Большая часть нашей жизни — это серия картинок. Они пролетают мимо, как города на шоссе, но иногда момент ошеломляет нас и мы понимаем, что это мгновение — не просто пролетевшая картинка. Мы знаем, что этот момент, каждая его часть, будет жить вечно. Холм одного дерева (One Tree Hill) ©.
Чес повернул машину на прибрежную двухполосную дорогу: так они могли ехать вдоль берега, где-то ближе к нему, где-то — дальше. Он долго засматривался на океан, отчего-то встретивший их ветреной погодой и крупными пенистыми волнами; тревожно гудели чайки, отдыхая на попутных порывах ветра, и угрюмо пустели жёлто-серые пляжи с пустыми лежаками. Лишь проехав чуть дальше, они начали обнаруживать людей, с виду совсем обычных, вышедших покупаться. Здесь даже установили над будкой береговой охраны красный флаг — купаться запрещено, но люди весело позволяли волнам накрывать их с головой и с силой раскручивать. Гудящий форд никто вроде и не заметил. Тут же бесконечные пустыри сменились домами: светлыми, зелёными, жёлтыми и оливково-коричневыми. Первые штук десять были точно заняты: об этом говорили то потухший дымящийся костёр, то развешанные вещи, то освещённые окна или беседка. Изредка встречались сидящие на открытой веранде люди, которые смотрели им вслед не удивлённо, но вопросительно. Чес даже ради эксперимента махнул рукой кому-то в качестве приветствия, и, к удивлению, эти люди помахали ему в ответ и улыбнулись. Никто ровным счётом не изумился им или их форду — вероятно, нередко здесь ездили машины. Джон подумал, что это место давно живёт себе вдоволь. После этого дорога свернула в другую сторону от берега, и океан стал дальше. Поначалу попадались уже занятые дома, и Джон начал было сомневаться в затее, хоть они и не проехали половины запланированного, как неожиданно из-за вполне себе уютного домика возникло почти полностью развалившееся здание. Целый последующий квартал зиял чьими-то вывернутыми наизнанку квартирками. Константин присмотрелся и между домами заметил рытвину, совсем близко. Всё же и беззаботный берег задело… может, у этих внеземных нечаянно рука или лапа или щупальце дёрнулись и гладкая блестящая бомба полетела ровно сюда или плавная автоматная очередь угодила как раз по этим жителям. Обломки никто не убирал: ждали хозяев или уж знали, что их не дождаться, поэтому пусть решают местные власти, что с этими погребальными развалинами делать. После этого квартала стояло несколько явно бесхозных домов. Чес резко повернул руль направо, к белому забору одного такого, и припарковался. Остановив машину, он сказал: — Надо попробовать найти здесь. Потому что дальше, судя по моим предположениям, люди уже обосновали каждый свободный дом, — он вышел из машины, Джон последовал за ним; форд пискнул, заблокировавшись. — А здесь, заметь, то черепица с крыши слетела, то в соседнем доме вон окна выбиты… — Чес махнул влево. — Просто близость к эпицентру удара так обезобразило эти дома, хотя взрывная волна не должна была пойти дальше этого дома. И здесь когда-то прочно обосновывались мародёры… Что правда, то правда, думал Джон. Им-то уж пришлось перевидеть такого до черта во время похода от Ирвайна. Мародёрство и хлипкая психика — вот такие язвы и проявлялись в мире, стоит внешним силам даже не напасть, а просто позабавиться. К сожалению, дом оказался закрыт наглухо. Хозяева наивно полагали, что вернутся, но нашли пристанище либо в трупной яме, либо вдалеке от океана, променяв его на выжженную сушу. Следующий дом, благодаря упорству Джона, они смогли открыть, разболтав дряхлый замок, однако на что им нужно было здание, почти пустое, даже без мебели, с выбитыми окнами? Виноград, раньше романтично растущий перед окном, теперь забрался внутрь своими плетями — видимо, чтобы зиму переждать. Всё здесь выглядело угрюмо в этом полумраке из пыли и чьих-то забытых фотографий. Вздохнув и перекинувшись взглядами, Джон и Чес вышли оттуда, прикрыв за собой дверь: как знать, может, этот дом когда-нибудь и дождётся своих хозяев, а может, дождётся только экскаватора и будет погребён под другим, новым домом. В итоге они прошли весь квартал и везде была почти одинаковая ситуация: либо место облюбовано мародёрами, либо жилое, либо закрыто наглухо. После этого начинался квартал, где стояли сплошь заселённые людьми здания, и так, казалось, до бесконечности. Конечно, ни Джон, ни Чес не планировали, что будет легко и первый попавшийся дом окажется идеальным, но это только на словах, в реальности-то как никогда хотелось верить в простое и банальное чудо. Хайд научил их этому, полностью скрыв от правды. Переезжая от квартала к кварталу, они останавливали машину рядом с каждым и исследовали его. Потом двинулись дальше, и дома пропали, возвышались лишь поросшие фиолетовыми и зелёными кустарниками холмы да местами порванные провода электропередач; дорога существенно расширилась. Где-то перед Сан-Клементе, небольшим портовым городком, начались домишки, хаотично разбросанные по округе. Джон и Чес исследовали сначала те здания, что были внизу, а потом, остановив машину у подножья, решили проверить сам