Маяк для атланта

      Мертвая девушка преследовала его целый день. Она либо возникала перед ним размытым силуэтом, чуть плывущим в мареве от нагретого на жаре асфальта, либо мелькала среди прохожих белым краешком платья. Звала куда-то. Настойчиво. Даже рот открывала, будто пыталась что-то сказать. А может и говорила, но слов не было слышно. И смотрела – жалобно, умоляюще – так и живые-то не всегда умеют.       Иван остановился, отер вспотевшее лицо, смахивая капли влаги, и выдохнул. Приложил руку ко лбу козырьком, разглядывая неумолимое горячее солнце в вышине. Жара продолжалась несколько недель и изматывала похлеще физических упражнений или работы на приусадебном участке где-нибудь за городом. Впрочем, последним он никогда не занимался, так что мог лишь предполагать. Каждый день синоптики уверяли, что завтра станет прохладнее, как и должно быть в конце августа, но чуда не происходило. Осенние дожди, зимние снегопады, даже легкий ветерок – все казалось сейчас Ивану чем-то из области фантастики. Кажется, что не наступит никогда.       Иван подергал ворот противно прилипшей к телу футболки и снова отер лицо. Он огляделся в поисках ларька, где можно было бы купить бутылку охлажденной минералки. Но как назло ни ларька, ни магазинчика, ни самой захудалой тележки с мороженым не обнаружил. Достал из перекидной сумки на длинном ремне бутылочку питьевого йогурта, потряс -на донышке что-то бултыхнулось -и выпил. Жидкость оставила во рту сладковатый привкус и ничуть не утолила жажду.       Девушка-призрак вновь проявилась и взмахнула рукой. Вслед за ее взмахом поплыл легкий серебристый туман, чем-то похожий на сияние от вспыхивающих то тут, то там искорок, постепенно он приобретал форму прямоугольника, что подобно огромной стене преградил дальнейший путь. Одной из сторон сияние уходило в жилой дом справа, а другой захватывало половину проезжей части слева. Там, где оно соприкасалось с листвой деревьев, оградой, проводами, шла сильная рябь, словно от брошенных в воду камней. Сквозь сияние слегка проступали очертания пешеходной дорожки, уходящей дальше к перекрестку, мигающий зеленым светофор, спешащие по делам люди.       Людей было не очень много, кому охота посреди дня жариться на солнце. Поэтому только через пару минут после остановки мимо Ивана прошел грузный мужчина с прилизанными седыми волосами, оставляя за собой шлейф смешанных запахов, пота и одеколона. Мужчина недовольно покосился на парня, замершего посреди дороги, мол, чего застыл столбом, мешаешь порядочным людям. И Иван поспешно приложил пустую бутылочку из-под йогурта к губам, изображая хоть какое-то занятие. Ему не хотелось выглядеть странным.       Призрак манил рукой, приглашая войти в созданное сияние. Но вместо Ивана в него вошел грузный мужчина-прохожий, приостановился, передернул плечами и направился дальше, как ни в чем не бывало. Иван с интересом пронаблюдал, как от фигуры мужчины по поверхности сияния разбежались широкие круги. Призрак же нахмурился, повернул к Ивану бледное лицо и зашевелил губами.       “Что же делать?” – подумал Иван, видя, что сияние не исчезает.       Входить в созданное призраком нечто он побаивался. Кому другому парень в этом бы никогда не признался, но перед самим собой можно было не скрываться. Прохожему-то точно ничего не угрожало, а вот на нем неизвестно как скажется. И Иван повернул обратно, вознамерившись обойти злополучное место по дворам. По пути ему попалась узкая железная мусорка, и он выкинул бутылку, которую все еще сжимал в руке.       Семнадцатого августа Ивану исполнилось двадцать. Отпраздновал день рождения он, разнося заказы с пиццей и пивом на столики клиентам. Вообще-то парень работал продавцом-консультантом в небольшом отделе туристических товаров и подарков для мужчин. Но по выходным и вечерам пятницы подрабатывал разносчиком в пиццерии недалеко от дома, в котором снимал квартиру на пару с необщительным студентом-геймером. Праздновать иначе не было смысла, потому что родственники никак не участвовали в его жизни, а друзей он заводил с трудом и растерял всех в тот момент, когда оказался на улице без гроша в кармане. Нет, все же не совсем без гроша в кармане, некоторая сумма денег у него нашлась. Но для тех, с кем он раньше общался, она не представляла никакого интереса, все равно, что пыль под ногами.       