Жизнь и счастье по заслугам

Первое, что Майк и Нанаба сделали после победы — поженились. На другой же день после того, как окончательно стало ясно, что ни единый титан более не сожрет ни единого человека, Нанаба, на волне небывалого воодушевления, в ответ на Бог знает какой раз сделанное брачное предложение ответила: «И какого черта ты ждешь?». И Майк потащил её по коридорам и лестницам, нашел Смита, который, как командор, мог благословить их здесь и сейчас, и, крепко держа Нанабу за руку, выпалил: — Давай, пока она не передумала. Командор нашелся в столовой, а помимо него ещё много десятков любопытных глаз. Смит пожал плечами, улыбнулся, встал, а когда садился, двое перед ним уже были законными мужем и женой. Без музыки, без красивого платья, без цветочка в петлице. Прямо в военной форме, растрепанные от бега, улыбающиеся и счастливые. Кольца купили потом, сложили в красивую коробочку и хранили в надежном месте. На приводах в кольцах нельзя, но они у них были, и это грело. Разведка три дня пьянствовала, отмечая победу человечества и брак командира Захариуса, а они в ту ночь сжимали друг друга в объятиях, как в последний раз, и целовались, как в первый. А когда, уже перед самым рассветом Майк прошептал её имя, с надежной, просящее и умоляюще, Нанаба, ни секунды не сомневаясь, шепнула: «Да, конечно же, да. Да». Разведка быстро сменила род деятельности. Раз убивать больше некого, казалось бы, не нужно и подразделение, но не таков был Смит. Кто знает близлежащие внешние земли лучше разведчиков, кто служил ещё тогда, когда стояла Мария, кто достаточно хорошо ориентируется, чтобы провести желающих на новые территории и помочь обустроиться там, у кого наработан материал для начала обширных исследований? То-то же. Да Смиту теперь и отказать не могли — спаситель. Тех, кто не ринулся осваивать освобожденные пространства, разбили на подгруппы, укрепили их оставшимися гарнизонными солдатами и собирались распределить к воротам во внешний мир для подготовки и инструктажа хлынувших в армию кадетов. Через неделю после наспех проведенной в столовой церемонии Нанаба повернулась в постели к мужу и тихонько проговорила: — А если у нас не получится? После того… Ты понимаешь. Майк понимал. Никогда он не расспрашивал про тот аборт, хватило её зеленого лица и того, что встала она только на третий день, и страх её понимал — сам боялся. — Что ты, моя хорошая. У нас всё получится. С тобой всё в порядке, ты замечательно пахнешь. Она ткнулась носом ему подмышку, щекоча горячим дыханием. — А если нет? Перебирая её чистые мягкие волосы, Майк вздохнул: — Значит, усыновим. Она качнула головой, боднув его в бок. — Нет, хочу твоего. Они наконец-то могли открыто об этом говорить, о том, что всегда знали. Через месяц Эрвин собрал ветеранов у себя. — Завтра я временно отбываю в столицу, решать основные вопросы. Ханжи, ты тоже можешь отбыть завтра, если твоя группа полностью готова, Ривай пока останется здесь, замещать меня. Подразделение Майка осядет в Хлорбе, — объявил он, когда в кабинете остались только члены командования. — В Хлорбе хорошие места, сто лет не бывал. Командир Захариус и без того всё совещание привлекал внимание присутствующих своей сияющей рожей, а тут захохотал, подхватил Ханджи на руки, подбросил и поймал. — Значит, домой! Эрвин и вправду сто лет не ездил в округ Хлорба. Последний раз, когда совсем ещё юным офицером гостил у родителей такого же юного разведчика Майка Захариуса. Родителей уже нет, но дом-то есть. Огромный добротный дом, где на одной половине живет с мужем и тремя детьми старшая сестра Тереза, в девичестве Захариус, а другая покрывается пылью и год от года сыреет. Ничего, утеплят, достроят, теперь есть для кого. Ханджи дрыгала ногами, когда Майк ловил её, хватая за ребра: — Ой, щекотно! Щекотно же! Да что с тобой сегодня? Опустив её на пол, Майк оперся обеими руками о стол и, улыбаясь так, что вокруг глаз собрались лучистые мелкие морщинки, сознался: — Мы ребенка ждем! — Ты уверен? — Да если б вы знали, как она пахнет! Стоял разгар лета. Нанаба, навалившись, распахнула окно, рамы скрипнули. — Восемь лет не открывали, с папиной смерти, — покачала головой Тереза. — Я внизу ещё проветривала иногда, а сюда не добиралась. Ты бы хоть написал заранее! — Она приникла к груди брата и счастливо рассмеялась: — Вернулся, мой маленький. Маленький потирал ушибленную в дверном проеме макушку. — Ничего, отмоем, проветрим. Не