холм. Везде была примерна одна и та же ситуация, только жилых домов встречалось меньше. День в это время медленно склонялся к вечеру — вот как быстро пролетел! Пообедали они наспех, а теперь, уставшие, разочарованные, готовы были съесть намного больше, чем у них имелось. Когда почти все дома на холме были проверены — а дальше смысла не было идти, потому что до океана становилось всё дальше и дальше, Джон заключил: — Ладно, Чесси, давай назад. Попробуем проехаться дальше. Может, в Сан-Клементе есть что-то? Нет толка идти далее… Креймер в это время поднялся чуть выше и скрылся за поворотом извилистой дорожки, бурно поросшей кустарником с ярко-красными цветами. — Нет толка точно ехать в Сан-Клементе. Поверь, там ситуация хуже. А здесь малолюдно, и пока надежда есть… — Джон подумал, что парнишка, конечно, отчаянно цеплялся за всякую тоненькую ниточку, могущую привести его к заветной мечте. Поэтому он поторопился за ним. — Но до океана же долго отсюда… — Джон догнал его и мягко тронул за руку. Чес развернулся к нему и, пытаясь скрыть разочарование, с улыбкой проговорил: — Полкилометра — долго? Не думаю. Зато только глянь, какой вид шикарный: это того стоит… — Чес, секунду назад пребывавший в апатичном состоянии, как будто как только произнёс это, сам себя убедил; момент, и на его лице улыбка сдержанная расплылась в широкую, а глаза заполнились до золотых искорок восторгом. Джон и сам развернулся посмотреть. Действительно, обрамляемый лишь ветвями деревьев, океан смотрел на них огромным серо-синим оком; был виден краешек каменистого берега, а волны доносили до него лишь обрывки своего былого величия в виде дымчатой пены. Здесь и правда было даже лучше, чем вблизи. И укачивать во сне на волнах не будет. — Идём… — Чес аккуратно потянул его к себе. Они пошли по каменным ступеням наверх и вышли к маленькому домику с невероятно густым виноградом, переплетающимся вокруг него. К сожалению, это маленький винный Рай был закрыт — в качестве компенсации выдал лишь пару гроздей сочных чёрных виноградин. Потом нашли чуть поодаль другой дом: песочного цвета с каменной открытой верандой и зелёной железной калиткой. Веранду увивали бледно-розовые и лиловые цветы, а на столе ещё лежали чьи-то чашки и чайник, чудом уцелевшие от воров. Именно это сильно застопорило Джона: он подумал, что дом, вероятно, кому-то принадлежит — иначе эти чашки уж давно так бы спокойно здесь не лежали. Но Чес тут же опроверг всё, добавив, что надо в любом случае проверить — по его мнению, здесь было слишком тихо и не горел свет. Входная дверь была плотно прикрыта, но не на замок. Они вдвоём мигом обрадовались, ведь здание не выглядело сильно заброшенным и стёкла в нём не были выбиты. А это значило, что первый и единственный пока что претендент на проживание у них появился… Сразу же они попали в просторные комнаты, наполненные призрачным светом, покосившимися картинами на стенах и запахом бумаги вперемешку с солёным ветром, задувающим сюда сквозь мелкие щели. Пол был устлан разве что пожухшей листвой и травами; на кухне дверца шкафа грустно висела на одной петле, а на столе одиноко лежала чья-та чёрная шляпа. Потом Джон и Чес прошли ещё глубже и проверили две просторные комнаты, в одной из которых все ящики были вывернуты наизнанку, а во второй царил чинный, даже несколько странный порядок, будто здесь ещё кто-то жил, только сейчас спрятался. Второй этаж, заполненный красным маревом заката и запахом дерева, выглядел одновременно и кладовой, и мастерской, предназначенной для чего-то. На широком дубовом столе с витиеватыми, но различными по рисунку ножками стояли чудные, тёмные, прикрытые пылью станки. Чес предположил, что прошлый хозяин или хозяйка активно занимался резьбой по дереву: об этом говорил целый склад разнотипных древесных пластин и срубов, спрятанный под синей плотной тканью невдалеке. Потом и сами плоды творчества нашлись: небрежно набросанные в шкаф и наглухо запертые там. Автор этих фигурок обладал богатой фантазией: попадались и обычные животные, и совсем фантасмагорические, например, птица, похожая на ворона, с головой овцы и тому подобные эксперименты. Джон и Чес зависли на добрых десять минут, рассматривая это добро, и порой то смеялись, то изумлялись. Наконец, положив весь этот зоопарк туда же, откуда он вывалился к ним, они снова спустились вниз и попробовали включить свет. На секунду недовольно зыркнув, кто же пришёл вместо хозяина, электричество с цоканьем вырубилось. Джон сказал, что это, скорее всего, выбило пробки, и пошёл исправлять. Через пять минут все комнаты наполнились ярким живым светом. — Вот видишь, здесь даже электричество осталось нетронутым… — проговорил Чес, словно хотел что-то ещё раз доказать. — А ты упорствовал: не найдём да не найдём! Нашли! — Я бы не был так уверен… Не слишком-то надейся на этот дом, вот правда! Мы ещё многого не знаем. Опасно тут или не опасно, может быть, хозяин ещё жив и сам не прочь скоро вернуться… — Джон бродил по кухне и заглядывал во все шкафы. — Да и какие тут рядом соседи… понимаешь, они могли быть слишком дружны с