Сборник драбблов

Какузу был в ярости. Какузу нервничал. Обычная, простая миссия, одна из тех, что так раздражают Хидана. Добыть информацию, избавиться от цели и доложиться по прибытии. Все и прошло просто. И было так до тех пор, пока Хидан, словно в замедленной съемке, на ходу не сполз на землю, ухватившись за кривой ствол дерева. Молча и тихо, неловко вывернув выставленную вперед руку. Красное закатное солнце проглядывало через шелестящие кроны деревьев острыми цепкими лучами, выхватывало из тени очертания, расцвечивая в неестественно яркие краски землю, жухлую траву и их. Какузу потер глаза. Под веками горело как после нескольких бессонных ночей, слизистая сохла, чесалась, будто туда сыпанули песка. Рядом тихо потрескивал горящими ветками костер и изредка выплевывал вверх снопы искр, тут же гаснущих в сгущающихся сумерках. Хидан лежал рядом. Дышал неровно, тяжело хватая ртом воздух, но не мог вдохнуть до конца – острая боль ввинчивалась в тело кривыми когтями, сжимала легкие, сдавливала ребра стальными тисками. Какузу осторожно поддел корочку запекшейся крови концом ножа – Хидан низко охнул, дернулся и затих. Какузу положил ладонь на гладкую грудь. Хидана бил сильный озноб, молочно-бледная кожа блестела в отсветах костра мелкими капельками пота. Под пальцами быстро билось сердце – разгоняло по венам кровь и яд. Какузу злился. На Хидана – за то, что не соизволил открыть рот и сказать, на того говнюка с, как оказалось – отравленным кунаем. Какузу злился на себя. Не заметил, что Хидан не шел, а плелся за ним, едва переставляя ноги, не заметил, что напарник стал заваливаться на левый бок во время ходьбы. Не заметил или предпочел проигнорировать неестественную для него молчаливость и покладистость. Рана была плохая. Косая тонкая черточка, оставленная оружием уже умирающего противника, вздулась, опухла; края раны сочились бледной, розоватой жидкостью. – Сукин сын, какого черта ты молчал? Хидан пару мгновений смотрел на большой темный силуэт над ним – взгляд никак не удавалось сфокусировать, черты лица плыли дрожащим маревом. А потом разлепил ссохшиеся губы и что-то прошептал, поманив Какузу пальцем. – Молись своему шизанутому богу, чтобы все получилось удачно, – прорычал Какузу, наклоняясь, – нейтрализовать действие яда, попавшего в... Какого!.. Хидан улыбнулся, быстро облизнул губы. Нагло, хищно. Вызывающе-пошло, как умел только он. – Выкуси, богохульник. Какузу потер укушенный нос. Еще и повязку обслюнявил. Даже в полусознательном состоянии Хидан остается Хиданом. Костер давно прогорел до углей, и в густой, душной черноте мягко тлели головешки. Над ними тускло мерцали редкие звезды – низкие серые облака заволакивали небо до самого горизонта, укрывая и бледно-желтую убывающую луну. Хидан поежился от порывов холодного осеннего ветра, натянул на покрывшиеся гусиной кожей плечи свой плащ. По-хорошему надо бы разжечь новый костер, но... Где-то рядом звонко трещали цикады, и протяжно ухала сова. Какузу хрустнул шеей, устало потянулся, выгнул спину, разминая затекшие мышцы. Хидан лежал рядом и смотрел на него. Прямо и серьезно. – Я думал, ты кинешь меня. – Лидер бы мне за это спасибо не сказал. Организация не разбрасывается людьми. – Но лечишь ты не очень, если честно. – Я тебе не медик. Делаю, как умею. Хидан кивнул, пошевелил пальцами ног – по мышцам свинцом разливалась усталость, будто это он, а не Какузу провел многочасовое дзюцу, вытягивая яд из крови. Латая чужое тело. Хидан взглянул на напарника – тот уже дремал, положив руку на живот, – и медленно стянул повязку с его лица. Хидану нравится, когда на Какузу нет этой дурацкой тряпки. И практически всегда – с ним. Хидан провел указательным пальцем ото лба до подбородка, прижался носом к щеке, потерся и поцеловал, смахнув короткие волосы. Какузу что-то недовольно заворчал сквозь дрему, машинально двинул локтем в бок. Хидан притиснулся плотно к прохладному боку. – Холодно, Какузу. Какузу молча забросил руку на плечо, прижал к себе крепко, позволил переплести ноги, чего обычно не терпел. Хидан фыркнул, ухмыльнулся и ткнулся носом в шею, несильно прихватил кожу зубами, поцеловал место укуса и затих, расслабляясь. У Какузу была холодная кожа, которая совершенно не помогала согреться, но так было намного теплее. Какузу устал, чертовски устал. Болела шея, ломило мышцы спины, даже думать было почти физически неприятно. Какузу глубоко вздохнул, вдыхая терпкий запах пота Хидана, пропустил через пальцы его немного влажные волосы и наконец закрыл глаза, проваливаясь в черный сон без сновидений.