Родители Ивана никогда не бедствовали, можно даже сказать купались в золоте. Огромные накопления в банках, собственный бизнес, большой дом в загородном коттеджном поселке “Звезда”, четыре иномарки, просторная пятикомнатная квартира в элитном жилом комплексе “Эдем” – малая часть того, чем они владели. И фамилия звучала соответствующе – Граф. И если фамилия была настоящей, и досталась от далеких предков, то имена они взяли себе сами -Адонис и Лукреция. Надо же соответствовать положению и носить возвышенные имена, а не какие-то плебейские - Макар и Алла. Иван подозревал, что знакомые втихомолку насмехались над замашками его родителей, но никогда не высказывались напрямую в надежде получить что-нибудь с золотой жилы под названием Граф.       Адонис и Лукреция Граф всегда жили на широкую ногу и только для себя. Однако к сорока годам решили завести ребенка, не по собственному желанию, а потому что так было принято, потому что в обществе иметь детей считалось правильным. Родился мальчик, будущий наследник? Что ж, приятный бонус, но совсем не обязательный. По сути, Адонису Графу было все равно, кому оставлять семейное дело. Он не был основателем и даже не был продолжателем, потому что оставил управление на директоров, а сам появлялся лишь раз в полгода на запланированных совещаниях, чтобы прослушать отчет о проделанной работе, о прибыли и утвердить план дальнейшего развития.       Имя Ивану придумала мама претенциозное – Людвиг Луиджи – и очень гордилась своей фантазией.       - Людвиг Луиджи Граф! – пафосно восклицала мама Лукреция, когда звала слишком расшалившееся во время прогулки дитя обратно к своей скамейке.       Прохожие оглядывались на имя, и мама гордилась еще больше. Впрочем, гуляла она с мальчиком не часто, потому что вечно отсутствовала: посещала с подружками или мужем в зависимости от ситуации салоны красоты, вечеринки, светские мероприятия, премьеры спектаклей, показы мод и выставки. Отец также редко бывал дома. С самого рождения к мальчику приставили няню, она-то и стала называть его Ванюшей. Поэтому никакого другого имени, кроме Ивана, он не признавал, хотя и откликался с большой неохотой на Людвига Луиджи.       Иван рос спокойным, смышленым ребенком. Когда он смотрел внимательными серыми глазами на взрослых, казалось, знает намного больше, чем полагается мальчику его возраста. Может, так оно и было. Иван рано научился читать и часами пропадал в огромной библиотеке родителей. Он пытался читать даже слишком взрослые для детского ума книги, благо никто не запрещал. Если не получалось читать, разглядывал картинки или, если таковых не имелось, по нескольку раз прочитывал вслух непонятное слово и представлял, что бы оно могло значить.       Таким, к примеру, было слово – ахейцы, что он обнаружил в толстенной энциклопедии по искусствам. В детстве он прочитал его, как “ахец”, что смутно напомнило ругательства папы, которыми тот сыпал, не стесняясь, направо и налево во время разговоров. С тех пор, выражая недовольство, Иван говорил:       - Ахец!       Лишь много позже, перечитывая энциклопедию, он наткнулся на слово вновь и узнал, что не просто говорил его неправильно, но и употреблял в неверном значении. Ахейцы–так называли одно из основных древнегреческих племен, иногда – вообще всех греков определенного исторического периода. Тем не менее “ахец” Иван говорить не перестал.       - Ахец, как смешно, - иронично замечал он.       - Ахец тебя побери! – кричал в минуты злости.       