суетись, — и снова целовал сестру то в лоб, то в щеку. Высокая светловолосая женщина за сорок только вытирала уголки глаз и вздыхала. Потом спросила наконец: — Какой месяц-то? — Третий, - отозвалась Нанаба. — Как Вы поняли? Ещё ничего не видно, — она посмотрела на свой самый обычный живот и приложила руку, он там, их малыш. Тереза фыркнула, совсем как Майк, когда объяснял что-нибудь на его взгляд очевидное: — Сама троих родила. И не выкай мне, мы теперь одна семья. Дорога до штаба занимала около получаса. Майк вставал пораньше, разминал затекшее ото сна тело, целовал сонную Нанабу, велел себя беречь, выводил коня из стойла и отбывал на службу. Вся та усталость, что наваливалась на него к вечеру, ничего не значила в сравнении с удовольствием от обратной дороги. Через маленькое пшеничное поле, через узкую лесополосу, потом снова по полю, вдоль речки, вот и город, мощеные улочки далекого счастливого детства, через два поворота направо, а там дом. Темнеет рано, в окне второго этажа горит свет, а в свете оконного проема стриженая женская головка. Ждет. Нанаба, конечно, была недовольна. Она тоже ездила в штаб, пока могла взобраться на лошадь, но однажды утром, когда выросший живот помешал влезть в седло самостоятельно, попросила Майка помочь, а он, гад усатый, показал ей язык, вскочил на коня и счастливо рассмеялся. Военные и гражданские плотной рекой потянулись во внешние земли, а новобранцы хлынули таким потоком, что Смит не успевал личные дела перекладывать, привык, что каждого в лицо знает. Ривай ворчал: конечно, мол, теперь-то знают, что их никто не сожрет, не поломает, охота за стенами на приводах полетать. Да и престиж, разведчиков вмиг зауважали, а финансирование захлестывало с головой, на всё: жалованья, огромные выплаты ветеранам, любые нововведения. Раньше бы так. Вскоре первые исследователи стали возвращаться, рассказывали захлебываясь, привозили карты, записи наблюдений. Моблит пятнадцать альбомов зарисовок привез. Они с Ханджи полгода назад, собрав первую группу, своим энтузиазмом едва не проломили ворота. Эрвин всех встречал, наблюдал, как Ривай заваривает чай и краем уха прислушивается, куда же исследователи добрались на этот раз. Ривай же запечатывал письма, среди которых немалый процент занимали инструкции командиру западного штаба Легиона Майку Захариусу, и он же распечатывал ответные, исписанные уже не ровным беглым почерком Нанабы, а мелкими закорючками какого-то нового адъютанта. А ещё видел, что Майк, как и Эрвин, прикладывал личные записки. Смит иногда говорил вскользь, что в Хлорбе всё хорошо, ветрено, ожидают морозов, а Нанаба уже не может встать сама из-за огромного живота. Когда этот живот был семимесячным, Нанаба, взяв Майка за руку, предложила: — Съезди во внешние земли, я же знаю, тебе хочется. Мне рожать ещё не скоро. Хоть посмотришь, как там снаружи… без страха. Он возмущенно отпрянул, а потом опустился на колени перед ней, сидящей на стуле. — Глупая. Как будто я могу хоть на неделю вас оставить. Ребенок пнул его в подставленную руку, активный и большой. У Нанабы постоянно болела спина, а сама она казалась тонким приложением к своему раздутому животу. Первое время после рождения сына Нанаба, ночью прикладывая его к груди, часто испуганно шептала: — Мне кажется, я этого не заслуживаю, — и чуть не плакала. Майк обнимал её сзади, касаясь теплой, покрытой редкими светлыми волосками, головки своего ребенка и тихонько успокаивал: — Заслужила. Кто же заслужил, если не мы, — а самому было страшно до слабости в ногах, что он взрослый, сорокалетний мужик, ветеран разведки, титанов перебивший больше, чем кто-либо может вообразить, держит в руках любимую жену и маленького сына. Да, черт возьми, он заслужил. Когда Майк узнал, что его первенца считают приносящим удачу, — а потому поток друзей и сослуживцев к дому не иссякал, каждый хотел подержать малыша на руках, — он долго смеялся. Приносящий удачу, счастливый и свободный — первый ребенок Легиона, маленький большеглазый Эрвин Захариус. Эрвин Смит никогда не думал, что будет уповать на снижение притока новобранцев. Средств хватало, сил — нет. Порой, засидевшись допоздна, он говорил Риваю: — Брошу всё, и уеду к морю. Ханджи поможет первое время освоиться. Сколочу хижину, — тут Ривай хмыкал, ага, одной рукой, — и буду жить, чтоб никого в округе. — Ривай выгибал бровь. — Кроме тебя. Но не бросал и не ехал. Не один из ветеранов-победителей