7822

Но Рин, конечно, не выдерживает целых два месяца. — У нас уже почти весна... а у тебя осень, так странно, — замечает Хару пятничным вечером в предпоследний день зимы, глядя куда-то в сторону, как обычно делает, когда ему приходится говорить что-то смущающее. Что смущающего он находит в этом географическом факте — Рин понять не может, но отчего-то ему становится обидно, и он спорит: — У меня тоже весна, Хару! Получается тавтология, потому что «весна» и Хару звучат по-японски одинаково, и теперь уже Рин краснеет, неловко смеётся и отводит глаза от экрана. Мда, фраза просто идеально описала ситуацию — у него Хару. Хару головного мозга. — Ugh, what a mess, — сокрушённо бормочет Рин, и Хару вопросительно поднимает брови. В конце февраля, показав на местном турнире впечатляющее время на разных дистанциях вольным и баттерфляем, Рин получает приглашение на чемпионат Японии, а вместе с ним и официальный статус кандидата в сборную. Сидней рукоплещет ему, весь яркий и солнечный, будто это не он несколько лет назад переломал ему все кости и оставил задыхаться в грязи на земле. Рин прощает ему это. Он любит Сидней, как можно любить завоёванную потом, кровью и многочисленными подвигами капризную принцессу, хотя временами её и хочется придушить и никогда больше не видеть. Выходные Рин проводит у Рассела с Лори — такое событие необходимо отметить, настаивают его австралийские родители. Барбекю в саду — ягнёнок по фирменному рецепту Лори — возвращает Рина в детство, и даже Винни точно так же крутится вокруг него, выпрашивая кусочки, таскает ему свои мячики и резиновые косточки, пока тот не берёт её на руки. — Винни, ну ты и корова! Не могу поверить, что когда-то ты умещалась со мной в постели! Винни глядит на него укоризненно, явно готовая поспорить, кто тут корова, из-за которой они больше не поместятся вдвоём на той кроватке. — А Хару? — интересуется Рассел, переворачивая мясо на гриле, — он тоже кандидат в сборную? — Конечно! Его даже тренирует ассистент главного тренера сборной, они ещё с осени положили на него глаз! — с гордостью сообщает Рин, вызвав бурю восторга у Лори. — Не зря ты им так восхищаешься! Он и правда нечто! — Само собой, — бормочет Рин, уткнувшись в стакан с соком и гадая, что за извращённое удовольствие доставляет Лори раз за разом упоминать об этом. — А если вы сумеете попасть в сборную? — спрашивает Рассел. — Что дальше? — Чемпионат мира в конце июля в Казани. — Казани? — переспрашивает Лори. — Да, это в России. — Подумать только, ты побываешь во всех уголках света, Рин! — восторженно восклицает она. — Помню, как в детстве ты любил разглядывать мою коллекцию марок из разных стран, — смеётся Рассел. — Ты всегда мечтал о целом мире! — Это уж точно, на меньшее Рин не был согласен! — подхватывает Лори, и Рин кивает — это в точку, это он. Всегда грезил о чём-то захватывающем и огромном, всегда бежал вперёд так, будто не имел права на передышку. Как будто тень несбывшейся мечты отца постоянно следовала за ним по пятам. И лишь не так давно Рин понял — что, возможно, всё это время дело было в нём самом, в его собственной мечте, которая всегда жила в нём, а может, и родилась вместе с ним. Мечте о целом мире. Правда, сейчас его больше интересует вполне конкретный кусок земной поверхности. — Если я попаду в сборную — то останусь в Токио, — сообщает Рин на следующий день, перед тем, как попрощаться. — Насовсем? — расстраивается Лори. — Но ведь ты мог бы продолжать тренироваться и здесь, разве нет? — Мог бы. Но я так решил. Не волнуйтесь, я буду наведываться в гости! — обняв, уверяет их Рин. — Приезжайте вместе, — подмигивает Лори. Рин закатывает глаза. * * * Он хочет сказать об этом и Хару, но почему-то не решается. В конце концов, только для Рина этот выбор — непростой, сто раз вдоль и поперёк обдуманный и выстраданный, но для Хару он очевиден. Рин берёт эту упрямую австралийскую планку, добивается места в сборной и возвращается — такова была их негласная договорённость, и Хару вовсе ни к чему знать, что порой, в самые тёмные минуты, Рин всерьёз обдумывал перспективу обосноваться в Сиднее на неопределённо долгое время. Столько, сколько ему потребовалось бы, чтобы оставить позади свою опасную помешанность. Но вместо этого он решился оставить позади дистанцию безопасности в 7822 километра. Впрочем, в сборную ещё нужно попасть... — ...Рин, почему тебя так интересует эта тема? Удушающая паника начинает расползаться по его телу, и Рин уже не помнит, как их беседа в скайпе пришла к этому, что за чёрт дёрнул его спросить про Заки — кажется, попытался как-то снять осадок от того разговора, завершившегося его истерическим хохотом. Ведь Хару, конечно, затаил обиду — Рин ощущает маленькие льдинки, рассыпанные в его голосе и взгляде с тех самых пор, но как он может объяснить, что ржал тогда скорее над идиотизмом собственного положения, чем над неопытностью Хару? Рин проклинает своё благое намерение как-то разрулить всю эту неловкость, потому что теперь Хару смотрит на него, чуть прищурив глаза, будто следователь, загнавший в угол подозреваемого, и Рин не может понять, имеет ли он основания в чём-то его подозревать. Да в чём, в самом деле? Разве не может Рин спросить, чем закончилось свидание в кино?! — Потому что друзья всегда интересуются личной жизнью друг друга, идиот, это НОРМАЛЬНО!! — Да?.. — острый взгляд Хару чуть смягчает фокус. — Конечно! — Ладно. Тогда... что насчет тебя, Рин? — Э?.. — Ну, у тебя есть... кто-то? Кто-то? Он сказал «кто-то»? Почему он не сказал «девушка», он что, догадывается?! — Хару, не переводи стрелки! И вообще, тебе это на самом деле не интересно! — Почему это не интересно? — Потому что... с чего ты вдруг это спросил? — Потому что ты сказал, что друзья всегда интересуются личной жизнью друг друга, — не моргнув и глазом, объясняет Хару. — Вот именно! Иначе бы тебе и в голову не пришло это спрашивать... — Рин осекается и чувствует, что лицо начинает полыхать. Ох, он дурак. Хару старается, на самом деле старается быть ему другом, что для такого социопата уже огромный шаг, а Рин ведёт себя, как задница, и придирается к мелочам вместо того, чтобы быть благодарным. — Ладно... проехали. Извини. Хару даже приоткрывает рот от неожиданности. Он всегда так делает, когда Рин прекращает какой-нибудь идиотский спор первым, как будто это не вписывается в его модель мироздания. Рин и сам не помнит, с каких пор стал уступать ему там, где раньше препирался до последнего из чистого соревновательного инстинкта. Захлопнув наконец рот, Хару отводит взгляд от экрана. — Мне на самом деле интересно, Рин. Вот так — и Рину кажется, что его столкнули с обрыва и отправили в бесконечный полёт, в невесомость, потому что лёгкого румянца на щеках Хару достаточно, чтобы перевернуть весь его мир вверх тормашками и что-то сотворить с планетарной гравитацией. — Рин, — напоминает ему про реальность Хару. — Я... э... — Рин прочищает внезапно осипшее горло, — это... ну, это сложный вопрос, — он трёт затылок, смеётся неловко и не может заставить себя поднять взгляд на экран. — Ты сам завёл эту тему, а теперь уходишь от ответа, — Рину и смотреть не требуется, чтобы видеть, как Хару сурово сводит брови, и что может он сказать? Что до безумия любит, как его глаза в такие моменты чуть темнеют, становятся острыми и решительными? И что он любит каждую эмоцию, которая вдруг нарушает безмятежное спокойствие его лица, не важно даже, гнев это или радость, счастье или грусть, потому что каждая из них — будто вихрь, целый вихрь жизни, который наводит в душе Рина беспорядок и заставляет его