Доверие - искусная форма самоубийства.

Некоторые философы считают, что человек рождается лишь с зачатком души. Если она и есть, то, по их мнению, она развивается вместе со своим обладателем, приобретая оттенок, форму и размер в зависимости от многих факторов существования: принятых решений, сложившейся судьбы, поступков, воспитания, людей, встретившихся на жизненном пути и самой смерти. Парня, ловко лавирующего в толпе безликих людей, занимал лишь один вопрос этой теории. Собственно, и не его одного. Наверное, и девять десятых всех когда-либо существовавших на земле людей - тоже. Куда этот особенный, со своим цветом, размером и формой, незримый сгусток денется, когда обладатель решит внезапно отдохнуть от земного дерьма? Избавиться от ненавистного тела, повседневной рутины и прочих обременительных мерзостей людской жизни? Естественно, на эту тему можно написать больше ста страниц диссертации с примерами, теориями, интервью и перечнем предположений, но у Эрена на душе ликовала доля эгоизма и коварности: совсем скоро, хоть и посмертно, он узнает, что же ждет его и всех других за чертой агонии и последнего вздоха.

***

Одежда, до нитки промокшая под проливным дождем, капризно хлюпнула, когда Эрен, грязно матерясь, принялся стаскивать куртку и школьную обувь. Отличный праздник намечается через неделю при такой-то погоде. Во всяком случае, его это мало касается. Ну, очень хотелось в это верить. Еще за месяц до третьего октября весь город загудел патриотизмом, - в каждом доме уже шился костюм и придумывалась сценка, в надежде выиграть осточертевший и скучный фестиваль, из года в год проводившийся в честь великого праздника Объединения Германии. Сам Эрен считал, что праздник это сомнительный, повод для радости - тоже, что уж говорить об усилиях и энтузиазме. Поэтому, когда в школе бесконечно набирали хористов, художников, музыкантов, артистов, просто отличников и ораторов для бесчисленных мероприятий по всему городу, Джагер скромно отсиживался на последней парте, надеясь, что его лишат чести оказаться посреди толпы людей, радующихся тому, что им разрешили почувствовать себя счастливыми. Чертова радость. Радость из ниоткуда. Удушающее чужое счастье. Зеленоглазый ненавидел подобные дни именно из-за гнетущей атмосферы всеобщего веселья, задора и выдуманного повода для улыбки, которую разделить он был не в силах. - Эрен? Ты так рано? Все в порядке? – из кухни оглушительным эхо раздался мужской голос, заставивший парня вздрогнуть и на миг растеряться. Не то, чтобы он не ожидал, что отец будет дома, - этот голос, неприятный, царапающий, как гвоздь по стеклу, из раза в раз будил в мальчишке воспоминания. Воспоминания не о милом походе в зоопарк на день рождения или первой поездке на велосипеде, когда отец, как это всегда показывают в рекламах, держит сына за локоть и смеется от глупой и бессмысленной детской шутки. Воспоминания о дне, когда растрепанный мальчишка научился хранить тайны. - Да, пап. Все хорошо, – пока ему приходится хранить этот секрет, Эрен всегда будет отвечать, что у него все в порядке. В среднем, человек может врать в день до двух тысяч раз. Вот и он солжет сейчас. Нет смысла отвечать правду, когда у тебя есть справка о больном сердце, и идти домой ты можешь в любой момент. В любой неприятный момент. Парень нисколько не колебался в выборе своего пути: верхний этаж, цитадель одиночества и собственный мир, или разговор с отцом, невкусный обед и шутки о передаче, которая так ему по нраву. Всего год назад парень скептически относился к мыслям-рассуждениям в фильмах и книгах о том, что собственная комната может стать миром. Оказывается, правда, может. И понимаешь ты это в тот момент, когда в самом красивом музее не видишь той прелести и очарования, которыми, скорее всего, только для твоих глаз, полнится с виду обычная комната. Но когда ты окунаешься в одиночество и порой под музыку, которой не слышишь, молча лежишь всего лишь в каких-то одиннадцати квадратных метрах, понимаешь, что потолок, который по крупинкам должен бы уже рассыпаться, от бессмысленно устремленного в него взгляда, дает ответов больше, чем любая существующая в мире книга. И что в попытке захламить пространство ненужными мелочами, ты, словно перенося свою душу на реальность, рвешься украсить пустоту плакатами, фигурками, стендами и черт знает чем еще. Все равно что пытаешься придать своей жизни смысл. Сериалом, фильмом, мечтой о встрече с любой группой или написанием мирового бестселлера в будущем. Ты просто пытаешься надеяться или ждешь чего-то. Чего-то чудесного, невообразимо изменившего русло твоей жизни, а потом устаешь. Устаешь от ожидания и становишься пустым. - Пустым… - вслух