RePlay

До Кенсу любил лишь две вещи: свой телефон, который хранил в себе достаточное количество самой разнообразной информации, пригодной для использования, и дрочку. Долгую, превосходную дрочку, помогающую сбросить неуместное возбуждение при взгляде на подтянутую задницу старосты, заключенную в темно-синие классические брюки. Или черные. Или светло-серые. До Кенсу был не особо важен цвет мешающего куска ткани, он восхищался человеком, из-за которого в скором времени сотрет ладонь в кровь, не только видом сзади, а всем телом, характером и невероятно светлой душой. Чжан Исин, в представлении Кенсу, - ангел. Его карие глаза всегда искрились по-детски невинными огоньками, обволакивая спокойствием, теплом и добротой, он был их сосредоточением, источником без конца и края. Мягкий голос, настолько приятный и по-особенному желанный, что Кенсу был готов таскаться за Исином хвостиком, лишь бы иметь возможность чаще слышать его, запоминать, дабы воспроизводить вечером в собственной голове, во время принятия душа. Кенсу чувствовал себя чертовым извращенцем. Его вовсе не смущала влюбленность на грани поклонения по отношению к парню, До Кенсу на хую вертел вековые нормы мира, он просто нуждался в тонких, созданных для скрипки пальцах, чертовски сексуальной ямочке на гладкой щеке, в выступающих ключицах, хрупких, как и их владелец. Чжан Исин пах карамелью. Кенсу ломало от одного лишь желания прикоснуться к чернильным волосам, проверить, действительно ли они такие мягкие, какими кажутся, наполнить свои легкие сладким запахом до краев, а затем провести носом по тонкой шее, прикусить кожу, почувствовать языком скачущий пульс. До Кенсу не просто извращенец – он извращенец со стажем, косящий под приличного ученика. Признаться, это даже забавляло. Кенсу смотрел на Исина, Кенсу преследовал Исина, Кенсу дрочил на Исина каждые три пары. И все эти действия были незаметны, ровно, как и их исполнитель. Кенсу восхвалял сам себя. Кенсу молодец. Дверь, ведущая в туалет, громко хлопнула, выводя Кенсу из мыслей. Он поспешно выбросил истлевшую наполовину сигарету в распахнутое окно, не заботясь об устранении едкого дыма, и бесшумно подобрал под себя ноги. Главное – переждать. Дальнюю кабинку никто и никогда не занимал, кроме самого Кенсу, потому что от форточки ужасно сквозило, а мужской туалет оприходовал весь поток, как место сбора курящих людей. У него нет проблем. Умиротворенность и гармония. И настойчивый запах карамели, растворяющийся в горьком никотине. Кенсу тихо, но резко поднялся на ноги, балансируя на маленькой крышке унитаза. Телефон сам по себе материализовался в ладони, переключаясь на режим съемки видео. Крайне аккуратно Кенсу поднял руку, направляя камеру внутрь соседней кабинки, где секунду назад громыхнула дверь и скрипнула щеколда. До Кенсу был готов поспорить на свои яйца, что в прошлой жизни он, без преувеличения, спас галактику, потому что воплощение всех его многочисленных фантазий сидело за тонкой перегородкой, откинувшись на толчок. И расстегивало свои штаны явно не с целью вывести из организма продукты жизнедеятельности. Мысленно Кенсу уже громко верещал, как гребаная фанаточка, текущая лишь при упоминании её идола, и заливал своей слюной пол туалетной комнаты. Через камеру обзор был не слишком хорош, но Кенсу довольствовался и этим. Исин слишком спешил. Его действия были резкими и неуклюжими, пальцы соскальзывали с пряжки ремня, путались в ткани белоснежной рубашки, её пуговицы он расстегнул лишь наполовину. Кенсу жадно впитывал все изгибы его тела, откладывая прекрасные секунды в самые потаенные уголки своей памяти. Он не ожидал, что староста не просто худенький, жилистый парень, а вполне сформировавшийся мужчина с великолепным телом, которое совсем по-другому смотрелось в одежде. Язык неосознанно скользнул по губам, когда глаза опустились с подтянутого живота ниже, следуя по блядской дорожке, к, пресвятые угодники, черным боксерам, максимально облегающим внушительный стояк. Если Кенсу находится во сне, первым делом после пробуждения он вынесет себе мозги. Но если он самолично не остановит всё это, то позорное семяизвержение в трусы ему обеспечено. А Кенсу брезглив в некоторых вопросах. Его брезгливость настолько велика, что перевешивает болезненное возбуждение от вызывающих действий старосты. - Так-так-так, - Кенсу запрыгнул на сливной бочок, стараясь действовать как можно аккуратнее, чтобы не сломать себе шею, а заодно и собственность университета. Он опустил подбородок на сложенные на перегородке руки и довольно сощурился. Чжан Исин воплощал собой панику в