бывшим хозяином и могут начать протестовать. Причём, знаешь, обоснованно… — Значит, мы просто обязаны здесь остаться хотя бы на неделю! — Чес сиял получше двадцативаттной лампочки наверху. — Немного приберёмся, попытаемся найти запасной ключ, подгоним машину, выгрузим еду в холодильник, поздно вечером выпьем чаю и ещё покопаемся в этом доме. Идеально! Джон с трудом разделял такой оптимизм, но легко поддался ему, потому что и ему самому охотно хотелось здесь остаться. Плотно прикрыв дверь, они вышли и стали спускаться вниз, чтобы заехать на машине сюда. Здесь была узкая асфальтированная дорожка, но потом она пропадала и ближе к дому надо было ехать уже по пустырю, причём поднимающемуся вверх. Но Чес обещал, что справится. Въезд длился довольно долго, но всё-таки парнишка сумел, и теперь чёрный Форд аккуратно ютился рядом с калиткой, прикрытый со стороны дороги густым кустарником. Можно было машину поставить и на территорию дома (это позволяли ворота с другой стороны), однако и к ним нужен был ключ, поэтому пока Джон и Чес решили оставить всё, как есть. Тут бы вообще от дома найти ключи, не то что от каких-то ворот! Когда управились с этим, солнце почти близилось к тому, чтобы покинуть их ненадолго. Выбросив из холодильника заплесневелый сыр и протухшее молоко, они протёрли его, включили и завалили своей едой. Джон попробовал включить воду в раковине: кран опасно завибрировал, но таки изрыгнул из себя жёлтую воду. Через минуту желтизна прошла, и полилась тёплая водичка. Конечно, в каком-то смысле было необычно увидеть это: пусть в Хайде и было цивилизованно, но всё же водоснабжение до сих пор не сумели восстановить, говоря, что это не от них зависело. Чес раскрыл везде окна, чтобы ветер напрочь вынес отсюда прошлое, впитавшееся в каждый сантиметр. Обязанности распределились быстро: Джон мыл пол, а Чес протирал пыль. Им было знакомо выдраивание бесхозного дома до блеска со времён собственной лачуги в Ранчо-Парк. Вёдра нашлись быстро, швабры потихоньку скукоживались в маленькой ванной. Полок оказалось много, но Креймер прошёлся по каждой, заставляя звонко чихать себя и Джона от облаков пыли, которые ветер не успевал прогонять. Когда, наконец, всё было сделано, Джон отыскал чистящее средство для стёкол, и началась увлекательная возня пены по окнам, сопровождаемая резким химическим запахом. Зато потом можно было смотреть на океан и деревья не через белые разводы. Устало откинувшись на кровати, они лежали и весело болтали о том, какие находки им повстречались при уборке: Чес нашёл несколько фотографий, но нельзя было понять, кто из них хозяин — там стояла целая толпа, да он и не приглядывался; Джон же нашёл обрывки стихов на полу — не шедевры, конечно, но довольно хорошие. Было пол-одиннадцатого; они решили следовать своему плану и выпить чай. Вынесли всё на веранду с каменным полом, деревянными столбами, широким столом и живой изгородью. Там даже находилось некое подобие кухонного стеллажа, было проведено электричество. Чайник и вся остальная техника работала почти безупречно, что в некотором смысле удивляло. Они отпивали приятно горчащий Ирл Грей из вымытых от пыли Чесом кружек и разглядывали чернильно-синий океан. Несмотря на то, что все усилия, приложенные сегодня к вычистке этого дома, могли оказаться бесполезными, так как в любой момент мог вернуться хозяин, Джон отчего-то чувствовал себя здесь как в родном месте. Он сказал об этом Чесу, а тот, мягко рассмеявшись, добавил: — Я как только ступил сюда, сразу понял, что мы дома. Мечты у нас теперь больше нет. Надо придумывать новую. — Молчал бы ты лучше… Новую! Новую тебе устроит хозяин дома, когда вернётся сюда… — отнекивался Джон, а сам, конечно, был полностью согласен. Так они просидели около часа, наслаждаясь приятным запахом цветов и едва уловимого — океана. Потом нашли изрядно пыльное, но сносное постельное бельё, передвинули одну кровать из комнаты в другую, чтобы их соединить и получить двуспальную, и наконец сняли пропитанные чужим запахом покрывала и пододеяльники. Чес как упал, так сразу же и заснул; Джону же было как-то непривычно засыпать в новом месте, одиноком и пустом, поэтому он несколько раз ходил туда-сюда, проверял, крепко ли закрыта дверь, даже посидел на веранде, слушая, как непрерывным хором стрекотали какие-то насекомые. Только после этого вернулся к Креймеру, давно уж спящему, и прижался к нему, опустив нос в по-прежнему пахнущие ментолом и чёрным чаем волосы. Словно снотворное, подействовал этот запах, и через пару минут Джон и сам провалился в сонную, ментолово-чайную лощину. Утро выдалось тёплым, но суетным: надо и помыться, и еды докупить, и сходить бы уже к остывающему августовскому океану. Душ был что надо, оказалось даже странно чувствовать на своём теле жёсткие и маленькие струйки воды вместо неспешного потока. Вода была то холодной, то горячей, и получался своего рода контрастный душ — тоже хорошо. Потом настало время подкрепиться остатками съестного запаса и отправиться в путешествие за новым. Чес сказал, что больше всего домов он видел у подножья холма, поэтому они