сердце гнать кровь по жилам?.. Хару, ты уверен, что хочешь всё это услышать? — Вот что, Хару, никого у меня нет, потому что с моим графиком не до всякой там ерунды, и если ты тоже серьёзен насчёт своей мечты, то лучше перестань уже делать всё вползадницы и работай как следует, чтобы попасть в сборную, — выпаливает он гораздо резче, чем хотел. — Вползадницы? — теряется Хару. — Это английское выражение, и оно очень хорошо тебя описывает. — Я работаю серьёзно, Рин, — в глазах Хару начинает тлеть угрожающий огонь, совсем как перед заплывом. — Посмотрим на твоё «серьёзно» в апреле, Хару. И если я опять увижу, что твои мышцы сосут... — Сосут? Это тоже английское выражение? — ДА, чёрт возьми, и... — Рин, ты так совсем забудешь японский. — Ты меня вообще слушаешь?! И вообще, что я могу сделать, если общаюсь на японском раз в неделю?.. — Значит, надо общаться почаще, — жмёт плечами Хару, и Рин перестаёт кипеть — резко и сразу. * * * И они начинают общаться чаще. Настолько чаще, что Рин теряет чувство реальности. По утрам он строчит Хару что-то перед тренировками, и тот в ответ ворчит, что Рин его разбудил, ведь в Токио время отстаёт на два часа, но Рина этим не проведёшь, и он пишет — «хватит киснуть в ванной, дельфин, жарь уже свою скумбрию и торопись на тренировку, а то опять опоздаешь» — потому что он всерьёз не понимает логики этого водного создания. Сидеть в ванной перед тем, как идти в бассейн? Как его кожа вообще выдерживает такие издевательства? Или он уже отрастил чешую?.. Днём это обмен короткими заметками про тренировки, иногда, ближе к вечеру, — телефонными звонками. «Вы уже закончили, Рин?» — «Только что, а ты где?» — «Жду автобуса, длинная очередь» — «Час пик, да?» — «Угу, как меня бесят все эти люди» — «Представляю! Ты сейчас домой?» — «Сперва в магазин, рыба заканчивается» — «Хару, перестань есть одну рыбу, разве тебе тренер не говорит про важность рациона?» — «Я ем мясо в столовой, Рин, у меня не получается его готовить» — «Да что там готовить? Приеду покажу» — и всё в таком духе. Разговоры в скайпе они теперь умудряются втискивать даже в плотный распорядок будних дней — как правило, это несколько минут перед сном, и Рин уже уплывает в объятия Морфея, устроившись с ноутбуком на кровати, а Хару, у которого поздний вечер ещё только перетекает в ночь, сидит у плиты, пока там что-то варится или жарится, или пьёт чай за котацу. На его щеках лёгкий румянец, за его окном холодный мартовский дождь, а он в фартуке на почти голое тело — привычная картина. — Сейчас же оденься, — требует Рин, пытаясь пригасить градус отчаяния в своём голосе. — Ты же после ванны, относись серьёзнее к своему здоровью. — Пф, — Хару до сих пор не верит, что можно простудиться от воды, но всё же натягивает свою любимую выцветшую футболку с каким-то рыбным монстром из компьютерной игры. Как-то раз Рин спал у него в этой самой футболке, и эти воспоминания не очень-то помогают контролировать температуру его полыхающего лица. Совсем не помогают. Особенно когда речь заходит о мышцах — Хару заметно раздался в плечах, Рин придирчиво оценивает его трицепсы (ох, не зря Го пускает по ним кровь из носа) и кубики пресса, интересуясь его упражнениями, и они снова увязают в каком-нибудь споре о тренировках, режиме и рационе питания. Потому что безопаснее занять мозги анатомией, чем думать о том, как по ложбинкам между этими мышцами проскальзывают случайные капельки, которые Хару забыл вытереть после ванной. Или какой нежной кажется его кожа в отблесках приглушённого света над электроплитой. Как-то раз Рин инструктирует его в приготовлении стейка, сам не понимая, как умудряется ничего не напутать, потому что то и дело мелькающая в экране задница Хару, туго обтянутая плавками, с болтающимися между ног завязочками фартука, всячески усложняет ему задачу. Рин чувствует себя бойцом на тренинге спецназа. Сохранять способность рационально мыслить в экстремальных условиях — зачёт. Можно отправляться в горячую точку. Или на орбиту. В конце концов Хару, попробовав, говорит, что вышло «неплохо для мяса», и что он, так уж и быть, иногда будет готовить его вместо скумбрии (во что Рин не слишком верит — наверное, Хару просто пытается быть вежливым). И всё это захватывает Рина в пьянящий водоворот без конца и краю, без возможности остановиться, сделать передышку и трезво подумать. Хару за 7822 километра становится вдруг ближе, чем когда-либо прежде. Кажется, будто Рин наблюдает его жизнь целиком, от рассвета до заката, от «доброго утра» до «спокойной ночи», и чем больше маленьких вещей узнаёт он об этой повседневной жизни, тем крепче увязает. Тем безнадёжнее влюбляется. Рин не понимает, где в этой жизни Хару умудряется втискивать Заки, но это имя больше ни разу не мелькает в их разговорах, и пусть это ничего ровным счётом не значит, но Рин всё равно рад. Он рад всему: солнцу, воде, ветру, начинающейся японской весне — “haru”, Хару — всё сливается для него в этом коротком имени. И Рину кажется, будто он чувствует, как на сакуре в Иватоби завязываются первые почки. Всего это слишком много, так много, что оно перестаёт в нём умещаться и готово перелиться через край. * * * Хару, я решил, что если попаду в сборную — то останусь в Токио. Здесь у меня прекрасный тренер и команда, идеальные условия для тренировок, и я правда люблю Австралию. Но каждый раз, когда я смотрю, как солнце поднимается в обратную сторону на севере, меня охватывает чувство, будто я где-то на другой планете, безумно далеко от всех вас. От тебя. Рин отрывается от клавиатуры, потрясённо глядя на экран. На собственные слова. Но вместо того, чтобы стереть их, он продолжает: И с каждым днём это становится всё труднее. Хару, помнишь, я тебе сказал, что всегда тобой восхищался? Это правда, но не вся. На самом деле я в тебя влюблён. Он напоминает себе сделать вдох, разгоняя сладко-мучительное замирание в груди, и чувствует себя отчаянным и храбрым. Мне кажется, всегда любил. Люблю. То, как ты помешан на воде. Твоё вечно холодное лицо и твои глаза, чистые, как вода (на самом деле то была моя фраза, Лори её просто повторила) Рин смеётся, не понимая, зачем это пишет, но пальцы будто сами бегут по клавишам. Он вообще не понимает, как решился, почему именно сегодня, сейчас; он просто почувствовал какое-то нетерпеливое побуждение — всюду: в воде бассейна, которая вибрировала вокруг его тела, толкая вперёд, в свежем ветре, что просился в лёгкие, чтобы наполнить их до отказа, в нестерпимом сиянии солнца, во всём мире, который как будто изменился немного сегодняшним утром, говоря ему, что пора выпустить всё это на свободу. Но Хару не было в сети, ведь его тренировка ещё не закончилась, а Рин не мог ждать. Он ждал несколько лет — а теперь не мог вытерпеть и часа. Люблю, как твои глаза загораются, когда ты смотришь на меня перед заплывом. Люблю каждую из твоих маленьких, порой едва заметных улыбок. Помню каждую из них. Твоя улыбка тогда, в Акватик Центре — это было самое прекрасное, что я видел в своей жизни, Хару! Эти воспоминания возвращают мысли Рина к предстоящему чемпионату. Он хочет видеть Хару на старте лёгким, свободным и улыбающимся. Но будет ли он таким после этого признания? Как он всё это воспримет? Впервые за весь день Рин впускает мысль об истории Брайана в свою голову, но тут же гонит прочь, не позволяя ей сбить настрой. Чёрт, Хару, я так люблю с тобой плавать, хотя тут есть парни и побыстрее тебя. Но это не то, мне нужен ты, и меня самого пугает, как сильно нужен Рин понимает, что если сейчас не нажмёт “enter”, то вся эта ахинея окончательно потеряет