Не читай мой дневник

Сирота. А кем я еще могу быть? Да и кем еще можем быть мы все? Беспризорники, цепляющиеся за жизнь грязными руками и ногами. На нас всегда обращали внимание только торговки, когда мы, сверкая голыми пятками, уносились с прихваченным куском еды. Нас никто не учил, что воровать плохо. Да и бессмысленно было это делать. Мы бы все равно воровали. Ведь что-то надо было есть. Всегда было холодно. Я почти не помнила тепла. Оно появилось лишь позднее. Тепло крови, некогда пульсировавшей в венах человеческого тела. Когда я впервые ощутила, как кровь согревает, тяжелыми каплями попадая на руки, мне было девять. Тогда начал формироваться мой мир, который я совершенно искренне ненавидела. Мир, в котором было холодно и одиноко. Таких, как я, очень много. Мы никому не были нужны, поэтому нас и забрали. Я всегда помнила Его лицо. Ничего красивее и мудрее я в своей жизни не видела. Свет, за которым я безостановочно, слепо шла. Девочкой я знала, что этот человек всегда накормит и улыбнется, тогда как другие лишь брезгливо отвернутся или посмотрят с перекошенными от жалости лицами. Девушкой я испытывала к Нему подобострастие. Он был так величественен, прекрасен. Я превозносила Его как мужчину. Став женщиной, я увидела в Нем учителя. Я встретилась с Ним в очередном мрачном, смрадно пахнувшем переулке. Я хорошо запомнила это место. Там Его избивали. А Он кричал: звал на помощь. Я видела Его глаза. Слышала голос, отчаянный, моливший о спасении. Маленькой девочкой я ударила человека камнем по голове. Почувствовала тепло его крови, забрызгавшей мне руку. Был декабрь и так холодно, что захотелось искупаться. В ванне крови. Наверное, мне было предначертано стать убийцей. Наверное, поэтому от меня отказались родители. Я родилась под несчастливой звездой? Я уродлива? Я монстр? Но Он потрепал меня по грязным волосам. Улыбнулся мне. И сказал, что в благодарность накормит, напоит и пероденет меня. Я ушла с Ним, зная, что меня никто не будет искать. Я чувствовала, что иду в другую жизнь. Он был проводником, нитью, которая уводила меня подальше от ужаса и холода. Вела в тепло. Я так и осталась у Него. Как собачка, ходила следом, а Он только улыбался на это. Я не вспоминала про того мужчину, которого мы оставили лежать в переулке. Но он был тем самым человеком, который пробудил во мне отвратительного, грязного монстра, жаждавшего убивать. В девять с половиной я держала в руках нож и кромсала широко улыбавшуюся мне куклу. Мне нравилось, как из нее при каждом моем движении вылазил пух и как она тряслась. Но почему-то продолжала улыбаться. Я не понимала. -Почему она улыбается? -Видимо, ты не пугаешь ее,- ответил Он. Тогда я подошла к истерзанной кукле, по-прежнему кривившей рот в жуткой улыбке. -Бойся меня!.. Не боишься?!- Нож вспорол ткань ее рта. Улыбка исчезла. Большие нарисованные глаза из счастливых стали испуганными, полными ужаса. И я помню, как я обрадовалась. Она больше не улыбалась! Боялась! Я пугала эту чертову куклу! Мне нравилось пугать кого-то. Пусть кто-то и был чем-то. Через несколько месяцев нас стало четверо. Он любил всех одинаково, одинаково всем улыбался, а мы все одинаково сильно любили Его. Я помню, как между нами сразу появилось какое-то устрашающее доверие. Словно мы все были частью единого целого, не знавшие об этом точно, но чувствовавшие что-то особенное. Дети, беспризорники, такие же отчаянные и одинокие, как и я. У нас ведь даже имен не было. Так, придуманные прозвища, данные нам истерящими торговками, другими ребятами или выбранные нами. Оставшись у Него, мы изменились полностью, начиная с имен. Меня стали звать Джейн. Мальчишки просто окликали меня так, словно это и было моим именем. А я привыкла. В конце концов, что такое имя? Ничто. Оно не нужно ни ребенку, ни взрослому. Когда живешь в спокойствии, гармонии, в нем нет и не было нужды. Имя просто на мгновение убирает хаос одинаковости из этого мира. Только и всего. С Дженсом мы стали словно родными. Как брат и сестра, негласно помогали друг другу. Не было ни "спасибо", ни "пожалуйста". Просто вечное взаимопонимание. Не знаю, как... По глазам? По чему-то еще, более явному?.. Джаред... Джаред от нас отличался. Держался особняком всегда, больше молчал, только смотрел на нас