В отличие от полных родителей Иван оставался худым, и няня все время пыталась его откормить. То пирожков, то яблочек в руки засунет с предложением перекусить перед обедом. А Иван строго смотрел в ответ и сообщал, что растущему организму требуется глюкоза, то есть шоколадный батончик или карамелька, что тоже сойдет. Няня Роза Филатовна трепала мальчика по темным волосам и обещала принести сладостей с кухни. Не смотря на большое количество сладостей и пирожков, Иван не растолстел и в юношеский период вступил таким же худеньким, как и был.       Мама Лукреция часто хвасталась густыми темными волосами Ивана. Она запрещала их стричь, поэтому волосы волнистыми локонами опускались до самых плеч.На вечеринки, которые чета Граф устраивала временами на собственной территории, в коттедже, Лукреция одевала сына в белую рубашку с ворохом пышных манжет и черные брюки, волосы обвязывала белой лентой. И уже на самом мероприятии повторяла гостям раз за разом, будто смакуя вино столетней выдержки, что Людвиг Луиджи выглядит, ну точно прям, как великосветский граф. Ей нравилась подобная игра слов. Муж после третьей рюмашки ей поддакивал. Одобрительные кивки мужа раззадоривали Лукрецию и она обязательно замечала – у сына Людвига такие темные волосы, что их можно назвать индиговыми. Это было не совсем верно применительно к оттенку цвета, но ее это ничуть не смущало.       - Мой сын – настоящий индиго, - в заключении заявляла она и сама не понимала, насколько странно звучали выводы о гениальности и избранности, основанные всего лишь на цвете волос.       Лет в двенадцать Иван сам обрезал себе волосы и заявил маме, что это ахец, как смешно мальчику ходить с длинными кудрями. Лукреция возмущалась весь вечер, а на следующий день забыла, улетев с мужем отдыхать на Гаити. Няня, повздыхав, отвела Ивана в парикмахерскую, где ему сделали более аккуратную короткую стрижку.       Когда пришло время, Ивана не отдали в детский сад, потому что не видели в этом необходимости. Точно так же позднее не отдали и в школу. Вместо этого родители наняли молодую учительницу, которая не просто приходила в определенное время, а поселилась недалеко от комнаты Ивана в коттедже и домой уезжала лишь на выходные и праздники. Из-за этого Иван практически не общался со сверстниками. Он мог подружиться с кем-нибудь во дворе городского дома или на улице коттеджного поселка, но его не отпускали одного, боялись, что мальчик может потеряться или того хуже, его похитят. Гулял Иван только вместе с няней и изредка с мамой. Какие уж тут игры, если тебе десять или двенадцать, а ты все еще под присмотром. Стыдно до жути.       А вот с первой учительницей Иван быстро нашел общий язык и подружился.       - Это твоя учительница, - представила ее мама Лукреция. – Конкордия Ивановна.       У Конкордии Ивановны были светлые пушистые волосы и улыбчивые голубые глаза. Услышав ее имя, Иван сразу же проникся симпатией, потому что увидел в этом нечто общее между ними двумя. Родители точно так же назвали учительницу странным именем.       - Можешь называть меня Конни, - сказала учительница, когда Иван в очередной раз обратился к ней, как к Кокордии Ивановне.       Конни знала море всего интересного, и Иван открывал для себя удивительные вещи. Иногда учительница рассказывала ему на ночь какую-нибудь историю, что выдумывала на ходу. Больше всего Ивану нравилось придумывать вместе с ней. К примеру, что произойдет с веселым рисовым колобком, если он покатится дальше в лес, и найдет ли девочка красные башмачки, потерянные в волшебной стране. Именно Конни привила Ивану любовь к чтению.       - А откуда ты это знаешь? – спрашивал Иван на очередное неожиданное открытие.       - В книге прочитала, - отвечала Конни.       И мальчик все чаще наведывался в библиотеку родителей, чтобы раскопать что-нибудь еще более интересное и удивить Конни. Иногда они сидели в библиотеке вместе с учительницей и читали каждый свою книгу, а потом болтали или играли в морской бой, изображая воюющие между собой корабли пиратов.       