_____
Это утро не походило ни на одно другое. Все тот же ноябрьский холод, льющийся из открытого окна, все тот же потрепанный диван серого цвета и плед на нем, все то же капризное недо-зимнее небо, грустно осевшее среди светло-серых облаков и... я. Заболевшая, необычайно счастливая и одновременно сбитая с толку всеми обстоятельствами. Этим утром я не пошла по привычке делать себе кофе, не пошла забирать газету из почтового ящика и не вышла на балкон, проверяя, высохло ли белье. Около часа, проснувшись, я смотрела в потолок, выискивая в нем ответы на все волновавшие меня вопросы. Мне нужно поговорить с Женей. И чем раньше это произойдет, тем лучше. Поэтому через четыре часа после своего пробуждения я выхожу на улицу, пытаясь вспомнить нужный адрес. В итоге, обнаружив, что это больше никогда не всплывет из памяти без посторонней помощи, я звоню Егору. Чтобы набрать его номер, мне приходится долго и усердно уговаривать себя, остановившись на краю одного из тротуаров. В конце концов, расспросы юноши о том, зачем мне адрес его так называемой девушки, оборачиваются пустым звуком, и он сдается. Я не буду ничего говорить ему, пока сама не разберусь хотя бы в одном из своих вопросов. Многоэтажка, в которой поселилась Евгения, ничуть не отличалась от других, но, кажется, здесь сосредоточены все ветра города: пока я иду, неизменный красный шарф почти слетает с шеи. Мне удается его удержать. Здесь холоднее всего. С неким облегчением быстрым шагом захожу в подъезд и еще несколько минут прижимаюсь спиной к стене, пытаясь осознать, что я действительно добралась. Глаза слезятся то ли от ветра, то ли от еще не прошедшей болезни. Такое чувство, будто второй этаж вдруг стал настолько далеким, что я поднималась до него вечность. С первого звонка дверь мне не открыли. Со второго — тоже. Лишь с третьего передо мной все-таки объявляется Женя. Она отчего-то совсем измотана: глаза покраснели, кожа ужасно бледная, взгляд пустующий и отдаленный, будто бы она была не здесь. — Привет, — неуверенно начинаю я, переступая с ноги на ногу. — Проходи. Женя пропускает меня вперед и закрывает дверь. Я думаю, с чего начать. Девушка молча проходит на кухню и мне приходится бегло снять с себя обувь и верхнюю одежду, чтобы поспешить за ней. Я останавливаюсь в дверном проеме, ведущем на кухню, и еще недолго смотрю, как Женя медленно отпивает горячий дымящийся чай из аккуратной белой чашки. — Ты плохо себя чувствуешь? — спрашиваю я, при этом думая, плохо ли мне. Кажется, лучше. А может, и нет. Черт, я не знаю. — Нет, я в отличном расположении духа. Спасибо за беспокойство, — девушка опускает глаза. Я вижу, что она немного рассержена. — Ник, зачем ты пришла? Этот вопрос выбил меня из колеи. — Я подумала, что тебе будет приятно, если... — я не договариваю, лишь молча вытаскиваю из сумки пакет с зелеными яблоками и чуть приподнимаю его вверх. Женя даже не смотрит на меня, из-за чего я смутилась: — Если я навещу тебя. — Можно подумать, я больна. Я не ожидала от нее таких слов. Таких вопросов. Такого напущенного равнодушия. Что за черт с ней происходит? — Егор сказал, что тебе нехорошо, и я... Ложь. — Егор, значит, — Женя горько усмехается и поднимает глаза. Она еще недолго сверлит меня взглядом и встает, с грохотом поставив наполовину пустую чашку с чаем на поверхность стола. Я вздрагиваю. — Я думала, мы подруги, Ника. Я почти теряю дар речи. Дыхание перехватило, я чувствую себя пойманной. Что происходит? Я ничего не делала. Не совершала преступлений. Не убивала людей. Не делала ничего противозаконного. Так в чем дело? — О чем ты говоришь? — я чувствую, как яблоки в моих руках становятся в несколько раз тяжелее, оттягивая тело к полу. Я перехватываю пакет обеими руками. — Мне кажется, что вам больше не стоит общаться. Вот о чем я говорю, — девушка делает шаг мне навстречу. Я вижу, что в ее глазах маленькими алмазами сверкают слезы. — Думаешь, один раз с ним увиделась — и все? И все, да? Нет! У нее истерика. Мне плохо лишь от одной мысли, что все