смысл и превратится в поток несвязанных вещей. Набрав полную грудь воздуха, как перед нырком, он напружинивается и ждёт стартового сигнала. Но того всё нет, и Рин не знает, что делать — наверное, нужно стереть весь этот бред и сформулировать как-то лаконичнее, убрать лишние эмоции, расставить точки и вообще перекомпоновать предложения, и... Ох, успокойся, Мацуока. Толку заботиться о подушечке, когда готов сигануть в пропасть, — всё равно не спасёт. И Рин долбит “enter”. К горлу подступает невесомость. Он лихорадочно пробегает глазами висящее в диалоге сообщение — и с запоздалым ужасом понимает, что его уже никак оттуда не извлечь. Ничего не исправить и не вычеркнуть. Потом Рина осеняет, что Хару всё равно ничего не поймёт, потому что он опять написал про воду и заплывы, и всё это Хару уже знает, а слова «люблю» недостаточно, потому что... Только это не как в твоей водной порнухе, — путаясь в клавишах, судорожно объясняет Рин, задействуя последние остатки решимости, потому что второй раз он этот смертельный номер повторить точно не сможет. — Я безумно боюсь тебя потерять, но не могу больше молчать. Я хочу тебя, я не могу перестать о тебе думать, и даже расстояние не спасает. Хару, скажи, кто я для тебя? Enter. И весь этот сумасшедше-яркий день мгновенно съёживается. Пугливо прячется в тени. Как будто все эти «знаки» были пустым хвастовством, блефом, чтобы вынудить его, Рина, поверить и поддаться искушению. «Какой же ты сопливый романтик,» — слышит он голос Соске, и никогда ещё Рин не был с ним так солидарен. Он сидит перед экраном и не может поверить, какое безумие только что совершил. Весь вечер он проводит в невидимом режиме, пялясь на бесконечно крутящиеся колечки напротив своих сообщений и боясь далеко отойти от стола. Хорошо, что сегодня нет вечерних тренировок, команда тусит в городе, и никто его не трогает. «Только закончили тренировку» — шлёт ему мэйл Хару, и Рин покрывается испариной. «Я написал тебе кое-что в скайпе. Прочитай» — с десятого раза набирает он на телефоне плохо слушающимися пальцами. «Ок. Как доберусь». Хару будто чует что-то — не требует подробностей и больше ничего не пишет. Рин мерит шагами свою маленькую комнату, качает пресс, несколько раз начинает набирать номер Макото, потом передумывает — не совсем же он конченная истеричка, в конце концов! Через час он решает спуститься в кафе и захватить что-то поесть, но стоит подумать об оставленном в квартире ноутбуке с неизвестно каким ужасом, творящимся на экране в этот самый момент, — как живот скручивает тошнотворным страхом, и Рин ограничивается банкой газировки из автомата. Только в холле он обращает внимание, что это DrPepper. Мироздание, гаденько хихикая, теперь подсовывает ему совсем другие знаки. Медленно-медленно, на ватных ногах, Рин поднимается обратно в свою студию, медленно отворяет дверь... но всё спокойно. На первый взгляд ничего на экране не изменилось. На второй тоже. Хару шляется непонятно где и ещё не заходил в сеть. Махнув рукой, Рин начинает делать растяжку и приступает к круговой тренировке. В теле неестественная лёгкость — не то потому, что он забил сегодня на еду, не то от всей этой невесомости, которая накатывает всякий раз, стоит ему кинуть взгляд на экран, и спазмами сводит живот. За окном небо окрашивается в розовый цвет, когда nanase_h наконец появляется в сети. Рин замирает одновременно с колечками напротив его сообщений. Доставлены. Хару читает его слова. В этот самый момент. Прямо сейчас. Рин перестаёт дышать. А потом в окошке начинает двигаться карандаш — Хару набирает ответ, и сердце в Риновой груди окончательно сходит с ума, похоже, задавшись целью наконец оттуда выпрыгнуть и спасаться бегством, пока ещё не поздно. Хочется закрыть глаза, или лучше весь чёртов скайп — будь же он проклят! — потому что Рин внезапно понимает, что ничего хорошего Хару написать не может, и Рин, похоже, всё-таки совершил катастрофическую ошибку, и зря он не послушал Брайана, а теперь всё обернётся как в его истории и... нет-нет-нет, Хару, подожди, не надо... Карандашик застывает и разламывается надвое. Хару перестаёт печатать, и Рин буквально кожей чувствует, как тот замер по ту сторону экрана. Что он делает? Кроет Рина последними словами? В шоке перечитывает сообщения? Формулирует ответ повежливее? Или может, ему тоже больно — ведь что толку от вежливости, когда всё готово рухнуть?.. Карандаш опять начинает двигаться. Затем останавливается и всё перечёркивает — какой-то текст, который Рин не видит и никогда не увидит. Что творится в голове Хару в этот момент?.. И карандашик снова что-то пишет. Снова что-то перечёркивает. Разламывается от досады. Рин не знает, сколько это продолжается. Минуту или десять. Или двадцать. Его начинает трясти от беззвучного смеха: кажется, будто он угодил в ад, и этот карандашик — извращённое оружие пыток, которое будет мучать его целую вечность. Вот только вечность прекращается довольно быстро — на экране всё застывает. Хару так ничего и не отвечает. Рин стонет и тянет себя за волосы. Без сил падает на кровать. И почему он не решился сказать ему лично, при разговоре? Почему не дождался встречи? Думал, что так будет проще... Хаха, какой там. Он просто растянул собственную пытку на неопределённый срок. Конечно, ведь Хару не видит его онлайн и думает, что может формулировать чёртов ответ сколько ему вздумается! Рин резко вскакивает с койки — в глазах на секунду темнеет — и зло меняет статус на «в сети». Всё, Хару, хватит тянуть резину!.. Вот только Хару уже нет в скайпе. Остаётся только гадать, вышел он совсем — или точно так же спрятался в невидимости. — Да чтоб тебя... И лишь теперь, по расползающемуся в груди холоду, Рин понимает, что всё это время жил идиотской и совершенно нелогичной надеждой на хэппи-энд. Мечтал тайком от собственного рассудка, как Хару отведёт глаза в сторону, и, покраснев до корней волос, признается, что давно чувствует то же самое. Вот только это жизнь. Жизнь, а не усыпанные лепестками сакуры фантазии. * * * Рин пьёт: залпом, зло и целеустремлённо. Но вторая банка пива ухает в пустоту и, похоже, разлетается там капельками в невесомости, не производя никакого эффекта. Конечно, это глупо, и надо было взять что-то покрепче, вроде виски или тех коктейлей Брайана — сейчас они были бы очень кстати. Брайан. Нашарив рядом на полу телефон, Рин решает, что пора плюнуть на Хару и набрать Брайана, ведь наверняка тот сейчас зависает в клубе, и Рин бы тоже не прочь там оказаться, и пусть какой-нибудь очередной регбист парит ему мозги своим тупым флиртом, если мозг от этого перестанет гонять одни и те же мысли по кругу. О том, какую непоправимую глупость он совершил. Рин листает туда-сюда список контактов, но почему-то не может выцепить Брайана, вместо этого постоянно цепляется за имя Нанасэ. А что? Можно и ему позвонить. Так он не отвертится: скажет ему всё в лицо и припечатает как следует, немногословно и бескомпромиссно, в своём стиле. И тогда Рин со спокойной совестью снесёт чёртов скайп из своей системы, напялит какие-нибудь идиотские обтягивающие джинсы и отправится флиртовать с регбистами. Он отшвыривает телефон, ржёт и открывает третью банку. Сейчас он их все прикончит и будет в порядке. Рин знает, что будет, ведь он уже это проходил, он уже вымалёвывал тщательно и кропотливо имя Хару со страниц своей жизни, хоть и не может вспомнить теперь, зачем. Но, видать, в тот момент это было нужно. Тогда он ещё ничего не понимал, не мог определить, откуда этот непроходящий болезненный зуд где-то глубоко в его груди, и почему Хару похож