В дальнейшем у Ивана появились и другие, уже приходящие учителя. Они занимались с ним алгеброй, геометрией, историей, английским языком и другими предметами, что входили в обязательную общеобразовательную программу. В результате в школе Иван так и не учился, о чем немного сожалел, но образование получил ничуть не хуже сверстников, а во многом даже лучше. Иван с легкостью сдал экзамены в одной из школ города и получил обязательный аттестат о среднем образовании.       К шестнадцати у Ивана появились приятели, в основном дочки и сыновья знакомых его родителей. Иван выбирался с ними на клубные, пляжные, пенные вечеринки, но такое времяпрепровождение быстро ему надоедало, поэтому он редко досиживал больше, чем до полуночи. Няня называла его приятелей богатыми бездельниками, а Иван отвечал, что они живут так же, как родители, потому что не знают ничего другого.       - Да им просто нравится, - ворчала Роза Филатовна в ответ. – А ну марш спать. Приполз, понимаешь ли, в одиннадцать, пахнет куревом. Еще и защищает невесть кого.       Иван смеялся и, нарочито громко топая, взлетал по лестнице к своей спальне.       Хотя Иван вырос, няня так и осталась жить с ними, просто ей добавили обязанностей по дому. А вот Конни пришлось уйти, но Иван продолжал общаться с ней по интернету. Когда Конни вышла замуж и родила ребенка, то все реже стала появляться онлайн. Не смотря на это, раз в два-три месяца они списывались, чтобы поинтересоваться делами друг друга.       Иван решил, что раз уж пропустил школу, то веселая беззаботная кутерьма студенческой жизни не пролетит мимо. Поступить и учиться, как все, общаться, завести знакомых и друзей, встретить любимую девушку – что могло быть лучше таких простых вещей? Он выбирал между академией имени Брусникина, в простонародье Брусники, и экономическим колледжем “Флауэр”, как лучшими высшими учебными заведениями города, и, в конце концов, остановил выбор на последнем. Чашу весов перетянул постер на заглавной странице сайта “Флауэр” с улыбающимися девушками в зеленых пиджачках и юбках в складку на фоне раскидистого дуба.       По поводу решения учиться не на дому Иван поспорил с родителями. И если Адонис согласился со второго раза, то Лукреция долго сопротивлялась и рассказывала, какие ужасы подстерегают в студенческой жизни, потому что молодежь совсем не учится, а только и делает, что гуляет, курит и совершает кучу других бесполезных, опасных вещей, и все это, не выходя из стен учебных заведений. Ивану такое определение скорее напомнило вечеринки приятелей, но он счел за благо промолчать. В конце концов, и мама согласилась.       Родители хотели купить место во “Флауэр”, но Иван уперся в желании поступать собственными силами. И провалился, потому что при большом конкурсе бюджетных мест оказалось не так много. Иван не добрал один балл, и в приемной комиссии предложили компенсировать его большим вступительным взносом. Иван отказался. Если бы согласился, это значило бы, что он зря сдавал экзамены и лучше бы сразу согласился с родительским желанием оплатить все деньгами.       “Какие деньги? – думал Иван. – Я должен сам!”       Он решил поступать на следующий год, а за время до экзаменов лучше подготовиться, чтобы наверняка сдать все предметы на самые высокие баллы. Вскоре ему стало не до этого. Умерла мама. Из-за полноты Лукреция страдала высоким давлением, что и привело однажды к инсульту. И хоть Лукреция почти не уделяла времени Ивану ни в младенчестве, ни в подростковом возрасте, все равно он сильно переживал. С этого началась череда неприятностей в его жизни.       Через несколько месяцев после похорон отец привел в дом другую женщину, молоденькую, с обесцвеченными длинными волосами, напомаженным личиком и пухлыми губками, которые она всегда вытягивала уточкой, словно собиралась зацеловать собеседника. Женщину звали Иветтой. Рядом с ней, тростиночкой, отец Ивана казался еще толще, этакий бочонок на коротких ножках с залысиной на голове.       