Шведская семья

Олаф жизнь прожил в спортивном интернате, все силы бросив на покорение вершин спорта. Гормональные всплески и подростковые влюбленности как-то пронеслись мимо. Девушки в биатлоне присутствовали двух типов: спортсменки и фанатки. Рослые мощные биатлонистки, ни в чем не уступавшие мужчинам, воспринимались Олафом не как объект для ухаживания, а, скорее, как друзья и соратники. Рядом с известным биатлонистами также часто крутились поклонницы — фанатки, но они привлекали ещё меньше. Спортсмен понимал, что как только он выпадет из обоймы сборной, так сразу исчезнут и красавицы. Где-то в семнадцать лет, уже заняв прочное место в юниорской сборной и выиграв первые международные медали в эстафете, Олаф, празднуя победу с командой, обнимался с парнями после триумфального финиша. Уже тогда присутствие в личном пространстве сильных мужских тел, пахнущих снежной свежестью и пряным потом, всколыхнула душу и зацепила внутри струну, отождествляющую какую-то запретную сладость, скрутившую в тугой клубок всё внизу живота. И потом еще несколько раз он замечал за собой такие всплески возбуждения, обнимаясь после побед с коллегами по сборной. Изначально ему казалось, что волнение вызывают моменты триумфа, но некоторые симптомы стали повторяться и после тренировок: в раздевалке или в душевой, и Олаф с трудом скрывал от окружающих свой стояк. Он возбуждался от близости спортивного мужского тела. Это открытие надолго выбило Олафа из равновесия. Свое желание мужского тела он принял, но что с этим делать? В семнадцать лет сомнения демонами раздирали в клочки его уверенность. В команде он боялся открыться, опасаясь косых взглядов, перешёптываний за спиной, прямой агрессии. Биатлонный сезон заканчивался, сменяясь быстрой весной, переходящей в короткое северное лето. Зимнюю схему тренировок пересмотрели и скорректировали с учетом летних реалий, так что часть нагрузки припала на велотренажеры и спортивные велосипеды. Молодежную сборную перевели тренироваться со сборной велогонщиков, поселив на базе возле велотрека. И там, в общении с коллегами-велосипедистами, он увидел вблизи теплые отношения в паре двух мужчин, что не скрывали от окружающих свою ориентацию и любовь, услышал обсуждения всех сложностей нетрадиционных отношений и получил ответы на большинство своих вопросов. Здесь же, на базе, он встретил свою первую любовь, принесшую и первую радость секса, и первое разочарование от предательства. Не зная, как отнесутся к его склонности в биатлонной среде, он тщательно скрывал от коллег свою личную жизнь. Однако в конце августа в отпуск домой он поехал с Домиником. Не смог расстаться, пригласил провести две недели в домашней обстановке. И там его чувства подверглись первым атакам гомофоба-отца и, столкнувшись с суровой реальностью, потерпели полный крах. Доминик, темноволосый кареглазый смуглый велогонщик, лет на семь старше Олафа, имел в своих жилах половину страстной итальянской крови от матери-неаполитанки и упорство истинных викингов от отца-шведа. Поэтому у понравившегося ему Олафа не было шансов избежать контакта. Хотя тот не очень и сопротивлялся, скорее уж, открывал для себя новый мир чувств и чувственности. Олафа полностью поглотила эта атмосфера, все лето только и мыслей было, что о Доминике. Они вместе тренировались, отдыхали, проводили страстные ночи, по выходным совершали велопрогулки по живописным местам и устраивали там пикники. На волне эйфории Олаф сильно прибавил в результатах в плане тренировок и к сезону выходил на первые места в сборной. Две недели отпуска обещали быть незабываемы, однако обернулись кошмаром и разбитыми мечтами. Отец, соскучившись по сыну, неожиданно навестил уединенное шале у озера и застал их в довольно пикантной недвусмысленной ситуации. Разразился громкий скандал: отец кричал, брызгал слюной, Олаф спокойно собирал вещи и односложно огрызался на особо жесткие нападки: — Это моя жизнь! Это моя любовь! Скорее от семьи откажусь, чем брошу Доминика! Тогда отец сменил тактику и пригласил на беседу в кабинет Доминика. Разговор, построенный по принципу кнута и пряника, вышел результативный. Опытный бизнесмен, имеющий несколько фабрик спортивных товаров и выступающий спонсором лыжной, биатлонной и сборной по велоспорту, надавил на все рычаги, пригрозив разорвать контракт на рекламу, приносящей всем членам сборной и, в частности, Доминику львиную долю доходов. Напоследок мужчина