7822

— Это не будет иметь значения, когда ты уснешь. Ох, если бы. Если бы, блять, не имело. Если бы он вообще умудрился уснуть в таком состоянии. Хару такой наивный, что Рин обожает его ещё больше, но порой — как сейчас — ему хочется хорошенько того пнуть, задушить, лишить воды, оставить на всю жизнь без скумбрии, бросить умирать в пустыне, заставить плыть брассом и баттерфляем... Рин лежит, уставившись в потолок, и придумывает всё новые сценарии мучительной смерти для своего ненаглядного соперника, который дрыхнет как ни в чём не бывало, как будто это нормально — просто взять и уснуть после того, как перед тобой вывернули душу наизнанку, как будто нормально спать с другим парнем под одним одеялом, прижав ногу к его ноге, как будто вообще хоть что-нибудь из этого нормально. И Рин наращивает градус изобретательности своих смертоубийственных сценариев, только все они кончаются одним: Хару прижат к какой-нибудь поверхности, распластан под ним и молит о пощаде, и Рин... Рин старается удержать свою руку, потому что ей нельзя, нельзя спускаться ниже. Но он возбуждён, разворошён собственными признаниями, которых никогда бы в жизни не сделал, если бы Хару так остро не нуждался сейчас в этих словах; он до смерти смущён рассказами Лори и намёками Рассела, которые сдали бы его с потрохами, вари Хару хоть немного получше в английском, и у него стоит, стоит так твёрдо и основательно, как никогда ещё не стоял в присутствии Хару, потому что Рин никогда не позволял себе такого. Ночевать с Хару в одной комнате? Ладно, проходили, но того опыта было достаточно, чтобы поклясться себе никогда больше его не повторять. Но ночевать с Хару в одной постели? Мир опять насмехается над ним. Рин знал, что вся эта поездка была плохой затеей, но тем не менее бросился в омут с головой, надев на шею булыжник, потому что Хару в этом нуждался. Да, чёрт возьми, Хару нужно это путешествие, ему нужно увидеть этот мир и вылезти наконец из своего кокона, ему нужен импульс. Ему нужен Рин. А значит, Рину нужно взять себя в руки и перестать истерить. Но Харука-мать-его-Нанасэ раз за разом усложняет ему эту задачу, и вот сейчас он поворачивается, едва слышно пробормотав что-то во сне, волосы в беспорядке на его лбу, губы шевелятся, а затем приоткрываются да так и остаются открытыми, влажное тёплое дыхание касается оголённых нервов его плеча — и с Рина довольно, он не может. Он, чёрт возьми, больше не может. Резко скинув одеяло, он садится на краю постели, уткнув в ладони лицо. Оно горит, как раскалённая сковородка, на которой Хару жарит свою скумбрию. Подавив истерический смешок, Рин встаёт и сбегает в ванную. Там он, привалившись к двери, будто едва унёс ноги от полчищ зомби, глотает воздух, стараясь сделать это максимально тихо и быстро. Он не может так больше. Чёрт возьми, не может. * * * Вот только он может. И на следующее утро Рин просыпается в ещё тёплой от Хару постели, слушая, как тот чистит зубы в ванной, и у него не стоит, и он даже умудрился выхватить несколько часов сна этой ночью после того, как довёл себя до полного изнеможения в ванной, потому что одного раза не хватило. И затем он снова идёт, бежит, мчится с ним куда-то, с безумным, неестественным счастьем чувствуя, как шаги Хару наконец-то синхронизируются с его собственными, будто тот забыл про свой кокон, как и про то, что должен постоянно делать каменное лицо и отводить глаза — и он смотрит на Рина всё чаще, всё неотрывнее, будто на волшебника, который может показать ему чудо, и что остаётся Рину делать? Стать волшебником и показать чёртово чудо, это очевидно. Глаза Хару вспыхивают искрами восторга, будто синие бездны океана, поймавшие отражение солнца. И Рин знает, что он может — и сможет, если потребуется, хоть целую вечность терпеть свою неведомо какими грехами заслуженную пытку, если это означает — видеть глаза Хару такими. Он сможет, но ему нужна дистанция. 7822 километра. Токио-Сидней. Его подушка безопасности. * * * Будь проклят тот, кто изобрёл скайп. Нет, серьёзно. Неделю Рин изводит Хару требованиями завести аккаунт, ещё неделя уходит на то, чтобы Хару разобрался во всей этой технике (ей-богу, его бабушка и та тормозила меньше, но что поделать — вода и электроника несовместимы), но в итоге — хвала Макото! — всё наконец получается. Рин готов молиться на Макото. Особенно потому, что первые несколько раз они непринуждённо болтают втроём, с оживлением обсуждая их с Хару тренировки, занятия Макото, то, как Рэй с Нагисой извращаются над режимом команды, и как Соске перевёлся на специальность Макото, махнув рукой на экономику и финансы, потому