одновременно на ледяной шторм и на полыхающий пожар, на солнце, которое слепит и накрывает тьмой, на глубину, в которой можно утонуть, но не получается даже занырнуть — она выталкивает, и ещё на тысячу разных вещей, ни одна из которых не имела смысла. Всё это бесило, заставляло бежать от него и мчаться к нему, и Рин думал, что сойдёт с ума, пока не понял, что всё на самом деле просто. До идиотизма. Просто — он по уши влюблён. Давно. Настолько давно, что вся его жизнь успела закрутиться и выстроиться вокруг этого имени, этого соперника, этого друга, этого недосягаемого божества воды. Этого света, который всегда указывал ему путь, постоянно мелькая где-то впереди, раззадоривая и подгоняя вперёд. Глупой идеей было попытаться поймать этот свет в ладони. Очень глупой. Рин приходит в себя посреди ночи, прямо на полу, совершенно не помня, на какой по счёту банке отключился. Холодный свет экрана выхватывает из темноты штук пять-шесть пустых, но, судя по вращению стен и пульсации в башке, где-то там валяется ещё несколько. Проклиная организм, который выдернул его из блаженного забвения ради своих идиотских потребностей, он добирается до туалета. А причина его мучений-то, небось, сейчас дрыхнет без задних ног! Как же Рину хочется его ненавидеть!.. Но вместо этого в голову лезут воспоминания. О том, как они вместе плавали в Акватик Центре прошлым летом, гоняясь друг за другом до изнеможения под одобрительные комментарии парней из австралийской сборной. Как Хару ворчал, что одолженные ему Рином плавки сидят неправильно и мешают сконцентрироваться (вот сноб, Рин специально подбирал копию его излюбленного фасона!). И как он удивлялся, что вода в этом бассейне пахнет и даже ощущается по-другому, а Рин объяснял ему, что это из-за технологии очистки, хотя дело было, конечно, в самом Хару, который расправил наконец крылья. И как Хару стебал его в душевых, что Рин якобы слишком выпендривался перед австралийцами своим баттерфляем, а Рин швырялся в него пеной поверх разделяющей их стенки и горячо объяснял, что он заботился о чести Японии! На что Хару, сверкая новообретённым светом в своих глазах, ответил, что Япония может не волноваться за свою честь... Как он может всё это возненавидеть?.. Рин возвращается в комнату и видит, что Хару по-прежнему нет в сети, но в окне диалога висит новое сообщение. Его успевает бросить в холодный пот, прежде чем он понимает, что это его собственное сообщение — когда он его написал?.. О, неееет... olympic_champion2016 Харука, мать твою, если это значит нет — то так и скажи, и давай с этим покончим Сообщение доставлено. Значит, Хару был в сети. Но не ответил даже на этот вопль отчаяния. * * * Он не отвечает ничего и на следующее утро. И до Рина доходит наконец, что это и есть его ответ, просто Хару такой Хару — решил не тратить лишних слов. Рин совсем отвык в Австралии от тонких японских намеков, ожидая прямолинейности. Оклемавшись немного к обеду, Рин идёт в бассейн, забив на бесполезный выходной, и плавает до изнеможения, мощными движениями выгоняя из тела тупую боль и остатки похмелья. Всё, пора завязывать с этой хренью. Он не такой слабак, чтобы искать спасения в выпивке. Он кандидат в сборную и просто не имеет права на весь этот идиотизм. Да и в рационе пора навести порядок. В кафе на территории комплекса Рин волевым усилием поглощает полноценный обед с тщательно высчитанным балансом белков, углеводов и прочих составляющих. Все эти процедуры к вечеру возвращают его в более-менее человекообразное состояние — рутина на какое-то время даже вымещает мысли о зияющей неизвестности, что до сих пор поджидает его дома, за стеклом экрана. И на этот раз — да, действительно, поджидает. Сцепив зубы, Рин открывает мигающее жёлтым сообщение. nanase_h Рин. Извини за долгий ответ. Это было неожиданно. Но не переживай пожалуйста, всё нормально, я не собираюсь из-за этого рвать отношения. Ты всегда будешь моим другом. Рин пробегает глазами короткие строчки, так похожие и так непохожие на Хару, снова и снова, пока глаза не начинает резать. Он сползает на пол и пытается задавить внутри этот горячий тяжёлый ком, но он судорожно толкается наружу, огромный и безудержный. Ты всегда будешь моим другом. Слова, которые ещё несколько дней назад Рин был бы счастлив до беспамятства услышать, теперь звучат, будто пожизненный приговор. * * * — Он тебе ответил?! — прорезается в трубке голос Макото, стоит Рину поднести её к уху. За окном уже стемнело, и Рин не помнит, как и куда провалились несколько часов, неужели он так и просидел всё это время на полу, глядя в пустоту? — Эм... так ты знаешь? — Рин рад, что его голос звучит так спокойно и сухо. — Он рассказал? — Да, он вчера примчался ко мне в полной панике и сказал, что ты сошёл с ума. Рин начинает хохотать. — Так что он ответил, Рин? — повторяет Макото обеспокоенно. — Ну, в общем и целом... что ему плевать на это признание и он останется моим другом. — О... — Я и не думал, что он так спокойно отнесётся. То есть, конечно, он Хару, но блин... я даже от него не ждал такого пофигизма. — Ему вовсе не пофиг, Рин, что бы он тебе ни написал, — возражает Макото. — Ты бы его видел: он приехал ко мне через полгорода, практически среди ночи, сам всё рассказал и спросил, что делать, а это совсем не в его духе. Он очень волнуется и боится тебя потерять. — Ты думаешь? — Не думаю, а знаю. Он сам мне это сказал. Я никогда не видел его в таком состоянии, разве только... в тот год, когда ты вернулся. Когда он думал, что ты больше не будешь с ним плавать. Ведь ты знаешь, насколько ты ему важен, Рин. Рин легонько смеётся — и сам удивляется, как спокойно и ровно звучит его смех. — Ты же понимаешь, что сейчас речь не об этом, Макото. — Я понимаю, что тебе сложно. Но дай ему время всё переварить. Не исчезай снова из его жизни, пожалуйста. Да, сейчас он куда крепче, чем тогда, но я всё равно не уверен, что это его не сломает. — Да куда я от него денусь теперь... — обречённо вздыхает Рин. И правда, этого он не просчитал, сотни раз прокручивая в голове сценарий Брайана и Мартина. Ведь они с Хару не такие и не смогут просто исчезнуть из жизней друг друга, связанные слишком крепко; они вместе идут по этой Дороге, и если один споткнётся и упадёт — второй его поднимет. Несмотря ни на что. А это значит, что Рину никуда не сбежать и не забыть, не вырвать Хару из сердца и памяти. Можно только терпеть и верить, что когда-нибудь полегчает. Рин снова и снова перечитывает слова Хару и всё больше понимает, насколько же он прав. Рин привык считать его наивным, но из них двоих именно Хару поступил мудро и по-взрослому, потому что шторма гормонов когда-то утихают, а отношения остаются, и очень глупо сносить их до основания вот так, на эмоциях. olympic_champion2016 Спасибо, Хару. Извини, что вывалил на тебя это. Я не меняюсь, да? Опять попытался давить на тебя своими чувствами :D Но я просто не мог больше тебе врать. Друзья не должны этого делать. Рин прикусывает губу, чтобы отвлечься от растекающейся в груди тягучей боли. К ней придётся привыкнуть. olympic_champion2016 Увидимся на чемпионате! Рассчитываю застать тебя в самой лучшей форме! ;) И на этот раз ответ приходит куда быстрее: nanase_h Хорошо, Рин!! Я буду ждать! Рин обалдело смотрит на эти слова. Хару поставил восклицательные знаки. Чёрт возьми, Хару. Восклицательные знаки. Что с ним? Неужели он и правда так боялся, что Рин психанёт и снова порвёт все ниточки? Но нет, они только кажутся ниточками — на самом деле это канаты из переплетённых нервов, которые так просто не порвёшь и даже не разрубишь. Два года