чистом виде, а Кенсу чертовски обожал эту эмоцию. Расширенные зрачки, неестественная бледность, подрагивающие руки, сжимающие возбужденную плоть у самого основания, учащенное дыхание, которое было похоже на звук лопающегося стекла, - всё это объединял Исин. Сегодня ночью уснуть не получится. – Как вам не стыдно, староста? Это ведь общественное место. И вы позволяете себе заниматься здесь подобными непотребствами? Кенсу тихо хихикнул, наблюдая за сменой эмоций на лице Исина. Ситуация в целом нелепа, она раззадоривала Кенсу, открывая безграничную свободу действий в сторону растерянного старосты, что пытался скрыть обнаженные участки тела. Он очарователен. До хотелось еще сильнее перегнуться через хлипкую стенку и потрогать наливающиеся ярким румянцем щеки. Скоро это станет личным фетишем До Кенсу. - Не надо, - он жестом прервал старосту, открывшего рот для предсказуемой, мало вменяемой речи о том, что «подобного больше не повторится» и «не мог бы ты…». Не мог. Однозначно нет. – Мне не интересно слушать ваше блеянье, староста, не падайте еще больше в моих глазах. – Злить Исина интересно. До чувствовал себя врачом-биологом, который изучает реакцию морских свинок на какой-либо препарат, а потом безжалостно потрошит их, записывая изменения организма в специальную книжечку. – Эта миленькая видеозапись окажется в Интернете в течение трех часов… Исин был похож на оживший труп. Забавно. - …если вы не согласитесь заключить со мной сделку. Нереальный звук захлопнувшейся ловушки оцарапал уши Кенсу. Сеульский Национальный Университет Искусств – сосредоточие самых талантливых людей Кореи. Любой, кто хотел связать свою жизнь с музыкой, танцами, живописью, актерской игрой, старался туда попасть, даже если приходилось перегрызать глотки собственным друзьям. Бен Бэкхен существовал за счёт соперничества. Желание превзойти остальных кислотой растекалось по кровеносной системе, маленьким комочком сворачивалось где-то на задворках сознания во время затишья, впадая в анабиоз, но взрываясь подобно вулкану при появлении стоящего противника. Он был лучшим из лучших, его объем знаний превышал любой другой, ему доставляло удовольствие возвышаться над остальными не с помощью физической силы, а умственного достатка. Но рано или поздно это приедалось, и Бэкхен давал намеренную слабину. Его забавляло, когда его недалекие одногруппники пытались оспорить первенство, жалко пародируя способность Бэкхена к лидерству, напрягая свои прямые, как спицы, извилины и пытаясь запомнить хотя бы на толику больше, чем он. И когда надоедливые жучки практически достигали своей цели, Бэкхен дарил им сокрушительное поражение и милую улыбку. Он не был идеалом, Бэкхен трезво оценивал происходящее и мог смело сказать, что он – наглая, изворотливая стерва, коей унижение других заменят сердцебиение. Вместо любовных посланий он получал неслабые пощечины, вместо томных вздохов в спину слышалось змеиное шипение завистников, вместо друзей его мягко обнимала тишина собственной комнаты и булькали пестрые гуппи в аквариуме. На него никто не старался быть похожим, потому что люди верят в хорошее, а Бэкхен раз за разом напоминал им, что пора бы избавиться от розовых очков и узреть мир реальным, адекватным взглядом. А еще он ненавидел работать в паре и вторники, поэтому, когда ему задали совместный проект с одногруппником, прилетевшим из Китая, Бэкхен испытал непреодолимое желание вылить на новый автомобиль профессора Чона банку люминесцентной краски. - Мы собираемся сохранить девственную тишину за последующие два часа работы, или ты отправишь эту лупоглазую крысу погулять, а сам найдешь подходящий учебник? – Бэкхен с вызовом ответил на угрожающий взгляд маленького, хмурого гоблина, чьи руки дернулись в сторону его горла, а рот искривился в презрительной ухмылке. – Помимо уроков в мои вечерние планы входила еще парочка дел, так что, будь любезен, поторопись проводить До Кенсу из библиотеки, Лухан. Бэкхен резко поднялся с мягкого кресла, хрустя шейными позвонками. История музыки – наискучнейший предмет, лекции профессора Чона были сухие и непривлекательные, как его лицо, информация из его монотонной речи рассеивалась одновременно с концом предложения, так что Бэкхен был готов снять скальп с собственного черепа четыре раза за неделю – ровно столько пар назначили первокурсникам. И им задали охренительно огромный доклад по музыке древних народов на завтра. Ему и Лухану. Милому, тихому мальчику Лухану, похожему на святой одуванчик. Какая прелесть, Бэкхен готов блевать от невинности, окружающей напарника. Напарник. Отвратительное