что отцовский бизнес — это хорошо, но спорт из своей души не вытравишь. Отведя глаза в сторону, Хару признаётся, что тот приходил к нему в бассейн и потребовал заплыв. — И чем всё закончилось? — немного обеспокоен Рин, который в курсе неприязни Соске к Хару: тяжёлый труд никогда не любит голый талант. — Ничем особенным, — даёт Хару свой излюбленный ответ. Макото, как обычно, расшифровывает: — Мы просидели весь вечер в караоке, ты знал, что Соске умеет петь Гакта?! — Блять, — Рин ржёт, закрыв лицо ладонью, — вы что, надрались? — Ну, мы всего-то пропустили по стакану пива... — А Хару? — спрашивает Рин сквозь смех слишком жадно и нетерпеливо, но не может остановиться, когда представляет того с густым румянцем на щеках, глуповатой улыбкой и блестящими глазами, немного нескоординированного и поющего какие-то сопливые романтические песни, и, о боже, никогда ещё Рин так не жалел об этом чёртовом расстоянии в 7822 километра. — Хару тоже пел?! Тот давно уже смотрит куда-то влево, потемнев ушами, и Макото начинает хихикать: — Ну, он... — Тема закрыта! — отсекает Хару жёстко, прожигая Рина взглядом даже сквозь экран. — Ну, Харуууу.... Макото, расскажи!.. — Закрыта!.. — Хахахах!.. В полумраке комнаты на экране начинается возня, что-то грохается на пол, и смех Макото обрывается на высокой нотке, когда Хару, похоже, умудряется нажать кнопку завершения вызова. Рин ещё долго ржёт, лежа на своей койке и глядя в потолок, представляя, что ждало бы Макото, успей он проболтаться, и что же такого пел Хару, чтобы так бояться огласки. Он вспоминает ту ночёвку, когда этот идиот точно так же паниковал из-за журнала под кроватью, заинтриговав Рина до чёртиков, так что у него сорвало тормоза и он гонялся за Хару по тёмной комнате, пока не пришпилил его к полу и не отобрал злосчастный журнал. И кто знает, сдержал бы он себя в тот раз, вошедший в азарт, с раскрасневшимся Хару, что дышал под ним сбито и часто, с задравшейся на животе футболкой и взлохмаченными волосами... если бы не был так ошарашен сверхсекретной «порнухой» Хару. «Источники и водопады Японии», твою мать. И как его угораздило запасть на такого фрика?.. Рин посмеивается не совсем здоровым смехом, гадая, задумывается ли Хару в свои 18 вообще о чём-либо помимо воды, и есть ли такое понятие как аквасексуал, и что ему, Рину, прикажете с этим делать. А потом его настигает мысль о других людях вокруг Хару, о сотнях других, незнакомых людей огромного Токио, многие из которых уж конечно лучше Рина, не говоря уж о том, насколько ближе; и что Хару не может всю жизнь сохранять верность воде, потому что это же полный бред и аквасексуалов не бывает. И Харука, конечно, найдёт себе девушку, как любой нормальный студент, или найдёт себе парня, и почему-то от этой второй мысли Рину хочется рвать на себе волосы. Потому что если первое будет закономерным и логичным поражением, то второе — поражением идиотским и абсолютным, потому что будет значить, что Рин полный идиот. И он лежит остаток ночи, перебирая в голове тысячи сцен и событий из их жизни, пытаясь найти какие-то явные знаки, и снова не находит ни одного. Хару не видит в нем никого, кроме друга и соперника, иначе он бы выдал себя — хоть раз, хоть как-то, ведь они молодые парни с бурей гормонов в крови, и Рин выдал себя с головой уже десятки раз, будь Хару чуть менее наивен и чуть более озабочен — он бы уже давно всё просёк. Рин проклинает того, кто изобрел скайп, после того, как Макото перестаёт заходить к Хару каждые выходные, заваленный учебой, и они всё чаще говорят вдвоём. Пульс Рина скачет, как после сумасшедшей стометровки с этим самым Хару, который дышит в микрофон и смотрит на Рина и говорит что-то и смеётся негромким смехом, отзывающимся в каждом его нерве, заставляя задерживать дыхание. И Рин упускает нить разговора, упускает катастрофически, пялясь на его глаза, подсвеченные голубоватым светом экрана, на движения его мягких губ и ещё влажные после ванны кончики волос, липнущие ко лбу. Рин глупо улыбается, ерошит волосы и шутит невпопад, временами срываясь на английский, и комната странно движется по краям поля его зрения, точно он пьян, только маленький экран с Хару невыносимо-чёткими линиями врезается в его сознание. И всякий раз это происходит одинаково: темы заканчиваются, и Рин выпадает из реальности настолько, что не успевает подхватить гаснущий разговор, а Хару не из тех, кто может болтать просто так. И повисают неловкие паузы, за которые Рин снова и снова успевает осознать, что он, чёрт возьми, сейчас сидит и болтает с Хару наедине, без ошивающихся рядом приятелей, без