в Иватоби не прошли даром, и Сидней за его окном — уже совсем не тот Сидней, который его ломал и топтал и смеялся над его поражениями и одиночеством. Рин теперь не один. Ведь не один, правда? И если Хару больше не звонит ему даже вечерами пятницы, и Рину не хватает духу самому написать ему что-то — это ничего, это просто необходимая им обоим пауза, ведь так? Макото и Соске считают, что так, а Брайан, как обычно, советует не баловать себя пустыми надеждами. И Рину остаётся только гадать, действительно ли им удалось сохранить дружбу — или это простые утешения, чтобы их пути могли разойтись более плавно и безболезненно на безопасную дистанцию. И так ли это страшно, на самом деле. Ведь что может быть более жалким, чем быть другом человека, который знает о твоих чувствах и никогда не сможет на них ответить?.. — Почему никогда? — тупо спрашивает Рин. Они с Брайаном сидят в сумерках на краю бассейна. В бескрайнем небе загораются первые звёзды — Южный Крест под аркой моста и яркий Канопус чуть повыше. — Ты даже не допускал мысли, что Мартин может передумать? — Это не то, о чем можно передумать, глупый, — с сочувствием хлопает его по лопатке Брайан. — Если бы он даже захотел. — А он мог бы захотеть? — Не знаю... но мы были лучшими друзьями. И он признался потом, что самым хреновым было — осознать, какую боль он причинял мне всё это время. — Чёрт... — Ладно, перестань себя есть, назад уже не отыграешь. Может, ты и правильно сделал, что признался сейчас, а не когда-нибудь перед заплывом на чемпионате, — усмехается Брайан и пружинисто поднимается. — Ещё по стометровке? — Давай. Рин понимает, что его свободное падение наконец-то окончено. Он сидит на самом дне. Но тут хотя бы есть почва под ногами, и это уже что-то. * * * Го, разумеется, поступает на один факультет с Макото и Соске и к началу апреля переезжает в Токио, получив комнату в кампусе. Она целый час с нездоровым восторгом показывает Рину в скайпе учебники и пособия по спортивной медицине, пестрящие красочными иллюстрациями мышц во всех ракурсах. По этому случаю Рин вызывает обоих своих друзей «на ковёр» и долго разъясняет, насколько недопустимо касаться его сестры пальцами, думать о непотребствах с её участием, отвлекать её от учебы, и какие конкретно последствия вышеуказанные действия за собой повлекут. Соске и Макото кивают с самым невинным видом и приносят Рину торжественные клятвы, и если Соске он ещё может с горем пополам поверить, то Макото почему-то получается не очень, несмотря на его ангельски-чистый взгляд. Хотя, если уж быть честным, то пусть лучше поторопится кто-то из них, потому что терпеть рядом с Го какого-то левого мужика Рин не намерен категорически. Что он, скрепя сердце, всё-таки добавляет в завершение разговора. — Только не пудрите ей мозги оба! Разберитесь сперва между собой. Макото таинственно улыбается, а Соске начинает ржать: — О да, ведь каждый житель этой планеты по умолчанию мечтает о неземном создании по имени Го Мацуока... — Что??! Ты только что оскорбил мою сестру, придурок!! — Успокойся, я не спорю, она идеал, — машет руками Соске, утирая слёзы. — Но блин, это же Го. Она же мне почти как сестра. Макото продолжает молча улыбаться, отмечает про себя Рин — и назначает его главным подозреваемым всех будущих инцидентов. Особенно после того, как Соске, глядя в сторону, нарочито невзначай говорит: — А я тут Заки с тренировками помогаю по выходным... — Чего? — отвешивает Рин челюсть. — Ну, мне нужен материал для курсовой, и она заинтересовалась кое-какими упражнениями, про которые я ей рассказывал... — Стоп, стоп, а как же Хару?.. Переглянувшись с Макото, Соске широко улыбается: — Похоже, он её продинамил. Ну, я уж ей заскучать не дам. — Серьёзно? — затаив дыхание, уточняет Рин. — Макото? — Он сослался на то, что ему некогда, и на какую-то половину задницы, — объясняет тот. — Половину задницы?.. — Я и сам не понял, к чему это было. Что-то вроде — «нельзя отвлекаться от тренировок и работать в половину задницы, потому что скоро чемпионат». Прыснув, Рин едва не сваливается со стула. Он и не думал, что Хару так серьёзно воспринял тот их разговор, но, похоже, его соревновательный инстинкт взял верх и на этот раз. Рину становится даже немного жаль Заки, но лишь на секунду. Ей же лучше, в самом деле. Терпеть такого психа? Соске, и правда, куда более разумный выбор. — Ну, удачи тебе, — ухмыляется Рин. — Можешь на меня рассчитывать, — в тон ему говорит Соске, — к Нанасэ я её теперь не подпущу. У Рина портится настроение. — Если ты только ради этого, то забей, пусть встречается, с кем хочет, эта тема закрыта. Наверное, в его голосе что-то такое, что даже Соске решает ничего не перечить. Просто объясняет, что дело не в этом, и Заки ему на самом деле нравится. Вот только все эти новости не приносят Рину никакого облегчения, потому что он понимает — проблема не в Заки и ни в каких других девушках Токио. А только в них. В них двоих. * * * До чемпионата Японии остаётся меньше двух недель, и Рину кажется, что он справится. Справится не только с заплывами (его лучшее время уже вполне дотягивает до стандартов сборной), но и со своими эмоциями. Всё-таки он правильно поступил с этим признанием, ведь иначе — прав Брайан — была опасность сорваться и наломать дров при встрече, сбив с настроя и себя, и Хару. Теперь же ему требуется всего лишь поддерживать статус-кво, установившийся в их отношениях. И с этим Рин справится. Просто — сохранять дистанцию. Уже проходили. Так он думает. Пока однажды поздним вечером, в начале апреля, его не вырывает из дрёмы (уснул под серию какого-то бесконечного сериала про полицейских, устроившись с буком на кровати) знакомый «чпок» сообщения в скайпе. nanase_h я гуглил гей порно. Рин ты не можешь всерьёз иметь это в виду olympic_champion2016 the fuck? Рин яростно трёт глаза и трясёт головой, потому что его мозг явно спит и гонит странные глюки. nanase_h да, я про это. и пиши по-японски рин olympic_champion2016 нет я имею в виду what the fuck r u talkin about Он окончательно просыпается и подскакивает на койке, едва не свалившись на пол. Чегоо?! olympic_champion2016 Хару?! ты пил что ли??! nanase_h приезжали рэй с нагисой и мы отмечали их выпуск. не уходи от вопроса рин. и вообще мы не пили olympic_champion2016 я вижу, как вы не пили Рин начинает ржать. Нет, это не может происходить на самом деле. nanase_h что привлекательного ты в этом находишь?? Рин хватается за лицо. olympic_champion2016 иди в жопу! nanase_h нет ты правда хочешь это делать? olympic_champion2016 хару заткнись nanase_h со мной?? olympic_champion2016 харуууу olympic_champion2016 иди спать а nanase_h рин olympic_champion2016 да что тебе nanase_h ты хочешь быть сверху? Рин вытирает с полыхающего лица выступившие от хохота слёзы. Сердце стучит отбойным молотком, и непрошеное возбуждение начинает накатывать волнами. nanase_h или снизу?? olympic_champion2016 хару если ты сейчас не заткнёшься ей богу я тебя придушу nanase_h не дотянешься через 7822 км «Ещё как дотянусь!» — вымученно думает Рин, как вдруг знакомые цифры кликают в его мозгу. olympic_champion2016 стой nanase_h я лежу в постели рин Рин отмахивается от тут же возникшего в голове образа — чёрт подери пьяного Хару с его примитивным флиртом, Рин догадывался, что тот скрытый садист, — потому что ЦИФРЫ. olympic_champion2016 откуда ты знаешь? nanase_h что? olympic_champion2016 7822, Хару И повисает пауза. Рин чувствует, как горячая волна взбегает по его спине и шевелит волоски на затылке. Короткий ответ приходит через добрую минуту, и Рин может только гадать, зачем