думал так же, как командор, только они могли позволить себе всё бросить и рассеяться по горам, лесам, дальним и ближним землям. Некоторые наведывались, рассказывали, что и как, но возвращаться отказывались, отслужили. А опытные люди нужны. Когда ребенку Майка и Нанабы исполнился годик, Смит прибыл с проверкой в округ Хлорба. Вышагивая вдоль строя молодых и не очень, но как на подбор с сияющими глазами, солдат, он вполголоса поинтересовался у Захариуса, не желает ли Нанаба выйти на службу, хотя бы инструктором. Майк в ответ улыбнулся и активно помотал головой. — Хрен тебе, Смит, а не моя жена. Мы ещё одного ждем, сам только вчера узнал. Нанаба говорит, ей всё равно, кто будет, а я теперь хочу девочку, ей, конечно, не говорю. Смит разулыбался, ускорил шаг и, когда строй остался позади, прокомментировал новость: — Старый ты козел, останавливаться не собираешься? Прорвало тебя что ли? — Пока успеваю обоих на ноги поднять, — посерьезнел Майк. Девочка родилась маленькой, не в пример брату, с которым Нанабе пришлось долго повозиться, прежде чем произвести на свет. Ханджи же родилась быстро и тихо, а потом, попискивая, как мокрый котенок, смотрела мутными глазенками на плачущего отца. — Майк, ну чего ты? — Нанаба устала, но была смущена. Он и Эрвина впервые увидев плакал, она и тогда спрашивала. — Отдыхай, моё сокровище. Я люблю тебя, я безумно тебя люблю, — он захлебывался, не находя слов, слов таких не было. Командование целым западным подразделением требовало много времени и сил. Когда-то вся разведка насчитывала меньше солдат, чем отделение округа Хлорба. Но, несмотря ни на что, Майк, каждый вечер должен был добраться домой, пусть этот вечер и перетекал уже в глубокую ночь. Ему необходимы были эти минуты там, где семья. Пусть даже без сна, поспать можно и на службе, ну или черт с ним, со сном. Без этих минут он начинал задыхаться и рвался туда, где на него смотрели три пары самых красивых на свете глаз: двое серых и одни голубые. Он вставал ночью, будто услышав, что дочка высунула ножку из-под одеяльца, он целовал эту ножку и прикладывал руку к груди, всерьез опасаясь, что оттуда выскочит сердце. Нанаба обычно слышала, улыбалась, когда он забирался назад к ней в постель, и говорила, что он лучший отец на свете, она всегда знала, что он таким будет. Майк не мог сказать, что он ещё и хороший муж, мало помогает по дому, реже греет жену холодными зимними ночами, но Нанаба помнила о том, что он сказал ей, когда родилась дочь. — Я не думал, что смогу любить тебя ещё сильнее, оказалось – могу. За детей он её боготворил. На замену своей первой помощнице, родившей ему двоих детей, командиру Захариусу требовался новый. Он долго перебирал, забраковывал то одного, то другого, никто не мог сравниться с Нанабой, которая за годы совместной службы выучила своего командира до мелочей, у которой всё всегда было готово и под рукой. Но Майк искал и нашел. Бывший гарнизонный капитан Грег Брайс перевелся в разведку вскоре после победы, а в Хлорбу прибыл через год после того, как командир Захариус кое-как обустроил новый штаб и распределил людей. Толковый молодой парень, он легко и быстро справлялся с любыми поручениями и вскоре Майк решил, что проще посадить его около себя и спихивать ненавистные бумажки, а самому заниматься, чем привык — обучать солдат. К счастью, ему, как когда-то Смиту, не нужно было ломать голову, где взять денег на починку тренировочных снарядов, ремонт зданий и разъяснять офицерам почему в этом месяце они не получат жалованья. Хотя, встречаясь с Эрвином пару раз в год и обмениваясь короткими письмами, Майк видел, что командору интриг всё же не хватает, и характер его, и без того в быту не идеальный, стал портиться день ото дня. Бедный Ривай. А потом задумывался, не стал ли он так же меняться и напрягать Нанабу. Впрочем, та, казалось, напрягалась лишь от вынужденного отлучения от службы. Дети-погодки — огромное их счастье, и Нанаба, Майк абсолютно искренне так считал, стала прекрасной матерью, но и видел, как тяготит её быт. — Потерпи, любимая, — шептал он, обнимая жену ночами, — вот Ханджи подрастет, и вернешься на службу. — А Тереза точно не против с ними сидеть? — Точно. Майк и сам сомневался, но сестра двинула его в лоб половником и сказала, что его дети для неё огромная радость, всё равно она домохозяйка, привычная приглядывать за малолетними шалопаями. А Нанаба пусть служит, раз так хочется.