***
Когда за окнами сгустились сумерки, в поместье стало тише обычного: почти все слуги покинули усадьбу, получив от хозяев расчет, а те, что остались, решились сопровождать господ в Карлсруэ. Как ни увещевала их Марта Петровна, но ни Глафира, прислуживающая Голицыным уже половину века, ни Дарина, выросшая с барскими детьми, ни Гришка, питающий к последней нежные чувства, не согласились уйти. Помимо них осталась лишь Настасья, сейчас обряженная в платье Катерины: девица страшилась даже заговорить с кем-либо из господ, чувствуя себя так, словно при всём честном народе объявила, будто является их законной дочерью. Сидя рядом с Ольгой, она крутила в пальцах сложенный веер, порой забывая даже делать полноценные вдохи и выдохи. Молчание, коим была наполнена гостиная, собравшая всех домочадцев, тяжелым грузом ложилось на плечи. Потому, когда распахнулись дверные створки, все, кто находился здесь, вздрогнули, оборачиваясь к гостю: вопреки ожиданиям им оказался не жандарм Третьего Отделения, а всего лишь молодой граф Шувалов, которому утром доставили письмо от невесты. Он успел только поприветствовать хозяев имения согласно этикету, как все внимание на себя отвлекла причина его визита. — Дмитрий! — вскочившая на ноги Катерина бросилась к жениху, порывисто его обнимая, пока тот пытался взять в толк причины ее странного наряда и прически: княжна еще никогда не представала перед ним в столь простом платье и с косой. — Кати, что стряслось? — Дмитрий Константинович, может хоть Вам удастся образумить Катерину, — не удержалась от того, чтобы посетовать на очередную авантюру дочери Марта Петровна: княгиня всерьез уповала на молодого графа, поскольку более никого Катерина слушать бы не стала. — Маменька, прошу Вас! — отмахнулась от нее княжна, тут же возвращая все свое внимание жениху: сжимая его пальцы в своих ладонях, она с надеждой заглянула Дмитрию в глаза. — Мне нужна твоя помощь. Рассказ был настолько коротким и спутанным, что молодой граф Шувалов смог понять лишь то, что князь Алексей Петрович сейчас находится в Петропавловской крепости, а его семья приказом государя отправляется за пределы Российской Империи, и ни с одним из этих монарших решений его невеста смириться не желает. Сказать по правде, он и сам не был рад предстоящей разлуке, но идея Катерины с тайным ее пребыванием в Семёновском всё же вызвала с его стороны пусть и не активный, но протест: если об этом прознает Император, ничем хорошим такое своеволие для княжны не обернется. Только в зеленых глазах было столько мольбы, что Дмитрий, не желающий спорить с Катериной, сумел лишь единожды воспротивиться, уже после первой же попытки уговора сдавшись. То, что она идет вопреки всем правилам этикета, не дозволявшим незамужней девице проживать в не отеческом доме, ничуть не волновало ее. Крепко обнимая маменьку, целуя сестер и принимая из рук брата маленькую икону, княжна не удержалась от слез: мысль об их расставании, пусть и хотелось верить, что недолгом, разрывала на части ее сердце. Повязывая на голове платок, она пыталась подбодрить Настасью, еще сильнее сжавшуюся от осознания неотвратимости исполнения ее роли: сейчас барышня исчезнет за высокими дверями, изукрашенными позолоченной резьбой, и вскоре прибудут жандармы, коих надлежит обмануть. И ежели что пойдет не так, не сдобровать и ей, и господам. Оборачиваясь в последний раз, чтобы отпечатать в своей памяти родные лица, Катерина невольно задержала дыхание, словно перед погружением в воду, и, подала руку Дмитрию, следуя за ним прочь из гостиной. За спиной оставалось родовое поместье, а в домашней церкви теплилась свеча у иконы Николая Чудотворца, и казалось, будто святой одобрительно улыбается принятому княжной решению.***
