — мотнул он головой. Лухан почти силой впихнул Сехуна в туалет, запер дверь и облокотился на раковину, тяжело вздыхая. — Они стали меня утомлять, — пояснил он, увидев озадаченное выражение лица Сехуна в зеркале. — Да ладно? — поразился Сехун. — Неужели? Первый раз слышу подобное. Лухан откинул челку назад, смотря на свои покрасневшие глаза. Как ни крути, а от алкоголя он симпатичнее не становиться. — Да они просто лезут ко мне, как будто мы какие-то друзья, а я их знать не знаю, и желания с ними познакомиться у меня нет. Ведут себя как не пойми кто. Типа все такие крутые. А мне папа купил тачку, а мне домик во Франции, а мне остров. Бла-бла-бла. А я бедный студент из Китая, Лухан, я вчера купил себе рамен, рад нашему знакомству! Тьфу. Лухан раздраженно фыркнул. Он с сопляческих лет терпеть не мог таких понторезов, которые выпендриваются тем, чего по факту у них нет. А вот у их родителей — да. Для Лухана, который привык к тому, что не все в этом мире у него будет, как бы сильно он не канючил, это был перебор. Он привык к тому, что свою хотелку надо ограничивать своими возможностями и, в принципе, его это устраивало. Однако когда он оказывался в таком окружении, чувствовал себя ущербным, потому что не мог похвастаться ничем. Лухан всегда избегал людей, особенно девушек, которые в первую очередь стараются заглянуть в его кошелек. Ведь не в деньгах счастье. Но раз не в них, тогда в чем? И, тем не менее, Лухан считал, что в сравнении с этими людьми он добился больших успехов. Ведь кто он, по сути? Никто. Какой-то китайский мальчик, который оказался в незнакомой стране, в незнакомом окружении. У него ни грамма за душой. Он живет в общежитии. С периодичностью посещает лекции, чтобы не возникло особых проблем. Иногда играет в футбол из спортивного интереса. И он красивый. В общем-то все. И эта малость дала ему несказанную популярность, которую признают даже эти… понторезы. Сехун лишь пожал плечами, потому что не разделял комплексов Лухан на этот счет. Он был безразличен к подобному типу людей. Если его кто-то напрягал, он просто избегал с ним общения. В общем-то и все. Поэтому, пока Лухан созерцал свое отражение, а потом пытался привести себя в порядок, чтобы не выглядеть таким унылым в ярком свете ванной, Сехун просто решил воспользоваться моментом и справить нужду. Он спокойно поднял крышку унитаза, расстегнул ширинку и… сосредоточился. Для него сейчас самое главное было не расплескать. Лухан ополоснул лицо, стирая капающую с подбородка воду своей футболкой, а потом снова облокотился на раковину, сокрушенно опуская голову. Ему не хотелось возвращаться. И пока он стоял так какое-то время, размышляя стоит ли ему уйти, у него появилось странное щекочущее чувство, которое становилось только сильнее. А потом он понял, что ощущает на себе чей-то взгляд, но Лухан почему-то решил что это Сехун, хотя прекрасно слышал, что у того сейчас есть дела поважнее. Лухан поднял взгляд на отражение в зеркале и оцепенел. По спине пробежали мурашки. На него смотрело его собственное отражение, при чем смотрело сверху вниз, выпрямившись во весь рост, в то время как сам Лухан стоял нагнувшись над раковиной. Это было всего лишь секундное наваждение, потому что уже через мгновение, когда Лухан тряхнул головой, отражение было в порядке. Оно так же наклонилось над раковиной и смотрело прямо в глаза юноши. Вот только ощущение, что кто-то продолжает смотреть, никуда не исчезло. — На что ты так уставился? — прорычал Лухан, обращаясь к своему отражению скорее играючи, нежели серьезно. — Ну, как на что? — поразился Сехун. — Я целюсь, чтобы не промазать. — Да я не тебе, — раздраженно бросил Лухан, оборачиваясь к Сехуну. И замер. Он краем глаза уловил, что