Плачь обо мне, небо

      Когда Катерину пригласили на аудиенцию к государю, она уже успела задремать в положении сидя, и потому, с трудом возвращаясь в реальность, пыталась понять, что происходит, и где она находится. Поправляя сползшую на лоб фуражку, княжна проследовала за посыльным и, дождавшись, когда створки высоких дверей распахнутся, вошла в кабинет, где помимо Александра находился и цесаревич Николай, тоже, судя по отсутствующему взгляду, мало интересующийся происходящим. Либо же изрядно утомленный беседой с отцом.       Его Императорское Величество Александра Николаевича столь близко видеть Катерине довелось впервые, и уж тем более говорить с ним не в присутствии десятков лиц: несколько раз государь посещал Смольный институт, а также присутствовал на выпускных экзаменах пансионерок, однако все это изрядно отличалось от сего мгновения. Будь княжна иностранной посланницей, коей надлежало после рассказать своему королю о российском монархе, она бы потерялась в собственных мыслях, поскольку все, что она слышала от папеньки об Императоре, никак не желало сплетаться с лично полученным впечатлением. Тот образ, что прочно закрепился в памяти после бесед с папенькой, не имел ровным счётом ничего общего с человеком, от которого не веяло ни опасностью, ни враждебностью, ни превосходством. Словно бы аудиенцией не Самодержец Всероссийский удостоил, а кто из Светлейших Князей. Да и они порой были более спесивы и холодны: словом, неприятны во всех отношениях. Смотря же на своего государя, Катерина понимала, отчего так открыт к народу Наследник Престола. А если бы позже она делилась впечатлениями с Оленькой, точно бы сказала, что не ожидала столь большого, пусть и неявного, сходства между отцом и сыном, и никогда б не подумала, что Александр Николаевич уже не молод: в свои сорок пять лет он выглядел немногим старше Николая, хоть и придавали ему строгости пышные усы и бакенбарды.       Смотря на Императора, Катерина видела лишь повзрослевшего цесаревича, и оттого невольно расслаблялась: к Его Высочеству ей почти сразу удалось проникнуться расположением, порой даже забывая об этикете.       — Кто же Вы будете, нечаянный спаситель? — с какой-то странной улыбкой осведомился Император, рассматривая незнакомца перед собой. Девушка, понимающая, что государю уже не представиться Васькой Куликом — чего доброго, еще за ложь накажут, стянула с головы шапку, позволяя кудрям упасть на плечи, и склонилась в реверансе, опустив взгляд в пол.       — Княжна Екатерина Алексеевна Голицына, Ваше Величество.       Александр помрачнел, не сводя глаз с ожидающей дозволения поднять голову барышни. Судьба, по всей видимости, желала посмеяться над ним: иного объяснения подобному совпадению государь не находил. Хотя фамилия Голицыных была распространена настолько, что все это могло оказаться простым совпадением. И чтобы убедиться в своих догадках, не преминул задать новый вопрос.       — Кто приходится Вам батюшкой, княжна?       — Алексей Михайлович Голицын, генерал от кавалерии, участник Кавказской войны, Ваше Величество.       Род Голицыных, когда-то претендовавший на Российский престол, а после приближенный к оному, при Дворе был известен и в более позднюю пору: Александр Николаевич, дядя отца Катерины, рос вместе с Великими князьями — Александром и Константином, а позднее стал фаворитом покойного Императора Александра Павловича. Ходили слухи, что государь даже готов дать добро на брак Александра Голицына с сестрой своей, Великой Княжной Еленой Павловной. Но подтверждения они так и не получили. Расположен к князю Голицыну был и сменивший впоследствии на престоле Александра Николай Павлович: он называл князя "вернейшим другом своего семейства", относясь к нему с тем же доверием, что и его брат. Вполне вероятно, что и дети его снискали бы то же расположение, если бы у князя, опутанного слухами о его мужеложстве, они появились. Но Александр Николаевич Голицын не поддался даже уговорам Императора, до конца своей жизни так и не женившись.       