Эпилог. Разольется по Неве кровавый закат
12 апреля 2017 г. в 13:05
Российская Империя, Санкт-Петербург, год 1883, май, 15.
В ночь с 12 на 13 апреля 1865 года сменился наследник российского престола. Судьба великой Империи переломилась, отведенные ей десятилетия начали обратный отсчет.
28 мая 1865 года на погребении Его Императорского Высочества Великого Князя Николая Александровича в Петропавловском Соборе был лишь один человек, не проронивший ни единой слезы: зеленоглазая душа рыдала, но на ставшем маской бледном лице не отражалось ни единой эмоции. Время не было в силах излечить, но от него оставались считанные песчинки в стеклянных часах.
Для кого-то чуть больше, для кого-то чуть меньше, но с одним исходом.
Император забыл о бесчисленных фаворитках, чего так хотел цесаревич, но вместо того нашел покой в новой семье, которой стала юная смолянка Екатерина Михайловна Долгорукова, подарившая ему четверых детей, из которых лишь один умер, не прожив и года. Это стало последней каплей для Великих князей, чьи отношения с отцом окончательно охладели – семья раскололась надвое, и народ, что ранее святил образ государя, не нашел в себе понимания для прощения этого греха. Особенно монаршего намерения венчать на престол дворянку, уже ставшую морганатической супругой царя до того, как пройдет протокольный траур по почившей Императрице. В первый день весны 1881 года, два взрыва, прогремевших на набережной Екатерининского канала, завершили его земную жизнь спустя час. В числе руководителей тех, кто задумывал покушение, присутствовала Софья Перовская, младшая кузина несостоявшегося жениха Ирины Голицыной. Катерина не имела сомнений – это сбылись желания князя Остроженского.
Императрица со дня смерти сына траур не сняла – для и без того с трудом держащей голову гордо женщины, чей крест был непомерно тяжел, это стало последним ударом, от которого ей уже не оправиться. Даже то, что супруг вскоре и вовсе прекратил с ней встречи, казалось, не оставило на ней уже никакого следа – все затмило другое горе, боль от которого не становилась слабее, сколько бы времени ни проходило. Год, два, пять, десять, а она так и оставалась изломанной, заключенной в каменные стены своего траура, безжизненной женщиной. Визиты в Италию и Крым едва ли что-то давали её здоровью – даже если признаки чахотки ослабевали, желанию жить уже не было суждено вернуться: она тихо угасала. Словно по привычке присутствовала изредка на совещаниях с министрами, холодно радовалась рождению внуков (особенно первенца цесаревны, Николая, который никак не мог заменить её Никсы, сколько бы ни говорили, что назван он в его честь; он был совсем на него не похож).
Последний год для нее стал особенно тяжел, и отнюдь не из-за топота детских ног над её покоями в Зимнем Дворце и лица той, что ожидала её смерти, чтобы примерить на себя императорскую корону – Мария Александровна едва ли вообще думала об этой девочке. Но участившиеся покушения на жизнь венценосного супруга, которого она продолжала искренне и верно любить, пусть уже не так горячо, как в годы своей юности, убили все то, что еще теплилось в ней. Когда в начале зимы взорвался свитский поезд, все силы и стремления к жизни истлели. Разбитая, отчаявшаяся, она не вставала с постели и совсем распустила свой Двор, от которого осталась лишь горстка самых преданных ей фрейлин, сопровождавших государыню в последний её визит в Канны той же зимой. На её исходе же здоровье Марии Александровны ослабло настолько, что новый террористический акт, свершившийся в самом сердце Империи, в Зимнем Дворце, прошел для нее незамеченным. Как и последующий отъезд Императора с новой семьей в Царское по весне.
Традиции не нарушались. Дыхание больной и оставленной всеми Императрицы затихало день ото дня. И даже визиты сыновей и дочери, поддерживающих мать и осуждающих отца, уже не могли ничего исправить.
В седьмом часу утра 22 мая 1880 года завершились земные страдания для Марии Александровны, почившей со светлой улыбкой на уставшем лице и с письмом, полным благодарности и любви к супругу, в тонких, бледных руках. Смерть такая же тихая, как и жизнь её. В тот момент рядом не было никого, и Катерина еще долго станет вымаливать прощение у Творца, что лишь на час отошла, измученная парой бессонных ночей при государыне. Императрица будет погребена 28 мая, ровно в тот же день, что и её горячо любимый сын, в Петропавловском Соборе. Даже их могилы окажутся рядом – белое мраморное надгробие несостоявшегося Императора и саркофаг из розового орлеца Императрицы.
