Сборник драбблов

Тоши запомнил высокий женский крик и клубы серой бетонной пыли. Запомнил взрыв, похожий на утробный рык гигантского зверя, и едкую химическую вонь, щиплющую глаза – горящий пластик, наверное. Мир перед глазами качнулся, завертелся смазанной каруселью. А потом затылок пронзило острой болью, и плотная темная пелена бархатными пальцами утянула Тоши в абсолютную тишину. Тоши просыпается в узкой длинной постели. Первое, что он чувствует – боль. Она заполняет весь мир, затапливает острой горячей волной каждую клеточку, выкручивает мышцы и суставы. Кажется, что болят даже кости. Тоши закрывает глаза, вдыхает глубоко. Больно. Под веками пляшут цветные точки, вспыхивают и гаснут белые круги. Тоши рад – мертвые боли не чувствуют. Через десять минут заходит врач. Долго говорит о том, как его будут лечить, водит двумя пальцами перед лицом, просить следить, не поворачивая головы, и светит фонариком в глаза. Слова в усталом измученном мозгу смешиваются в сплошной поток, из которого Тоши запоминает «средней тяжести», «черепно-мозговая травма», «позвоночник». – А операция?.. – Пока мы вас понаблюдаем. Решим на основании... – Понятно. Врач уходит, приходит медсестра. Еще раз спрашивает о самочувствии, капает что-то в стакан воды и заставляет выпить вместе с двумя розовыми кругленькими таблетками. Тоши выпивает воду в три глотка, морщится от вяжущего терпкого вкуса, осевшего на языке. – Поспите, Хиджиката-сан. Вам надо отдыхать и набираться сил. Тоши засыпает еще до ее ухода, чувствуя блаженную легкость в теле. Второй день в больнице встречает его тупой пульсирующей болью в затылке и горчащим привкусом во рту. Тоши пытается сесть и едва не захлебывается в подкатившей к горлу рвоте – успевает перевернуться на бок в последний момент. Тошнит недолго и несильно, но его трясет так, будто через глотку только что выблевал все четыре с чем-то метра кишок. Краем ускользающего сознания Тоши улавливает резкий запах лекарств и приглушенный топот в коридоре. Противный писк тяжелым молотом бьет по подкорке, впиваясь толстой длинной иглой в самую середину. Тоши, качнувшись, закрывает глаза, и чьи-то сильные руки подхватывают его за плечи. В следующий раз он приходит в себя под тихое бормотание. Тоши видит белый потолок с длинными продолговатыми трубками ламп дневного света. В который уже раз? Закрывает глаза. Мерный писк частит, словно машина волнуется. От него тоже больно. Пусть эту железку выключат, наконец. – Хиджиката-сан, вы проснулись? – спрашивает мягкий женский голос. Тоши мычит – языком шевелить тяжело, он сухой и неповоротливый, как высохший пенек. Но, кажется, медсестру вполне устраивает такой ответ. Остаток дня Тоши проводит в смазанной полудреме, перемежающейся внезапными приступами рвоты и краткими визитами врача и медсестры. Желудок громко урчит от голода, но от одной только мысли о еде рот наполняется кислой горечью. Запах медикаментов, настойчиво свербящий в носу, кажется почти вкусным. Тоши чувствует себя овощем во всех смыслах этого слова. Тело до сих пор слушается с трудом, ноет. Правая рука страшно чешется под гипсом, мышцы тянет, как после неудачного движения на тренировке; ощущение такое, будто его долго и методично били. Больше всего досталось голове. Тупая настойчивая боль не отпускает ни на минуту. Тоши слепо пялится в окно, закрытое тонкими занавесками в идиотский светло-голубой горошек. Кружочки на ткани едва колышутся от дуновения кондиционера. Тоши вспоминает синие леденцы с ментолом и мятой, которые продают в кондитерской лавке на центральном рынке. Конфетки тоненькими иголочками щекочут язык и нёбо, а если запить их водой – продирают холодком до самой глотки. Вкусные. Надо будет купить их, когда выпишут. Он