Впрочем, теплого отношения со стороны царской семьи удостоился и его родной брат Михаил, дядя князя Алексея и дедушка Катерины. Глава Ярославской губернии, награжденный орденом Святой Анны и орденом Святого Владимира, пожалованный титулом Светлейшего, проявивший себя в Отечественной Войне, он ничем не запятнал себя в глазах государя. За него это сделал средний сын Валериан, сосланный в Сибирь за участие в декабрьском восстании, а после — на Кавказ. Но, видимо, на этом темные пятна на родословной Голицыных не прекратили появляться. Сын Михаила Николаевича от второго брака — Николай, названный в честь деда, имел неосторожность пойти на конфликт с цесаревичем Константином Павловичем из-за своей старшей сестры Софьи, на весь Петербург обвинив того в непризнании собственного ребенка: как впоследствии выяснилось, к внезапной беременности незамужней княжны ее мимолетный роман с цесаревичем отношения не имел. Николай погиб в битве при Бородино, но в семье полагали, что это была отнюдь не героическая смерть. Единственная девочка в семье Михаила Николаевича от третьего брака с Натальей Ивановной — Екатерина, являвшаяся фрейлиной, за связь с женатым обер-гофмейстером цесаревича Александра была отлучена от Двора и выдана замуж за Льва Салтыкова. Казалось, что в пику привилегированному положению одного князя Голицына, дети другого решили как можно сильнее опорочить себя перед царем.       Особливо часто в кулуарах Зимнего обсуждалась интимная связь Великого Князя Михаила Павловича с побочной дочерью Михаила Голицына — Натальей. Принимая во внимание незамужний статус барышни, рождение девочки, умершей через несколько дней, приписывали отнюдь не Голицыну. Сразу после этого Императрица-мать настояла на браке двадцатисемилетнего сына с принцессой Вюртемберского дома, что мало походило на продиктованный политическими интересами или внезапно вспыхнувшими чувствами союз.       Ироничная усмешка Фортуны уже плясала за прикрытыми на мгновение веками Александра: отец составил план заговора, дочь — помешала его исполнению. И теперь Император не знал, как и реагировать на подобное: судьба всего семейства Голицыных была решена в одночасье, когда задержанный озвучивал имена причастных к покушению. Но спасшую, пусть и невольно, жизнь Наследнику Престола, девушку требовалось отблагодарить. Только мог ли кто-то поручиться за то, что она никоим образом не была причастна к этому делу? Быть может, целью являлось не цареубийство, а предупреждение о нем? Тогда вся эта ситуация тщательно планировалась, и растерянное лицо Голицыной, якобы не способной взять в толк, отчего в комнате повисла тяжелая тишина, лишь хороший спектакль. За такое "спасибо" не говорят, если выражается оно не в застенках Петропавловской крепости.       Все эти мысли были неведомы Николаю Александровичу, изрядно утомившемуся за часы допроса: цесаревич не любил подобных моментов и старался как можно реже при них присутствовать. Он принимал свое предназначение, однако в силу возраста временами надеялся, что миг принятия власти сдвинется на неопределенное время, и потому в его распоряжении еще будет возможность пожить чуть свободнее, чем в роли Императора Всероссийского.       — Вы знали, что Ваш батюшка принимал участие в составлении заговора, приведенного в исполнение в Таганроге?       — О чем Вы говорите? — оборачиваясь к Долгорукову, бесшумно вошедшему в помещение, княжна почувствовала, как все заготовленные слова комом встали в горле.       — О террористическом акте, имевшем место быть на Соборной Площади, ставившем своей целью убийство Его Императорского Высочества Николая Александровича.       — Это... неправда, — охрипшим от ужаса голосом прошептала девушка, отрицательно качая головой и делая шаг назад. — Папенька... Он не мог. Он был предан короне... — бессвязное бормотание затихало, уничтожаясь льдом во взгляде начальника Третьего отделения. То, что сейчас сказал Василий Андреевич, должно быть, ей просто послышалось, потому как не могло быть даже отдаленно похоже на правду.       — Стоило выяснить — какой именно короне он был предан. Как жаль, что мертвые не могут быть привлечены к допросу. Хотя, возможно, Вы знаете.       Эти глаза, кажется, намеревающиеся вытянуть из любого человека даже признание в том, чего он не совершал, страшили сильнее, чем сдвинутые на лице Императора брови: отчего-то начальник Третьего отделения нагонял куда больший ужас. Не в силах даже шевельнуться, Катерина бледнела все сильнее, пока Долгоруков продолжал выстраивать предположения касаемо ее участия в заговоре. А в висках нарастала пульсация, в которой отчетливо слышалось единственное слово: "мертвые".       Папенька мертв. Его расстреляли. Она зря послушалась Елену, выжидая время. Папеньки больше нет. Папенька. Мертв.       — И Вы осмелились нарушить приказ Его Императорского Величества, оставшись в России, — не преминул отметить шеф жандармов. — Вы знаете, каким будет наказание за неповиновение?       — Василий Андреевич, прекратите пугать девушку, — напомнил о своем присутствии цесаревич, — то, что князь Голицын оказался замешан в этом, еще не клеймит его детей. Как бы то ни было, мы обязаны ей жизнью.       — Николай! — государь одернул сына, однако получил в ответ лишь упрямый взгляд, в котором отчего-то на миг промелькнули жесткие нотки, присущие покойному Николаю Павловичу.       — Papa, Вы сами хотели, чтобы я принимал участие в этом. Так позвольте выразить свое мнение, — вновь обернувшись к Долгорукову, Николай продолжил, — князь Голицын, безусловно, заслужил строжайшего приговора, однако, каким бы ни было решение относительно его участи, применительно к княжне оно должно быть смягченно. И Императрица согласится со мной.       Возможно, упоминать о том, что государыня также желала лично выразить благодарность той, которая уберегла, пусть и случайно, цесаревича от гибели, было излишне рискованно, но судя по едва заметной перемене в лице Императора, фраза достигла цели.       Напряженное молчание, заполнившее комнату после слов цесаревича, можно было разламывать на куски. Быть может, тогда бы Катерина смогла сделать полноценный вдох, а не ловила редкие крупицы воздуха, радуясь тому, что не надела привычного платья: жесткий корсет, старательно затягиваемый служанкой, уже привел бы к обмороку. Что и говорить — мода на такие ситуации определенно не ориентировалась. То, что она стоит сейчас перед государем в мужском мундире, девушку волновало мало: в сравнении с известием о папенькиной смерти иное меркло. Все те фразы, что прозвучали минутами ранее здесь, сеяли панику в душе княжны, не готовой смириться с мыслью о вине папеньки в каком-то страшном заговоре.       — Хорошо, — Александр взглянул на сына, прежде чем обратиться к Катерине. — Где Вы остановились, княжна?       — У дядюшки, Бориса Петровича Остроженского, — не желая впутывать в свои авантюры Шуваловых, она умолчала об их причастности к её побегу.       — Василий Андреевич, пусть Ваши жандармы сопроводят княжну. Приказ остается в силе.       — Слушаюсь, Ваше Величество, — прищелкнув каблуками и отрывисто кивнув, начальник Третьего Отделения выразительно покосился на Катерину, про себя уже начавшую шептать молитву Богородице. — Екатерина Алексеевна, следуйте за мной.       — Отец!..       — Я не отсылаю княжну в Петропавловскую крепость, если Вы еще не поняли, Николай, — прервал протест сына Император. — Она остается в России. Как только дело полностью прояснится, я, как и обещался, учту заслуги княжны. Или же Вы полагали, что я сейчас же произведу ее в фрейлины Вашей матери в знак своей благодарности?       — Никак нет, Ваше Величество, — стушевавшись, отозвался Наследник. Мягко захлопнувшаяся за спиной Долгорукова дверь поставила точку в этом разговоре, но не в истории.