потребовалась Хару эта минута: nanase_h нагуглил Как будто можно так молниеносно, не прерывая разговора, нагуглить расстояние от Токио до Сиднея, как будто можно накрепко запомнить где-то случайно увиденное четырёхзначное число, чтобы в нужный момент извлечь его из памяти, заторможенной алкоголем, как будто Рин поверит в эту чушь... Но он поверит. Потому что так гораздо безопаснее. Безопаснее верить в эту чушь, чем в ту, что число 7822 точно так же раскалённым клеймом отпечатано в мозгу Хару, как в его собственном, преследуя его повсюду и мешая дышать. olympic_champion2016 ладно. иди спать, хару nanase_h спокойной ночи, рин — соглашается тот неожиданно легко и быстро. И Рин осознаёт, что это его первое больше чем за месяц пожелание спокойной ночи. Их первый больше чем за месяц разговор. Сердце сжимает судорогами от понимания того, как же, чёрт, Рину не хватало ощущения его присутствия. Банального присутствия. И как до одури он боится его снова отпускать. olympic_champion2016 спокойной ночи, хару «Нет, не уходи, неси какую угодно хрень, только не уходи...» olympic_champion2016 лучше смотри своё водное порно! nanase_h is offline. Этой ночью Рин ещё долго не может уснуть, преследуемый картинками Хару, который лежит на кровати, устроив на животе ноутбук (футболка, разумеется, немного задралась, а может, и сползла с плеча), с раскрасневшимися щеками — от алкоголя и от порнухи, которую он смотрел из любопытства и, наверное, пытался представить их с Рином, делающими это, но почему, почему он не пошёл блевать, а стал писать этому самому Рину и доканывать его? Он понимает, что это просто откровенный флирт, что Рин не мог воспринять это никак иначе — или он опять ничего не понимает? А может, он давно всё понимает и просто его троллит? Может, он правда садист? Или может, он дразнит его специально, чтобы раззадорить, и сам ждёт встречи? Придумывая сотни сценариев того, что всё это могло значить, Рин останавливается на самых безумных и сладких и прорисовывает их в голове со всеми деталями, в который раз понимая, что никакая девушка, никакой парень в реальности не возбуждали его так, как простые фантазии о Хару. И если такое наслаждение приносит мастурбация с мыслями о нём, то, БОЖЕ, каким мог бы быть секс с ним? Рин глотает воздух, запрещая себе об этом думать, но не может, в который раз не может удержаться. * * * Хару не пишет ничего на следующий день, и это понятно — видимо, сгорает от стыда на трезвую голову. Зато Соске и Го заваливают Рина вчерашними фотками разной степени упоротости: Рэй с Нагисой дерутся замороженной скумбрией, Нагиса верхом на Макото скачет куда-то через комнату Хару (похоже, все по привычке тусят у него даже в Токио), затем целая серия селфи Го со всеми подряд — они и её втянули в свои гулянки?! Рин, кипя от гнева, не может решить, кому звонить первому, потому что на одном из селфи его сестра и Соске позируют в обнимку и с банками явно не газировки в руках (!), на другом Нагиса с Рэем в попытке уместиться в кадр зажали её с двух сторон (!!), на третьем Го чмокает Макото в щёку (!!!) — и вот тут терпение Рина переполнено, он тянется к телефону; но на четвёртом фото вся компания лежит на полу, где-то справа кадр обрезал полбашки Нагисы, а слева — Макото, и Го тянет руку с телефоном вверх, но расстояния всё равно не хватает, чтобы уместились все... в фокусе только его сестра и Хару. И Рин запинается, забыв обо всем. Потому что Хару именно такой, каким Рин рисовал его в своем воображении: волосы в лёгком беспорядке, блестящие глаза и румянец на щеках, ворот полурасстёгнутой рубашки немного съехал, открыв одну ключицу, и он смеётся, чёрт возьми, смеётся — так счастливо и безмятежно, что Рину мучительно стискивает грудь. Никогда его ещё не пронзало таким острым ощущением собственной выключенности из их мира. Кажется, будто вечность прошла с тех пор, как он видел Хару в последний раз в скайпе. Как он живёт сейчас? На сколько дольше обычного засиживается в ванной? Что готовит на ужин? Рин сидит и смотрит на это фото, не замечая хода времени, не зная, что с ним делать — поставить на заставку телефона или удалить к чертям. — И сколько вы вчера выпили? — пытает Рин Соске в скайпе, так и не сумев подсчитать по фотографиям точное количество стаканов и непонятных цветастых банок на фоне. — Ну-у... — Соске задумчиво скребёт небритый подбородок, — явно больше обычного, потому что Нагиса ещё приволок какие-то до одури сладкие коктейли... — Больше обычного?! — приходит в ужас Рин. — Вы что там, регулярно бухаете? Соске, твою мать, у него же РЕЖИМ! — Расслабься, Рин, мы с Макото по выходным иногда зависаем с семпаями в караоке, но Хару подключается только по особым случаям. — Ты впервые назвал его Хару, — подозрительно отмечает Рин. — Да не впервые, ладно, я уже к нему привык, — отмахивается Соске. — А чего ты мне такой допрос учинил про выпивку? Что-то случилось? — Да, случилось! Мою сестру спаивают и втягивают в какой-то разврат!.. — Ну, если ты считаешь, что ей лучше гулять где-то в других местах непонятно с кем... — НЕТ! — ужасается Рин, и Соске удовлетворённо смеётся. — Ладно, Рин, ты не об этом, я же знаю. Что случилось? Рин вздыхает. — Ты не представляешь, какую хрень он мне вчера писал. — О-о, ну-ка ну-ка! Рин снова вздыхает, копирует ночной диалог и пересылает его Соске. Тот начинает читать — и сгибается пополам. — Сука! Ахахахахахахахха!!! Рин сдавливает в себе нервный смех и терпеливо ждёт, пока тот оклемается. — Ты так и не ответил, сколько точно он выпил, — напоминает он, когда Соске наконец начинает возвращаться к адекватности, утирая слёзы. — У-ух блин... Хах... Э-эм... ну, я думаю, банку того коктейля и пару больших стаканов пива. Многовато по его меркам. Что, рассчитываешь дозу? Лицо Рина вспыхивает: — Ох, заткнись, Соске. — Ну, судя по всему, ему и стакана хватит, чтобы развернуть мысли в нужное русло... Но для верности лучше бери два. — Соске, в аэропорту я тебе точно двину. * * * Разумеется, оказавшись в аэропорту Нарита, Рин уже не помнит об этом обещании. Облапив его, Соске отмечает, что Рин ещё немного вытянулся, загорел и вообще выглядит, как иностранный турист, но Рин упрямо повторяет «tadaima», пока не получает в ответ положенное «okaeri». Из-за плеча Соске выскакивает Го, прижав руки к щекам и завопив «Какие мускулы, братик!!» вместо приветствия. Рин пялится на цветущие сакуры в городских скверах, жмурится от разбегающихся в лабиринтах окон отражений вечернего солнца, вдыхает знакомые запахи незнакомого мегаполиса и отчего-то снова чувствует себя маленьким мальчиком, впервые прилетевшим на другой континент. «Это дом, — напоминает он себе. — Я дома». Го восторженно трещит ему о чём-то всю дорогу — про свой институт, про Токио, про маму, про Иватоби, про мышцы и про то, как она хочет наконец побывать в Австралии. Вздохнув, Рин выуживает из рюкзака пакет с сувенирами: плюшевые кенгуру, шоколадные коалы, маечки, брелочки, украшения с национальным колоритом, заколочки с орнаментами австралийских аборигенов — в общем, случайные вещи, на которые он натыкался в разное время и которые напоминали ему о сестре. Го пищит что-то неразборчивое, потом начинает шмыгать носом и в конце концов чмокает его в щёку. Рин краснеет и шипит ей, что они в общественном транспорте, и надвигает пониже козырёк бейсболки. — А где мои сувениры? — ревниво интересуется Соске. — Потерпи, я не собираюсь доставать это здесь, — отсекает Рин. — Что там?! Плавки с коалами?! — Нет, трусы с ехиднами. — САМ ИХ НОСИ!! Наконец они добираются до места — простой многоэтажки с рядами