его отражение осталось неподвижным, но когда он обернулся обратно, оно продолжало повторять за ним. В этом было что-то издевательское, пугающее. Лухан неотрывно следил за своим отражением, пытаясь заподозрить того в нелегальных перемещениях отдельно от своего хозяина. — А кому? Сехуну-младшему? — парировал юноша. Покончив со своими делами он повернулся к Лухану, который был в этот момент очень растерян и с каким-то испугом глядел на свое отражение. — А? — Лухан не сразу осознал, что ему что-то говорят. — Эм, нет. Я просто… сам с собой. Он на всякий случай еще раз кинул взгляд в отражение, но и там тоже никого подозрительного не было. Странно как-то. Лухан вроде бы не считал себя сумасшедшим, и ему совершенно не хотелось в этом разубеждаться. — Если ты все, то, может быть, пойдем? — спросил у него Сехун, внимательно наблюдая за его растерянностью. — Да… — тихо пробормотал Лухан, пытаясь решить что-то для себя. — Пойдем… И они вышли из туалета. Сехун вернулся к девушке, с которой до этого увлеченно о чем-то спорил, по-джентельменски извиняясь за свое внезапное исчезновение, а Лухан быстро потерялся в толпе молодых людей. И, пожалуй, это был последний раз за тот вечер, когда Сехун видел Лухана вменяемым.***
Часу может быть в четвертом, несмотря на позднее время, веселье все еще не утихало, а вот Сехун начинал изрядно уставать. Он не был так вынослив как все эти люди, у которых вечеринки были в крови. Они устраивали их каждые выходные и веселились до упаду. Сехуну казалось, что вечеринка эта никогда не закончится. Алкоголь лился рекой, пошлость зашкаливала. И Сехун думал что ни до, ни после не было и не будет в его жизни таких вечеринок. Эта была похожа на одну большую оргию. И моральные устои О Сехуна начинали расшатываться. Он всем своим существом желал спрятаться от этого в тихий угол. Он просто физически не мог выдержать этого. Он жил в другой плоскости, ему было это неприятно. И почему-то он был уверен, что Лухан чувствует то же самое. Однако он уже несколько часов не видел Лухана, и это его почему-то напрягало. Он уверял себя, что в этом нет ничего страшного, ведь он не первый раз теряет старшего в веселящейся толпе, но сегодня ему почему-то было тревожно. Когда Сехун решил, что пришло время уносить с этого праздника жизни ноги, было уже почти пять утра. Сехун отправился на поиски Лухана, чтобы сообщить ему о своем уходе и, если в этом есть необходимость, взять с собой и его. Однако обычно Лухан любил оставаться до победного. Его лимит веселья был неисчерпаем и заканчивался только в чьей-нибудь постели. Сехун не был уверен, что и в этот раз что-то изменится, но у него было жгучее желание забрать старшего с собой, пока это не кончилось чем-нибудь ужасным. Лухан в какой-то степени был безвольным. Он легко поддавался на провокации и принимал любые, даже самые сомнительные предложения, потому что «почему бы и нет». После долгих и почти безрезультатных поисков, когда Сехун уже был готов отчаяться, все бросить и просто уйти, ему все же удалось отыскать Лухана. Лухан нашелся в одной из комнат. Он лежал рядом с кроватью, вцепившись в сползшую простыню, будто бы упал. Его одежда и волосы находились в беспорядке, причины этого понять было сложно. Футболка была высоко задрана, штаны расстегнуты и спущены почти до колен. Лухан лежал с закрытыми глазами в неестественной позе, и было такое чувство, что в его теле совсем не было костей. Это выглядело жутко. Сехун взволнованно подскочил к Лухану и принялся осторожно его тормошить, боясь, что если с ним что-то случилось, он может сделать только хуже. В тусклом свете гирлянд из коридора лицо Лухана выглядело мертвенно бледным. Дыхание молодого человека было настолько слабым, что