Жизнь и счастье по заслугам

Нанаба как раз закончила стирку, когда в двери постучались. На пороге стоял человек в форме со скрещенными крыльями. — Госпожа Захариус? Слух Нанабы это царапало до сих пор, редко когда её так звали вслух, даже проведя четыре года в браке, она никак не могла привыкнуть. — Именно. — Капитан Брайс, — представился военный, приложив кулак к груди. — Командир прислал меня с поручением — оставил дома папку с документами. Вчера Майк приехал пораньше и работал дома, то и дело отвлекаясь на Эрвина, давая ему то подержать карандаш, то полистать толстую подшивку отчетов. — Наслышана о Вас, капитан, — кажется, совсем недавно и Нанаба была капитаном, после победы, конечно, повысили, но послужить в новом звании довелось мало, пока Эрвин в её животе ещё позволял. — Проходите. Чаю? — Что Вы, благодарю. Командир ждет. Нанаба шутливо поморщилась: — Бросьте, десять минут погоды не сделают. В кабинете на втором этаже она быстро нашла увесистую папку и вернулась к капитану, попивавшему липовый чай с куском горячего капустного пирога. Со временем Нанаба вспомнила азы готовки, которым учила её мама, воспользовалась уроками золовки и, в итоге, вполне могла сытно накормить мужа и детей. — Вот. И передайте, пожалуйста, что сегодня он тоже обещал пораньше. Брайс протянул руку, и Нанаба увидела посеревший от дорожной пыли бинт. — Поранились? — Лезвие выскользнуло, — отмахнулся он. — Знаете, там в приводе, на рукояти, куда вставляются клинки, есть такие штучки, вроде как кнопочки, которые фиксируют сам клинок, иногда они приходят в негодность и западают, вот лезвие и не удержалось, а я попытался поймать. Сделав вид, что отвлеклась на вошедшую мелкими неверными шажками Ханджи, Нанаба пыталась спрятать улыбку. В западном штабе почти все легионеры новые, и некому, видимо, было рассказать этому парню, кто такая жена его командира. «Там кнопочки, штучки, куда вставляются», ой, умора. Она подхватила дочку на руки, девочка недовольно замахала ручонками. Ходила она уже хорошо, с материнских рук, конечно, больше можно разглядеть, но самостоятельность превыше всего, да и интереснее. — Как похожа на Вас, — сказал Брайс. — Зато сын — вылитый Майк, он сейчас рисует, опять затупит все отцовские карандаши. — Тяжело Вам с двумя-то детьми? — Брайс участливо улыбнулся. Нанаба пожала плечами: — Справляюсь. Хоть и казалось порой, что организовать себя и двоих крохотных детей гораздо сложнее, чем командовать группой в атаке на титана. Этот парень, наверное, и титанов-то не видел, Майк говорил, что служил он на Сине. Да и откуда ему знать, какое это счастье для них с Майком — их дети. Иногда Нанабе казалось, что она задыхается в доме, что пар от кастрюли супа душит её, что мокрые простыни на стиральной доске ломают руки, но подходила, цепляясь за её домашние брюки дочка, приходил не по годам серьезный, словно в своего великого тезку, Эрвин, и всё становилось неважно. Стирка, уборка, военная карьера — плевать, это дети Майка, самого лучшего мужчины на свете, это символы его к ней любви. Кабинет был большой, светлый, чем-то даже похожий на старый, где служил ещё майор Захариус, командир ударного отряда, а не огромного разведческого подразделения в округе Хлорба. И стол здесь был такой же большой. Нанаба прыгнула на него и уперлась носком сапога в стул между разведенных командирских ног. — Привыкай заново, теперь я опять за тобой приглядываю. Майк сам удивился, как, оказывается, скучал по ней такой, затянутой в ремни и узкую форму, веселую и наглую наедине с ним, сидящую на столе, уперев подбородок в ладонь, а локоть в колено. Кровь забурлила. Майк положил руку на обтянутое плотной тканью бедро — она изменилась после двух родов, расцвела, заиграла женскими красками, ранее бледными, спрятанными за сущностью опытного солдата, и объективно, Майк видел, стала настоящей красавицей, не только в его глазах. Волосы, правда, так и не отрастила. В дверь постучали. Майк поспешно ссадил жену со стола и разрешил стучавшему войти. В кабинет, вперив взгляд в какой-то документ, вошел капитан Брайс. — Командир, там на складе что-то странное творится, снабженцы недосчитались трех баллонов с газом, Земан требует, чтобы Вы лично убедились. Поначалу он и внимания не обратил на фигуру у окна, только ахнул, когда Нанаба обернулась. — А я Вам о приводах рассказывал… Ветераны носили дополнительные знаки отличия, да ещё её звание, Брайс готов был сквозь