одинаковых дверей, выходящих на веранду, и сердце Рина начинает стучать с перебоями. Дверь открывает Макото. — Наконец-то вы добрались! — улыбается он, крепко обнимает Рина и кричит куда-то в сторону: — Хару, они здесь! Втроём они заваливаются в тесный апато — стандартная для Токио съёмная студия в 6 татами, что около 10 квадратных метров. Такая знакомая по скайпу, в реальности комната выглядит ещё меньше. Хару показывается из-за синей шторки в ванную. На нём приличная красная футболка и джинсы, но волосы влажные и взъерошенные, точно он наспех сушил их полотенцем (Рину приходит в голову, что он вообще редко наблюдает Хару с сухими волосами). — Ты что, опять сидел в ванной? — не удерживается он, рассмеявшись. Сердце заходится в груди сумасшедшими ритмами австралийских аборигенов, и на секунду Рин даже забывает о всякой осторожности. — Заткнись, — бормочет тот, густо покраснев. — Я думал, он приготовит нам что-нибудь, а он засел в ванной и сказал — закажи пиццу, — своим фирменным тоном «что поделать — это же Хару» объясняет Макото. Все смеются, а Харука отводит глаза. Рин думает — пошло оно всё к чёрту, и, поставив на пол свой рюкзак, решительно его обнимает. Коротко и подчёркнуто по-приятельски — если Хару и собирался обнять его в ответ, он этого сделать всё равно не успевает, зато Рин успевает почувствовать, как напряжение сковывает мышцы его плечей. Ок, значит, действуем по плану Б — заключает Рин, который не потратил даром 10 часов перелёта. — Никаких пицц! — отрезает Соске, когда вся компания, поскидывав куртки и обувь, заваливается в комнату (и та мгновенно съёживается ещё сильнее, Рин может только гадать, куда тут помещались Рей с Нагисой с их скачками и битвами на скумбриях). — У вас послезавтра чемпионат! Имейте совесть и поешьте нормальную еду! — Рин, тебе надо было прилететь ещё хотя бы на денёк пораньше, — вздыхает Макото, — даже не отметить возвращение... — Уймитесь, алкоголики,— ужасается Рин, — нам завтра допинг-тест сдавать. — Я приготовлю стейки, — Рин слышит голос Хару и краем глаза видит, как тот завязывает фартук у кухонной плиты. — Вот это другое дело, Хару! — облегчённо выдыхает Соске. — А я пока что налью всем сока! — вскакивает Го и по-хозяйски лезет в холодильник. Рин вываливает на пол очередные пакеты с сувенирами и великодушно машет рукой: — Налетай. — Блин, так ты всерьёз, — ухахатываясь, Соске извлекает пёстрые трусы с австралийской ехидной. — Эй, Хару, это тебе! — ЗАТКНИСЬ, СОСКЕ! — рычит Рин. Нет, эта задница точно его до могилы доведёт... — Го, а ты закрой глаза!! — Так не честно, покажите мне! — Ух ты, бумеранг! — Где?! Я тоже хочу! — О, их тут три! Всем по бумерангу! — А мне?! Я тоже хочу бумеранг, братик! — Го, ты девочка! — Ну и что?! — Точно девочка? Она общается с одними парнями... — Кстати, об этом! Го, заведи себе подруг! Нельзя постоянно зависать в компании одних парней! — Почему?! Это сексизм, братик! — Что-о? Кто научил тебя таким словам?! — О, а это что? Фартук с австралийским флагом? Хару, это уж точно для тебя! Уши Рина становятся горячими. Хару появляется в поле зрения и достаёт из упаковки тёмно-синюю с красными полосами и звёздами ткань. Решительно стягивает с себя свой старый фартук. — Спасибо, Рин. — Ага. — Поможешь мне со стейком? Рин обреченно отсчитывает про себя до трёх и наконец переводит на него глаза. — Конечно, не вопрос. Он поднимается и идёт за Хару к дальней стене, выполняющей роль мини-кухни. Ладно, в какой-то степени с первым пунктом плана он справляется неплохо, но избегать общения и дальше было бы уже подозрительно. — Нет, погоди, — останавливает он Хару с пластом мяса в руке, — пусть сковорода разогреется получше. — А, точно... И они ждут. Хару смотрит на сковороду, Рин — на куски мяса на доске. Жар волнами прокатывается по его телу, и отчаянно хочется куда-нибудь деться от этого молчания. Мясо нарезано идеально, уже смазано солью и специями и растительным маслом. — О, ты и правда запомнил, как это делать, — говорит Рин. Хару укладывает куски на горячую сковороду, и тут же над плитой поднимается божественный аромат. — Естественно, запомнил, — бросает на него взгляд Хару. В памяти всплывают бесконечные вечера в скайпе, та лёгкая и беззаботная атмосфера, которая, похоже, навсегда потеряна. Рин глотает ком в горле и говорит: — Вот видишь, это на самом деле проще простого. Хару краснеет, бледнеет, не знает, куда деть взгляд, и этого Рин и боялся, этого-то он и хотел избежать всеми средствами. Не считая той безумной ночной переписки, они не говорили ни разу со времён его признания. Теперь всё иначе, и им придётся выстраивать совершенно новую динамику общения. Но Рин к этому подготовился, прекрасно понимая, что Хару будет напрягаться в его присутствии, и что в его голове наверняка будут то и дело возникать какие-нибудь мерзкие картинки из порнухи. Поэтому, дабы не травмировать его психику ещё больше, за время полёта Рин составил себе несколько правил. Первое: не задерживать на нём взгляд дольше необходимого (по возможности — вообще не смотреть). Второе: стараться избегать физических контактов. Третье: общаться только на отвлечённые и безопасные темы. И, конечно, самое главное правило: максимально сократить пребывание с ним наедине. Не потому, что Рин себе не доверяет. Потому что он не хочет, чтобы Хару чувствовал себя неуютно, только и всего. Хару, похоже, и сам уже жалеет, что позвал Рина помочь, но на выручку приходит Го (ну разве она не ангел!): — Братик, можно, я попробую на тебе эти заколочки? — А-а?!! — Которые ты мне подарил! Ну, пожа-алуйста! Рин бы никогда не согласился на такое в присутствии ребят, но альтернатива его радует ещё меньше, и он лишь машет рукой. Го в полном восторге усаживает его на пол, устроившись на краю кровати, и начинает с упоением копошиться в его волосах. Макото с Соске хихикают, отпуская какие-то идиотские шуточки, но Го известная извращенка, к её странностям все давно привыкли, так что вскоре болтовня вновь сворачивает на самые разные темы. Рин впервые за этот долгий вечер расслабляется, подставляясь под её ласковые пальцы и слушая вполуха рассказы друзей и мягкое шипение мяса где-то на фоне. Как же всё-таки хорошо находиться здесь со всеми... не смотря ни на что... Даже не верится, что этих 7822 километров больше нет. Но в чём измерять расстояние между ними теперь?.. Сквозь полуопущенные ресницы он видит Хару, который почему-то отвернулся от плиты и смотрит в их сторону. Наверное, Макото рассказывает что-то занятное, но Рин уже слишком упустил нить разговора... Он приподнимает веки. И наталкивается на взгляд Хару. Странно-пронзительный, почти отчаянный взгляд, который ошпаривает его кипятком. — Братик, твои волосы стали чуть длиннее! — с восторгом отмечает Го, завязывая ему хвостик где-то на макушке. Что это было?.. Но Хару уже отвернулся к сковороде и переворачивает стейки. Рин старается дышать ровно. — Правда?.. Мне казалось, я поддерживаю одну длину... — Нет, я точно не могу ошибиться! Когда я плела тебе косички в прошлый раз... — ГО! — обрывает её Рин, закрыв лицо ладонью. — Ну-ка, ну-ка, с этого момента подробнее, — мигом цепляется Соске, — в детстве ты ей таких вольностей не позволял! Или я многого не знал? — Иди к чёрту, ехидна! Наконец мясо готово, и они рассаживаются за котацу. Го, достав из холодильника какие-то салатики в пластиковых боксах, красиво раскладывает всё по тарелкам и устраивается рядышком с Рином. — О, Хару, вкуснятина! — восторгается Макото. — А сам говорил, что не умеешь готовить мясо! Рину кажется, что он ничего вкуснее не ел в жизни. За