Великий князь Александр Александрович был вынужден воспринять от почившего брата все – и престол, и невесту. Он не желал ни того, ни другого, к его новой роли с недоверием относились даже собственные родители (с отцом они имели совершенно разные взгляды на правление, мать слишком любила старшего сына и никого не видела больше на престоле), и ему самому претила корона и брак по династическим соображениям. Он желал связать судьбу с Марией Мещерской, и в противовес покойному брату даже нашел в себе смелость и дерзость объявить отцу, что готов передать титул цесаревича следующему по старшинству, чтобы только венчаться с «неподобающей ему по статусу барышней». Увы, когда церковный хор запел «Осанну», в его широкой ладони лежала миниатюрная ручка датской принцессы – потому что так хотел Никса.
Несостоявшаяся невеста, юная принцесса Ольденбургская на пороге двадцатилетия скончалась в Австрии, прожив чуть больше года со дня смерти цесаревича – перенесенная корь, усугубившаяся чахоткой, возможно, не сказались бы её здоровье так сильно, если бы то печальное известие не надломило эту тонкую белую розу. Совсем еще неокрепшую и впервые так сильно полюбившую. До последнего мига она сжимала в своих худощавых, почти прозрачных пальцах кольцо с бирюзой, которым её одарил Николай в день объяснения о предстоящем обручении. Завещанное влюбленному в нее графу Шереметеву.
Другая – невеста, но не жена – переживала трагедию по-своему: горе её было ничуть не меньше, но в ней было велико желание жить и еще надеяться на счастье. И этому желанию оказалось суждено сбыться, обретя форму бриллиантовой императорской малой короны, что возложил на её голову уже другой супруг: возможно, единственный, кому бы она могла доверить сердце, что билось едва-едва. Возможно, единственный, кто сумел хоть немного, но дать ей успокоение и сил – она переживет и его, и детей, и внуков, стойко вынеся все, что вложил в её тяжелый крест Создатель.
Третья – ни невеста, ни жена, ни фаворитка – не спасена даже браком, в котором не родились дети: жизнь в ней теплилась лишь до мига, когда закрылись глаза её благодетельницы. И в день её погребения, спустя шесть суток после смерти, голову повенчает монашеский клобук. Имя Екатерины Алексеевны Голицыной рассыпется в прах – все мирское уйдет в тень, хотя до последнего вздоха она будет помнить то, что стало причиной перелома её казалось бы решенной судьбы. И наблюдая за коронацией нового Императора в Успенском Соборе, против своей воли воскресит перед глазами образ того, кто так оным и не стал. И не сумеет сдержать слез.
Присягнувшая однажды на верность своей благодетельнице, она оставалась при Императрице до самого конца. Поклявшаяся пред иконами в верности цесаревичу – не разделила ложа с супругом и не подарила ему детей, не сумев отпустить от себя вину. Не претендовавшая ни на что – довольствовалась лишь возможностью ежедневно молиться в дворцовой церкви за упокой души, а летом, в Царском Селе, подолгу сидеть у бронзового бюста, воздвигнутого на месте их прощания.
И в день, когда Россия приветствовала нового Императора с супругой, тихо отошла в мир иной, с легким сердцем и успокоившейся душой.
Примечания:
У каждого автора есть «труд его жизни». Для меня эти маркировки слишком громкие – я не считаю себя значимым автором, да и чего-то особенно глобального в данной истории нет, но это действительно в некотором роде апогей девятилетнего графоманства. Работа, ради которой я целенаправленно несколько раз смоталась в Питер. Работа, в которой сотни бессонных ночей и каша в голове от избытка изученных материалов. Работа, которую я порывалась написать еще семь лет назад, но сочла себя готовой только сейчас. Работа, которая должна была родиться.
«Небом» я ставлю точку в своей деятельности как автора – на данный момент я опустошена более чем полностью, а выдавливать из себя какие-то идеи и фразы через силу считаю неуважением к читателю. И просто неокупаемой формой мазохизма.
Переводы будут продолжены, Mayday пишется ради релакса, в заморозку не скину. Но новых проектов в ближайшее время не будет точно, а как надолго растянется этот срок – не имею ни малейшего понятия.
Благодарю всех, кто столько лет поддерживал меня, пусть и часть этих людей – на других порталах. Я все помню и ценю каждое слово в свой адрес.
П.С. Вопрос к тем, кто умудрялся перейти на эту работу по запросу «Николай II» не один десяток раз – каааааак?