отвлекающей внимание этого чудика воды, без каких-то насущных дел и проблем, которые требуется обсуждать, он просто... сидит и болтает с Хару. Наедине. О всякой ерунде. Уже второй час. И это осознание всякий раз отправляет его в свободное падение, заставляя живот сжиматься от страха и сладко-мучительного замирания, а сердце подскакивать к горлу. — Ладно, мне пора спать, тренировка с утра, — обычно первым произносит Хару, которому вечно не хватает терпения дождаться, когда Рин выйдет из своего пике и скажет что-то осмысленное. — Ладно, мне тоже, — Рин шмякается о землю и остаётся один, оглушённый тишиной своей комнаты, проклинать чёртово непослушное тело, которому расстояние в 7822 километра вовсе не идёт на пользу. И это очень тревожное открытие. Очень. * * * Если бы Рин представлял, к чему приведут все эти разговоры по скайпу, он бы не доставал Хару требованиями завести аккаунт. Он бы ограничился разговорами по телефону и письмами, половину из которых никогда бы не донёс до почты. И он был бы счастлив, получив на свой день рождения лаконичный мэйл или короткий телефонный звонок. Впрочем, пока что он счастлив не меньше, потому на экране перед ним толкаются, стараясь уместиться в кадр, Макото, Хару и Соске, невпопад крича какие-то пожелания, а затем до смерти пугая его взрывами хлопушек. Возня на экране сменяется сполохами света, и Хару грозит, чтобы Соске не смел заляпать его ноутбук воском от свечек, а Макото мимо нот поёт «ХАПИ БАЗДЕЙ ТСУ Ю!». Рин дует на торт в экранчике с такой силой, что едва не сдувает свой лёгкий ноут со стола, и, офигевший от радости, кричит, как он любит этих идиотов. Макото просит его не реветь, но Рину плевать, потому что, чёрт возьми, он самый счастливый человек на свете, и Хару улыбается ему, бесконечно милый с розовыми, как лепестки сакуры, конфетти в чуть взъерошенных волосах и на кончиках ушей. Макото и Соске куда-то делись от экрана, пропав в полумраке празднично украшенной комнаты, и они снова наедине, и Рин снова завис в свободном падении. — Я так скучаю, — тихо говорит он, коснувшись экрана кончиками пальцев. Но его слова тонут в громких голосах где-то на фоне. Хару шевелит бровями — «не слышу», и затем его куда-то тянут, на экране снова возня и неразбериха, и несколько секунд Рин видит лишь силуэты где-то за приоткрытой дверью. Рин не может понять, что за новые голоса взялись в квартире Хару. О нём вспоминают через пару минут: Макото возникает перед экраном с улыбкой во весь рот: — А у нас сюрприз! Угадай, кто? — Понятия не имею. Нагиса, Рэй? Кто-то из Самедзуки? Но сейчас разгар учебы. Го уже поздравила его раньше, она тоже сейчас дома в Иватоби. Какие ещё общие знакомые у них могут быть в Токио?.. На экране возникает миловидная девушка с короткой стильной причёской и лучезарной улыбкой. — Привет, Рин! С днём рождения! Помнишь меня? Рин сбит с толку. Что-то ворочается в его голове, но он никак не может ухватить мысль. Макото, как обычно, приходит ему на помощь: — Это Заки, помнишь, мы плавали вместе в начальной школе? — Заки?.. — ну конечно, он помнит Заки, только кто бы узнал ту двенадцатилетнюю девчонку в этой взрослой девушке? — Я бы тоже тебя не узнал, ты стала настоящей моделью! — утешает её Макото, и нет, Рин серьёзно готов на него молиться, ведь как тому всегда удаётся разрядить обстановку — это уникальный талант. — Правда же, Рин? Разумеется, она очень красива, Рин может только согласиться с Макото, который, похоже, уже положил на девушку глаз... а может, не только Макото, но и Соске, что отирается на краю экрана и кидает на них странные взгляды (только не передеритесь из-за неё, идиоты!). — Э-эм, так ты модель? Поэтому в Токио? — предполагает Рин. — Не-ет, что вы, мальчишки, совсем меня засмущали! — заливается смехом Заки. — Я продолжаю плавать. — Хару встретил её в том же комплексе, где тренируется сам, — говорит Макото. — В отличие от нас, он её сразу узнал, да, Хару? — кричит он куда-то в сторону, потому что Хару в поле зрения камеры не наблюдается. — Представляешь, Заки в двадцатке сильнейших по стране! Похоже, она скоро попадёт в сборную! — Уау, это здорово! — впечатлён Рин. — Ты тоже не промах! — парирует Заки. — Всё-таки сумел зацепиться в Австралии, я так за тебя рада! Надеюсь, ты не насовсем там? — Нет, конечно. Скоро будем в одной сборной и надерём всем задницы на олимпиаде! — ухмыляется Рин. — Буду ждать! Ладно, пойду помогу Хару на кухне, — машет ему Заки и убегает от экрана. — Девчонка не промах, — комментирует Соске. — Уже глаз на неё положил? — смеётся Рин. — Э-э... — неожиданно заминается его друг, переглянувшись