направились туда. Между разномастных кустарников, залитых вязким солнечным светом, словно оливковым маслом, ютились редкие домишки. Ближе к подножью холма часто попадались жилые, где ещё в неспешном, но угрюмом молчании завтракали семьями. Когда Джон и Чес проходили мимо одной такой трапезы, кто-то крикнул им: — О, вы же друзья Криса, так? — Джон, конечно, к чертям собачьим не знал, кто такой Крис, но, расценив ситуацию и заметив дружелюбный тон вопроса, ответил: — Да. — Это хорошо! Он просил, как только приедут его друзья, передать один конверт. Долго же вас пришлось ждать! — мужчина ушёл в дом и через минуту появился на пороге с белым конвертом. — Я в каком-то смысле охранял его дом (ведь это хорошая приманка для всяких мародёров, там находится чудесная открытая веранда, к тому же) и уже вчера заметил, что вы приехали. Но вы не вызвали подозрений. Сегодня хотел зайти к вам и передать, — Джон подошёл, и в руке у него теперь был конверт с посланием от какого-то Криса к каким-то его призрачным друзьям. — Он сам сказал, что его друзья не знают об этом конверте и о том, что его кто-то должен передать. От него вестей не получали? — Уже очень давно… — ответил Джон, хмыкнул. — Благодарю вас. Когда они отошли на приличное расстояние, то засмеялись нервически, мотая головой в стороны и не веря в то, что случилось. — Вот так вот… — негромко говорил Джон, махая конвертом. — Теперь мы друзья какого-то Криса. И хорошо это или плохо — чёрт его знает! — Давай глянем, что там… — Креймер сгорал от любопытства. Они остановились, уселись на камень и распечатали конверт. Крупными печатными буквами там было написано: «Привет, мистер К. Мой дом в этом месте — сущая находка, правда? Нам не удалось повстречаться и, думаю, уже не удастся. Поэтому пользуйся домом и наслаждайся океаном! Я обещал помочь тебе. Пусть поздно, но хотя бы так. Не знаю, жив ли я в то время, как ты читаешь это, или мёртв, но, во всяком случае, в те края я точно не вернусь. Удачи, что ли!». После внизу мелким шрифтом было приписано: «P.S. Честно говоря, я не знаю, удалась ли шалость. Может, это письмо никто никогда и не прочтёт. Если удалась, то я счастлив. А вообще, конечно, шанс один на миллион… P.P.S. Ах да, самое важное чуть не забыл — ключи находятся в банальном месте под серой кружкой в левом шкафу на веранде». Джон ничего толком не понял, но решил, что, скорее всего, этот Крис желал кому-то помочь, но они с Чесом эту помощь у кого-то жёстко отобрали. — Неловко выйдет, если эти друзья припрутся… — проговорил он в задумчивости, складывая письмо в четыре раза. Чес привстал с камня и потёр лоб в раздумьи. — Зато знаем, по крайней мере, где ключ… а то не дом получается, а проходной двор. Ладно, давай уж дойдём до магазина, потом подумаем, что с этим делать… — Креймер тронул его за плечо. Джон кивнул и встал. Задумчивым прогулочным шагом они направились искать магазин.***
Благодаря сэкономленным на доме деньгам на пропитание им хватило бы сполна на целых года два-три, не меньше, поэтому они старались не экономить. В супермаркете было до черта всего, будто катастрофы и не происходило. Вероятно, для этих приокеанских жителей — и вправду нет. Когда Джон и Чес вернулись в дом, то чувство у них было одно на двоих — как будто они всего лишь временное явление тут, а в любую секунду могли вернуться настоящие хозяева. Хотя, конечно, было много вопросов: почему этот самый Крис написал письмо так, будто не был уверен точно, что его друзья найдут этот дом, почему не сумел сообщить им до того свой адрес, почему пошёл столь хитрым способом и общий стиль письма был не дружеский, а словно Крис писал едва знакомому человеку? Креймер, завладев ключами, предложил пока не думать об этом и сходить на пляж. Августовская Калифорния обладала снисходительной погодой: солнечное утро, пасмурный тёплый день и красновато-закатный вечер. Они вышли из дома как раз в полдень, когда вокруг всё приобретало лёгкий налёт серости. Креймер воодушевлённо говорил, что самый кайф купаться, конечно же, когда нет солнца, потому что глаза не слепит, голову не припекает, а вода кажется очень-очень тёплой и загадочной. Как же им пригодились плавки, купленные в Хайде почти за бесценок, когда они, в общем-то, ещё смутно решали, будут купаться в речке или нет. Ближайший пляж был охраняемым, немноголюдным, даже видно было вдалеке сёрфингистов. Жёлтый флаг сливался с песком и предупреждал нерадивых пловцов, что с матрацами купаться запрещено. Джон раскладывал полотенце, любезно одолженное им Крисом, а Чес, стянув с себя футболку с шортами, ринулся в воду, с разбега нырнув под надвигающуюся волну. Правда, несмотря на жёлтый уровень опасности, волны были небольшие для океана. Джон нагнал Креймера и напал неожиданно сзади, схватив его и утащив вместе с собой на морское дно. Никогда не любил океан, но сейчас, словно ребёнок, да ещё подогреваемый беззаботным весельем Чеса, нырял вместе с ним, проскальзывал на гребне вместе с пеной, позволял волне вертеть его внутри себя и утаскивать приливом глубже. Люди вокруг позволяли себе дурачиться, словно