Исход

Впервые Амилер вышла из паланкина, прижимая к груди курительницу с насыпанными в неё листьями артемиссии. Она неспешно прошла через заваленный телами Новый Антиох, и сизая струйка горького дыма тянулась за ней. Зайдя на облепленную крипом площадку, она поставила курительницу там, где неровными кляксами крови было отмечено место, где жизнь покинула её отца. Остывшая и подсохшая, она стала тёмно-синей, как песок Шакураса. Альгинерия стояла рядом с ней на коленях. Никогда не могла она предположить, что переживёт брата, младшего более чем на двести циклов. Горький дым касался её кожи и отзывался колючей болью в душе. — Дым — это всё, что мы есть в этом мире без солнца, тени теней без надежды на новую жизнь. В шаге от Сумрака замерли мы на пороге древним пророчеством в назидание другим... — шептала она, протягивая к нему ладони. Через Кхалу тянулась песнь скорби. Из тех, кто пережили битву, многие предпочли расстаться с жизнью, а не присоединиться к Артанису, который в их глазах был не героем, а настоящим предателем, преступившим волю высшей касты и отрекшимся от света гораздо вероломнее, чем до него сделал это Тассадар. Другие же, оценив его боевую тактику, признали за ним право носить титул Вершителя заместо погибшей Иридер и вести их в новый бой против настоящего врага — размножившегося на Шакурасе выводка зергов. Лурия один за другим снимала с рук и с нервных отростков тяжёлые браслеты и кольца и сбрасывала в кучей лежащую на полу одежду, среди которой уже лежали её именной кадуцей и кастовое ожерелье. — Тебе обязательно делать это? — Улутар коснулся её вибрисс, спадавших теперь свободным водопадом. — Я не хочу умирать. Но в то же время... — она взяла его ладонь и поднесла к лицу, разглядывая множество щербинок на грубой коже. — После того, что случилось, мне нет смысла оставаться судящей Лурией. — Ты не обязана проходить через эту боль. — Только так я могу стать одной из вас. Только так смогу продолжать путь и оставаться кем-то значимым — теперь, когда в цене только те, кто умеют сражаться, — она закрыла глаза и наклонилась к нему, прижимаясь к шершавой груди. — Сумрак пал на наши народы. В хранителях Света нет больше надобности. Улутар обнял её и причесал её длинные отростки пальцами, не скрывая своего восторга перед их красотой. — Я расскажу тебе историю о судящем Анримаре из Шелак. Твой соплеменник, кстати. Так вот, однажды он прилетел на Шакурас, совершенно случайно, и ему не пришлось принимать отсечение, чтобы остаться среди нас. Существует некая техника, позволяющая закрыться от Кхалы, не проходя через эту боль. — А тебе она известна? — Ты можешь прочесть мой разум до дна и поискать, — Улутар беззлобно усмехнулся, окутывая её теплом своей ауры — пусть он и был одним из детей тьмы, его присутствие не ранило молодую судящую. Напротив — оно успокаивало, обещало защиту. Лурия потянула его к себе, падая спиной на жёсткое ложе. С ним сейчас она была менее одинока, чем с любым из выживших с Айюра. Зератул сидел в цитадели, едва находя в себе достаточно участия, чтобы поднять глаза на тактическую голограмму, над которой вдохновленно выступал Артанис, демонстрируя членам новоучреждённого Сумеречного Совета план атаки на окружённый зергами храм. Молодой претор, ещё недавно вызывавший множество сомнений у обеих сторон, сейчас стал в глазах собравшихся на Шакурасе Перворожденных новым символом наступившего между тёмными и светлыми мира, осмелившемся пойти ради общего блага против старых порядков. Он теребил в руке свой старый кадуцей, машинально обводя когтем почти истёршиеся линии, составлявшие иероглиф, когда-то являвшийся его именем. Лишь теперь, когда произошло непоправимое, он узнал правду и жаждал призвать к ответу тех молодых глупцов, безвинно убивших слишком любопытного прокуратора, но ирония была в том, что все трое погибли ещё под первым штормом, который кхалаи бросили в атакующих. После случившегося святотатства бессмысленно было искать справедливости, но в его сознании продолжали звенеть последние слова мятежного судьи. На тёмной ткани, оплетавшей его ладонь, остались тёмно-синие пятна крови. А в сознании его тёмными пятнами зерговской слизи запятнался некогда безупречный образ Рашагал.