землю провалиться. Хоть бы кто сказал! Вот тебе и домохозяйка, симпатичная мамочка двух милых детишек. Нанаба рассмеялась легко и непринужденно: — Ничего, теперь я Вас поучу. Я теперь занимаю своё законное место, а Вы переходите в моё распоряжение. Брайс вытянулся в струнку, как кадет-первогодка при виде главнокомандующего, и приложил кулак к груди: — Так точно! Для меня честь служить под Вашим началом, командир. Как и говорил Майк, парень оказался толковым, как сама Нанаба в своё время. В нужные моменты был под рукой, в ненужные — испарялся, поручения исполнял быстро и точно, о таком подчиненном только мечтать. Сработались они легко, правда, капитан Брайс не сразу смог говорить с начальницей без дрожи в голосе. — Так Вы тоже служили в гарнизоне? — они сидели над новой присланной Ханджи картой. К карте прилагалось письмо с требованием, раз уж назвали ребенка в её честь, приобщать к науке с малых лет, хотя бы к наблюдению за садовыми жуками. — Да, но давно уже, больше десяти лет назад. Я на Марии стояла, возле Шиганшины. — А почему в Легион перевелись? — А вот Ханджи, — Нанаба постучала карандашом по карте, — меня и переманила. Капитан смущенно потупился, за год службы под началом командира Нанабы Захариус он так и не привык, что она запросто называла таких известных и великих людей, как Эрвин Смит, Ривай Аккерман и Ханджи Зоэ по именам. Впрочем, она сама была великой, и замужем за великим человеком, вторым сильнейшим, но об этом Брайс старался не думать, незачем. — То есть Вы в научном отряде состояли? — восхищению его не было предела. — Да, целый год, а потом Захариус меня в свой ударный забрал. Вы не поверите, они до сих пор из-за меня спорят, — рассмеялась Нанаба. Вот это Брайс понимал, из-за неё можно и спорить, и драться, и, наверное, умереть, но об этом он тоже старался не думать. — Мне в гарнизоне нравилось, — продолжала она, — тихо, спокойно, ну, тогда было, ушла-то я до появления Коллосального. Патрули, дежурства, ремонты редкие, больше дурью маялись. Да Вы сами знаете, хоть, наверное, на Сине построже было, да? Ну, иногда Пиксис приезжал, тогда уж всех строили, но можно было пережить. — Так Пиксис уже тогда был командором?! Нанаба фыркнула: — Да он вечный. — А выглядит сохранившимся. — Заспиртованные лягушки тоже неплохо… Ой, я Вам этого не говорила. Работа их шла легко. Вдвоем гораздо проще было разгрузить командира подразделения, а Майк освободившее время уделял работе с офицерами и всё прибывавшим материалам о внешнем мире. По его прикидкам, когда Ханджи исполнится хотя бы пять, можно будет и им немного попутешествовать, пусть Эрвин временно пришлет Ривая, ну или Ханджи отзовет. То есть года через два они покажут своим детям мир, за который воевали с совсем крохотной надеждой на победу. Ещё каких-то пять лет назад надежда эта была такой призрачной, а теперь он имеет всё, о чем только мог мечтать. Иногда Майку становилось страшно, как когда-то Нанабе — слишком уж много он имеет: дом, жену, дочь, сына, сестру под боком и спокойную, приносящую радость и удовлетворение службу. Заслужил ли? Всё случилось почти как в банальных анекдотах, где мужья уезжают в командировку, а жены приводят любовников. С той только разницей, что любовника у Нанабы не было, и она не поехала домой в положенное время, а засиделась над картами допоздна. Майк отбыл позавчера в центральный штаб к Смиту и должен был пробыть там ещё два дня, а детей уложит Тереза, уж в этом Нанаба ей полностью доверяла, хоть и всегда старалась вернуться пораньше и побыть с ними до отхода ко сну. Как быстро растут малыши, с ними всё интереснее. Эрвину уже четыре и он понемногу осваивает азбуку, а двухлетняя Ханджи повсюду носит круглый, гладкий камешек, который привезла когда-то её взрослая тезка. Когда вернется Майк, нужно будет устроить общий выходной и провести день всем вместе, он, наверняка, поддержит такое предложение. — Уже совсем стемнело, — сказал капитан Брайс, стукнув чашкой с чаем о столешницу, Нанаба благодарно ему кивнула. — Как вы поедете одна? Позвольте Вас сопроводить. — Но Вам же совсем в другую сторону, Грег. Я и сама отлично доберусь, титанов по дороге не водится, так нечего и бояться. — Я не усну спокойно, думая добрались Вы или нет. — Спасибо за беспокойство, но не стоит. Дорога безопасная, а в случае чего у меня резвая лошадь и нож в сапоге — старая, знаете ли, привычка, не раз пригождался. — Надеюсь, Вы ни разу не