Российская Империя, Семёновское, год 1863, октябрь, 1. У ворот графского имения крытая повозка остановилась спустя пару томительных часов, за которые Катерина ничуть не расслабилась. Напротив, тревожные мысли в ее голове множились без конца, и потому не сразу княжна смогла осознать, что поданную женихом руку следует принять, пока с его стороны не последовало неоправданное беспокойство. Неизвестный княжне слуга занялся извлечением саквояжей, и увлекаемая Дмитрием вперед по аллее Катерина попыталась хоть на миг позабыть о способах проникновения в камеру к папеньке: она отчаянно желала с ним увидеться и поговорить. На контрасте с тишиной, встретившей ее по прибытии в Карабиху, жизнь, коей было наполнено поместье Шуваловых, показалась княжне чересчур кипучей. С кухни доносились ароматы пирогов, явно готовых податься к вечернему чаепитию, из-за дверей, ведущих в гостиную, лились звуки клавикордов: наверняка Елена вновь разучивала переписанные у кого-то ноты. Дмитрий предложил невесте отужинать с ним, поскольку с этими сборами у нее наверняка и маковой росинки во рту не было, но сославшаяся на усталость Катерина попросила сопроводить ее до гостевой спальни и предоставить возможность отдохнуть с дороги. Этикет от нее боле никаких действий сегодня не требовал: Елизавета Христофоровна все еще пребывала в Таганроге, а Константин Павлович пока не вернулся из Петербурга, куда утром уехал с докладом. Елена же простит подруге, что оная не заглянула в гостиную и не поздоровалась с ней. Единственное, о чем запамятовала уставшая княжна — инициативность младшей графини Шуваловой: прознав про то, что Катерина в поместье, она не преминула навестить гостью, хоть и Дмитрий просил сестру отложить все разговоры на утро. — Кому возносить хвалу за твой ранний визит? — начисто игнорируя тот факт, что подруга уже устроилась в постели и отнюдь не ради чтения книги, Елена улыбнулась и притворила дверь. — С Алексея Михайловича сняли обвинения? — Увы, — отрицательный кивок подкрепил короткий ответ, — государь велел нам покинуть Россию. — Когда? — Сегодня. Я сбежала. — Что ты задумала? — сей вопрос, казалось, Катерина за прошедший день услышала бесчисленное количество раз. И несмотря на то — ответ дать не могла. — Мне бы очень хотелось в красках расписать тебе старательно составленный план действий, но я совершенно запуталась, Эллен, — растерянно покачала головой княжна, рассматривая икону, полученную от брата на прощанье. — Ты не государственная преступница, но ежели Император узнает, что его приказа ослушались... — Я уповаю на его милость и защиту цесаревича: мне нужна лишь одна аудиенция и встреча с папенькой. После я готова покинуть Россию. В спальне повисло молчание, не нарушаемое даже шумом дыхания: казалось, само время замедлило свой бег, и теперь каждая секунда превратилась в бесконечность. Катерина осторожно выводила линии на раме, в которую была заключена икона, Елена — смотрела перед собой и пыталась решить, как ей помочь подруге. О том, чтобы отправить ее обратно, не шло и речи. — Подожди немного, — мягко заговорила младшая графиня Шувалова, — пусть гнев государя утихнет. Александр Николаевич справедлив и великодушен: мне думается, ты сможешь побеседовать с ним и добиться свидания с папенькой. — А что, если папеньку казнят, пока я буду медлить? — тогда все попытки княжны оказались бы тщетны. И это было во стократ хуже возможного царского гнева. Вновь накрывший спальню купол тишины давал возможность каждой из барышень погрузиться в свои раздумья. И пока одна из них старалась найти правильные слова для ответа на замерший в воздухе вопрос, другая уже твердо решила для себя, что не станет ждать. Через несколько дней она так или иначе предстанет перед Императором.***
Российская Империя, Санкт-Петербург, год 1863, октябрь, 9. Петербург не зря когда-то стал столицей огромной Империи: свой громкий статус он оправдывал более чем полностью. Достаточно было одного взгляда на эти наполненные жизнью улицы, архитектурные сооружения, среди коих, бесспорно, выделялся Зимний Дворец, чтобы понять — именно здесь находилось сердце России. Горячее, непокорное и умеющее любить. Наверное, такое же, какое билось в груди княжны Голицыной, тайно покинувшей поместье Шуваловых в мундире брата, дабы удостоиться аудиенции у Императора. Катерина точно знала, что Елена предпримет попытку воспрепятствовать ее решению, особливо сейчас, когда она едва встала на ноги после лихорадки: волнения прошедших дней ослабили ее здоровье, и как бы ни старалась княжна сокрыть свое недомогание, на третьи сутки пришлось вызвать доктора. Как только недуг отступил, былые