ноябрь прошлого года не превратил их страну в ужасное месиво из погибающих людей и обостряющихся язв. Хотя, конечно, им-то не дано знать… да и времени прошло сколько: уже скоро будет год, как это произошло! Джон понимал, что глупо каждый раз отравлять жизнь воспоминаниями, уже никому, кроме группы по расследованию, не нужными и давно полинявшими от постоянного вытаскивания из глубин памяти. Однако он не мог повлиять на механизм, который автоматически запускался в его душе и выпускал яд под кожу в виде разжиженных обрывков тех дней. Чес помогал ему ломать этот механизм; попытки были удачными, чем он был и благодарен парнишке. Вернулись домой они довольные, уставшие и распевающие какую-то попсовую песню. Повалились поперёк кровати и, прикасаясь к солёным, вставшим колом причёскам друг друга, оживлённо и шутливо обсуждали, как выжили в большую волну, внезапно накатившую на побережье, как прыгали с пирса, быстро разбежавшись, как топили друг друга и по-ребячески пытались догнать, как нашли на дне большую красивую ракушку, жаль только, что обломанную, но ничего, в следующий раз отыщут целую. Чес вывалил тут же из свёрнутого мокрого полотенца несколько серых и перламутровых ракушек прямо на кровать и сказал, что нужно придумать из них какую-нибудь вещь. Джон, убирая вьющуюся прядь с его лица, говорил «Придумай», а сам неосознанно наслаждался этим моментом, этим едва осязаемым, словно медуза, которую они сегодня поймали, счастьем. Потом легко поцеловал его в солёные губы и оставил в задумчиво-смущённом положении. Конечно, лёгкая мечтательность прошла как только они вспомнили о хозяине дома и своём удивительном положении. Джон ещё раз перечитал письмо, чтобы убедиться: друзья Криса были ему не совсем уж и друзья, а Чес ушёл на второй этаж исследовать и разбирать личные вещи того. Константин присоединился потом, когда парнишка нашёл фотоальбомы. По нескольким фотографиям удалось увидеть самого Криса: он работал полицейским, был белобрысым, плечистым и довольно милым, а также у него было до черта друзей. Оказалось довольно необычно окунаться в мир чьих-то давно позабытых воспоминаний, старых знакомых и просто солнечных деньков, когда все могли так счастливо улыбаться; да даже вот эти фотографии — уже нонсенс. Уже мало кто решается печатать их — большинство хранят на компьютерах или самих камерах. Они надолго зависли за этим бесполезным разглядыванием. Весьма неожиданно Чес толкнул Джона и, держа в руках очередную фотографию, нечаянно выпавшую из фотоальбома, проговорил: — Джон… тут что-то не так… мне кажется? — Константин с удивлением взял в руки фотографию: опять этот Крис с кучей друзей в обнимку. Бегло пробежав глазами по лицам, он тут же заметил длинные каштановые волосы и улыбчивое спокойное лицо. Подумав, что, может, показалось, Джон помотал головой и ещё раз глянул: нет, это была она… — Это ведь… — Чес, взглянув на него, уже всё понял, прежде чем Константин ответил: — Да, это Анджела! И, знаешь… я тут вспомнил кое-что, — Джон резко встал и начал ходить по комнате. — Вспомнил… Имя! Она мне говорила про своего друга Криса, которого мы так и не нашли в Ред-Хилле. Может, помнишь, я говорил?.. — Чес, прищурившись, с натяжкой кивнул. — Конечно, мало ли их, Крисов!.. Но тут, получается, это тот самый… — Джон сделал пару кругов, чуть не запнулся об не довыточенную хозяином деревяшку. — Сомнений нет, что на фото Анджела… Слушай, ведь и письмо!.. — его озарило, и он опрометью бросился вниз по лестнице. Вернулся с бумажкой и перечитал ещё раз. Чес уже понял, что он хотел сказать. — Это… нам, да? Адресовано нам, получается?.. — подобравшись к нему ближе, парнишка сам взял затрёпанную бумагу. Джон серьёзно, но уже наполовину счастливо глянул на него — в такой момент осознаёшь лишь частично, что удача повернулась к тебе. — То есть… мы и правда «друзья» Криса. А посмотри, как он обращается: мистер К. Константин! Он уже знал обо мне давно. Но мы не встретились. Поэтому он решил помочь нам аж целым домом. Нелогично и абсурдно, но до жути приятно, учитывая, что знает он меня со слов Анджелы… — Джон хмыкнул. — Это здорово! — сказал Креймер, а сам вновь поднёс фото к свету — люди всегда категоричны, когда дело касается их счастья, Константин знал это по себе, поэтому только усмехнулся. Подойдя к нему, он похлопал его по плечу. — Откуда не ждёшь, верно? Я уж забыл ко всем чертям про Криса из Ред-Хилла. Всё важное легло на дно памяти, покрывшись плесенью из Сантрес-Ранчо-Парк. Но… — Джон уселся на стул, бросил бумагу на столешницу, — может, мы заслужили даже больше, чем думали там, в Хайде… — И там, на овраге и около реки, — кажется, Чес поверил в чудо и, отложив фото, мягко посмотрел на него, улыбнувшись. Джон тихонько рассмеялся, вспомнив ту получокнутую трагедию, пропитанную кровью, слезами, шершавыми прикосновениями. И жутко, и приятно. Жутко — потому что дорогого стоит вспомнить, после чего это случилось, а приятно… ну, тут без комментариев — удовольствие не терпит дописок. — Что ж… Теперь осталось понять, как заработать денег, чтобы хватило в долгосрочной