с Макото. — По-моему, она по уши в Нанасэ... — Ш-ш-ш! — шипит на него Макото и косится в сторону кухни. У Рина в животе что-то обрывается и летит вниз, вниз, вниз. Он всё-таки выдавливает усмешку: — Да ладно? Хару не замечает ничего, кроме воды. — Ну, не всю же жизнь ему в ванне самоудовлетворяться, — ржёт Соске. Макото дает ему подзатыльник, но и сам хихикает. А Рин вспоминает ту давнюю зиму. Как они с Макото вытаскивали бездыханного Хару из ледяной реки, куда этот придурок сунулся за драгоценным шарфиком Заки, наплевав на осторожность и на собственную температуру под 40. Рин до сих пор помнит, как трясло тогда Макото от страха, которого Рин ещё не понимал, и каким бледным, с синеватыми кругами под глазами, было лицо Хару, когда он лежал на кровати в медпункте. И как Заки не расставалась потом с этим чёртовым шарфиком, несмотря на так до конца и не отстиравшиеся пятна на белой ткани. Рин не удивится, если она до сих пор хранит этот шарфик. И, наверное, ему не стоит удивляться, что Хару узнал её спустя столько лет? И что судьба свела их в одном городе, в одном бассейне, на пути к одной мечте? Не стоит, верно? Ну, он же знал. Знал, что в итоге что-то подобное неизбежно произойдёт. Что на самом деле никаких грёбаных аквасексуалов не бывает. А бывают только идиоты разных степеней. И он, похоже, — одной из высших. * * * Брайан объявляет, что сегодня вечером они празднуют Ринов день рождения, потому что наконец-то суббота, нет тренировок, и у Мэри родители свалили в Америку, неосмотрительно оставив двухэтажный дом с бассейном в её распоряжении. Дэйву, который всегда стоит за режим и серьёзный подход, не нравится эта затея, но Брайан уверяет его, что тренер не просечёт, ничего крепче виски не будет и даже девчонок на всех не хватит. — Разумеется, на кой пидарасу девчонка, — ворчит Дэйв, но всё же смиряется. Брайан в ответ прощает ему «пидараса». Рин тоже не сопротивляется, конечно. А чего сопротивляться? Ему нужно переключить мозги. Потому что вода в последнее время не спасает. В воде Рину никогда от него не убежать. А здесь, в тесной темноте гостиной, заваленной уже опустошёнными банками и не пережившими бурного празднования останками шариков, он может попытаться. Губы Джес ловко скользят поверх его губ, дразня и провоцируя, и Рин поддаётся. Наконец-то он может поддаться! Наконец-то он не чувствует себя преступником, которого вот-вот застигнут на месте преступления, который вынужден путать следы и прятаться по чёрным подворотням. Джес немного старше его, она подруга сестры не то Брайана, не то Джона, и она явно имеет опыт — долго не раздумывая пробирается пальцами вниз по его животу. — Ох, какие мышцы! — смеётся она восхищённо и хватает губами мочку его уха. Рин инстинктивно сжимает руки на её ягодицах, и ему становится смешно — приходит на ум мелкая извращенка Го с её одержимостью мышцами. Не то алкоголь что-то сделал с его настроением, не то Рин просто идиот — но всё происходящее его скорее забавляет, чем возбуждает, несмотря на старания Джес. Но, похоже, его тело всё-таки реагирует. Потому что девушка, опустив руку ещё ниже, довольно мурлычит ему на ухо: — Давай улизнём. — Куда? — с любопытством смотрит на неё Рин. — Ну, например... в бассейн? Как думаешь? Я же знаю, ты любишь воду, — шепчет она в его губы и тянет за собой. Настроение Рина снова совершает резкий кульбит, но он не сопротивляется и следует за девушкой в сад. Кто-то целуется на газоне, но Рин не обращает внимания — мир вертится вокруг него и пульсирует странными звуками, отсекая половину реальности куда-то на фон. Бассейн подсвечен изнутри изумрудно-голубым светом, и блики играют на лице и в глазах Джес, которая уже сиганула в воду прямо в платье. Тонкая ткань липнет к её телу, очерчивая маленькие твёрдые соски и неплохо для девчонки подкачанный пресс. Рин по привычке ныряет с бортика вниз головой, но успевает сообразить, что впишется башкой в неглубокое дно, и в последний момент изворачивается в воде. Ему не нужно никуда плыть, не нужно рваться вперёд сквозь упругую массу воды, чувствуя кожей сгусток электрических разрядов по имени Хару на соседней дорожке, и это так странно. Он просто выныривает, немного растерянный, и они целуются, лаская друг друга, долго, пока Рин не перестаёт понимать, зачем он это делает. Алкоголь и правда сотворил что-то странное с его ощущениями, будто укол анестезии. Сквозь ресницы он видит перед собой полуприкрытые синие глаза с отражениями воды в глубине. — Хару, — произносит он, и тогда Джес, кажется, начинает смеяться и говорит ему, что всё понятно. Что понятно? Рину