большими, голубыми-голубыми глазами. Эти глаза... словно у человека, повидавшего все. Словно в теле ребенка оказалась душа престарелого мужчины. Сэт всегда улыбался. Сколько я его помню. Слегка, весело, открыто, злобно - как угодно, но я никогда не видела застывшей мины на его лице. Он первым вставал завтракать, первым шел знакомиться, первым брал в руки новое оружие, которое Он давал нам. В Сэте вовсю бурлила индейская кровь. Мы жили вместе, нас четверо и Он, около месяца. Он показывал, как правильно держать в руках нож, какие кинжалы, клинки бывают, как правильно использовать их, чтобы из всегда улыбающейся куклы лез пух. Он никогда нас не заставлял делать это. Мы понимали, что должны. Потому что это Его желание. А Он всегда был куда большим мотиватором, чем угрозы или та же любовь, как многие думают. Я помню крик Сэта, когда он вогнал нож себе в ногу. Потом нас стало на двое больше. Я по-прежнему оставалась единственной девчонкой. И мы по-прежнему были непохожи друг на друга. И одиноки. Киун казался мне странным. Не только мне. Потому что он озвучивал то, что было у многих из нас лишь в голове. Он говорил о том, как хрустит глотка, если ее резануть ножом. Говорил о фонтане крови, который бьет из перерезанной артерии. Но мне всегда нравилась его внешность. Никогда не думала, что узкие глаза, странное, не наше лицо, будет казаться мне красивым. А он не был красивым. Уникальнее нас сделало появление темнокожего Вилли. Сначала он боялся, только лишь подобострастно смотрел на Него, но всего через месяц стал частью того Целого, которое мы собирали. И части которого все еще не были собраны. Их оставалась всего одна. Феликс даже в детстве носил на голове что-то вроде ирокеза. Ему нравилось быть непохожим на других. Он рисовал на руках и груди, а потом ревел, когда ручка стиралась с кожи. Мы мало говорили, но многое друг о друге знали. А с появлением Феликса круг замкнулся. Семь детей, одногодки, сироты, напуганные жизнью и нашедшие друг друга и Его. Семья? Больше, чем семья, если такое существует. Нечто, строившееся на отчаянии, а не на любви. Любовь - ненадежный фундамент. Перед сном, когда Феликс в очередной раз заводил рулады своим детским, некрасивым голосом, к нам зашел Он. Оглядел каждого из нас, притихшего, глядевшего на Него, как на Бога. -Вы будете моими особенными воинами? Даже спрашивать не надо было. И Он прекрасно знал о нашем рабском согласии выполнять все, что Он скажет. -Прекрасно. После Его ухода в нашей комнате было тихо. Феликс молчал. Где-то в душе поднималась гордость от того, что мы особенные для Него. Что мы будем Его воинами. Что мы вместе. Появлялось спокойствие и уверенность в том, что больше не будет перед глазами вонючих переулков с застывшей от мороза грязью. Нам было по десять, когда мы учились попадать в порхающую по комнате бабочку ножом. По одиннадцать, когда мы уже стреляли из пистолета. В этот же год я поняла, насколько же я отличаюсь от всех. У нас никогда не было секретов друг от друга, я спокойно переодевалась перед мальчишками. Все мы были плоскими, как доски, с торчащими ребрами, неровным загаром от бегания летом по улицам в дешевой, заштопанной одежде. Стесняться было нечего. Да мы и не понимали ничего. Просто никто даже не разглядывал друг друга. Словно не надо было проверять очевидную похожесть. Но кровь на чистой, белой ткани заставила меня скомкать простыню и пойти к Нему. -Что со мной? Наверное, на моем лице было столько детской суровости и ужаса, что Он рассмеялся. -Наша девочка становится девушкой!.. После разговора с Ним я стала смотреть на мальчишек с усмешкой. Я поняла, насколько я исключительна. Кровь в очередной раз стала порогом к новой жизни. Я больше не была девочкой. И почему-то перестала спокойно переодеваться с мальчишками. Я оберегала свое новое тело от их глаз. Меня мог видеть только Он. -Почему ты переодеваешься не здесь?- спросил Дженс, когда мы укладывались спать. Мы всегда говорили перед сном. -Потому что так надо,- ответила я. Феликс захихикал и поинтересовался: -Ты скоро будешь как те телки из журналов? -Заткнись!- огрызнулась я. -У Джейн будут большие сиськи и упругая задница!