ужином и разговорами время начинает бежать быстрее, и за окном стремительно темнеет. — Соске, а твоя квартира далеко отсюда? — интересуется Рин, который ещё не ориентируется в Токио. — А, я же забыл сказать! — вскидывается тот. — С началом этого учебного года я перебрался в кампус. Ездить каждый день на учёбу было нереально! А теперь мы с Макото в одной комнате, так гораздо веселее. — А я в соседнем корпусе! — жизнерадостно добавляет Го. Рин радуется, как они сдружились, и ужасается одновременно: — Го! Я надеюсь, ты не зависаешь у них и там? А потом он осекается: — Стойте. Мне же не позволят остановиться в кампусе. — Нет, конечно, — ухмыляется Соске. — Почему ты не сказал мне раньше? — Рин уже чует западню. Федерация плавания предоставила ему место в гостинице рядом с Международным Плавательным Центром Тацуми, где будет проходить чемпионат. Но Рин специально приехал на день пораньше, чтобы потусить с друзьями, и рассчитывал, что переночует сегодня у Соске. А тот... Сидит и подмигивает ему, ухмыляясь уголком рта. — Ну, я забыл с этими переездами... Да ладно, у Хару есть футон, и он не против. — Соске, какого чёрта?! Рин сжимает кулаки, ох, как же они чешутся. Нет, только они выйдут на улицу, Рин точно ему врежет. Чертыхаясь, он достаёт телефон. — Ты чего? — беспокоится Макото. Судя по его сочувственному взгляду, он не разделяет методов Соске, однако же не поставил Рина в известность о его подлых схемах, предатель! — Погуглю гостиницу... — Сейчас сезон цветения сакуры, идиот, — хмыкает Соске, — попробуй найди хоть одно свободное место в центре Токио. И правда — все сайты онлайн бронирования выдают лишь несколько свободных этой ночью номеров, и те — люксы в шикарных отелях. Рин вымученно вздыхает и трёт лицо. А затем видит сквозь пальцы Хару. Тот сидит, глядя в стол, с задетым до боли выражением лица. Рин мысленно кроет себя последними словами. Так. Взять себя в руки и извиниться. Хару ни при чём, он не должен чувствовать себя виноватым. Вся эта ситуация — вина Рина, его и его одного. Это из-за него естественные вещи стали теперь жутко неловкими. Рин трёт затылок и смеётся: — Ну, похоже, придётся тебе меня потерпеть... Хару поднимает глаза и облегчённо усмехается уголком рта: — Ничего не поделать. * * * И так они остаются вдвоем в этой до одури тесной комнате. Рин влип. Все его по пунктам продуманные планы летят к чертям. — Я приготовил тебе полотенце в ванной, — первым нарушает тишину Харука. — Спасибо... — Нужна домашняя одежда? — Нет, у меня всё с собой. Помочь тебе убрать тут? — кивает он на грязную посуду. — Спасибо, не нужно, я сам управлюсь. Рин задёргивает шторку в ванной, чувствуя тошноту в животе от этого обмена выверенно-вежливыми фразами. Тошнота сменяется почти паническим замиранием, когда он стягивает одежду и слышит, как Хару возится у кухонной раковины всего в нескольких шагах за этой чёртовой тоненькой шторкой. Нужно собрать все запасы самоконтроля, ну же, Рин. Штука как в сиднейском отеле здесь, в этой тесноте и при полном отсутствии звукоизоляции, не прокатит. Вода помогает расслабиться. Она забивает уши монотонным шумом, окутывает тело защитным коконом и переносит его мысли из маленькой ванны в знакомую стихию бассейна. Скоро, уже совсем скоро они снова будут плыть вместе. Насколько лучше стал Хару? Какие изменения появились в его стиле, в его движениях? Вот бы сейчас в бассейн! Ведь он всё равно хрен уснёт этой ночью. Рин даже жалеет на секунду об оставшемся в какой-то непредставимой дали привычном Сиднее, со спокойной тишиной его куда более просторной студии в пяти минутах от бассейна, который работает допоздна. Нет. Он не жалеет. Жалеет трус в нём. Здесь всё куда сложнее и страшнее, но слышать то, как Хару тихонько звенит за шторкой тарелками, шуршит полотенцем и легко переступает босыми ногами по татами — это стоит любого страха. Это больше того, о чём Рин мог мечтать. «Всё-таки люблю я тебя, Соске», — усмехается он про себя. — О, ты уже постелил футон, — выйдя из ванной, замечает Рин. — Спасибо. — Угу. Уже поздно, давай спать. Завтра к десяти нам на допинг-тест, — Хару стягивает футболку, и Рин наконец может оценить вживую, насколько более тренированным стало его тело. Теперь ему не к чему придраться даже при желании. И всё равно, несмотря на все изменения, Рин узнал бы это тело мгновенно: мускулов прибавилось, но изящность линий никуда не делась, кубики пресса не нарушили этого уникального рисунка продольных мышц живота с узкой впадинкой пупка, из талии не пропала гибкость... Да, теперь наметанный глаз Рина отчётливо видит признаки дополнительных тренировок на отдельные группы мышц, но тело Хару всё равно производит такое впечатление, будто это сама вода лепила и вытачивала его, создавая идеальную обтекаемую форму. Рин вскидывается под нервным взглядом Хару, поняв, что завис. — Теперь вижу, что ты работал не вползадницы, — смеётся он неловко, пытаясь разрядить обстановку. — Хару, это впечатляет. Хару бормочет что-то про помешанность семьи Мацуока на мускулах и забирается под одеяло на своей кровати. Они долго лежат в темноте и неподвижности, пугаясь дыхания друг друга. Рин почти рад, когда кто-то из соседей начинает трахаться за стенкой. Это настолько смешно, что он не выдерживает и ржёт: — Хару, ну и пиздец тут со звукоизоляцией. — В таких домах всегда так, — объясняет тот, сам едва сдерживая смех. — О боже, кто так кричит? Не верь ей, приятель, она имитирует! — громко комментирует Рин в сторону той самой стенки. Хару начинает смеяться в голос. — Откуда ты знаешь, может, он и правда настолько хорош. — Слишком театрально, — скептически хмыкает Рин, и вновь его накрывает ощущение какого-то сюрреализма — никогда они с Хару не обсуждали пошлых тем, как с другими приятелями. Ну, не считая той переписки... — И часто тут такие шоу? — интересуется он, пытаясь развернуть мысли подальше от опасных тем. — Вообще-то в первый раз. Там живёт какой-то тихий щуплый отаку. — Тогда тем более не верь ей! — ржёт Рин. Наконец всё стихает, и их снова окутывает тишина. Рин лежит и смотрит на тени деревьев на потолке, пока сознание не начинает уплывать. Поэтому он едва не упускает тихий оклик Хару: — Рин? — М?.. — Извини... за тот разговор. Рин открывает глаза. Сердце просыпается и начинает гулко стучать в его груди, будто включенное рубильником. Он прекрасно понимает, какой разговор имеет в виду Хару. — Забудь, Хару, проехали, — говорит Рин быстро. — Ладно, — так же быстро соглашается Хару. Зачем он вообще вспомнил про это? Будто признал реальность того бреда, что мог оставаться где-то между пьяным сном и виртуальностью... — Я и правда нагуглил то расстояние, — после долгого молчания снова произносит Хару. Правда, его голос звучит ещё тише на этот раз. Он посылает мурашки по Риновой коже. — Ещё год назад, когда ты улетел. — О, Хару, лучше молчи. — Ок. Молчи, Хару. Молчи. Шум крови в ушах и так уже почти невыносим. И Рину всего лишь нужно подняться, сделать полшага в темноте и накрыть его тело своим. Пусть отаку и его подружка послушают, как это можно делать без наигранных криков и стонов из дешёвой порнухи. «Ты всегда будешь моим другом». «Это не то, о чём можно п е р е д у м а т ь, глупый». «Что привлекательного ты в этом находишь??» Рин стискивает кулаки и заставляет себя дышать ровно. Он не сорвётся. Он не разрушит последние остатки их дружбы. Завтра они наконец поплывут вместе на тренировке, и это будет лучше любых его фантазий, потому что это будет реальностью. Ведь плавать с ним — это, наверное, похоже на секс. Рин не знает. Но уверен, что похоже.