перспективе, узнать, живы ли мои сбережения в банке, и, может, через пару месяцев найти работу. Хотя мы живём на таком пустыре, что в ближайшем рассмотрении работы точно нет… — Джон ещё держал в руке письмо, словно оно было единственно возможным допуском к счастью. — Вот я подумал… раз мы не так уж далеко живём от Хайда, можно через месяц приехать к Джеймсу и спросить насчёт его идеи: как знать, но ведь скорее всего исследователям будут платить, причём неплохо. А мы с тобой являемся… ну, почти ими. Надо будет вместе с поиском работы отслеживать ещё и это. Вдруг повезёт? И нам, и Джеймсу? — глаза Креймера буквально вспыхнули. Джон подумал, что в этой идее есть крупица смысла, хотя, конечно, сильно надеяться на это не стоит. Приятно обескураженные новостью, влетевшей словно быстрая ласточка, в их дом, они ещё долгое время бродили по чердаку, изредка перекидываясь незначащими фразами, и спотыкались об деревяшки, сколько ни отодвигали их в стороны. Наконец осознание действительности (причём осознание приятное!) вкрутилось в их головы — просто они привыкли принимать у себя лишь плохое, да так быстро, что к этому появился крепкий иммунитет. А вот с хорошими событиями посложнее — ещё не верилось, что это большое и огромное счастье только для них, принадлежало им навсегда, пусть и банальнее слова не найти. Раньше они вели себя здесь как гости, пусть и заехавшие надолго, но всё-таки гости; а теперь — полноправные хозяева. Теперь можно было и на втором этаже хорошенько прибраться, устроив его под хозяйственные нужды, и наконец все надоевшие деревяшки вкупе со станками сложить по коробкам, но не выбрасывать — хотя бы так хотелось отдать дань Крису, и простирать всё бельё, использовав ещё не начатый пакет с порошком. Да и вообще — зажить другой жизнью, в которой можно было сидеть на веранде под покровом тёплой влажной ночи, пить чай или даже приготовленный Чесом коктейль и не вслушиваться в шелестящую листьями тишину, выискивая там чужой рокот автомобиля и скрип открывающейся калитки. Можно преспокойно укладываться спать, зная, что за дверью недовольно рокочут лишь растения, но их-то не напугаешься — они всю жизнь злобно шепчутся. Можно без всякой мнительности просыпаться, понимая, что снаружи ничего не поменялось: только растения за ночь подустали и успокоились. Можно жить в довольствии, чего заслужил каждый из них, — иными словами. Лениво, размеренно, волшебно потекли их дни с того момента. Через неделю Джон чувствовал, будто жил здесь не меньше года: дом резко стал родным, комнаты и постель пропитались невероятно приятным запахом уюта, а жизнь с вечным видом на серебристо-глянцевую гладь показалась существовавшей всегда, будто с самого рождения он только и видел Тихий океан. Чес принимал лекарства в виде этого самого океана, два раза в день по несколько заходов, и последние ошмётки депрессии из него как метлой вымело. Он говорил, что с трудом осознавал, как выглядит жизнь прибрежная — ведь двух недель около океана, конечно, недостаточно. А теперь в нём что-то менялось, это точно, и он сам становился частью такого течения. Летом рядом с океаном бурлила быстрая, яркая жизнь, а в остальные времена года здесь всё умирало, застывало, пустело. И надо было привыкнуть к такому, говорил Креймер, ведь на словах-то вон как, а в реальности — пойди прочувствуй! А оба они теперь прилично подзагорели: нездоровая бледность сменилась матовым загаром. Мышцы поначалу болели от каждодневных заплывов до буйков сквозь громады волн, от сопротивления морской пене, что стремилась закружить и замять под себя, от хождения по горам. Но потом это всё стало привычным, но не рутинным: природа не может быть надоедливой, как и солёная гладь, ведь каждый день они разные. И Джон с Чесом только сейчас могли сказать, что окончательно восстановились после трагедии и своего опасного путешествия в воспалённую фантазию Данте. Нечто успокаивающее было во всей этой прибрежной калифорнийской красоте, которую они раньше с Чесом — парадокс — никогда не замечали, хоть и жили недалеко. Чес говорил на этот счёт, что это им судьба дала шанс исправиться. И уж они исправятся, честно-честно. Рядом с океаном приближение осени совсем не чувствовалось; да и сама осень — тоже. Лишь к концу сентября стало ощутимо, что вода уже не такая тёплая, а солнце всё чаще скрывалось за облаками. Тогда и стал завершаться купальный сезон; Креймер печально говорил, что будет скучать по их купаниям и что они всё равно будут ходить туда, на берег, особенно в ветреные непогожие деньки, чтобы посмотреть на солёный шторм. Но он тут же обрадовался, узнав от соседей, что первый заплыв в довольно прогретой воде можно сделать уже в середине апреля — всего семь месяцев, они пролетят незаметно! И Джон был бы рад, если б эта бесполезная информация была единственной в своём роде… однако ж нет, всё резко поменялось после их приезда к Джеймсу. Мужчина был счастлив видеть их и, прямо как только они зашли, сказал, что ему не терпится рассказать им кое-что. Оказывается, прибрежная жизнь превращала полтора месяца в быстро уплывшую маленькую неделю