- проскандировал этот придурок. Мне ничего не надо было делать, потому что сразу же раздались его громогласные ойки-айки. Джаред всегда его затыкал. Через неделю Он сказал, что забирает мальчишек куда-то, а меня, как уже взрослую, оставляет дома. В помощники мне будет Его сосед. Я была так горда, что именно меня попросили приглядывать за домом. Мне и в голову не пришло, что уехать лучше, чем оставаться. Они ушли, через час в дверь позвонили. Я никогда не видела соседа, а уж его друга тем более. Но раз Он его знает, раз попросил его помочь мне, значит, так надо. Я никогда не сомневалась в Его словах. Но именно в тот вечер я усомнилась в его знании. Их было двое. Когда тяжелая, шершавая рука легла мне на колено, меня рвануло схватить нож. И выпустить пух. Как тогда, на тренировках. Но меня останавливал Он. Он будет недоволен. Он может разозлиться на меня. Я терпела даже тогда, когда эта рука залезла под мои шорты, но внезапно ощутить эту шершавую кожу с неаккуратными, обгрызенными ногтями на коже, которую все мы стыдливо прикрываем трусами, было отвратительно. Ужасно. Омерзительно. И страшно. Это тело мог видеть только Он. И только Ему было позволено дотронуться до него. Я помню, как рванулась, чтобы встать. Но что могла сделать против двух мужчин одиннадцатилетняя недодевушка, которая поняла, что рядом нет ножа? Нет пистолета. А одежду на ней раздирают вовсе не бабочки и не улыбающиеся куклы, полные красивого, мягкого пуха. Я закричала. Как последняя трусиха. И эта отвратительная рука ударила меня. Она пахла каким-то сладким, приторным одеколоном. Я помню: меня едва не вытошнило от этого запаха. Он навсегда остался связан с диким визгом тела, когда-то принадлежащего только Ему. Это было так больно... Так мерзко. Все плыло перед глазами, хотелось задохнуться от ужасного, удушливого запаха. В голове звенело от ощутимых ударов об подлокотник дивана. А внутри что-то меня раздирало. То пропадало на пару мгновений, а потом снова вонзалось, принося такую дикую боль, что хотелось завизжать. Но вдруг так все и должно быть? Вдруг Он позволил это?.. -Красивая девчонка вырастет,- послышался голос второго. -Да уж. Ты видел ее глаза? Мужики по ней сохнуть будут!- расхохотался первый. Даже его смех приносил этот смрад. -Радуйся, ты первым поимел такую красоту,- рассмеялся в ответ его друг. -Ты всегда был полным лохом в покере. -Самый печальный проигрыш из всех. Запах исчез. Тяжесть мужского тела тоже. Я помню, меня затрясло, когда мне сказали: -Вставай, детка. И кровь за собой убери. А то впитается еще в обивку, нас поругают. Кровь?.. Но я еще не нажилась той жизнью! Снова кровь, меняющая все. Непредсказуемо. И страшно. Если я не встану, Он будет злиться. Так надо было. Раз это произошло. Было дико больно. Но я поднялась, с полным ужасом посмотрела на кроваво-белую смесь на диване. К горлу подступила тошнота. И одеколон все еще витал в воздухе, обхватывая горло сухой веревкой. Но Он разозлится. Я вытерла все разорванной тряпкой, которая всего пару минут адской боли назад была майкой со Спанч-Бобом, кое-как доковыляла до своей комнаты, закрылась изнутри. Ноги меня подвели, и я просто упала на пол. Дико, холодно, больно, страшно. Слезы не текли. Просто колотило все тело. На следующее утро все повторилось снова. Только уже не было одеколона, дверь выломал второй. От него пахло какими-то пряностями, ужасающими не меньше, чем парфюм. Горечь и сладость. Я навсегда запомнила это сочетание, породившее во мне ненависть и то чудовище, таящееся у меня внутри. -Не сопротивляйся ты так, тебе же приятнее будет,- шепнул тем вечером второй и снова уткнулся своими сухими губами мне в шею. Я просто смотрела в потолок, а тело было натянуто, как тетива. Я уже знала, что произойдет. А может, он прав?.. Зачем сопротивляться? Ведь это позволил Он... Значит, нет в этом ничего страшного. Это просто я такая дура... В тот раз я поняла, что это может быть хоть чуточку, но приятно. Но все равно было дико больно. В тот раз я не сдержала тихий стон, не удержалась и посмотрела в глаза тому, кто сделал мне хорошо. Я запомнила его глаза. Зеленые, с огромным зрачком. Настолько красивые, что секунду я не дышала от восхищения. Конечно, мне стало больнее, когда все закончилось. Но я смогла встать и хотела было снова вытереть все с пола, а меня остановили. -Не надо... я сам. Я хорошо помню их разговор. Хорошо помню, как первый назвал меня сукой и саданул по щеке. А второй внезапно ударил его. -Не смей ее трогать! -Вот шлюха!