предложил чек на крупную сумму за немедленное расставание, аргументируя:   — Я ведь отец! Он — единственный мой сын, я не хочу, чтобы он по молодости ломал себе жизнь. Юношеское увлечение пройдет, а репутация останется. Доминик не в первый раз заводил отношения, заканчивающиеся скандальными расставаниями, хотя чаще партнеры все воспринимали с пониманием и сцен не устраивали. И только Олаф отказывался принять реальность, окрыленный первой любовью и ослепленный страстью в свои семнадцать, он не задумывался, что скоро начнется новый биатлонный сезон, и что отпуск Доминика сменится очередной велогонкой, и они вынуждены будут разъехаться… После жесткого разговора Доминик быстро собрал вещи, и, выходя, проронил, отводя глаза: — Прости, малыш. Придется расстаться… Мне ребята не простят срыв спонсорского контракта. Из сборной тут же вышибут… — закончив, парень подхватил сумку и зашагал в сторону шоссе. Ошеломленный Олаф рванул было за ним, но остановился, решив высказать всё, что думает об этой ситуации, отцу и ринулся с юношеским максимализмом в кабинет: — Ты!.. Ты!.. Какое ты имеешь право вмешиваться в мою жизнь?! Это я буду решать: как жить, кого любить! И ты мне не сможешь этого запретить! — Сядь! И слушай сюда. Ты у меня один и наследник всего. Тебе придется жениться и обеспечить нашу фамилию наследником! И я тебе не позволю совершать ошибки, способные сломать жизнь! И если я тебе позволил заниматься спортом, то только временно. Готовься, что тебе скоро придется бросить биатлон и все силы направить на развитие семейного бизнеса. Поигрался и хватит… Раздраженный Олаф фыркнул: — И что ты мне можешь запретить! Я уже взрослый самостоятельный человек, зарабатывающий своим спортом достаточно! — Лишу наследства, разорву контракты со сборной. И ты сам приползешь ко мне, когда тебя из команды выгонят, чтобы спасти финансирование! — Никогда! Уеду из страны, биатлоном можно заниматься и за границей! — Ты несовершеннолетний, без моего разрешения тебя не выпустят. Даже на твои поездки на соревнования тренер подписывает у меня разрешение. Я твой отец и опекун, и я тебе разрешение не подпишу! — Это ненадолго, через год мне исполнится восемнадцать, и ты обо мне не услышишь никогда! Холодный темно-синий взор встретился с не менее твердым голубым, ни один не хотел уступить в этом противостоянии. Несколько минут они яростно мерили друг друга взглядами, каждый мужчина надеялся, что соперник дрогнет. Однако минута шла за минутой, ничего не менялось. И только мысль о том, что надо догнать Доминика и поговорить, дала Олафу силы разорвать контакт и рвануть к двери, на ходу отметив: — Если не перестанешь вмешиваться в мою жизнь — останешься без сына. Я на всю страну отрекусь от тебя и объясню, почему… Как тебе такая реклама? Посмотрим, сколько лыж и велосипедов у тебя после этого купят в нашей толерантной стране! Громко хлопнув дверью, парень, бросив все вещи, налегке, только переобувшись в удобные кроссовки, бросился вдогонку за любимым. До шоссе было около шести километров, и тренированный спортсмен легко пробежал эту дистанцию, увидел сидящего на придорожном камне Доминика, ожидающего попутку до города. — Эй, Дом, — издалека обрадованно воскликнул парень. — Хорошо, что ты меня дождался, поедем в город вместе! — Вместе уже не получится. Мы действительно расстаемся! Ты несовершеннолетний, твой отец может меня легко отправить в тюрьму. Мы с ним заключили договор. Но не это главное: мы бы и так расстались через неделю, две, месяц от силы… Я скоро уезжаю на серию велогонок в Италию, а потом во Францию. Да и у тебя скоро начнётся сезон. Такие летние романы заканчиваются, обычно, к концу лета… — Летний роман… Большие синие глаза смотрели потеряно, боль плескалась, вытесняя все мысли и чувства. Сердце разрывалось от неизведанной до сих пор горечи потери. И, ощущение, что такое близкое счастье, переполнявшее еще утром душу Олафа, уже не вернуть, ввергало парня в безнадежную тоску… Доминик подхватил сумку, сел в остановившуюся темную Вольво и, махнув на прощанье рукой, громко произнес: — Не грусти, малыш! Прощай! — и уже тихо, про себя, добавил: — Так будет лучше, ненавидь меня за это, тебе станет легче… Одинокая слезинка скользнула с уголка глаза этого сильного мужчины, прошедшего через множество отношений, романов и просто единичных свиданий на одну ночь. Но чем-то этот мальчик зацепил его циничную душу и холодное сердце.