и, пока Джон с Чесом пропитывали свои сердца жарой, солёным ветром и океанской пеной, в мире произошло много удивительных событий… Джеймс признался, что не будет вдаваться в подробности, но… (именно так, сделав торжественную паузу), его собственно собранную группу исследователей одобрили и приняли в международную организацию, которую создали совсем недавно. Той верхушке правительства, что ещё осталась в стране, понравились выводы и заключения, сделанные его группой. И вот совсем неудивительно, но в особенности — истории про странные приборы, установки, вышки. Сам Джеймс не сумел увидеть их наяву вместе с отрядом, потому что до установки, которую Джон увидел впервые, идти было слишком далеко, а вторую отыскать не удалось. Именно поэтому мужчина сильно просил их об услуге: провести его отряд до хоть какой-нибудь из вышек. Нынче они запасутся большим количеством провизии, а организация даже выделила им машины. За это и Джеймс, и государство обещали каждому по крупной сумме денег… именно это и подтолкнуло Джона сказать да наряду со своими условиями: максимальная безопасность и прочее. Когда они рассаживались по машинам, Джеймс сказал, что город уже не узнать: Ирвайн почти выбрался из-под развалин, много что уже отстраивали заново, даже люди вернулись в уцелевшие дома. Жизнь потихоньку налаживалась; да и нет причин не налаживаться, ведь время пусть и неспешный, зато опытный врач. Когда они заехали в Ирвайн, это было словно полным погружением в мутное течение, из которого ты недавно с трудом выкарабкался по свисавшей над ним ветке дерева. И правда: серо-бетонных развалин стало куда меньше, хотя каждое такое вывернувшееся наизнанку здание больно ворошило мешок с памятью. Джон старался не смотреть на это, а лишь выполнять своё задание. Почти удалось заглушить чувства, когда они добрались до некоего завода с высокой стеной, где произошло столько мистического как для Джона, так и для Чеса. Стиснув зубы, оба шли по ступеням, стараясь не скользить взглядом по знакомым трещинам в стенах, по знакомым пустым коридорам, по знакомым образам друг друга почти год назад, сошедших с ума и слившихся, как магнит и железо. Ещё труднее было для Джона вновь увидеть это нечто: огромное плоское сооружение, уже не устрашавшее, но хранившее в себе тот вид, что устрашал. Константин не стал разглядывать его в подробностях, просто махнул рукой «Вот» и отвернулся. Как в тумане, прошла поездка ко второй установке. Вокруг люди — все незнакомые — оживились и говорили наперебой, не переставая. Рядом с первой установкой оставили группу инженеров — сохранять точные координаты, измерять в длину, по максимуму исследовать, что за материал, и т.п. А сейчас они подъезжали не просто ко второй вышке — они подъезжали ко второй, наиболее мучительной смерти для Джона. Тут… совсем недалеко находилось кладбище маленьких душ, среди которой — черноволосая Дженни с вечно спокойными глазами. Наверное, до сих пор она сидела на каком-нибудь выступе и непонимающе смотрела вокруг себя, ища глазами папу или маму. Точнее, маму в своём царстве смерти она найдёт, но уже другую: может, эта Кейт даже дочери своей не узнает. Даже уже и неинтересно, почему Чесу удалось ощутить эту горечь на расстоянии, но, когда они возвращались, парнишка аккуратно взял его за руку и ни посмотрел, ни сказал чего-то, а просто этим молчаливым движением присовокупил своё сожаление к его горю. Выдохнуть можно было спокойно только когда им на руки плюхнулись толстые конверты с деньгами от каких-то людей, и они разошлись кто куда; Джеймс повёз их обратно в Хайд. Там в ладони оказалась ещё одна пачка денег как у Джона, так и у Чеса. Несколько минут благодарностей и прощаний, и наконец, можно было гнать на полной скорости к океану, чтобы скорее вдохнуть его воздуха — и исцелиться. «Нет, — думал Константин, — не буду я больше участвовать во всех этих исследованиях. И в Ирвайн не хочу. Будем жить с тобой, Чес, вдалеке от этой цивилизации и только из газет узнавать о новостях в мире, да?». И Чес, конечно, понимал его, пусть и не сейчас, но вообще. Добравшись до дома, они устало повалились на кровать, прижавшись друг к другу. — Нет, в Ирвайн лично я вернусь лишь в крайнем случае… — шептал Креймер, обдавая шею Джона горячим дыханием. И как же, как же был счастлив Константин, осознавая в сотый раз, что они с Чесом — почти единое целое! Но кто ж знал, что через пару недель всё давно уляжется, а океан вымоет из них всю пыль, скопившуюся на дне души во время поездки по Ирвайну? Впрочем, так и случилось. Близилась середина октября, а за октябрём — уже ноябрь, а, стало быть, и тот самый день, отмеченный в любом календаре если не красным цветом, то точно — кровью. День (как её обозвали, кстати?) катастрофы. И почти сразу же тишину их желтеющего холма нарушил рёв мотора; приехал Джеймс и вручил им две пачки денег, менее толстых, чем прошлые, но довольно обрадовавших их в этот пасмурный день. Он добавил, что, так как они члены его отряда, а значит, и той организации, то им будет ежемесячно платиться что-то типа премии за внесённый вклад. Деньги