Сехун даже принялся нервно водить пальцами по чужой тонкой шее, желая нащупать пульс, но он никак не мог его найти, потому что слышал и чувствовал только заходящееся в страхе собственное сердце. После нескольких слабых пощечин, Лухан все же открыл глаза. Они были стеклянными. Он смотрел так, будто бы не имел ни малейшего понятия о том, где и когда он находится. Сехун был не на шутку испуган, потому что прекрасно отдавал себе отчет в том, что такое состояние вызвано явно не алкоголем. Лухан абсолютно точно, вне всякого сомнения, был под кайфом. Это выражалось в его заторможенности и неспособности воспринимать окружающую среду. — Лухан, эй, Лухан, ты меня слышишь? — Сехун продолжал трясти старшего, ожидая вразумительного ответа. Лухан долго смотрел на Сехуна, словно бы пытаясь по губам, беспокойству в глазах или сдвинутым бровям понять, чего от него хотят. После чего он попытался подняться, подтягиваясь на руке, что вцепилась в простынь, но тело не слушалось. Он еле разжал до боли сжатые на ткани пальцы, немного приподнимаясь. — Сехун, — жалобно позвал он, непослушными губами. Его голос звучал непривычно тихо и слабо. В нем слышался страх. Лухан не понимал, что с ним происходит. Весь его мир вдруг поменялся. Все было вроде бы таким же, но совсем другим. И в ушах почему-то звенело. И этот звон был не похож на звон колокольчика, это был скорее противно-визжащий писк, напоминающий сигнализацию. Сехун хотел спросить, что произошло, но он понимал, что вразумительного ответа добиться у него не выйдет. Поэтому он натянул сползшие штаны, воюя с безвольным непослушным телом, а потом просто дернул на себя Лухана, заставляя его повиснуть на себе и силой поволок в туалет. Ноги Лухана заплетались, руки не слушались. Было такое чувство, что вся сила ушла из его тела. Он даже не мог сжать руки в кулак, и все время сползал на пол. Единственной опорой для него был Сехун, который не давал ему упасть и почти нес на себе. Лухан был очень испуган. Он не мог внятно говорить, не мог сказать, что творится сейчас в его голове. Ему было невыносимо существовать сейчас. Он хотел тишины. Хотел темноты. Хотел покоя. Восприятие мира давалось ему с таким трудом, что на это уходили все его силы. Даже время для него текло иначе. Оно мчалось с такой бешеной скоростью, что все, что он видел, быстро проскакивало перед глазами, не давая возможность за это уцепиться. В голове Сехуна тоже творилось что-то непонятное. Алкогольное опьянение испарилось очень быстро, и на смену страху приходило раздражение. Он был настолько испуган, что начинал злиться. Когда они оказались в туалете, он практически бросил Лухана на пол. Лухан рухнул на колени, и его тут же схватили за шкирку, грубо наклоняя над ванной. Сехун схватил душ и быстро включил еле теплую воду, обливая голову старшего, при этом больно удерживая его тонкими пальцами за шею. Лухан стал брыкаться. Вода стекала по волосам на лицо, заливалась в нос и рот, мешая дышать. Приходилось зажмуривать глаза. Затылку было неприятно холодно. Лухан вцепился руками в край ванны, пытаясь вытерпеть эту пытку, раз сопротивляться было бесполезно. Сехун выключил воду, с противным звенящим звуком бросая душевую лейку в ванну, а она со скрежетом стала сползать. Лухан поморщился. Этот звук резал ему слух. Будто ультразвук рассекал его голову на две части. Все звуки этого мира были невыносимыми. Лухан еще долго стоял, наклонив голову, пока вода стекала по его волосам и лицу. Он продолжал жмурить глаза, глотая воздух вместе с каплями. Реальность ходила ходуном. Затылок ныл, будто бы приходилось бороться с гравитацией, как бывает, когда быстро крутишься на карусели. В животе разливалось неприятное чувство подступающей