***

      Сну в полутьме кареты, неспешно катящейся по переулкам Петербурга, мешали холодные взгляды сидящих напротив жандармов, казалось, вознамерившихся мысленно пригвоздить Катерину к тонкой стенке, вдоль которой она вытянулась, вжавшись в нее столь сильно, насколько это было возможно. Княжна старалась не подавать виду и нарочно храбрилась, отвечая своим сопровождающим не менее бесстрастным взглядом из-под вновь надетой фуражки, но внутри каждая клеточка и каждый нерв были напряжены до предела. В голову даже закралась мысль, что всех членов Третьего Отделения неведомым никому способом превращают в отражения их начальника: Василий Андреевич, бесспорно, страху нагонял куда больше, но и эти офицеры, уже с полчаса не спускающие с нее глаз, не давали Катерине даже вдоха лишнего сделать. Неужто они и впрямь полагали, что она выбежит из кареты, пока та движется, или совершит нападение на служителя закона?       Ей начинало чудиться, что это она выстрелила в Наследника Престола: потому что за единственную попытку против монаршей воли увидеться с приговоренным к казни папенькой удостоиться чести поездки с жандармами Долгорукова было слишком странно. Словно бы у Императора есть и иные причины для гнева на семейство Голицыных. Но судя по рассказам папеньки, долгое время их род был дружен с царской семьей.       Случайное воспоминание о папеньке отозвалось глухой болью, и Катерине пришлось мысленно начать считать постепенно стихающий цокот копыт, одновременно с этим сжимая пальцы рук, дабы хоть немного прийти в себя: не стоило демонстрировать этим бездушным господам, что ее что-то тревожит.       Еще раз покачнувшись, карета остановилась, и один из офицеров толкнул ее дверцу, позволяя увидеть темный камень одного из домов, тонущего в сумеречной мгле. Поданная рука, неестественно белеющая в полумраке, вызывала желание ее оттолкнуть, но княжна всё же нашла в себе силы принять оную, покидая пространство кареты. Следом за ней вышел и замыкающий столь короткую процессию второй офицер. Те несколько шагов, что требовалось сделать до массивных дверей, скрывающих знакомые полутемные коридоры, где отчего-то никогда не горело более двух свечей, показались дорогой на эшафот: как объяснить свой наряд и появление вместе с ней жандармов дядюшке, Катерина не знала. Но, по всей видимости, Судьба решила принести ей свои извинения, поскольку в квартире Бориса Петровича не оказалось: встретивший княжну мажордом доложил, что барин еще утром уехал, а куда — неведомо.       — Доброй ночи, господа, — обернувшись к офицерам, Катерина с вежливой полуулыбкой распрощалась с ними, искренне надеясь, что ей не придется проявлять чудеса гостеприимства с неприятными ей людьми. Жандармы замешкались на доли секунды, впрочем, не делая ни шага вперед, после чего всё же отвесили одновременно короткий поклон на прощанье и растворились во тьме коридора. Похоже, что нести стражу возле квартиры князя Долгоруков им не поручал. И на том стоило его поблагодарить.       — Барышня, да на вас лица нет! — всплеснула руками Глафира, стоило только Катерине, зачем-то свернувшей в сторону кухни, столкнуться с кухаркой. Женщина, от глаз которой не укрылась неестественная бледность княжны, заохала, придерживая девушку и помогая ей дойти до спальни: кликать кого-либо из служанок, тем самым оповещая весь дом, она не решилась. Равно как не стала и расспрашивать о причинах такого состояния: не ее ума это было дело.       — Скажи Ульяне, чтобы чаю мне горячего принесла, с молоком, — останавливаясь у двери и таким коротким распоряжением отсылая кухарку, Катерина проскользнула в спальню и только после этого смогла шумно выдохнуть, расстёгивая ворот офицерского мундира: надлежало срочно переодеться в домашнее платье и убрать волосы, прежде чем возвернется дядюшка.       А еще следовало хотя бы пару строк Дмитрию черкануть, предотвратить возможное беспокойство: ведь сегодня в поместье Шуваловых она уже не вернется. И что-то подсказывало Катерине, что свидеться с женихом сможет уже не скоро.

