***
Ты сможешь спасти папеньку. Слова дядюшки уже вторые сутки не покидали мыслей Катерины. Что бы она ни делала, тот разговор вновь и вновь всплывал в её памяти, терзая душу и заставляя сжиматься сердце. Ей было сложно бездействовать, хоть и сделать ничего сейчас она не могла. Новые попытки самостоятельно добиться аудиенции у Императора оказались под запретом, а пробраться в камеру к заключенному, тем более столь тщательно охраняемому, было смерти подобно. Пусть и отличалась княжна импульсивностью и непродуманностью своих поступков, но даже для нее исход такой затеи являлся очевидным. И всё же, ожидание лишало последних сил. За утро она успела уже начать и бросить вышивать платок, что желала отправить маменьке, перебрала все ленты, так и не выбрав ни одной, и чуть было не сорвалась обратно в Семёновское, к Шуваловым, но побоялась подставить их под удар: за прошедшие сутки она ни с кем не говорила, кроме прислуги, и даже не покидала квартиру, дабы не навлечь монарший гнев еще больше. Она не знала, как долго будет длиться её заточение здесь, но чем скорее государь забудет о её присутствии в России, тем лучше. Возможно, вскоре вправду всё прояснится, и Его Величество снимет все неоправданные обвинения с папеньки. Тогда ни ей, ни её семье не придется скрываться, и Голицыны вновь воссоединятся в родовом поместье. У Бориса Петровича мнение было иным. Письмо от баронессы Аракчеевой, принесенное посыльным утром, измялось за время беспрестанного его сложения и развертки. Несколько строк мелким угловатым почерком привели князя в крайне благодушное настроение, коим он желал поделиться со всеми. Но это успеется. Ежели сегодня все пройдет, как задумано, он обязательно отблагодарит Варвару Львовну, даже сверх уговора. Лишь бы племянница его не подвела. — Вы звали, дядюшка? — забыв даже оставить книгу в спальне, Катерина почти вбежала в гостиную, прервав чтение, как только Ульяна передала ей просьбу барина. На бледной щеке остался след от ладони, о которую княжна опиралась, устроившись в кресле с полчаса назад, а из некрепко за плетеной домашней косы выбились темные непослушные завитки. Весь вид её был до невозможного домашним, и если бы Борис Петрович не знал, какой может быть племянница, ему бы и в голову не пришло, что из этой нескладной, хрупкой девочки с большими глазами может получиться Императрица Всероссийская. — Помнишь наш разговор намедни? — князь дождался быстрого кивка и продолжил. — Если ты не переменила своего решения, и желание вызволить папеньку из заточения все еще в тебе не угасло, смени платье и убери волосы: тебя желает видеть Ея Величество. — Так скоро? — только и могла она спросить. Словно в доказательство тому, хозяин дома показал ей сложенное вдвое письмо. Опешившая от столь внезапной новости, Катерина проследила за тем, как желтоватый лист бумаги исчезает за пазухой у дядюшки, и лишь потом осознала, что именно ей сегодня предстоит. Новый визит во Дворец. К Императрице. Если Эллен не лгала, Мария Александровна не в пример великодушнее и сострадательнее Александра Николаевича, хоть и он не показался княжне излишне жестоким. Но, быть может, именно государыню удастся умолить о встрече с батюшкой. Только разумно ли показываться на глаза членам августейшей фамилии лишь спустя двое суток после того разговора? Не торопит ли дядюшка события?***
Вопреки обыкновению, государыня принимала княжну не в Золотой гостиной, где проводила аудиенции, а в собственном будуаре, чья обстановка располагала к большему комфорту. Несмотря на обилие резных орнаментов, покрытых позолотой, зеркал в богато украшенных рамах, различных живописных вставок, комната одними лишь своими скромными размерами выбивалась из стройного ряда просторных помещений Зимнего Дворца. Уюта ей добавляли кресла, обитые гранатовым штофом: им же были отделаны стены, и подобная же ткань была пущена на тяжелые многослойные портьеры. Невысокие круглые столики, укрытые скатертями с длинной шелковой бахромой, изящные комоды из темного дерева и искусно расписанные вазы, цветастые плотные ковры, скрадывающие звуки шагов — все это так органично сплеталось друг с другом, что хотелось разглядывать каждую деталь. Своды внутренней арки удерживали фигуры обнаженных кариатид, взирающих с легкой насмешкой на гипсовых ликах, однако, ничуть не