пострадали. — Разумеется, уж с ножом я обращаться умею. Хотя после одного инцидента командир запретил мне отлучаться без его сопровождения даже в собственные увольнительные. — Он очень о Вас переживал? — Он и сейчас обо мне переживает. Вам не кажется, что мы говорим не о том? — Нанаба подняла от карты уставшие глаза, пожалуй, и вправду пора домой, пусть даже в пустую постель, возьмет к себе детей. — Думаю, мы как раз говорим, о чем нужно, — капитан Грег Брайс подобрался, расправил широкие плечи, вскинул голову, поймав серый взгляд своего командира. — Вы ведь очень умны, Нанаба, Вы не могли не заметить. — Прекратите немедленно. На сегодня Вы свободны, капитан, а завтра можете взять выходной, срочных дел нет, я справлюсь. И Вы, — добавила она с нажимом, — справьтесь. Но Грег Брайс уже решился, возможно, впервые в жизни решился на самый отчаянный свой поступок. — Я люблю Вас. Нанаба закрыла глаза ладонью. Дурак. Молодой, отчаянный дурак. И что ей теперь с ним делать?! — Послушайте, Грег… — Нет, это Вы меня послушайте. Я люблю Вас, Нанаба, я Вами восхищаюсь. Она рассмеялась и в смехе послышалась горечь. — На что Вам старая курица? — Не говорите о себе так! — У меня двое детей. — Я приму их, как своих! — Вы с ума сошли, я замужем. —Если Вы уйдете от него, я обещаю любить Вас всю жизнь, до самого конца, клянусь. Вас и Ваших детей. — И не боитесь моего мужа? Вы точно знаете, кто он? — Второй сильнейший воин человечества, ветеран разведки, командир подразделения и западного штаба Легиона разведки. Нет, я его не боюсь, он умный человек, он поймет Вас. А это Нанабу разозлило. Пусть Брайс и влюбленный идиот, ничего не видящий за пеленой розового тумана, но никто не имеет права говорить о Майке, как о слабовольном и мягкотелом слабаке, который запросто уступит жену и отдаст родных детей. Хвала небесам, он сейчас у Эрвина. В голосе её прорезался металл. — Моему мужу не в чем меня понимать. Простите, Грег, мне жаль Ваших чувств, я действительно их понимаю, поверьте, лучше, чем кто-либо другой, но не в моих силах ответить Вам взаимностью. Много лет я люблю одного человека и никаких предпосылок к тому, что это изменится, нет. Я прошу Вас проявить уважение к моим чувствам и к моей семье. А теперь идите, пожалуйста, домой, провожать меня не нужно, и, я надеюсь, о нашем разговоре никто не узнает. Капитан Грег Брайс выпрямился, одернул форму, стиснул зубы, чувствуя, как сводит челюсти страшная судорога, отдал честь и покинул темный кабинет. По дороге домой Нанаба боролась с желанием пришпорить лошадь и гнать во весь опор, темно, оступится ещё. Взбежав на освещенное бледной лампой крыльцо, она постучалась к золовке, расцеловала её в обе щеки, как близкого и родного человека — сестра Майка, они так похожи, только Тереза иначе, по-своему, по-женски и зрело красива. Та опешила: — Ты чего? Случилось что? — Нет. Просто соскучилась. Где моя мелочь? — Только уснули. Да пусть уже здесь спят, и ты оставайся, если одна спать не хочешь, вон ляг на тахте, я сейчас плед принесу. Нанаба отказалась, замахала руками, подхватила полуразбуженных с сонными личиками детей, и ушла на их с Майком половину. Дом, раньше они только мечтали о доме, теперь всё есть, к следующей осени планируют достроить веранду. Кровать у них огромная, такая, что Майк почти вмещается поперек. У детей своя комната. По утрам они, проснувшись, забираются в родительскую спальню и скачут на сонном отце пока тот не встанет, притворно-ворчливо обещая надрать им уши. А по ночам Нанаба нередко просыпается от ласковых мужских рук и горячего шепота, насколько чаще муж стал признаваться ей в любви, вопреки всем законам семейной психологии. Они, черт побери, счастливы, но бедный, бедный мальчик Грег. Сердце Нанабы разрывалось от жалости. Несчастный влюбленный капитан, такой же, как она сама когда-то. — Мама, ты плачешь? Сонный Эрвин щурился в темноте, беспокойно обхватив материнскую руку, с другой стороны, забросив ножки на Нанабино бедро, сопела Ханджи. — Нет, милый, тебе показалось. Спи, моя радость. Видишь, сестричка спит. — А когда папа вернется? — Через два дня, солнышко. Это завтра и ещё один день, а потом он вернется, и обязательно что-нибудь вам привезет. Я тоже его жду. Последних слов мальчик уже не слышал, провалившись в глубокий детский сон, а Нанаба лежала в темноте, обнимая свои живые сокровища, и сильнее Эрвина мечтала о возвращении своего мужа. «Я соскучилась, Майк».