***

      Хоть и венчала голову государыни Марии Александровны императорская корона, внутри она оставалась все той же немецкой принцессой Софией Марией Августой, близкой к народу и сострадательной к каждому вне зависимости от его положения. Тому же учила она своего старшего сына, и радостно было Императрице видеть, что цесаревич не гнушается общением с простыми людьми: матери просили его благословить их детей при рождении, молодые пары — присутствовать на их браковенчании. Ежели случалась возможность, Николай никому не отказывал: народ любил Наследника Престола и желал такого царя. Оттого причины, что побудили князя Голицына задумать покушение на цесаревича, для Марии Александровны были совершенно неясны, быть уверенной в его защите она не могла и всякий раз, когда Николай покидал дворец, государыня переживала сильнее обычного.       О том, что сегодня цесаревич вновь отлучился, отказавшись от охраны, Императрица узнала от фрейлины Ланской, казалось, всегда готовой принести ей дурную весть. За окнами Зимнего уже сгустились сумерки, готовясь погрузить осенний Петербург в сон, напевая ему колыбельную шального ветра, а вестей о Николае никто не спешил доносить. Вместо того собравшиеся в гостиной государыни фрейлины с жаром обсуждали премьеру оперы Жоржа Бизе в Париже, да роман какой-то актрисы с потомственным дворянином, к тому же, женатым. Звонкий щебет и излишне громкий смех Ланской не лучшим образом влиял на головную боль Марии Александровны, но разогнать девушек ей не хватало сил. Не стоило им показывать, как она устала, и тем более давать понять, что ее не отпускает волнение за сына.       Пожалуй, мигрень бы усилилась, если бы распахнувшаяся в гостиную дверь не поспособствовала внезапной тишине. Девицы вмиг вспорхнули с обитых алым бархатом кресел, одновременно склоняясь в реверансе перед вошедшими в покои Ее Величества цесаревичем и Императором. В следующую секунду, повинуясь молчаливому жесту государыни, они покинули Золотую гостиную.       — Вы бледнее обычного, Maman, — целуя руку матери, обеспокоенно заметил Николай.       — Ваше поведение не способствует улучшению моего здоровья.       Заслуженный упрек был встречен покорно опустившейся головой. Видит Бог, он не желал давать матери причин для беспокойства, но охрана тотчас бы выдала его положение и свела на нет все усилия остаться неузнанным. Да и нечего ему бояться в Петербурге: дело о покушении расследовано, да и нет никаких оснований для второй попытки со стороны недоброжелателей.       — Вы обещалась вернуться к ужину, — продолжила Императрица, с укором глядя на сына.       — Я защищал честь девушки — Вы же знаете нрав Василия Андреевича: к беседам с ним стоит приговаривать особо опасных преступников.       Покойная Императрица Александра Федоровна говаривала, что привычку шутить во время серьезных разговоров Николай перенял от своего отца; сам Император утверждал, что Наследник чувствовал себя излишне привольно из-за избытка внимания, полученного в детстве. Как бы то ни было, иной раз сдержать ироничное замечание цесаревич не мог, о чем впоследствии раскаивался.       — Надеюсь, Вы не стали вызывать графа на дуэль? — хоть и был задан этот вопрос цесаревичу, взгляд Марии Александровны был направлен на стоящего подле мраморного камина Императора: напоминание о днях минувших изогнуло его губы в едва заметной улыбке.       — Будьте покойны, Мари, мое безрассудство Николаю не передалось, — уверил супругу государь.       — Зато упрямства с лихвой досталось, — шутливо укорила его Императрица, на щеках которой даже слабо проявился румянец.       — Позвольте, — в том же тоне не согласился с ней Александр, — здесь и Ваша заслуга имеется. А иной раз и мой покойный батюшка являет себя: даже мне порой страшно становится, — посмеиваясь, Император взглянул на сына, припоминая тому сегодняшний эпизод в кабинете.       — Что же Вы тогда, Ваше Величество, с Императором спорить изволите? — не преминул ухватиться за последнюю фразу цесаревич, также продолжая разговор о недавнем инциденте. Хоть и задан сей вопрос был непринужденно, с оттенком иронии, взгляд Наследника Престола говорил о том, что он абсолютно серьезен и не желает ничего забывать. Государь нахмурился: вновь поднимать эту тему при супруге он не желал, а сын, похоже, намеренно все вел именно к тому.       — Вот когда займешь мое место, тогда и вернемся к этому вопросу, — попытка разрешить все очередной полушутливой фразой не дала ожидаемых результатов.       — Скольких еще безвинно к тому моменту Третье Отделение сгноит в застенках Петропавловской крепости?       Мария Александровна совершенно не понимала, куда зашла беседа между отцом и сыном, но явственно ощущала нарастающее в гостиной напряжение. Николай редко вступал в споры, будучи не склонным к конфликтам, особливо с Императором. И если он начинал перечить отцу, причина на то действительно имелась.       — О каких без вины приговоренных Вы говорите?       — Мари, Вам не стоит волноваться попусту: в нашем сыне говорит Ваше слишком доброе сердце, — успокаивающе коснулся плеча супруги государь, бросая предостерегающий взгляд на сына.       Увы, тот не внял молчаливой просьбе.       — О тех же, которым не было воздано по заслугам. О девушке, которой мы обязаны своей жизнью.       — Говорите прямо, Николай, — потребовала Императрица: смотрящие прежде с нежностью глаза приобрели твердость взгляда. Из позы её ушла прежняя расслабленность, и сейчас от хрупкой фигурки веяло настоящей силой и непреклонностью. Хоть и продолжала Мария Александровна сидеть на кушетке, цесаревичу казалось, что она смотрит на него сверху вниз.       — Причиной моей задержки стала аудиенция у Его Величества, которой была удостоена княжна Голицына. Император отдал распоряжение о ссылке всей её семьи за границу, однако Екатерина Алексеевна осталась в России, дабы увидеться со своим батюшкой.       — Вы не дозволили девушке навестить отца? — переведя взгляд на государя, Императрица поджала губы. — Александр, Вы всегда корили покойного Николая Павловича и обижались на него за его жесткость, и теперь сами же поступаете, как он?       — Князь Голицын организовал покушение на нашего сына, Мари. Он посмел посягнуть на жизнь Наследника Российского Престола, и Вы хотите, чтобы я дозволил ему свидание с кем-либо из родных?       — Однако если бы не вмешательство Екатерины Алексеевны, выстрел был бы точным, — напомнил о заслугах девушки цесаревич, всё так же не сводя глаз с Императора.       В Золотой гостиной повисло молчание, не нарушаемое даже мерным ходом напольных часов, намедни остановившихся. Даже из нескольких обрывистых фраз, брошенных в качестве контраргументов, Её Величество смогла сложить нечеткую, но вполне понятную картину. И оная ей совершенно не нравилась. Потому что милосердное и отзывчивое сердце Марии Александровны требовало защиты для той, что стала невольным ангелом-хранителем её сыну, но как Императрица она не могла не принять во внимание родство княжны с человеком, желавшем смерти цесаревичу. И какое бы решение ни стало окончательным, оно не окажется единственно верным.       — Я хочу лично побеседовать с княжной Голицыной, — осознавая, что иначе ей не принять ничью сторону, государыня нарушила ту неестественную тишину, что властвовала в покоях мгновением назад.       Никто из присутствовавших не решился оспаривать её волю.

***

      О том, что сестру его государь отослал из России вместе с детьми, князь Борис Петрович Остроженский узнал лишь утром следующего дня, когда столкнулся в гостиной с племянницей. Мажордом доложил барину о визите молодой княжны, но вернувшийся заполночь хозяин не стал ради простого приветствия и нескольких вопросов будить наверняка уставшую с дороги девушку. Оттого все разговоры были отложены на утро, которое хоть и должно было согласно поговорке все прояснить, на деле же ничуть не избавило Катерину от невеселых мыслей. Невзирая на то, что все её надежды оказались уничтожены холодом глаз начальника Третьего Отделения, княжна не растеряла решимости дознаться до правды, пусть и теперь на судьбу папеньки это уже бы никоим образом не повлияло. Но она могла возвратить домой маменьку, вновь обнять брата и услышать полные укора речи от сестер. Хотя бы ради этого стоило продолжить свои попытки распутать столь непростое дело. Только с чего начать?       — Как же тебе удалось остаться здесь вопреки монаршей воле? — Борис Петрович пытливо взглянул на племянницу, отчего та вдруг смутилась, дольше положенного задержавшись с ответом.       — За это стоит благодарить Его Высочество, — чайная чашечка дрогнула в руках при случайном воспоминании, — если бы не его заступничество перед государем, меня бы сослали вслед за маменькой.       