способных привести в чувства всё еще робеющую княжну. Еще пуще забилось её сердце, когда Катерина встретилась взглядом с Императрицей, склоняясь на негнущихся ногах в реверансе: это был её последний шанс на спасение папеньки. Ежели сейчас испортит о себе впечатление, ей не поможет и цесаревич. Всю дорогу сюда дядюшка говорил о том, как надлежит поприветствовать государыню, о чем с ней говорить, когда молчать и слушать, и чем должна завершиться аудиенция. Борис Петрович верил в то, что из будуара племянница выйдет уже с шифром — именно об этом хлопотала для него баронесса Аракчеева. Катерина же надеялась испросить еще раз о свидании с папенькой, хоть и робела изрядно: эти слова могли стать роковыми. — Подойдите ко мне, дитя, — то, что должно было быть приказом, отчего-то прозвучало просьбой. Или же это почудилось взволнованной княжне, послушно приблизившейся к Ея Величеству, дабы поцеловать протянутую руку с ясно различимыми на тыльной стороне ладони синими венками: бледная кожа казалась совсем прозрачной, как и сама Мария Александровна, облаченная в темно-синее тафтяное платье без каких-либо украшений — лишь жемчужная нить на шее. Хоть и выглядела она моложе своего возраста, чему способствовала и изящная фигура, и тонкие черты лица, оттененные темными волосами, в больших синих глазах таилось столько усталости и мудрости, что верящая во все невероятное Катерина готова была утверждать, что государыня прожила несколько жизней. Речь её, хоть и чистая, сохранила легкий акцент, но помимо этого ничто бы не дало понять, что Российская корона венчает голову немецкой принцессы: её душа давно стала русской. И лишь после четырех ничего не значащих слов княжна ощутила, как ей стало легче дышать. — Присядьте, — указав жестом на кресло рядом с собой, государыня чуть слышно вздохнула. — Значит, это Вам я обязана жизнью своего сына, — в легкой задумчивости произнесла Императрица, изучая юное девичье лицо перед собой. Она обещала себе принять решение, отринув всякие чувства, но лишь взглянув в переполненные болью зеленые глаза, усомнилась в том, что эта девочка могла быть причастна к покушению на Николая. — На всё была воля божья, — качнула головой Катерина, — я не знаю причин, по которым оказалась в Таганроге в тот день и на площади в тот час. Она не приписывала себе никаких заслуг: лишь череда случайностей, которым было суждено принести спасение единственной, но бесценной жизни. Ее стоило бы благодарить, если бы она узнала о заговоре и нарочно предотвратила его исполнение, но не в случае, когда все решило провидение. — И всё же, именно Вашей рукой был отведен тот пистолет. Я не могу не отблагодарить Вас за это. — Мне не нужно благодарностей, Ваше Величество, — княжна всё еще не решалась посмотреть на Марию Александровну, вместо того продолжая рассматривать незатейливый узор на платье и изредка соскальзывая взглядом на множество колец, собранных на безымянном пальце правой руки государыни. — Единственное, чего я желаю — чтобы были найдены все виновные в том происшествии. — Даже если подтвердится причастность Вашего батюшки к заговору? На несколько мгновений в будуаре государыни воцарилась тягучая, обволакивающая тишина, пронизанная ожиданием. Когда её прорезал женский голос, звучал он неуверенно, и чувствовалось, что говорившая едва сдерживает слезы. — Даже если так. Но кроме него должен быть еще кто-то. Папенька не мог сам решиться на это. Он был предан короне. В памяти вновь всплыл тот нечаянно подслушанный разговор, и на последних словах голос дрогнул. Впрочем, он и без того не был ровным: тщательно подавляемые всхлипы прорывались наружу, хоть и Катерина умоляла себя держаться. Она не имела права на подобные эмоции здесь. — Если папенька и вправду повинен в покушении на Его Императорское Высочество, я покину Россию вслед за маменькой или же приму иное наказание за свое неповиновение приказу об отъезде. Но до того, прошу Вас, Ваше Величество, дозвольте если не увидеться с папенькой, то хоть иконку ему передать! Чтобы взглянуть в глаза Императрице, княжне пришлось поднять голову, что придало её виду какой-то отчаянной решимости: даже сидя в кресле, Мария Александровна, казалось, возвышалась над всеми, с кем говорила. Но во взгляде её не было превосходства. Она смотрела так, как смотрят матери на своих