ничего не понятно. Он не понимает даже, как заканчивается эта ночь, и почему он просыпается утром в мокрой одежде, с тупой головной болью на незнакомом диване в окружении ошмётков воздушных шариков и в обнимку с одним надутым. В виде дельфина. Какого чёрта... * * * Брайан бросает ему холодную банку пива и советует: — Пей. Полегчает. Ок. Рин пьёт. Сперва ему кажется, что его вывернет от ещё одной дозы алкоголя, но потом и правда становится легче. Он откидывается на газоне и закрывает глаза. Планета всё ещё вращается с неестественным ускорением под ним. — Мне кажется, тебе стоит попробовать другое, — говорит Брайан. — А? — открывает Рин один глаз. Брюнет устраивается рядом на траве и открывает вторую банку — свой любимый DrPepper. Он и в детстве только его и пил, ещё когда они с Рином ходили в одну школу и занимались в одном бассейне. Не сказать, что они были друзьями, но, наверное, это самое близкое к дружбе, что было тогда у Рина в Австралии. Забавно, что они и сейчас оказались в одной команде. — Не-не, не хочу газировку, — мотает Рин головой и тут же жалеет об этом резком движении. — Да я не о том, — смеётся Брайан. — А о твоём состоянии. — Каком ещё? — к Рину снова подбирается тошнота. — Ладно, чувак, расслабься. Я знаю эти симптомы. Девчонки тут тебе не помогут. Fuck it, думает Рин. Он и правда как на ладони, наверное. Что и кому он вчера наговорил? Хотя он не помнит, чтобы разговоры хоть как-то касались этого... Но ведь Джес как-то поняла. Что она поняла? Что Рин не реагирует так, как на его месте реагировал бы нормальный парень? Что у него голова забита Хару? Он произнёс его имя вслух, кажется... Но ведь она не может знать, что это мужское имя, верно? Откуда ей это знать? Тем более, что это девчоночье имя... Рин яростно трёт затылок, пытаясь как-то остановить зуд бессвязных мыслей. — А кто может?.. — Ну, я бы мог, конечно... — задумчиво говорит Брайан, и Рин смотрит на него с ужасом. Тот смеётся: — Да не. Я знаю, как это поначалу. Эмоции и вся эта хрень... всё кажется таким сложным. Ты, конечно, чертовски горячий, но мы с тобой приятели, и я не хочу этого менять. Да о чём он вообще? Рин и думать не может о нём так, нет, он хочет только Хару, Хару и никого больше... — ...Есть одно место, я тебе покажу. Мы тусим там по выходным. — Что за место? — Место, где не будет никаких сложностей. Да не изображай такой ужас на лице. Один клуб, только и всего. — Нет, не-не-не... — Слушай, чувак. Я же говорю, что понимаю. Ты запал на друга, верно? Это тот, с глазами, глубокими, как океан? — Чистыми, как вода, идиот, — рычит Рин и запоздало понимает, что сказал. — Ну да, да, Хару... Это давно было понятно. Ещё когда мы с тобой учились в одной школе. Честно говоря, так и тянуло тебя подстёбывать, но я вечно спотыкался о твой такой до безумия влюблённый взгляд и понимал – не-е-е, тут что-то такое, что лучше не трогать, — хихикает Брайан, и Рин бы ему врезал, честное слово, если бы тело не казалось сделанным из ваты да ещё и вымоченным в воде, тяжёлым и неуклюжим. — А потом меня и самого прошибло. Помнишь Мартина? — Э-эм... — Рин припоминает белобрысого мальчишку из параллельного класса. Мартин не ходил с ними в бассейн — занимался не то бейсболом, не то теннисом, но в остальное время они с Брайаном, кажется, постоянно тусили вместе. — Вы вроде были лучшими друзьями? Как он? — Хах... Ты тогда совсем замкнулся, а вскоре свалил обратно в Японию, так что и не в теме... Короче, я ведь тоже не сразу понял, что я гей. — О-о, — доходит до Рина. — Ну да. Мне только 16 стукнуло, гормоны, а тот совершенно не догадывался, девчонку завёл, в общем, меня штырило так, что с моста хотелось прыгать. — И... как ты с этим справился? Рин отчаянно надеется на рецепт. — Скорее, как я с этим НЕ справился, — невесело ржёт Брайан. — Обычная история, сорвался, спалился... Потом психанул и избегал его несколько недель, пока тот не припёр меня к стенке и потребовал объяснить, что за хрень происходит. Он и тогда, кажется, всё ещё не понимал, ну я и выпалил... да ещё и поцеловал его, пока тот переваривал информацию. Лёгкость в тоне Брайана пропадает окончательно, и от улыбки на его горьком лице Рину хочется выть. — И что было потом? Чем всё закончилось? — он ещё надеется на хэппи-энд. — Ты и сам понимаешь. Ничем хорошим, — безжалостно добивает его Брайан. — Ну, потом он отошёл от шока, и через какое-то время мы даже смогли нормально поговорить обо всём. Но какая тут уже дружба? Когда обоим под землю провалиться хочется... Брайан поднимается, разминая спину. Кладёт тяжёлую ладонь на его плечо. — В общем, я это