тошноты. Лухана знобило. Он медленно приходил в себя, но ему было до одури противно. Отходняк после первого раза был жутким. Сердце болело и быстро билось где-то в горле. Все тело ныло и ломило. Неосознанно хотелось вытянуться по струнке или сжаться всем существом, чтобы сбежать от этих неприятных ощущений. Конечности совсем не слушались. Сехун осторожно присел на корточки, сцепляя руки в замок. Он внимательно следил за Луханом, который застыл в одной позе, прислушиваясь к своим чувствам. Из-за двери в тишину ярко освещенного туалета пробивались биты музыки и крики. Лухан вдруг пришел в движение, сползая на пол ванной. Вода неприятно стекала по шее прямо под футболку, но это было не так противно, как то, что творилось сейчас в его голове. Лухан был в прострации. Ему казалось, что он существует в двух разных мирах. В одном шумно и много людей, в другом лишь тишина и он. И было желание что-нибудь себе отпилить или разбить голову, а может быть вырвать сердце из своей груди, чтобы оно не болело. — Что случилось? — тихо спросил Сехун, разглядывая бледное лицо Лухана, который мыслями был где угодно, но только не здесь. Лухан остекленевшими глазами смотрел перед собой, не подавая никаких признаков вменяемости. — Я не знаю, — еле слышно ответил Лухан, загипнотизированный плиткой на полу. — Не могу вспомнить. Речь Лухана более или менее пришла в норму. Пусть он все еще заторможенно и невнятно произносил слова, зато был способен изъясняться. — Совсем ничего? Что последнее помнишь? — Не знаю, — Лухан похоже даже не пытался вспомнить, ему было это слишком сложно сейчас. — Все быстро случилось. Я и понять ничего не успел. Мы пили, разговаривали о чем-то, а потом… пустота. Мыслительные процессы совсем не шли. Лухан плавал в пустоте и лишь изредка её разрывали вспышки обрывочных воспоминаний. Сехун от злости заскрежетал зубами, он с самого начала говорил о том, что это была плохая идея прийти сюда. Теперь он был уверен, Исин не раз напомнит им об этом. И будет продолжать напоминать каждый раз, когда кто-то из них произнесет слово «вечеринка». Правда сейчас это не казалось ему страшным. Страшнее этого был Лухан в нынешнем его состоянии. — Значит, ты не помнишь, кто это сделал? Если бы сейчас Сехуну сказали, кто именно довел Лухана до такого состояния, он бы не задумываясь набросился на него с кулаками. Он не знал, что именно случилось со старшим, но все это походило на издевательское унижение. Будто бы кто-то развлекался. И это было противно, грязно, низко. Ему не хотелось думать, что Лухана позвали сюда именно ради того, чтобы вот так унизить. Вероятно, Лухан достиг своего предела. Это что-то вроде знака. Пора остановиться. Пересмотреть свои взгляды на жизнь. Поумерить пыл. Спуститься с небес на землю и посмотреть хоть на кого-то, кроме себя. Вот только, если Лухан поймет, что над ним просто поиздевались, насмеялись, унизили, он не будет зол. Если бы это была просто неудачная шутка или что-то в этом роде, он бы разозлился. А сейчас, Сехун даже не знал, что произойдет. Если бы так поступили с ним, он был бы… разбит? Скорее всего, он бы попытался спрятаться. И от позора, и от насмешек, и от людей. От всего и всех. Потому что такие ситуации оставляют неприятный осадок внутри и всплывают в памяти каждый раз, когда думаешь, что об этом забыл. Из-за них от себя противно становится. Лухан не привык ненавидеть или презирать себя. Он найдет другой путь, но это не значит, что он не спрячется в свою скорлупу, чтобы быть от этого мира подальше. Лухан всегда был скрытным. Он никогда не говорил о себе слишком много. И это было странно, потому что он был слишком самовлюблен. Он всегда стремился занять центральное место, завоевать внимание людей. Сехун