детей: с нежностью и любовью, даже если прячут эти чувства за строгостью. Фрейлина Тютчева в своих воспоминаниях сравнивала взор государыни с ликом Богородицы, и сейчас Катерина могла с уверенностью подтвердить эти слова: для той, в чьих руках находилась огромная держава, каждый был любимым ребенком, и потому душа её болела не только за подвергшегося неожиданному удару Николая. Была бы на то её воля, она бы одарила счастьем всех, кто когда-то присягнул на верность её супругу. — Не бойтесь ничего, — Мария Александровна ласково коснулась напряженно сжатых пальцев княжны, — я не оставлю Вас. Тихие слова благодарности и вечной преданности сорвались с обветренных губ, а глаза всё же затуманились слезами, коим было дозволено пролиться.***
Покинув половину Ея Величества, Катерина, оказавшаяся в пустой Малой Фельдмаршальской Зале, растерялась. Сюда её сопровождали, а за пределами покоев государыни, как оказалось, никто не ожидал, если не принимать во внимание дворцовых гренадеров, и теперь княжна совершенно не представляла, как ей выбраться из Дворца. Не заглядывать же за каждую дверь, право слово. На одном лишь бельэтаже, где находилась половина Императрицы, комнат насчитывалось порядка ста, а во всем Зимнем — более трехсот. Она до вечера может исследовать его анфилады, но так и не найти выхода даже из этого крыла. Хотя, что уж греха таить — одна лишь отделка, заключенная не только в скульптурах и колоннах, но и в искусной росписи на потолках, дорогих тканях тяжелых портьер, восхищала, заставляя изучать её, теряясь во времени. Российский Двор по праву считался самым роскошным и блестящим, и пусть хоть на мгновение, но Катерине хотелось прикоснуться к этому великолепию. А еще становилось интересно, так ли красиво на этаже, что отводился фрейлинам и ближайшим слугам — промелькнула опасная мысль подняться туда, если удастся найти лестницу. Если б только не сковывали эти бесстрастные и холодные взгляды гвардейцев, что несли караул в юго-западном ризалите: чудом лишь удавалось не терять гордой посадки головы и ступать почти уверенно. Бессознательно разглядывая подарок Вильгельма Императору Александру Николаевичу — пушку, установленную в Малой Фельдмаршальской Зале — девушка старалась принять хоть какое-то решение, когда судьба все сделала за нее. — Катрин? — полувопросительный оклик испугал княжну, но голос показался ей знакомым, хоть и на французский манер её не называл еще никто. Успокаивая себя тем, что Император бы не обратился к ней лишь по имени, да и шеф жандармов тоже, а более опасаться ей некого, Катерина обернулась и тихо выдохнула: дверь Залы со стороны противоположной той, с которой она вошла сюда, была приотворена, и подле нее с уже привычной улыбкой на лице стоял цесаревич, удерживающий в руках темную папку. Похоже, он и вправду был рад встрече: вряд ли улыбка была вызвана теми документами, что он прижимал к груди. Но что являлось неожиданностью для Катерины, то не стало таковой для Николая, нарочно заглянувшего в библиотеку западной половины — в иной ситуации встречи бы и не состоялось, ведь собственные покои царских детей располагались в юго-восточном ризалите. — Ваше Высочество, — церемониальное приветствие давно въелось под кожу и не забывалось даже в минуты полной потери себя. Это единственное, что помнила княжна, поскольку иные правила, похоже, улетучивались из памяти, стоило ей расслабиться или, напротив, излишне погрузиться в собственные мысли. Офицер, тенью следовавший за Наследником Престола, был отослан коротким приказом. — Сегодня Виола уже в своем обличье? — вспоминая их прошлую встречу, не удержался от шутливого замечания Николай. Если не считать тех минут на Соборной площади в Таганроге, ему еще не доводилось лицезреть Катерину в платье. Впрочем, положа руку на сердце, он мог сказать, что всякий раз обращал внимание лишь на необыкновенно бойкий и добрый взгляд зеленых глаз, и, возможно, именно потому смог признать княжну в мужском мундире днями ранее. Теперь же взору открылся и стройный стан, утянутый в муслин фиалкового цвета, изящная недлинная шея, которую обхватывала тонкая бархатка с аккуратным золотым медальоном, покатые плечи, лишенные какой-либо накидки, завитки волос, едва сдерживаемые широкой лентой и упрямо выбивающиеся из прически. Судя по напряженно сплетённым между собой пальцам, не занятым ничем вроде веера или ридикюля, княжна пребывала в немалом волнении. Но даже при этом она была чудо как хороша и могла бы составить конкуренцию придворным дамам в своем очаровании... — А Вам приходится вновь лишь из окна кабинета изучать жизнь своего народа? ...