всё к чему. Я понимаю, как тебя ломает, и знаю, что тело может предать в любой момент, даже если ты решительно настроен держать всё в тайне. Обидно будет, верно? — И что делать? — Если хочешь сохранить его в своей жизни — раздели эти вещи. Выплесни напряжение в более безопасное русло, так ты сможешь держаться, поверь, я знаю. Рину не остаётся ничего другого, кроме как поверить. * * * Но проходит неделя, и Рин успевает немного отойти от всего произошедшего. Он плавает, ставит новые личные рекорды, и это самое главное. Что бы ни творилось в его мозгах, это не должно влиять на его результаты. С остальным он справится. Рецепт Брайана кажется теперь идиотизмом, совершенно ему не нужным. Он даже как ни в чём не бывало болтает с Хару по скайпу вечером пятницы. Ладно, «как ни в чём не бывало» — это, конечно, натяжка, но тем не менее. Его пульс зашкаливает меньше обычного. И Рин понимает, что все недавние эмоциональные пертурбации сделали его менее чувствительным, съев часть бушевавшего внутри шторма. — Отборочные в сборную будут в апреле, — говорит Хару. — Ты приедешь? — Само собой! Тренируйся как следует, Хару, потому что мне нужен настоящий поединок! Хару закатывает глаза: — Это отборочные заплывы в сборную, Рин, а не наш с тобой поединок. — Плевать, любой заплыв — это наш поединок! — упрямствует Рин, и уголок губ Хару ползёт вверх. Рин зависает, любуясь каким-то новым выражением на его лице, таком открытом и свободном теперь, этим новым блеском в глазах, которые он так любит. Будто Хару окончательно оставил последний из своих коконов. Он ещё не был таким, когда они виделись с Рином в последний раз. Значит, Токио идёт ему на пользу. Рин хочет спросить про Заки, но не может выдавить ни слова. К горлу снова подступает ком. Какого чёрта, чего он боится, ведь это нормальный для приятеля вопрос, так?! Эй, чувак, как там у тебя с подружкой? Уже был секс? И как она? Что, ещё не решился? Ну, давай подумаем, как лучше всё провернуть... Рину хочется выдрать здоровенный клок волос из своей шевелюры. Хару, немного похлопав глазами в ожидании и ничего не дождавшись, как обычно подводит черту: — Ладно, мне пора идти. — Тренировка с утра? — приходит в себя Рин. — В субботу?.. — Нет, обещал Заки сходить в кино, — ровным голосом сообщает Хару. — А... — Сеанс через пару часов, нужно ещё доехать. — Ок. — Ну ладно, я... — Целовались уже? — ухмыляется Рин, мысленно аплодируя себе за идеальную естественность вопроса — какая разница уже, в самом деле, когда эта боль в груди растекается так горячо, что её уже не отличишь от холода. — Нет, — моргает Хару. — А что, уже надо? Рин начинает ржать, уткнувшись в ладони. — Харуууу... — Я не слишком разбираюсь в этом, Рин, — говорит он с ноткой угрозы в голосе, но Рин замечает сквозь пальцы румянец на его щеках. Он и не думал, что всё может стать ещё бредовее, чем было. Хару ждёт от него совета? Ох. Чудесно, блять. Вот что, Хару. Пойди и задуши её. А потом утопись в бассейне сам. Может, хоть тогда жизнь Рина Мацуоки станет хоть немного менее бредовой. Хотя чего уж там. При таком раскладе вышеупомянутый Рин Мацуока просто пойдёт и утопится в бассейне за компанию, будем честны с собой... — Рин, — голос Хару падает ещё ниже, обозначая угрозу явную и неминуемую. — Перестань. Рин бы и рад, но он всё никак не может унять приступ истерического хохота. Хару тянется к мышке, похоже, чтобы нажать завершение звонка, и Рин выдавливает: — Посоветуйся с Макото, Хару. Или Соске. Правда, это будет лучше. И его снова накрывает смех. * * * Клуб большой — в пару этажей, и людей, конечно, под завязку, но уютная темнота приятно удивляет Рина, который был готов к раздражающе-ярким огням и музыкальной какофонии со всяким там идиотским стриптизом. Сцепив зубы, он всё же последовал за Брайаном, как за хирургом, который обещает быструю и безболезненную операцию (врёт, конечно), потому что терпеть больше не было сил. Но всё оказывается не так уж и ужасно. Правда, Рин старается не слишком смотреть по сторонам, пока Брайан ведёт его к барной стойке. Пьёт какой-то коктейль, потом ещё, и ещё. В общем-то, где-то на этой отметке происходящее снова начинает его забавлять, почти как в ту ночь на вечеринке. Правда, вокруг совершенно не наблюдается девчонок, и никто не пытается к нему липнуть, и Рин совершенно не знает, что делать и как это всё должно сработать. Они просто болтают с Брайаном и с какими-то его приятелями, которые подходят к стойке то и дело и снова растворяются в толпе. Правда, даже болтать много не приходится — перекрикивать музыку можно только отдельными фразами. Рин никогда