это время она думала об этом. Все это время я была причиной ее мыслей. Да еще и таких мыслей. Она оставила нас одних в тот самый вечер. Она захотела, чтобы мы увиделись. Это все было для того, чтобы обвинить меня в несуществующей измене? Всего дважды. Я виделась с ним всего дважды. — Ты сама захотела, чтобы мы встретились, — возражаю я, хотя, наверное, стоило держать рот на замке. — Прости. Я опускаю голову, надеясь, что, если я не буду смотреть ей в глаза, сердцебиение немного успокоится, и я смогу спокойно вздохнуть. — Вчера я не просила вас увидеться. Женя опускается на пол, прижав колени к груди, спиной касаясь батареи под окном. Я так и стою, ошарашенная и сбитая с толку внезапной новостью. — Что? Не просила? Он сказал, что ты... Я запинаюсь на этих словах и молчу. Теперь его действия разветвляются. Он не может уместиться в моей голове, как обыкновенный человек, способный солгать подобным образом. Не может. Для него нет места. Я слышу, как Женя начинает тихо плакать, прикрывая лицо руками. До меня доносятся глухие рыдания и едва разбираемые ругательства. Судя по всему, в мою сторону. Я сажусь рядом с ней. — Ты знаешь, как я его люблю? — шепчет она в перерывах между довольно-таки обидными словами. — Ты не знаешь. Пожалуйста, уходи. Я отрицательно качаю головой. Я не знаю, насколько сильно она любит его, но могу точно сказать, что ни на кого не претендую. Правда, я еще не со всем разобралась, но это поправимо. Он так и останется ее мальчиком с ореховыми глазами, авторитетом, любимым человеком, солнцем. Мне перепадет лишь несколько золотых лучиков. Мне хватит и этого. Только, пожалуйста, я прошу тебя, перестань пускать слезы. — Я не уйду. — Уходи! Она кричит на меня. В ее глазах мелькают несколько чувств одновременно: страх перед потерей, слабая ненависть, предательство. Да черт возьми, что я сделала? И вообще, каким образом она узнала про нашу прогулку с Егором? Уже почти покинув кухню, я оборачиваюсь и смотрю, как Женя сверлит взглядом линолеум. — Я не знаю, чем тебе не угодила, но могу сказать одно: я ничего не делала и делать не собираюсь. Я, черт возьми, хочу помочь тебе, принесла яблоки, витамины, так сказать, думала, что тебе хотя бы немного, но станет лучше. Обида застревает у меня в горле. Я кашляю и не могу договорить. Яблоки не могли принести ей никакой пользы. Яблоки вообще не помогают при таком раскладе. К чему тогда они? И все же, я оставляю их на кухонном столе и ухожу. Зря я наговорила ей такого. Добила. Унизила. Все испортила. Когда я выхожу в подъезд, ноги подкашиваются, но я стараюсь не упасть. В голове одна за другой роятся мысли, разбиваясь о стенки разума, всплывая там, где их лучше всего видно. Я не могу не думать об этом. Не могу просто закрыть на все глаза. Именно поэтому я звоню Егору, сидя на лавочке в том самом парке, у которого мы назначали встречу с Женей. Здесь совсем никого нет, необычайно тихо, но чувство вины все равно меня преследует. — Дай угадаю, — без всяких приветствий произносит Егор, как только берет в трубку. Я ужасно рада слышать его непринужденный голос, спокойный и властный, будто бы ничего и не произошло. На секунду я забываю обо всей этой ерунде. — Ты с ней увиделась? — Увиделась, — подтверждаю я, откидываясь назад и закрывая глаза. — Она дико тебя любит, Егор. Он недолго молчит. — Что это значит? — Она приказала мне перестать с тобой общаться. — Приказала? — Именно. Я слышу его тяжелое дыхание в трубке, и чувствую, как самую малость тело расслабляется. Мне так хорошо. — А знаешь что, — Егор сдерживает паузу. — Мы не будем делать так, как она сказала, — я почти вижу, как он напрягается, о чем-то сосредоточенно думая. — Что еще с ней было не так? — Она выглядела уставшей. Очень уставшей, — беспокойно протягиваю я. — Можно покупать специальный блокнот для записей. Серьезно. Я что-то согласно бормочу, все еще не открывая глаз. Мне хочется домой, но прежде нужно прекратить звонок. — Мне кажется, вам нужно увидеться, — предполагаю я, внезапно выпрямляясь. Егор