полагал, что дело в детских комплексах и недостатке родительского внимания, но никогда не озвучивал этого. Пусть для всего окружающего мира Лухан казался прямым как рельса, Сехун никогда не отрицал того факта, что старший гораздо сложнее, чем кажется на первый взгляд. Он это знал. И Исин это знал. Они видели, как Лухан слишком много делает напоказ, и это могло значить лишь то, что еще больше оставалось скрытым от посторонних глаз. Все его истинные чувства, желания. Все это было где-то внутри, там, куда никто не заглянет. Если ли в этом мире хоть кто-то, кто бы знал, какой Лухан на самом деле? Есть. Ответ лежал на поверхности. Это его отражение. Единственный человек, который знает все о Лухане, который может его понять, это тот Лухан, который отражается в зеркале. Лухан долго молчал, прислушиваясь к себе. Сехуну показалось, что сейчас может наступить тот сакральный момент, когда он окажется к старшему настолько близко, насколько никто и никогда не был. Однако, стоило Лухану приоткрыть рот в слабой попытке хоть что-то сказать, как все надежды О Сехуна рухнули, потому что не произнеся ни слова, Лухан торопливо потянулся всем телом к унитазу, наклоняясь над ним. Старшего стошнило. Сехун рухнул на пол, тяжело вздыхая. Он мысленно подсчитывал, сколько денег у него есть и хватит ли этого на такси, потому что своим ходом они вряд ли смогут хоть куда-то добраться. Лухан склонился над унитазом. Его тошнило так сильно, что казалось, что скоро он отхаркнет свои внутренности. По щекам текли слезы. Лухана выворачивало наизнанку. С каждым новым приступом ему становилось чуточку легче, но голова трещала, а в ушах все так же звенело. Все это был невыносимо. В голове лишь одна мысль билась: «когда же все это закончится». Лухану казалось, что если все это не прекратиться, у него начнется истерика, потому что его доводило до ручки это состояние. Когда, наконец, тошнота сошла на нет, и были лишь безрезультатные рвотные позывы, когда Лухан сплевывал вязкую слюну, он все же нашел в себе силы заговорить. — Сехун, — еле выдавил он, — не мог бы ты меня ненадолго оставить? — Зачем? — Просто оставь, пожалуйста. Лухан даже не повернулся к нему. Он все так же стоял над унитазом, до боли вцепляясь в него пальцами. Мокрые волосы неприятно липли к лицу. Бросало в жар. На лбу выступали капельки пота. В туалете было душно, воздух обжигал легкие. Лухану хотелось засунуть голову в холодильник, чтобы остудиться. При этом тело мелко подрагивало, словно от озноба. Сехун, пусть и нехотя, но все же встал, предательски медленно направился к двери, будто все еще не был уверен, стоит ли ему уходить. — Я буду снаружи, если что, — сказал он, смотря на неподвижного Лухана, — попытаюсь найти тебе воды. Лухан лишь еле кивнул, прошептав одними губами «спасибо», и его снова вырвало. Сехун вышел из туалета, даже не подозревая, что это последний раз, когда он видит Лухана. Когда дверь закрылась, старший еще долго стоял, склонившись над унитазом, ожидая новой волны, но ничего не происходило. Тогда он слабой рукой нажал на кнопку смыва и сполз на пол. Непередаваемый коктейль отвращения к себе и этому миру бурлил в груди Лухана. Ему было стыдно за то, что его видели таким. Это сильно било по его репутации и гордости. Единственное, чего он хотел, это чтобы все это поскорее закончилось и забылось. Он хотел домой. В свою постель. Забыться во сне. Чтобы на утро все это казалось страшным сном. — Хреново, наверно, — послышался чей-то голос. — Ага, — не задумываясь пробормотал Лухан. Он разглядывал свои трясущиеся руки, и не сразу понял, что в туалете с ним просто некому говорить. — Выглядишь ты ужасно, — продолжал незнакомый голос, — вообще ситуация не очень приятная, но