- прошипел первый. Но зеленые глаза посмотрели на меня как-то странно, а губы прошептали:"Не волнуйся, все будет хорошо. Прости. Влюбился". Когда я проснулась, в доме никого не было. А через неделю меня вызвали в участок и сообщили, что второй сдался полиции, утащив за решетку и первого. "Прости. Влюбился." Тогда я поняла, что любовью можно отомстить. Месть от того сладка, что она ужасна, маниакальна. Я возненавидела всех мужчин. Кроме тех, с кем жила. Возненавидела настолько, что существовать без них уже не могла. Ненависть часто затмевает любовь, долг, честь и становится смыслом жизни. Психологи свихнулись бы от таких слов. С двенадцати лет мы стали изучать боевые искусства. Он лично учил нас всему. Лично находил где-то живые, чувствующие экземпляры для тренировки. Не знаю, что случалось с ними после того, как мы пробовали на них новые приемы. Сначала вывихи рук, потом переломанные кости, а в пятнадцать лет мы стали убивать их. К нам настороженно относился весь дом. Люди, с которыми мы пересекались на улице, тоже не желали заводить с нами знакомство и неохотно перекидывались парой слов. Видимо, даже дружелюбность Сэта не скрывала его мыслей о том, как красиво пуля войдет в висок стоящего напротив. Мы становились машинами для убийств. Монстрами в человеческих обличьях. Когда нам стало по шестнадцать, в нашем уже расширившемся доме стало больше людей. Но все они сторонились нас. Среди них были и девушки, но я даже не подходила к ним: они избегали смотреть на меня, а если и смотрели, то вздрагивали каждый раз. Тогда я не понимала, в кого превратилась. Не знала, что видят во мне все эти люди. Я только смеялась с них, распивая пиво с ребятами и знакомясь с очередным придурком, который всего спустя пару минут скажет, что любит и готов на все. И это будет возбужденной ложью. Я научилась контролировать мужчин. О, это чувство всевластия!.. Так приятно видеть мужскую слабость, уродливость при внешней силе и красоте! Как же я ненавидела каждого из них! И как же любила!.. В тот же год Он снова зашел к нам, как тогда, когда мы стали его "особенными воинами". -Вы ведь не против убивать людей за деньги, ребята? -Мы типа отряд крутых киллеров?- заинтересовался Феликс. Он с улыбкой посмотрел на него. -Да. Поверьте, круче вас киллеров нет и не будет. -Ахаха, тогда мы должны придумать себе название! Он тихо рассмеялся. -Как пожелаете. Завтра вы получите свои первые задания. -Вот крутяяк! -Спите. Я рано вас разбужу. Но никто, конечно же, не спал. Я по привычке легла на Дженса, то и дело поглаживая его крепкий живот и думая о своем. -Так как мы назовемся?- разбухтелся Феликс. -Купидонами,- выпалил Вилли.- Будем пускать во всех пули любви. Пау! -И резать ножами страсти,- скептически поддержал Сэт, выставив вверх большой палец. -Ты посмотри на Джейни! Она же любого мужика уложит за пару часов! -Так я купидон?- фыркнула я. -Ну а кто ж?- затесался в разговор Дженс. Я ткнула его кулаком в живот. -Покупай тогда красные подтяжки, чувак. -Это будет очень эротично!- завопил Вилли.- Можно тогда я тебя трахну? -Ну ты попробуй,- отозвалась я. -Не советую даже пытаться,- расхохотался Киун. -Это еще почему?- заинтересовался Феликс. -Во-первых, у нее есть Дженсик... -Все, пиздец тебе, Киунчик!- расхохотался подо мной Дженс. Я снова ткнула его кулаком. -Не ржи! Лежать спокойно не даешь! -Прости-прости! -Твою мать! Кто это сделал?! Феликс несколько секунд подумал, а потом все-таки признался. -Я хотел подушкой в этого долбоеба попасть... -Попал в долбоебшу похуже!! -В долбоебшу!- пробубнел Киун и расхохотался на всю комнату. В следующий миг подушка полетела уже в него. Бойня закончилась в тот момент, когда кто-то едва не задушил Вилли. Ему всегда доставалось больше, чем другим. Ну, в любой семье есть такой человек. -Будем "Кровавыми Валентинами",- предложил неожиданно Сэт. -Забавно,- удивленно проговорил Дженс.- Сам придумал? -Да нет, фильм недавно смотрел. "Мой кровавый Валентин". -Снимем ремейк "Моя кровавая Джейни"! Энтузиазм Вилли был потушен в тот самый момент, когда я с разбега на него набросилась. Опрокинула? Конечно. Куча-мала? Безусловно. "Кровавый Валентин". Нам подходило.