***

Олаф в тот же день вернулся на родную биатлонную базу, где с детства привык ощущать себя как дома. Включился в тренировки так, что тренеру пришлось его сдерживать, боясь, чтобы к соревнованиям не перегорел. Но парень, измученный страданьями, что терзали душу, надрывался в физических упражнениях, пытаясь ноющими перетруженными мышцами отвлечься, заглушить эту боль. Первые два месяца, метаясь и сумбурно проводя тренировки, Олаф растерял все позитивные результаты и к началу сезона подходил не в самой лучшей своей форме. Процент попаданий сильно снизился, не удавалось правильно распределить силы на дистанции, вовремя решить, где поднажать, где, сев за спину сопернику, отдохнуть. Он как будто разучился анализировать, отключив эмоции, а вместе с ними и особую интуицию биатлониста, некогда присущую ему и подсказывающую тактику борьбы на лыжне и огневом рубеже. Сколько тренер не ругался, парень как будто ничего не слышал, витая мыслями где-то в своем мире, думая о Доминике, своем летнем наваждении. Этот сезон был решающим в карьере, по его результатам старшие тренеры взрослой сборной уже присматривались к перспективным юниорам, планируя, кого пригласить в команду. И только с возвращением из отпуска друзей-биатлонистов Олаф стал немного отвлекаться от своих страданий. Его раздрай не остался незамеченным, ехидные шуточки и насмешки парней даже слегка выводили из равновесия. Только едкие замечания Ингвара особенно бесили: — Неужели ты влюбился? И кто же покорил сердце нашего чемпиона? Неужели девица тебя отшила? Мазила, как так будешь стрелять — вылетишь из сборной! Кому нужен неудачник?! Обидные слова сделали свое дело дело: переключив свою злость на Ингвара, Олаф взялся всем доказать, что он не неудачник. А особенно ему хотелось одержать победу над Ингваром. Когда же парень убедился, что эмоции мешают спорту, он закрылся от всех переживаний, привел все чувства в равновесие, дав себе слово никогда ни в кого не влюбляться. И пусть ему на это понадобилось два месяца страданий и множество стычек с Ингваром, но к началу первых гонок это уже был совсем другой человек — не восторженно-окрылённый семнадцатилетний юнец, а серьезный, реально смотрящий на жизнь и отношения молодой мужчина. На приезд в гости отца он реагировал холодно и отстранённо, не простив тому вмешательства. От любых разговоров уклонялся и больше ни разу не переступил порог отчего дома. По контракту со спонсорами все ведущие спортсмены сборной принимали участие в съемках, рекламируя различные товары, начиная от одежды и заканчивая лыжной смазкой. Отец Олафа увеличил в несколько раз финансирование, и все биатлонисты участвовали в рекламной компании, получая более чем приличные гонорары. Однако сына это не впечатлило: он молча отрабатывал фотосессию, принимал положенный чек и так же молча отсылал его в офис биатлонной школы, той, где начинал свои первые шаги к вершинам спорта. В таком противостоянии прошло десять лет: с отцом он разорвал всякие контакты, в команде со всеми установил ровные отношения, только Ингвар своими шпильками всколыхивал его устоявшееся болотце спокойствия. Все силы он отдавал биатлону, и только иногда, субботними вечерами, один-два раза в месяц он выезжал в большой город, где, в ночном клубе, скрыв черты лица под капюшоном от случайных взглядов, знакомился с парнями, согласными провести горячую ночь в номере отеля.