послужит для тебя неплохим уроком. — Эй, — Лухан дернулся, в попытке подняться, — кто со мной говорит? — Я с тобой говорю. — «Я» это кто? Я ведь не могу сам с собой разговаривать. — Почему нет? Разговариваешь же. — Где ты? — нахмурился Лухан. Он был не в том состоянии, чтобы играть в угадайку. Он хотел прямых ответов на свои вопросы. — Подойди к зеркалу. — Зачем? — Просто подойди. Лухан уцепился за край ванны, с огромным трудом поднимаясь с пола. У него не возникало чувства, что это неправильно, сейчас ему вся реальность казалось неестественной, поэтому голос не вызывал у него удивления. — Я подошел и что? — Лухан оперся на раковину и стал смотреть на свое отражение. Бледное лицо, красные глаза, мокрые волосы, дорожки слез на щеках. Нельзя было сказать, что он выглядел на пять с плюсом. — Ничего не замечаешь? Лухан склонил голову на бок, разглядывая ванную комнату в зеркале. Нет, абсолютно точно, он никого не замечал. Ни рядом с собой, ни позади себя. Ничего странного не было. Не было никого, кто бы мог с ним говорить. — Нет, ничего, — осторожно произнес он, боясь ошибиться. — Боже, бревна в своем глазу не видишь, — выдохнул голос, — это настолько очевидно, что ты даже не замечаешь. — Не замечаю чего? — То, что мы с тобой немного не синхронизированы. Ты все еще под кайфом? Тебе не кажется странным, что твое отражение шевелит губами невпопад и вообще не повторяет твоих действий? Лухан нахмурился. Он перестал рыскать глазами по окружающим его вещам и перевел взгляд на свое отражение. И действительно. Его отражение стояло перед ним, скрестив на груди руки, и недовольно кривило губы. Лухан испуганно отшатнулся, но отражение так и осталось неподвижным. — Нет, — зашептал Лухан, понимая, что это действительно неправильно, неестественно, — этого быть не может. — Как же не может, когда все так и есть? — Я… я не знаю, — китаец закрыл глаза, ударяя себя по щекам, в надежде, что это поможет, — это не реально. Мне кажется. — Нет, не кажется. — Не может быть. Такого просто не может быть. Лухан открыл глаза, испуганно наблюдая за своим отражением. Он жался к прохладной кафельной стене, надеясь, что расстояние между ним и отражением спасет его в случае опасности. — Ну как хочешь… — пожал плечами юноша в зеркале. — Я никак не хочу, перестань это делать, ты не реален. Хватит. Перестань. Не говори со мной. Лухан стал зажимать уши, боязливо отворачиваясь и закрывая глаза. Он хотел верить, что когда он откроет их, все это исчезнет, вернется в норму. Наверное, он все еще не пришел в себя. Иначе это объяснить он никак не мог. — Тише, если будешь так кричать, Сехун услышит. Ты же не хочешь, чтобы он думал, что ты сошел с ума. Это было бы слишком. — Заткнись. Что ты вообще знаешь? — Лухан открыл глаза, смотря на свое отражение словно на предателя. — О, я знаю все, — отражение противно усмехнулось. — Ты не реальный. Нет. — Хватит уже это повторять. Я настолько же реален, насколько и ты. — Ты не можешь быть реальным, ты всего лишь мое отражение. — Ну, нет, — отмахнулось отражение, — я кое-что другое. — Что? — Хочешь узнать? — Не имею ни малейшего желания. — Жаль, я думал наше знакомство будет более плодотворным… — В каком смысле? — Хотел тебе помочь, но ты, видимо, не очень этого хочешь. — Не нужна мне никакая помощь от собственной шизофрении. Ты всего лишь плод моего воображения. — Какой же ты твердолобый, — отражение устало вздохнуло. — Тебе нужна небольшая встряска. Я надеялся, что мы сможем полюбовно обо всем договориться, но видимо это совсем не вариант. — Договориться о чем? — вскрикнул Лухан, подаваясь вперед. Он был растерян. Он не имел ни малейшего понятия о том, что должен делать. Ему казалось, что он сходит с ума, что снова под