идеи тут же были воплощены в реальность, но из-за слуг, что с излишним рвением выполняли приказы Дмитрия, пришлось вновь пойти на переодевание. Сменить платье на достойное Дворца она намеревалась в петербургской квартире дядюшки Бориса Петровича, куда и держала сейчас путь. Надвинув козырек посильнее, так, чтобы он почти полностью прикрыл невысокий лоб, Катерина свернула в узкий проулок, с улыбкой изучая каменную кладку под своими ногами. Настроение, как и стоило ожидать, улучшилось уже в момент, когда пейзаж за окном кареты сменился, и замелькали лица прохожих, коих после полудня становилось на улицах все больше. Воодушевленной княжне чудилось, что даже копыта лошади цокают куда более жизнерадостно, будто бы и животное счастливо вновь очутиться в столице. Безусловно, это было не более чем игрой воображения девушки, однако как нельзя лучше описывало ее почти эйфорическое состояние. Катерина до сих пор не могла взять в толк, отчего папенька когда-то спешно покинул Петербург, уехав с едва прижившейся в столице маменькой, маленькими Ириной с Петром и годовалой Ольгой сначала в село Карабиха, где от дедушки Михаила осталась большая усадьба, а потом и вовсе в Карлсруэ, к не так давно вышедшей замуж тетушке Елизавете. Когда же Катерине исполнилось семь, Алексей Михайлович решил вернуться в Россию, правда, Петербургская квартира продолжила пустовать: князь отчего-то пожелал остаться в поместье. Вновь в столице Катерина оказалась, когда вошла в число пансионерок Смольного, вслед за сестрой. Будучи совсем ребенком в момент отъезда, она почти не помнила Петербурга, и потому все здесь было как в первый раз. Но это не помешало княжне влюбиться в город и удивиться тому, что папенька не захотел в нем жить: недоумение занимало детскую головку недолго, но изредка всё же всплывало в памяти. Однако на все вопросы князь отмалчивался. А позднее, когда Катерине исполнилось пятнадцать, и от холеры умер дядюшка Валериан, являвшийся участником декабрьского восстания, тетушка Дарья возжелала продать усадьбу, и оная перешла во владение Алексея Михайловича. Остальные домочадцы с решением главы семьи спорить не стали. Теперь, с детским восторгом в глазах разглядывая глиняные фигурки, что продавал бедно одетый мужчина в протертом тулупе, она мимолетно жалела, что не взяла ассигнаций, дабы хоть так помочь несчастному, а потом переключалась на манящую вывеску, гласящую о том, что за этими дверьми расположилась кондитерская, и вспоминала, как давно не пробовала тех чудных безе, что Ирина привозила каждый раз, как бывала в Петербурге. Внимание, аки птичка, порхающая с ветки на ветку, уделялось то одному, то другому месту, и если бы кто сейчас осведомился у княжны, где она находится, она бы с удивлением обнаружила, что совершенно перестала следить за направлением, в котором шла, и, кажется, в итоге заплутала. Сворачивая в очередной проулок, Катерина увидела мужчину, что явно был нетрезв: он некрепко стоял на ногах, чуть придерживаясь ладонью за каменную стену, и чем ближе подходила к нему девушка, тем ощутимее становились исходящие от него алкогольные пары, смешивающиеся с запахом пота. Намереваясь как можно скорее миновать случайного прохожего, княжна чихнула от столь неприятного сочетания запахов, чем и привлекла внимание мужчины. Подняв голову и вперив мутные карие глаза в девушку, он попытался сделать к ней шаг, что-то побормотав заплетающимся языком, и никогда не попадавшую в подобные ситуации Катерину охватил страх. Вместо того, чтобы проскользнуть мимо, она замерла от неожиданности, а затем попятилась назад. И, как только незнакомец еще немного приблизился к ней, наконец, осознала, что на ней нет тяжелого и сковывающего движения платья, и сорвалась с места. Выбегая на широкую улицу, придерживая намеревающуюся слететь с головы фуражку и попутно отбрасывая от лица выбившиеся из-под головного убора пряди, Катерина оглянулась: вряд ли бы пьяница стал преследовать ее столь активно, но испуганная внезапным интересом незнакомого мужчины к своей персоне, забывшая о том, что она сейчас меньше всего похожа на привлекательную барышню, княжна желала лишь быстрее оказаться в более безопасном