согласен со мной. Еще пару минут мы говорим об этом, затем — прощаемся. Я совсем не рада, что мне придется остаться наедине с собой, но, все-таки, я попаду в теплое помещение. Здесь все еще холодно. Настолько холодно, что пальцы, отчаянно прижимающие сотовый к уху, практически онемели. Единственное, о чем я забыла спросить — это о том, почему вчерашняя встреча была совсем не официальной. Он ведь солгал мне, верно? Не понимаю. Я попадаю домой совсем рано и, заметив, сколько времени, не на шутку удивляюсь. Могла ли я так быстро вернуться домой? День проходит в слабом тумане, я все жду хоть каких-либо известий. Любых. Абсолютно. Начиная от нового геля для душа, заканчивая Женей. Хотя, с нее, наверное, нужно начать. Сейчас это единственное, что меня волнует. Чтобы отогреться, мне приходится снова окунуться в горячую ванну. Это немного приводит в порядок мысли, но совсем не прекращает волнения и неземного беспокойства. Вечером снова обнаруживается температура: я кашляю, я чихаю, я не могу спокойно вздохнуть. Хоть врача вызывай. Правда, этого я не сделала. Глаза хоть и снова слезились, но меня хватило, чтобы посмотреть одну мелодраму по DVD-плееру, на которой я умудрилась два раза всплакнуть. Хотя не знаю, были ли это слезы или просто последствия внезапной простуды. Около двенадцати часов ночи я уже спала, прижав к груди замотанного в плед против воли кота, который тоже задремал. Эту неземную идиллию нарушил ночной звонок, который, наверное, должен был меня обрадовать. Егор. — Вы встретились? — бубню я, отрывисто прижав телефон к уху. Мне любопытно. Мне стыдно. Мне плохо. Адская смесь. Юноша пару минут молчит. — Встретились. — Что не так? — я хмурюсь. Матвей спрыгивает с моих колен. — Кажется, она ненавидит тебя, Вероника. И она сказала, что ты прекрасно понимаешь, из-за чего, — говорит он. Я замираю. — Могу ли и я узнать, что происходит? Меня медленно начинают делить на части, аккуратно отрезая кусочки от моего сердца, оттягивая скоропостижную смерть. Меня медленно начинают убивать, туда, где самые сильные места вмиг становятся слабыми. Меня начинает трясти. Крупная нечеловеческая дрожь, которой достаточно одного повода для своего финального выхода. — По-моему, ты уже в курсе, — голос дрожит. — Ну, про то, что она запретила мне с тобой общаться. — Она ревнует меня к тебе? Отрывистый, резкий вопрос. Словно лезвием по горлу. — Вроде того. Я сглатываю внезапно набежавшее волнение. Правда, вряд ли это похоже на него. Громкий стук пульса в висках. Это сейчас единственное, что громче коротких гудков на том конце провода.IV
11 ноября 2014 г. в 14:59
Солнце.
Оно слепит мне глаза и, словно жидкое золото, оставляет на коже темно-красные ожоги, покрывающиеся волдырями. Я кричу, отталкиваюсь, колочу руками воздух, брыкаюсь: солнце становится все дальше. Дальше, удаляясь, обретая никому не известные черты прекрасного, мнимого, величественного. Я чувствую запах горелого и осознаю, что напоминаю тлеющий клочок бумаги. Солнце-золото смеется надо мной, я не чувствую его, но знаю — тепло. Вот оно, совсем близко. Стоит лишь протянуть руку и дотронуться.
Глупая. Зачем я отталкивала его?
Я хочу греться о него бесконечно, хочу почувствовать, что значит быть кому-то принадлежащей.
Но боюсь заново обжечься.
Это длится недолго. Всего мгновение, которое мне отведено было подумать: навеки остаться заточенной в холодном безразличии стен, или же греться в лучах потрясающего света, который мог бы оберегать меня.
Среди одинокого холода мне привычнее — вся моя жизнь заключена в этих стенах.
Солнце привлекает меня своим золотом и ожогами, которым нет излечения, но есть вознаграждение теплом и лаской.
Я не успеваю подумать. Мне не хватает времени.
И когда я уже протягиваю руку, чтобы дотронуться до сверкающего золота, дарящего вокруг себя прекрасные искры, словно фейерверки, все исчезает.
Вспышка света. Темнота заполняет собой все, под ногами вместо теплой земли возникает холодный бетон, лёд обжигает мои ступни.
Это совсем другие ожоги.