кайфом, но вопреки всему, сейчас его ум был кристально чист, однако все равно отказывался принимать происходящее. — Мне нужна твоя помощь, а тебе моя. Мы бы могли договориться. — Мне не нужна, повторяю во второй раз, а тебе помогать я не собираюсь, найди кого-нибудь другого. — О нет, я прекрасно знаю, что нужна, и я даже знаю какая… — Какая? — Ответ кроется в том, что мы с тобой разговариваем. Обратись к Фрейду за помощью, если не догоняешь. — Да пошел ты, очень надо, — выплюнул Лухан и двинулся к двери. — Хватит с меня, я не сумасшедший. Нет. — А я разве говорил, что ты сумасшедший? — Заткнись! — Сам заткнись! — парировало отражение. — Не смей никуда уходить, не думай, что сможешь от меня сбежать! От себя не сбежишь! — Смотри, как я великолепно это делаю и наслаждайся, — со злорадством проговорил Лухан, поворачивая дверную ручку. — Ох, видит Бог, я этого не хотел… Лухану показалось, что кто-то схватил его за плечо, а потом вдруг мир на мгновение перевернулся. Лухан потерял опору под ногами, голова закружилась, показалось, что что-то утягивает его в пустоту. Он испуганно зажмурил глаза, а потом… упал на пол. Боль пронзила позвоночник, выбивая воздух из легких. Лухан открыл глаза и обнаружил себя все в том же туалете. Он смотрел в белый потолок. Из-за двери все так же слышались голоса и музыка, но что-то было иначе. Как-то совсем не так. Только Лухан не мог объяснить себе, что именно его так напрягало. Просто сознание щекотала мысль, что что-то по-другому. Подгоняемый тревогой и желанием поскорее сбежать, Лухан вскочил на ноги, кидаясь к двери и попытался схватиться за ручку, но рука мазнула по пустоте. Китаец опустил голову, чтобы понять, что произошло и понял, что ручка с другой стороны. С кем не бывает, решил он, отгоняя от себя странные мысли. Он все еще списывал свое состояние на наркотики, не отдавая себе отчет в том, что с ним происходит нечто куда страшнее. Он выскочил в пустой коридор, ища глазами Сехуна, которого там почему-то не было. Собирая всю свою волю в кулак, Лухан пошел на крики, теряясь на какое-то время в пространстве. Он был уверен, что коридор уходит в другую сторону, но почему-то вместо того, чтобы идти к нужной комнате, он шел к входной двери. И он хотел сбежать отсюда поскорее, но ему нужно было взять с собой Сехуна. Без Сехуна было страшно. Сейчас, когда он находился в таком нервном состоянии на грани истерики, ему хотелось надежности рядом. Надежности и поддержки в лице Сехуна. Лухан резко развернулся на пятках и быстро побрел к нужной двери. Ручка опять была с другой стороны. Какая-то неправильная квартира. Все не на своих местах. Юноша дернул дверь, готовясь нырнуть в толпу пьяных и веселых людей, но комната встретила его шумом и почему-то… пустотой. Там никого не было. Глаза Лухана расширились от страха. Он слышал голоса, слышал музыку, но комната была пуста. Лухан кинулся в комнату, шаря по ней в полутьме взглядом. Он не мог не заметить толпу. Лухан тщательно старался отыскать в комнате хоть кого-то, но он был здесь один. И вдруг он увидел три небольших зеркала на стене перед собой. Лухан почувствовал, что ему трудно дышать. Он жадно втягивал носом раскаленный воздух, но от этого голова кружилась только сильнее. Лухану казалось, что вот теперь он точно сходит с ума. Он был не просто на грани истерики, он был на грани обморока. Он отказывался принимать то, что видит. В трех маленьких зеркалах отражалась веселая толпа, скачущая в пьяном угаре, но отражения самого Лухана ни в одном из зеркал не было. Как, впрочем, и самой толпы в комнате. — Какого… черта? — ошарашенно выдавил Лухан, делая еще один глубокий вдох. — Теперь, я думаю, ты готов меня выслушать, — послышался голос со стороны двери.