особенно не ходил по клубам — с его режимом и концентрацией на плавании просто не оставалось ни времени, ни желания, поэтому он чувствует себя малость не в своей тарелке, но Брайан улыбается и говорит, что нужно чуть привыкнуть, раствориться в атмосфере, и ему понравится. Он посылает по стойке четвёртый коктейль — что-то покрепче на этот раз, и Рину от неожиданности сбивает дыхание. Но он решает верить Брайану и решительно приканчивает очередную дозу. Рин всё ещё не слишком понимает, как вести себя в компании одних лишь парней, потому что ей-богу, никакого возбуждения он не чувствует и начинает даже сомневаться в верности своего диагноза. Пару раз его снова настигает ощущение бреда, но коктейли, видимо, делают своё дело, и вместо истерического хохота его начинает накрывать волнами приятного расслабления. Боже, как давно он не чувствовал такого блаженного безмыслия в голове. Конечно, это дико, но всё же веселее, чем киснуть и изводить себя мыслями в тишине своей комнаты или в гулком безмолвии ночного бассейна. Где-то как раз после четвёртого коктейля происходящее начинает Рина действительно доставлять. Очередной приятель тянет их с Брайаном на танцпол, и это оказывается проще и чуть менее идиотски, чем Рин боялся, да и приятель шутит довольно остроумно и вообще производит дружелюбное впечатление. Он оказывается игроком регби одного из сильнейших австралийских клубов, и если бы Рину не было настолько плевать на регби, он бы, наверное, попросил автограф. Но приятель смеётся и говорит, что это он должен будет просить у Рина автограф через пару лет, когда тот выиграет золото олимпиады, и Рин ухмыляется — само собой. — Тогда, может, мне есть смысл взять автограф сейчас? Через несколько лет он взлетит в цене, — улыбается приятель, а потом повторяет, что его зовут Ларри, потому что Рин уже забыл и ему на самом деле плевать на регби. Но Ларри не обижается, просто говорит, что регби гораздо круче, а плавание — скучный отстой, и целует его снова. И Рин понимает, что они больше не на танцполе, а в каком-то из тёмных углов огромного зала, грубые руки сжимают его бёдра совсем непривычно, заставляя простонать что-то тонущее в волнах музыки, и... да, это хорошо. Это то, что ему нужно. То, зачем он сюда пришел. И Рин с облегчением понимает, что скоро всё изменится, и что в следующий раз он сможет нормально говорить с Хару, спеленав свою боль внутри и спокойно улыбаясь ему, спокойно реагируя на лёгкую улыбку в уголках его губ и на этот новый свет в его глазах, не боясь сорваться, сказать что-то лишнее и поломать всё то, что не так давно восстановил из руин... Он даже, возможно, сумеет нормально себя вести при встрече с Хару этой весной, отказавшись наконец от иллюзий и успокоившись рецептом Брайана — раздели эти вещи. Любовь и секс. Рин разделит, он сможет. Снова и снова. И сможет впредь. Потому что Хару важнее его идиотских желаний. И от понимания всего этого Рина вдруг накрывает тоской. Как будто перевернуть страницу — это предательство. Как будто он что-то должен Хару. Как будто его мазохизм имеет хоть какой-то смысл. Как будто всё это имеет хоть какой-то смысл!.. — Да плевать мне на регби, — выдыхает он отчаянно, выпутываясь из рук, из этой вязкой темноты и удушающих волн музыки. Он такой идиот, и сейчас он бежит, как глупый мальчишка от укола, потому что это больно, и врачи опять соврали, чёрт возьми, это так больно... * * * — Макото, я не могу... я не могу этого сделать. — Рин, о чём ты?.. — не на шутку встревоженный голос отзывается в трубке с небольшим запозданием. 7822 километра. Толщи атмосферы, сигналы спутников и транслирующих вышек. И Рин выпаливает всё. Он взахлёб рассказывает сразу тысячу вещей, мешая воедино прошлое и настоящее, реальность и мысли, которые прожигают его голову, кажется, часть слов он выдавливает сквозь слёзы, а часть почти кричит в трубку с отчаяньем задыхающегося в глубине. Когда он делает передышку, то понимает, что слова закончились, и что он сидит на полу своей ванной, с мокрыми от слёз волосами, закрывающими лицо. Слушая тишину в трубке. 