Проследив за переменившейся в лице Катериной, князь огладил жиденькую бородку. Стало быть, цесаревич к девушке благоволит: сколь бы ни было добрым сердце Наследника Престола, а за безразличную ему барышню он бы вряд ли просил перед Императором. Пользуясь тем, что племянница избегает его взгляда, Борис Петрович позволил себе усмехнуться. Напрасно он полагал, что Судьба отвернулась от него, когда покушение сорвалось: это было лишь проверкой на его готовность идти дальше. Раз Голицын не сдал его на допросе, значит, высшие силы желали, чтобы он довел задуманное до конца.       — И что ж теперь? — вновь привлек внимание Катерины к себе князь.       — Не знаю, — вкус напитка совершенно не различался, и вряд ли тому виной была дядюшкина кухарка: её умению заваривать чай и во Дворце могли позавидовать, — я намеревалась свидеться с папенькой, но он... его... — произнести страшное слово "казнили" не удавалось. Словно бы кто-то навесил на язык пудовую гирю, вмиг тяжелеющую, как только княжна пыталась озвучить свой ночной кошмар.       Во сне она вновь пережила ту аудиенцию, имевшую иное продолжение: ей дозволили свидание с папенькой, чью окровавленную грудь она не скоро сможет выбросить из мыслей. Жестокие маски лиц жандармов и их начальника смешивались в безумной карусели, и единственной соломинкой, к которой она тянулась, дабы выпутаться из этой трясины, были пронзительно синие глаза цесаревича. А потом и они меркли, затуманиваясь неприкрытым обвинением. И так же покрывались льдом.       Борис Петрович, прошлым утром лишь узнавший о казни шурина, хотел было с прискорбием подтвердить слова племянницы, однако замешкался. Идея, что проскользнула в мыслях так мимолетно, внезапно переменила все его намерения.       — К князю никого не допускают: я намедни пытался добиться свидания с ним, но мне не дозволили даже малой иконки ему передать.       От этих слов Катерина вздрогнула: глаза её, и без того большие, расширились, и теперь она изумленно глядела на дядюшку, словно бы над его головой нимб зажегся.       — Но... Как же? Василий Андреевич сказал... — с надеждой взглянув на дядюшку, Катерина испытала облегчение: он смотрел на нее с таким пониманием, что казалось, будто сей же час все проблемы будут решены, и уже утром все семейство Голицыных воссоединится в родовом поместье.       Силясь вспомнить слова начальника шефа жандармов, княжна все сильнее укреплялись в мысли о том, что усталость сыграла с ней злую шутку: наверняка начальник Третьего Отделения лишь упомянул о возможном исходе для заключенного. Но ведь он же не подтвердил её догадок, что так и не были высказаны вслух. Значит, все это было лишь сном, и никакого расстрела не свершилось.       — Да, мне вчера утром стало известно о несправедливом приговоре для Алексея Михайловича, — с прискорбием отозвался Борис Петрович, — бедная, бедная Марта, — кивнув, он нарочито опустил взгляд, замолкнув на минуту.       — Что с ним станет? — с трудом заставляя себя сдерживать подступающие слезы, задала насущный вопрос Катерина.       — Пока дело не прояснено, он будет пребывать в одиночной камере. Ни свидеться с ним, ни передать что — вчера Император отказал мне в этом. Его ожидает расстрел.       Побледнев, княжна невольно прислонила ладонь к приоткрывшимся губам: да, она ожидала такого решения, но каждую секунду молилась о монаршей милости.       — Ты хочешь спасения для папеньки? — "догадался" князь: все мысли племянницы были написаны на её лице, и ему оставалось лишь осторожно подбирать каждую новую фразу, чтобы убеждаться в правильности всех догадок.       Решимость, с которой девушка кивнула, стала лучшей наградой Борису Петровичу, уже предвкушающему удачный исход все еще не сложившегося в единую картину дела. Но у него есть самое главное: готовность Катерины исполнить все, что он скажет, если это поспособствует вызволению её папеньки из Петропавловской крепости и снятия с него обвинений. А пока в его руках главная фигура этой шахматной партии, победа за ним.       В судьбе Российской Империи было две Екатерины Алексеевны: одна правила недолго и была лишь прикрытием для деяний Меншикова и Голицына; другая сама пришла к власти и стала воплощением целой эпохи и началом новой немецкой ветви Дома. России стоит приготовиться встретить третью Екатерину Алексеевну на престоле.       Роду Романовых суждено угаснуть.