проговорил Эрен, закрывая за собой дверь. Впрочем, это особо и не требовалось. Отец никогда не поднимался в его комнату. И это было одним из плюсов этого маленького пространства. Парень на ходу начал раздеваться, скидывая отвратительно прилипающий к телу пиджак и принимаясь за рубашку. Как же он ненавидел именно эту рубашку… в ней он жутко походил на своего мучителя. Маленького, равнодушного мучителя. Знаете, Эрен был бы рад, если бы Леви был «мучителем» в общем смысле слова. Задирой там, отнимающим деньги на завтрак, или что-то в этом роде, но мучил он не самого Эрена, а даже сейчас болезненно забившееся сердце. Может, в рубашке он и походил на Ривая, но вот во внешности у него не было ничего, что требовалось. Ну, что требовалось самому Аккерману. Ни двух метров роста, ни широких плеч, ни голубых глаз вкупе с наглым и самоуверенным лицом. Эрен не был похож на Ирвина. Ирвина, который ни на шаг не отходит от Леви. Нет, вряд ли они встречаются или еще что, но Смит, словно пес сторожит своего друга, отчего Эрен захлебывался в немой ревности. Странно, наверное, любить на расстоянии. Их общение ограничивалось редкими кивками друг другу в знак приветствия, не более. На протяжении… года? Двух? Пхах, помнит ли Леви о его существовании? В детстве, когда разница в возрасте не имела значения, они часто бывали вместе, пока он с семьей не переехал. Порой даже Микаса, всегда хладно воспринимавшая двоюродного брата, вспоминала детство, злясь на одни и те же моменты, – упрекая Леви в том, что он их бросил, стоило ему пойти в школу. А вот Эрен не упрекал. И не винил. Он понимал, что ничто не может существовать без подпитки, и общение - тоже. Два года, в принципе, небольшая разница, но сейчас, когда Леви был выпускником, а сам Эрен с вышеупомянутой Микасой и Армином только-только начинали готовиться к экзаменам, та самая разница ощущалась. Тяжело вздохнув, в итоге, упав на кровать в не менее мокрых, как и вся остальная одежда, штанах, Джагер устремил задумчивый взгляд в потолок. Так странно. У него есть всего… быстрый взгляд на часы, и парень узнал, что жить ему осталось всего двадцать три часа. Двадцать три. А он даже подумать сосредоточенно о чем-то не мог… Наверное, это правильно. Эрен то с улыбкой, то с грустью понимал, что не сможет оставить красивую предсмертную записку. Для парня значение «красивая» отличалась от «пафосная». Второй вариант часто демонстрируют в фильмах, книгах и заголовках газет. Всякие там «Надеюсь, вы меня простите, не вините никого», «Жизнь полна дерьма, я устал» и еще множество шаблонных фраз, которые в итоге воспримутся совсем не так, как ты этого ожидал. Впрочем, наверное, тебе будет все равно. Вот именно, наверное. Что же ждет Эрена через двадцать три часа и шесть минут? Самое страшное, наверное, это реинкарнация. Убегая от одного, по кругу начинаешь заново. Тогда понятно, почему люди в наше время такие злые и усталые почти что с рождения. Нет, правда, если бы в течение двух тысяч лет ты каждый раз оказывался там же, откуда начинал, не грех уже и разозлиться. Наверное, трудно объяснить кому-то, что же за проблемы такие у тебя в шестнадцать лет, что ты готов покончить с собой. Нет, не готов. Хочешь покончить с собой. Начнутся разговоры об инвалидах, более несчастных людях без жилья, денег, и просто безвыходных ситуациях, а у тебя «вся жизнь впереди, борись, это все возрастные глупости». Как иронично, но… только в таком затхлом мире, как этот, люди, пытающиеся тебя поддержать, в пример приводят отвратительные материальные ситуации. Нет, Эрен не собирался покончить с собой из-за голода, рваных джинсов, отсутствия денег на новый телефон или чего-то подобного. Нет, нет и еще раз нет. Некоторые философы считают, что человек рождается лишь с зачатком души. Свою душу зеленоглазый терпеть больше не в силах. Слишком тяжел эмоциональный багаж, груз воспоминаний и пелена мыслей, чтобы пытаться бороться ради блеклой дальнейшей жизни. Работы, кредитов и вечной депрессии. Единственное, что стопорило решение ежившегося от холода щуплого юношу, это… завтрашний день. Он будет тяжелее, чем недели, когда Джагер принимал решение о том, что сейчас крутилось в голове. Тяжелее, чем поиск пистолета, спокойно лежавшего сейчас в тумбочке. Правда, тяжелее. Он не собирался картинно и загадочно всем говорить «прости», или что-то в этом духе, просто… хотел вобрать в себя то, что он сам осознанно потеряет. И даже… Леви. К нему он тоже завтра подойдет. В груди вновь неприятно кольнуло, когда в голове с полки «забыть», поднялась пыль болезненных и стыдливых воспоминаний. В любом случае, повод для радости был: можно забить на чертову химию, по которой завтра проверочная.