Ивану не понравилась Иветта. Зато та первое время пыталась с ним подружиться и делала недвусмысленные предложения по поводу дальнейших отношений в отсутствие Адониса. Первый отказ Иветту насмешил, второй разозлил, а на третий она бушевала так, что разнесла полгостиной и разбила дорогую антикварную статуэтку, запустив ею в голову уходящему Ивану. К счастью, статуэтка прилетела в косяк двери. С тех пор отношения с мачехой у парня не заладились. Она делала ему пакости, а он ее игнорировал. Насколько это вообще было возможно.       Однажды назло Ивану Иветта потребовала уволить няню Розу Филатовну.       - Она слишком старая, - вытягивая губки, говорила она Адонису. – Она не справляется со своими обязанностями.       Иветта сидела в кресле в общей гостиной и подтачивала острые ноготки розовой пилочкой со стразами. На каждом слове она бросала красноречивый взгляд на мужа, а после переводила его на пасынка, застывшего в проеме дверей. Иван проходил мимо и нечаянно услышал, о чем говорит Иветта.       - Она не старая, - нахмурился Иван.       - Старая, - воскликнула Иветта, воздела руки к потолку и потрясла растопыренными пальцами. – Вчера я нашла волос в супе! Во-о-лос!       - Меньше краситься надо, - огрызнулся Иван, - тогда волосы перестанут выпадывать.       - Ты! – Иветта подскочила. – Ах ты! – она повернулась к Адонису, уперев одну руку в бок, а другой указывая на парня. Даже разозлившись, она не забывала принять красивую по ее мнению позу, поэтому стояла, оттопырив бедро и выставив стройную ногу в вырез платья. – Посмотри, какой негодяй! Он смеет меня обвинять! Будто это я волосы в еду раскидываю!       После обеда Адониса разморило, и он почти засыпал, откинувшись на спинку удобного мягкого дивана. От вопля Иветты он подскочил и заозирался.       - А? Где?       - Ты меня вообще слушал, пупсик? – Иветта надула губки, впрочем, решила не сердиться, потому что сейчас это было невыгодно. Она подошла к мужу и устроилась ему под бочок. – Давай уволим Розу Филатовну? Я знаю одного замечательного французского повара…       - Как скажешь, зайчик, - Адонис вытянул губы, совсем как делала это Иветта, и чмокнул супругу в щеку.       Со временем Адонис забыл бы о своем обещании, как забывал обо всем несущественном, чему поддакивал в разговорах с женщинами, лишь бы не спорить. Но Иветта постоянно напоминала о его обещании или рассказывала, какой еще недопустимый проступок совершила Роза Филатовна. Адонис не устоял под напором молодой жены и просьбу выполнил. Напрасно Иван уговаривал отца изменить решение, тот отвечал словами Иветты: няня слишком стара, ей давно пора на пенсию.       Для Ивана уход Розы Филатовны, что практически заменила мать, стал вторым самым болезненным ударом. Парню было бы легче, если бы Роза Филатовна осталась в городе, но женщине пришлось уехать в Нижний к дочери и ее семье. Не оставаться же одной на старости лет, ютясь в съемной комнатушке. Няня не признавала интернет, попросту не умела им пользоваться, вот и остались Ивану старые способы связи, телефон да бумажные письма.       Ивану шел восемнадцатый год, когда он потерял отца. Адонис улетел на собрание акционеров в головной офис семейной фирмы, как делал это каждые полгода, но недалеко от места назначения авиалайнер потерпел крушение. Никто не выжил. Иван не смотрел телевизор, не видел вечерних новостей, в которых сообщили об ужасной трагедии. Он сидел за компом и слушал музыку, когда к нему влетела Иветта. Дикими выпученными глазами она уставилась на пасынка.       - Там… - ткнула пальцем в сторону гостиной, где только что спокойно смотрела новости, ожидая сто пятнадцатой серии любимого сериала. – Там… с-самолет…       - В смысле самолет? – спросил Иван, вынимая один наушник. Нехорошее предчувствие поселилось внутри, стоило взглянуть на мачеху, и он полностью развернулся к женщине, убирая из уха и второй наушник. Предчувствие оправдалось.       - Неправда! Врешь! – крикнул он Иветте и ринулся в интернет искать подтверждение.       Сообщение об авиакатастрофе он обнаружил быстро, им забили все новостные ленты. Иван вывел список погибших в отдельное окно, пролистнул, выискивая знакомое имя. Нашел имя отца, смотрел на него минуту, не мигая, затем перезагрузил страницу, снова нашел имя отца и прочитал. Снова перезагрузил страницу. Перезагрузил браузер – никаких изменений. Перезагрузил компьютер и понял, что не может пошевелить пальцами, настолько они задубели. Холод по рукам медленно подбирался к сердцу.       Иветта присела на диван, будто бы ее не держали ноги. Но игра в безутешное горе быстро забылась, стоило электронным часам попасть в поле ее зрения.       - Сериал! –подскочила Иветта и пулей вылетела за дверь.       Только тогда Иван встал и медленно подошел к сотовому. Руки тряслись, пальцы соскальзывали с кнопок, пока он искал знакомый номер. Он позвонил отцу, до упора прослушал короткие гудки, сбросил и позвонил еще раз десять. Не смотря на подозрительное молчание отца, набирая один из номеров горячей линии, указанный на сайте, Иван думал: “Ошибка… Наверняка, выяснится, что ошибка. Может, он не садился в тот самолет!” Но ошибки не было, о чем лишний раз подтвердил сухой официальный голос по телефону.       Иван потерял всех, кто был ему дорог. Он перестал чем-либо интересоваться, перестал есть, мало спал, поэтому на похоронах у него кружилась голова, отчего усиливалось ощущение нереальности происходящего. И поэтому он не сразу понял, что за бумажку сует ему под нос Иветта.       - Все мое! – с напором говорила женщина и хмурила тонкие выщипанные брови. – Я наследница! Он оставил все мне!       Бумажка оказалась копией завещания. Адонис все отписал молодой жене, начисто позабыв о сыне. Ивану было все равно.       - Тебе скоро восемнадцать, - заявила Иветта. – Я не обязана о тебе заботиться. Собирай вещички и вали!       Не дождавшись реакции, она сама набила чемодан первыми подвернувшимися вещами пасынка, рассовала по карманам документы, кинула сверху пятьсот рублей, немного поразмышляв, поменяла их на сотню, вручила собранный чемодан Ивану и выставила парня за порог. У Ивана даже сил не было, чтобы произнести любимое:       - Ахец!       В прострации он вышел за пределы коттеджного участка, кивнул охраннику, открывшему и закрывшему за ним железные ворота. Прошел немного вдоль ограды, потом прислонился к кирпичной кладке и медленно сполз вниз, усевшись на землю. Провел ладонью по щеке и с удивлением обнаружил, что она мокрая.       “Раз слезинка, два слезинка, - будто наяву заговорила учительница Конни знакомыми с детства словами. – Скоро будет соленое море. Придется все карты перерисовывать. Так и назовем - “Ванюшино море”. Образовалось в году две тысячи пятом от рождества Христова… ”       - Ванюшино море… - пробормотал Иван и хихикнул. – Ахец, как смешно!       Именно так вступил Иван во взрослую самостоятельную жизнь - без семьи, без поддержки, без высшего образования, без жилья и с сотней рублей в стареньком еще советских времен чемодане. Приятели, которых он в определенной степени считал друзьями, отказали в помощи. Без огромного состояния за плечами он стал им не нужен. И откуда так быстро обо всем узнали? Розу Филатовну Иван не стал беспокоить, просто позвонил, как делал это всегда, и сообщил, что у него все в порядке, а голос расстроенный, потому что подцепил в инете вирус и теперь страшно переживает за файлы на жестком диске.       - Ох уж этот интернет, - проворчала Роза Филатовна. – Ты, Ванюш, долго не сиди за компьютером-то. Вредно. И спать пораньше ложись.       - Какое спать? – посмеялся Иван, вытирая рукавом рубашки глаза. – День еще.       