и никакой конкуренции — в умении говорить прежде, чем фраза промелькнет в её сознании. — Увы, Император считает это более действенным методом для подготовки к управлению страной. — Николай Александрович, я благодарю Вас за то, что заступились за меня перед Его Величеством, — делая глубокий реверанс, Катерина опустила голову, тем самым вдобавок принося извинение за очередную словесную пикировку. Только, как и ожидалось, воспринята она была как должное. — Не стоит. Император строг, но справедлив. Он бы и сам принял подобное решение. В отличие от покойного Николая Павловича он куда как более великодушен, – вспоминая порой излишне жесткого деда, цесаревич улыбнулся. — И всё же, Вы печальны, — улыбка сошла с его лица, — позвольте Вам предложить небольшой променад по дворцовым коридорам. Быть может, он развеет Вашу грусть. Что стало её причиной? Девушка замешкалась, не зная, какой ответ дать Наследнику Престола: о том, как смешались её чувства во время беседы с государыней, или же о том, как глупо она заблудилась во Дворце, не осмелившись спросить перед этим о том, встретит ли её кто после этой аудиенции. Впрочем, Николай, похоже, и сам догадался: нахмурившись, он лишь на мгновение задумался, чтобы потом решительно сделать шаг к всё еще молчащей княжне. — Вы всё еще переживаете за своего батюшку, Катрин? Участие, коим был наполнен голос цесаревича, заставили девушку удивленно поднять на него глаза: она немало слышала о добром сердце Его Высочества, однако и не предполагала, что тот столь сильно может проникаться проблемами простого человека. Папенька всегда говорил ей о членах императорской семьи так, словно эти люди не заслуживали искреннего уважения, поскольку сами не ценили никого. Но чем чаще Катерина сталкивалась с ними, тем сильнее убеждалась в ошибочности тех суждений: даже Александр Николаевич не вызывал у неё неприятия, хоть и последняя аудиенция оставила не самые приятные чувства. — Разве могут дети не переживать за судьбу своих родителей, как и родители — за своих детей? Остановившись у Собственной лестницы, где располагался подъезд для придворных, княжна скользнула взглядом по гипсовой статуе неизвестного юноши, всматривающегося вдаль: ей начинало казаться, что она слишком открыта и непосредственна с Наследником Престола и может вызвать его гнев, если не начнет следить за собственной речью. В потоке приглушенного солнечного света, льющегося из окна, плясали пылинки, и это отчего-то действовало умиротворяющим образом. — Вы хотели бы увидеться с ним? — понизив голос до чуть слышного шепота, обратился к Катерине цесаревич. Та на мгновение замерла, прежде чем подавить тяжелый вздох. — Вам известен ответ на сей вопрос, Ваше Высочество. И мне, к сожалению, тоже. — Если от единственного свидания с батюшкой Вы будете улыбаться, я постараюсь это устроить. Бросив опасливый взгляд на гвардейцев, недвижимо стоящих у лестницы, княжна качнула головой, отвечая практически одними губами, хоть и с такого расстояния слугам вряд ли был бы слышен тихий шепот. — Николай Александрович, я благодарна Вам за Ваш порыв, но это может иметь нежелательные последствия для Вас. — Вы удивительная девушка, Катрин, — словно бы в ответ каким-то своим мыслям произнес Николай, рассматривая горящие решительностью зеленые глаза, — даже в такой момент думаете о ком угодно кроме себя. — Участь папеньки во сто крат страшнее моей. — Я не смогу дать Вам обещания, поскольку не в моих силах влиять на жизни тех, кто приговорен решением Императора. Но я сделаю всё возможное, чтобы хоть что-то узнать о Вашем батюшке. — Я буду молить за Вас небеса, Ваше Высочество, — реверанс сменился прощальным взглядом, где на доли секунды сплелись десятки чувств и мыслей, и спустя мгновение тишины зашелестели юбки, коим вторил мягкий стук каблучков по укрытым ковром ступеням Собственной лестницы. Уголок губ Николая, смотрящего вслед спешно покидающей Зимний Дворец княжне, чуть приподнялся в улыбке. Даже ангелы-хранители порой нуждаются в помощи.