7822 километра. Наконец тишина легонько шевелится — и произносит осторожно, будто боясь его спугнуть: — Я давно догадывался, Рин. Правда, я не думал, что всё... зашло настолько далеко. Прости, я должен был раньше заметить... — Нет, — выдавливает Рин сквозь всё ещё сжатое горло, мотая головой. Как будто Макото в чём-то виноват... Да в чём он может быть виноват? В том, что Рин идиот? Но тем не менее он себя винит. — Я и не подозревал о твоём состоянии. Хорошо, что ты наконец мне рассказал. — Что мне делать, Макото? — Я... не уверен. Нужно очень хорошо всё обдумать. Как он может быть не уверен?.. — Но ты же знаешь его лучше всех, ты можешь читать его мысли, — с упрямством ребёнка заявляет Рин. Макото легонько смеётся: — Это только кажется. На самом деле, я понятия не имею, что творится глубоко в его душе. Ты же знаешь, Хару странный. Думает ли он о тех вещах, которые кажутся нам естественными... Он никогда не обсуждает со мной ничего такого. — И ты не пытался его расспрашивать? Ну... про Заки. — Пытался, но ты же знаешь, как это бывает. Односложные ответы. Не хочется чувствовать себя следователем на допросе... — Брось, Макото. Ты всегда читаешь его и без всяких допросов. Некоторое время в трубке лишь осторожное дыхание. — Ладно. Я не уверен, но если хочешь моего мнения, то я не вижу, чтобы Хару ею загорелся. Я знаю, какой он, когда загорается, и ты тоже знаешь, Рин. Даже лучше, чем я. — И какого чёрта это значит? Если он не загорелся, то нахрена ему всё это? Походы в кино, поцелуи и вся эта хрень? — Потому что это... просто происходит, и он не видит смысла сопротивляться. Он будет плыть по течению, разве только какая-то веская причина не заставит его свернуть. Он во всём такой. — И что это за веская причина? — Ну... — Макото издаёт лёгкий смешок. — До сих пор, в общем-то, этой веской причиной всегда оказывался ты, Рин. Он убирает волосы с лица и досадливо ерошит затылок. Тёплое покалывание где-то в пальцах рождается от этих слов Макото. — Но это ведь другое, — всё же произносит Рин тихо. — Это то, как Хару устроен, — улыбается Макото. — Ты думаешь, это может сработать? — спрашивает Рин, затаив дыхание. Но Макото вздыхает. — Я не знаю. Пойми, я боюсь тебе что-то советовать, потому что я правда не знаю, как он это воспримет. Поступай так, как чувствуешь. А я поддержу тебя в любом случае. — Спасибо, Макото, — горло Рина сжимает тёплой благодарностью. * * * Соске требуется рассказывать гораздо меньше, чем Макото. В общем-то, хватает всего пары фраз: — Меня занесло в гей-клуб, чувак, но потом едва не вытошнило, и я бегом унёс оттуда ноги. Всё хуёво. — Так, — ни секунды не раздумывая, отвечает Соске, — я сейчас же еду к Нанасэ, сажаю его перед ноутбуком, вызываю тебя в скайп, и ты ему признаёшься. ...Зато на дальнейшие препирательства времени уходит гораздо больше, чем на весь разговор с Макото. — Нееет! Нет нет НЕТ и даже не думай и вообще забудь, что я тебе сказал!.. — Чёрта с два я забуду! Этот Нанасэ опять доведёт тебя до ручки! Ух, как он меня бесит! А ты, королева драмы, не смей больше шляться по клубам, если я узнаю, что тебя шпилит какой-то пидарас, я блять примчусь в Австралию и натяну его шкуру на... Ну, и всё в таком духе. Всё-таки Рин обожает Соске, потому что к концу разговора он уже ржёт и не может вспомнить, почему ревел час назад так, что глаза до сих пор жжёт. — Не надо мне твоих обожаний, — отсекает Соске стоически, — лучше иди и скажи это уже наконец своему грёбаному Нанасэ! * * * — Ладно, я понял, — Брайану самому приходится расшифровывать молчание Рина, потому что сил обсуждать это ещё и с ним уже не остаётся. — Ты не можешь от него отказаться. — Вроде того. — Потому что продолжаешь на что-то надеяться. Ну, я, конечно, не знаю твоего Хару, поэтому без понятия... может, и выйдет что. Одно ясно — что пока он тебя сам не отошьёт, ты не сможешь переключиться. Потому что будешь верить. — Чёрт, — Рин трёт затылок, понимая, что это в точку. Да, он не может вот так вот сдаться. Он может быть идиотом, истеричкой, королевой драмы и ещё кем угодно, но Рин никогда не был трусом. Он мог ошибаться, сбиваться с пути и упрямо блуждать в темноте, отвергая помощь, но он всё же не отказался от своей мечты. И от Хару он вот так просто не откажется, не попытавшись даже сразиться. Оттолкнувшись от стартовой тумбы, Рин ныряет в зеленоватую глубину, которая принимает его и гладко обвивает его тело, позволяя скользить вперёд. И в который раз его охватывает легкость, будто 7822 километра исчезают, растворяясь в мерцании зеленоватых бликов, и Хару плывет рядом с ним, по соседней дорожке, так же легко и упруго скользя в гладких объятиях воды, которая соединяет их здесь, в этом месте, в этом моменте, на одной общей Дороге. Рину хочется смеяться от нелепости своих страхов и волнений, потому что у них есть нечто неизмеримо большее, одно на двоих. То, что никуда и никогда не денется, пока они оба идут по этой Дороге. А всё остальное... лишь детали. Детали, которые Рин соберёт воедино и заставит работать. Ровно через два месяца. В апреле, когда бассейны в Японии будут усыпаны лепестками сакуры.