месте. Людное пространство вблизи Адмиралтейства подходило как нельзя лучше: даже если не удастся затеряться, то на глазах у стражей правопорядка приставать к ней никто не станет. Ощущая, как в левом боку начинает колоть от быстрого бега, непривычная к таким ситуациям и оттого переволновавшаяся сверх меры девушка в последний раз обернулась, не замедляя темпа. Судьбоносные столкновения, казалось, решили преследовать княжну: удерживаясь на ногах лишь благодаря реакции незнакомца в простом темном сюртуке, Катерина спешно начала извиняться, но резко замолкла, рассмотрев лицо нежданной помехи на своем пути. — В... Ваше Высочество, — намереваясь склониться в требующемся по этикету реверансе, княжна уже привычно коснулась руками не существующей юбки, смененной мужскими штанами, как ощутила, что на ее предплечье сомкнулись чужие пальцы. — Не стоит, прошу, — нарочито тихим голосом обратился к ней цесаревич, — мне бы не хотелось афишировать свое присутствие. Да и реверансы со стороны юноши могут вызвать нежелательное внимание, — не преминул он отметить столь явно бросающийся в глаза прокол. Вопреки не столь давно сорвавшемуся покушению, Николай продолжил свои прогулки без охраны: он был уверен, что и Император бы поступил на его месте так же*, а вот государыня бы точно воспротивилась, узнай о подобной беспечности цесаревича. После произошедшего Мария Александровна еще пуще стала оберегать сына, но хоть он и старался не волновать ту лишний раз, брать эскорт из охраны ради простой прогулки, тем более в статусе инкогнито, не желал. — Вам так полюбилась идея Пушкинской "Барышни-крестьянки", что Вы решились примерить образ Лизы на себя? — с самого детства Катерину отчитывали за то, что она порой забывалась и обращалась к собеседнику как к равному. Не желая срамить родителей, княжна старалась сдерживать себя, но, как и твердила нянюшка, язык спешил впредь разума. Ойкнув, девушка хотела было принести извинения, но приглушенный смех, донесшийся до ее ушей, заставил удивленно замереть. — Вам же, похоже, не дает покоя "Двенадцатая ночь" Шекспира? — подразумевая в своем ответе переодевания Виолы в ее брата, Наследник иронично усмехнулся, тем самым показывая, что узнал свою случайную спасительницу и в мужском костюме. — Там, где близнецы, там часто розыгрыш лукавый, — туманно отозвалась княжна, умалчивая о том, что с Петром они внешне почти не имели сходства, и тут же возвращаясь к более насущному вопросу. — И всё же? Что виной Вашему статусу инкогнито? — Мои причины не в пример более прозаичны и никакой тайны во имя любви в них нет, — вопреки ожиданиям, Наследник улыбался: выдвинутое предположение, судя по всему, его развеселило, — понять народ можно, лишь оказавшись среди него, но не сидя в дворцовом кабинете, — жестом предложив собеседнице продолжить прерванную прогулку вдоль площади и получив согласный кивок, Николай двинулся вперед. — Стремитесь сблизиться с подданными? — Считаю, что правитель должен действовать во благо своего народа, и потому это простая необходимость. — Тогда могу ли я осмелиться на просьбу о защите несправедливо обвиненного? — Я обязан Вам жизнью и до сих пор не поблагодарил за то. Вы вольны просить, что пожелаете. — Простите за напоминание о том страшном дне, — опустив взгляд, но не сбавляя шаг, княжна на мгновение замялась, стараясь сформулировать свою просьбу так, чтобы она не прозвучала неуважительно, — но в ходе расследования покушения была установлена вина князя Голицына. Я не сомневаюсь в верности принимаемых Его Императорским Величеством решений, однако хотела бы удостоиться аудиенции. П.., — едва не раскрыв свое родство с обвиненным, Катерина запнулась на полуслове, поправляясь, — Алексей Михайлович не мог быть причастным к этому заговору. — Не стану любопытствовать о причинах, кои движут Вами в этом странном стремлении защитить обвиненного. Император желал познакомиться с Вами, а его воля должна выполняться. Пусть и с некоторыми коррективами. Не так ли? — в синих глазах промелькнули лукавые огоньки, и княжна всё же не удержалась от неглубокого реверанса, совершенно не беспокоясь о том, как это может выглядеть со стороны. — Благодарю Вас, Ваше Высочество.