За пятьдесят рублей Иван доехал на пригородном автобусе до центра города. На следующие пятьдесят рублей купил пирожков с мясом и перепечи с капустой в забегаловке на углу, впервые не чувствуя острого отвращения к еде. На этом закончились деньги, выделенные щедрой мачехиной рукой. Возле ограды старинного собора стояла деревянная скамейка с бетонными тумбами-ножками, Иван присел на нее, чтобы перекусить и спокойно поразмышлять, как жить дальше.       В жаркий августовский день полтора года спустя он снова шел к той же самой скамейке хитрыми переходами по дворам. Так случилось, что непрезентабельная, с кое-где облупившейся краской, скамейка стала его постоянным местом паломничества. Спину немилосердно пекло. Иван быстро проходил открытые солнечные участки, чтобы с облегчением нырнуть в тенек, хоть даже слабый от небольшой рекламной вывески или деревца с редкими листьями. Девушка-призрак упорно шла за ним, уже не пытаясь преградить дорогу, с каждым пройденным двором она становилась все бледнее, пока совсем не исчезла.       В центре города сходилось несколько дорог, образованный ими пятачок земли занимал белоснежный собор с золотыми куполами. Небольшой тенистый парк и резная ограда в человеческий рост окружали его. Снаружи ограды на каждой стороне улицы стояло по три, а кое-где и по пять скамеек, являя собой полную противоположность внешней легкости архитектоники здания. Иван порадовался: нужная ему скамейка утопала в тени от возвышающейся громадины собора. Впрочем, тень присутствовала всегда, ведь он приходил в одно и то же время каждый день, после того, как заканчивалась смена в магазине. Иван миновал перекресток, сделал несколько шагов и присел.       Да, скамейка превратилась в место паломничества, символ его удачи и проклятье. Когда мачеха выгнала его из дома, удача улыбнулась ему именно здесь. В тот день, жуя перепечку и роясь в чемодане, среди документов Иван обнаружил личную банковскую карту. Мачеха не заметила ее и сунула скопом с остальными бумагами. Денег на счете хватило, чтобы снять комнату и продержаться до того момента, как он нашел работу.       Сейчас же Иван приходил к скамейке в надежде, что ему вновь повезет. Он разыскивал маленькую девочку, о которой знал только одно: тортики к чаю она покупает в маленькой уютной кафешке “Маковка” на углу, как раз напротив облюбованной им скамейки. Первое время он интересовался у продавцов, видели ли они девочку с белыми волосами в разноцветной одежде. Все, как один, отрицательно качали головой. В конце концов, Иван начал просто караулить девчонку каждый день, ведь других вариантов ему не оставалось.       Они встретились в первый и последний раз осенним вечером, когда Иван сдался. Год он жил один без поддержки родных, работал с утра до вечера, а все заработанные деньги уходили на оплату комнаты, еду, транспорт и немного на одежду. Ему казалось, что он носится по кругу и никак не может сойти – жизнь потеряла смысл. Друзей он так и не завел из-за отсутствия времени. А Конни и тем более Розе Филатовне никогда не жаловался. А зачем? Есть руки-ноги-голова, а значит, нечего себя жалеть, все получится.       Но наступил момент, когда он устал, отчаянье захлестнуло с головой. Целый выходной день он бездумно бродил по городу, а ближе к вечеру устроился на земле в небольшом переулке. Там и встретил маленькую девочку с белыми волосами, угостившую его отравленным куском торта. Иван поморщился, вспоминая, как катался по земле, корчился от резких болей, молил о помощи, а девчонка наблюдала и пила кофе. В какой-то безумный миг ему даже показалось, что ее глаза засверкали золотом. Очнулся он через месяц в больнице после глубокой комы. И испытал горячий прилив счастья. Остался жив!       Иван долго не мог поверить в полное выздоровление и правильно делал. Через какое-то время после выписки у него начались странные боли по всему телу. Иногда боль становилась такой сильной, словно кто-то выворачивал кости из суставов. Температура поднялась до 37 градусов и не опускалась. Врач уверял, по обследованиям все в порядке, значит, боли со временем уйдут в небытие. А температура всего лишь остаточный хвост после болезни.       “Как бы я сам не ушел в небытие”, - мысленно злился Иван.       Температура держалась больше месяца, и Ивану выписали кучу направлений на анализы. Но они ничего не дали, и врач в конце концов развел руками:       - Вегетососудистая дистония. Стресс. Надо себя беречь, молодой человек. Отдохните, не перенапрягайтесь, и все пройдет.       Ивану снились странные сны. Иногда до того страшные, что он просыпался в холодном поту. Иногда просто красивые. Больше всего ему нравился один, где он видел плавающие золотые пылинки. Они светились в темноте, и, когда он к ним притрагивался, звенели колокольчиками. Иногда ему снились золотые узоры, уходящие вдаль замысловатыми линиями и завитушками. В этот период он начал видеть призраков, а еще других странных существ, многих из которых просто не знал, но предполагал, что они из того же разряда, что домовые, лешие и русалки. Контактировать с ними со всеми Иван опасался. Он не был уверен до конца в том, что это не игры свихнувшегося разума. Но одно знал точно - с ним происходит что-то нехорошее. И ответы на вопросы он получит только от той, что его отравила по каким-то одной ей ведомым причинам. Может, она же его и вылечит. Почему бы и нет?       Рядом с Иваном на скамейку опустился старик – божий одуванчик. Морщинистой дрожащей рукой он достал из нагрудного кармана горсть семечек и раскинул по асфальту для голубей. Пустующее пространство мгновенно заполнилось наглыми птицами. Они громко курлыкали, хлопали крыльями, отбивали друг у друга лакомство и бочком-бочком приближались к Ивану, чтобы, склонив голову вбок, посмотреть бусинкой глаза, не добавит ли и второй человек угощения.Иван вздохнул, оторвал взгляд от копошащихся птиц, посмотрел через дорогу на вывеску с округлыми аппетитными буквами “Маковка” и снова вздохнул. Вопросов за все время накопилась чертова уйма. С каждым днем их становилось все больше. А девчонки как не было, так и нет. Не приснилась ли ему эта встреча?       Иван пропустил тот момент, когда старик придвинулся ближе и спросил:       - Каждый день сюда приходите. Потеряли что?       - Мне вручили кое-что. Хочу вернуть, - чуть поморщившись, бросил Иван.       И какое этому старику дело, почему он сюда приходит? Поболтать решил? Иван нарочно отвечал отстраненно и холодно, чтобы у собеседника не оставалось повода продолжить разговор.       - А может… - Иван еще раз поморщился при новых словах старика, а тот, как ни в чем не бывало, будто не замечая молчаливого возмущения парня, продолжил, – может это подарок… Иван?       Иван не сразу осознал, что услышал. Затем медленно обернулся к старику, чтобы увидеть, как голубые водянистые глаза заполняются сияющим золотом. Иван дернулся, подскочил, роняя сумку с плеча. Попятился назад и застыл, открыв рот. Через мгновение взял себя в руки и, чуть запинаясь, произнес:       - Мне… не нужен такой подарок… Забери его!       Старик покачал седой головой:       - Это то, что нельзя вернуть.       Золото исчезало в глазах старика, медленно начал проступать голубой цвет радужки.       “Уходит!” – молнией поразила мысль.       Иван заорал, наступая на собеседника, чуть ли не хватая того за плечи, чтобы хорошенько встряхнуть:       - Поговори со мной! Слышишь? Поговори со мной!       Голуби, потревоженные резкими движениями Ивана, взмыли вверх, а он все же вцепился скрюченными пальцами в плечи старика. По морщинистому лицу с полуприкрытыми веками скользнули тени.       - Каждую ночь… - прохрипел старик.       - … с тобой разговариваем… - донеслось откуда-то сбоку.       Иван оглянулся и увидел, как смотрит на него золотыми глазами проходящая мимо женщина в длинном цветастом сарафане. Ребенок, которого она вела за руку, поднял голову и тоже блеснул золотом глаз.       - Каждую ночь с тобой разговариваем, Ваня, - шелест со всех сторон.       - А ты не слушаешь…