слово. Музыкальный отдел располагался в самом конце библиотеки, спрятанный настолько сильно, что ранее не бывавшие здесь могли запросто его не обнаружить. Стеллажи с книгами походили на огромный лабиринт, отчего сердце Бэкхена сжималось от непонятной смеси предвкушения и легкой боязни, она колола язык и сушила губы, спускаясь холодными колючками по лопаткам. Он был голоден. Желудок недовольно забурчал, и Бэкхен обнял свой живот руками, тихо хихикая. Ему требовалось скорее избавиться от мальчика-цветочка и отправиться в ресторан быстрого питания за углом, где каждый вечер он позволял своему кошельку обеднеть ровно на одну порцию рамена и чашку молочного улуна. Бэкхен не любил вторники. Он уже говорил это? Видимо, вселенной нужно повторять дважды, иначе как еще можно объяснить высоченного фрика, трахающего капитана женской университетской сборной по волейболу, прямиком под полкой с нужной Бэку книгой? Вроде подобную поебень называют кармой. Бэкхену не хотелось разбираться в этой ситуации, влиять на неё или осуждать два тела перед собой за такие аморальные действия посреди колыбели разума. Ему просто нужна ебаная книга по ебаной музыке. И всё. Фрик повернул голову в его сторону, скользя затуманенным от возбуждения взглядом по абсолютно спокойному лицу Бэкхена. Красные волосы в свете ламп пылали огнем, по виску катилась капля пота, выступающие ключицы открывал непозволительно огромный ворот черной футболки. Бэкхен видел этого парня в кампусе когда-то, его оттопыренные уши он запомнил с первого раза, но если при первой встрече он был внешним раздражителем, хохотавшим на всё помещение низким басом, то сейчас черные глаза приморозили ноги Бэкхена к полу и перевернули внутренности. Всего секунду, одну гребаную секунду, Бэкхеном овладел непонятный страх, он дал слабину, еле заметно отступив назад, но следом сделал размашистый шаг вперед, ответно приподнимая брови в немом вопросе. Гигант усмехнулся. Его руки с выступающими венами закрывали девушке рот, заглушая громкие крики, когда сам он лишь часто и глубоко дышал. Бэкхен проследил за дернувшимся кадыком. Он видел всё. Красивую девушку с задранной на спину юбкой, что как последнюю шлюху вколачивали в деревянные полки, её расстегнутую блузку, разведенные в стороны стройные ноги и член парня, имени которого он не помнил. По внутренней стороне бедер девушки стекала её собственная смазка настолько бурно, что Бэкхен сравнил девчонку с текущей сукой. Он почувствовал отвращение. - Не смотри на меня, - огрызнулся Бэкхен в глаза фрика, преодолев разделяющее их расстояние и потянувшись за нужной книгой. – Ты выглядишь мерзко. - Какая жалость, - пыльный том выдернули из руки, кинув ненужную вещицу за спину, и схватили за горло, притягивая к горячему телу. Бубль Гум. Бэкхен бы расхохотался, как припадочный, если бы высоченная шпала не проталкивала свой язык в его глотку, стискивая горло широкой ладонью. Он ожидал чего угодно: привкус табака, алкоголя, колы или какой-нибудь еды из близлежащего кафе, но никак не приторную сладость жвачки для детей. Бен Бэкхену нечем дышать. Воздух забирает тот самый парень, что толкается в дрожащее тело приятной на вид девчонки, одновременно кусая его губы до крови, сплетая свой язык с языком Бэкхена. Эй, колыбель разума, тебе пора соснуть большой такой хуй, поздравляю. У Бэкхена недостаток витаминов группы В. Он чувствует, как его мозг распадается на атомы под воздействием горячего, незабываемого, крышесносного поцелуя парня с красными волосами, он чувствует его стон в свой собственный рот, единственный стон за все то время, что он находится здесь, он чувствует на своей ладони инородную жидкость. Жидкость. Что? Бэкхен взвизгивает слишком уж по-девчачьи, отпрыгивая в сторону. - Ты выглядишь как растерянная девочка, - иронично бросает фрик, застегивая свою ширинку. – Нужно учиться быть менее соблазнительным. Удачи. У Бэкхена в голове бьется одна-единственная мысль: его сейчас жестоко наебали. Он неверяще смотрит на брошенный фриком платок, а следом на свою руку. Маленькую, словно кукольную ручку, заляпанную в густой, горячей сперме. Этот чертов мудак дрочил себе его ладонью, он перестал трахать стонущую шлюшку, чтобы удовлетворить себя ладонью Бэкхена. Голова взрывается от тяжелого запаха секса и жвачки, он чувствует, как запах оседает в его легких толстым слоем. Бэкхена не просто использовали, его унизили. Опустили до уровня микроба. - Пак Чанёль, - перед глазами вспыхивают разноцветные точки, как только Бэкхен вспоминает имя парня с громким, надоедливым басом и оттопыренными ушами. – Я тебя уничтожу.