засыпает, вслушиваясь протяжное треньканье цикад на улице. На следующий день от запаха больницы начинает воротить. Тоши готов сбежать отсюда прямо так – в длинной хлопковой пижаме, сверкая голыми пятками. Постельный режим и наблюдение в палате прописано ему на десять дней. Как минимум на десять, сказал врач на вчерашнем обходе. Тоши скрипит зубами уже на четвертое утро. В обед, аккурат после того, как он доедает жидкую рисовую кашу без вкуса и запаха, заявляется Сого. Сонный и уставший. – Добрый день, Хиджиката-сан. Сого зевает, прикрывая рот рукой, плюхается на стул у кровати. Смотрит на Тоши внимательно, чуть нахмурившись. Тоши замечает лиловые круги под его глазами. – А где пакеты? – Пакеты? – Ну, знаешь, – Тоши машет рукой, – такие большие белые пакеты с апельсинами и яблоками, которые носят в больницы родственники и друзья больных. Сого смотрит недоверчиво, приподняв брови. Тоши довольно улыбается. – Мы не в вашей сопливой дораме, Хиджиката-сан. – Эй! Она не сопливая. Сого фыркает, придвигается ближе и осторожно целует Тоши. Совсем легонько – губы едва касаются щеки, оставляют влажный след. Сого утыкается носом в висок Тоши, запутывает пальцы в волосах, вдыхает глубоко и затихает. От него тянет одеколоном и жвачкой. Родной, знакомый запах. У Тоши немного кружится голова, но он готов прямо сейчас убежать из больницы, если Сого попросит. Но Сого молчит. Гладит, шумно и щекотно дышит за ухо. – Я волновался за вас, Хиджиката-сан. – Что же ты не пришел раньше? – Я приходил. Вы все время спали. И Кондо-сан тоже приходил. Рад, что у вас все... – Я ног не чувствую. За окном протяжно мяукают коты и громко каркают вороны. Черные, точно смоль, и очень большие. Почему-то на территории больниц они всегда особенно здоровенные. Тоши держится за Сого левой рукой. Крепко прижимает к себе, сминая белую рубашку. Правая висит безвольной белой плетью. Сого приходит каждый день. Иногда приносит и фрукты. В большом белом пакете. Яблоки, апельсины, мандарины. Только букета ромашек не хватает. На восьмой день он притаскивает целый килограмм киви, и они вдвоем съедают его за пару часов. Тоши улыбается, ковыряет одной рукой пушистый плод, слушает болтовню Сого. А потом протягивает измятый киви. – Почисть, пожалуйста. У меня не выходит. Сого ловко поддевает ногтем и быстро счищает коричневую шкурку. Бледно-зеленый сок течет по пальцам. – А тот ублюдок, которого мы пытались задержать?.. – Он успел скрыться, Хиджиката-сан. Похоже, что он знал об облаве – его ждала машина. – Вот как. Напрасно, значит. Тоши стискивает зубы. – Я вам уже говорил об этом, Хиджиката-сан. Дважды. Вы не помните? – Мм, нет. Прости, Сого. Тоши делает вид, что все нормально, и Сого тоже. Пока еще можно. Ночью, лежа на больничной койке, Тоши пытается пошевелить пальцами ног. Закрывает глаза, сосредотачивается. Вспоминает, как это – ходить босиком по деревянному полу, бегать по пляжной гальке, разминать пальцы после слишком тесной обуви. Представляет как можно подробнее каждую фалангу, каждый сустав, как он сгибается и разгибается. Щиплет уголки глаз, но ему почему-то не стыдно. Тоши пялится в серый потолок, лениво зевает и думает, что лучше бы он подох там, под завалом. Целый труп всяко лучше живого калеки. Засыпает Тоши почти под утро. Спит крепко, без сновидений. Сого приходит ближе к вечеру. Приносит много ярко-красных яблок. Крупные и сладкие, они пахнут летом и душными городскими ночами. Тоши вертит в руке блестящий плод, вгрызается со смачным хрустом. Сого что-то говорит, а Тоши жует яблоко. Сладкое и сочное, оно отдает гнилью и тухлятиной, тошнотворной горечью проникает в желудок. – Вкусно, Хиджиката-сан? – Да, – Тоши глотает, с трудом сдерживая рвотный позыв, – очень.