Ку-ку.

Догадываетесь, что случилось с Патриком? Патрик умер. Умер. Умер. Умер. Все умерли. Даже я. Загибающиеся от геноцида, войны, радиации, пандемии, мы все подохли. Просто у меня есть отсрочка, а так даже я умер, чуть ли не раньше всех. Мы жили на полную катушку, не оглядываясь по сторонам. Хочется устроить геноцид? Пожалуйста, вот вам на выбор москали, католические шлюхи, педики, черножопые — выбирай кого хочешь, трави, сколько влезет. Желаешь бомбой ебнуть по врагам? Как два пальца обоссать, нет причины слушать Наташу, которая приняла на себя ударную дозу чернобыльской радиации и знает, насколько это больно. Надо тебе леса вырубить? Ну ок, не обеднеешь. А потом сидишь и удивляешься, откуда тысячи беженцев, раковые детишки и астма у каждого второго. Кто такая кукушка? Арлекин без лица, аноним с пакетом на голове. Притворившаяся морализатором, палачом, маньяком. Кто она? О чём это я? Ах да, Патрик. А Патрик умер, представляете? Вот так вот взял и умер. Никого не спросив, просто умер, как и все мы. Знаете, что самое смешное? Вы думаете, мы умирали по порядку, по одному, по считалочке. Нет, по началу так и было. Потом колесо раскрутилось и подыхали уже пачками, по паре раз в день. Аппетит приходит во время еды. Милые детки с глупыми проблемами, славные крольчата. Каждый день я проживал в тумане будущего дня, погружаясь всё глубже в песок. Писк аппарата ИВЛ у кровати Альфреда отсчитывал секунды, часы, дни, питался электричеством и моей болью. Закрой глаза и представь, что перед тобой мир из фотографий трехлетней давности — ещё яркий, ещё живой, солнечный, пряный. Шелест листвы или колёс, неважно, поднимай голову к небу и грейся в тепле живого солнца. Пока ты жив и счастлив, всё прочее не имеет значения, величины, глубины, объёма. Каждый вдох ты делаешь самостоятельно и воздух без запаха лекарств не кажется слаще мёда. Ты сам можешь коснуться кого-то, поговорить, поцеловать. Впрочем, я не особо тоскую — вопрос времени, когда мы сможем встретиться лицом к лицу. Хотите узнать о Патрике и его грязном белье побольше? Гадаете, развесёлый ли он алкоголик или помешанный фанатик из ИРА? Любил ли он пиво или был трезвенником-веганом? Обломитесь, я без понятия. Мне было решительно плевать на братцев Англии с высокой колокольни. Я редко позволял себе знакомство с человеком глубже уровня «привет-пока», оставаясь в стороне ото всех. Так не больно, не обидно и совсем не страшно, когда от тебя отвернутся в очередной раз. Что я точно знаю о Патрике, так это две вещи — он любил Артура и жить так, словно каждый день — последний. Можно сказать, что Ирландия единственный, кто может с полным правом сказать «да, я не жалею, что умер, потому что я жил именно так, как хотел». Не всё ладилось, не всё получалось, но если Керкленду внезапно хотелось покататься на ламах на площади, то исполнение этого желания не заставляло долго ждать. В этом я ему завидую. Меня непрестанно грызёт мысль, что я просрал многие годы жизни, которые мог провести с Алом. Мы столько времени ходили друг вокруг друга, наталкиваясь на личных тараканов и предрассудки окружающих! Одна из самых ужасных моих ошибок. У Патрика таких проблем не было — несмотря ни на что, он продолжал любить своего братца, тискать его при каждой встрече и называть «deartháir beag» — «маленький братец». Угадайте, что случилось с Ирландией, когда Артур умер? Забавно, что смерть его настигла спустя всего пару дней спустя Англии — насмешка кукушки или тонкий намёк? Когда Патрика нашли, он всё ещё танцевал. Мы могли видеть семь предплюсен, пять плюсен и четырнадцать фаланг без рентгена на его стопе, когда он в очередной раз вскидывал ногу. В какой-то степени зрелище завораживало — сокращение голых мышц, движение суставов и брызги крови под ирландские мотивы. Не могу сказать, что не был впечатлён. Милые ши позволили ему умереть лишь спустя два месяца, когда гангрена уже сожрала бедра и перекинулась на живот.