нужно будет забирать у него, пока не восстановили банковскую и Интернет сеть. Также вместе с почтой им станут приходить самые свежие расследования в этой области, некоторые из них навряд ли будут афишироваться широко. К тому моменту Джону становилось всё менее плевать на произошедшее с миром, к тому же, специальные собрания на госуровне не сидели на месте и продвигали научные исследования дальше. Было занятно услышать пусть и суждения на стадии догадок и порой со слабыми доказательствами, но хотя бы что-то, а не тупо смотреть в звёздное небо, не зная, ожидать оттуда огромных космических кораблей или нет. Поэтому Константин также радостно принял от Джеймса целую пачку статей, уже растиражированных среди таких же, как они. — Не забудьте к следующему разу прихватить паспорта, когда поедите ко мне: будем обменивать на настоящие, я договорился. А ещё членские удостоверения — уже готовят к выпуску новые, общего вида образцы. Чес стоял ошеломлённый, с пачкой денег в руках, и с ещё большим трудом осознавал вновь привалившее счастье к его ногам. Джон быстрее справился к приливом такого количества хорошего; Джеймс уже покидал их, они проводили его до ворот, и вскоре дребезжание мотора скрылось вниз, под холм. Несмотря на то, что полная тишина стояла уже как минут пять, Джон и Чес не могли сдвинуться с места: неожиданная удача обладала свойством парализовать тело. Потом, оттаяв, Константин, едва сдерживая смех, глянул на Чеса. — Вот тебе и заработок нашли!.. Не шикарный, конечно, но прожить на него можно и даже прилично. Учитывая наш имеющийся капитал… выходит даже лучше, чем я планировал! — Креймер же не сдерживал эмоций: искренне и тепло расхохотался и бросился в дом, схватив Джона за рукав. Как только они достигли своей комнаты, Чес вытащил часть их суммы, которую они получили в прошлый раз за помощь в поиске вышек. — Мы просто обязаны занять себя этим вечером тем, чтобы пересчитывать своё богатство и раскидывать вокруг себя, как в фильмах про новоявленных богачей… — его глаза сияли, а улыбка была немного кроткой, он будто говорил: «Ну, ты прости, конечно же, за то, что ты должен делать такую глупость, но, уж тут ничего не поделаешь, ты должен!». И причина не нужна была: просто потому что это был его Чес, задорный и жизнерадостный Чес. И Джон уже всерьёз был готов на любую абсурдность, лишь бы эти глаза полыхали ярким тёплым светом, а эти губы становились пунцовыми от очередного поцелуя. Несложно догадаться, как они баловались остаток дня. Но, тем не менее, Константина раздирало любопытство насчёт статеек: не терпелось уже прочесть всё с самого начала и попытаться осознать хоть чего-нибудь… Чем-то неопределённым, ленивым и скучающим заполнились деньки до ноября, Джон даже и не понял, как так вышло: то ли океан до чёртиков убаюкивал нервы, то ли возможность буквально ничего не делать, разъезжать по окрестностям и устраивать горные пикники оказалась слишком прельстительной. Однако никакого чтения статей так и не произошло; точнее, Джон пробежался глазами по самым первым, написанным мутным, давно позабытым языком и описывающим лишь картину в общем. Хотелось подробностей, но те тонули в глазах Креймера, вовремя прибегавшего к нему с неожиданно привлекательной идеей, или стирались роскошной поездкой по ближним городам. Грубо говоря, Константин позволял себе лениться и часто откладывал чтение, оправдывая тем, что ещё успеет, а вот поймать остывающие лучики осеннего солнца может только сейчас. Каким-то таким образом и вышло, что начало ноября, почти половина месяца прошла с тех пор, как Джеймс вручил ему статьи, а он едва дочитал вторую, да и то — без внимания. Джон поделился своими мыслями с Чесом, и тот с радостью поддержал его интерес к тому, чтобы всё-таки узнать причину происшедшего, за которое они страшно поплатились ради одного банального понимания. Он, виновато улыбаясь и касаясь его руки, сам признался: осознавал как никогда, что отвлекал его, но не мог остановить себя, потому что это лето хотелось если не остановить, то хотя бы проводить к порогу осени волшебным способом. А за статьями этого, конечно, не сделаешь. Константин его понял: сам-то радовался, как ребёнок, когда парнишка уводил его буквально за руку в очередное неумолимо прекрасное место и показывал, что их общее лето столь красочное, каким не было никогда в их жизнях по отдельности. «Мы будто с тобой два тюбика с краской, Джон! — вдруг признался Чес однажды. — Отдельно — скучные, пусть и необычные цвета. А как только смешались, получили такой оттенок с прожилками, какой невозможно представить человеческому глазу». Константина всегда радовали эти сравнения, такие нежные и наивные, что хотелось в ту же секунду увлечь Креймера с свои объятия и желательно никогда не отпускать, чтобы не дай Бог мир ещё хоть на чуть-чуть смог испортить его. Короче, проводили лето восвояси, может, несколько банальным способом, но с крупной долей адреналина: посреди ночи проснулись и рванули к океану, бурлящему и неспокойному. Оставив одежду на берегу, побежали, ёжась от холода, в одних плавках по влажному от лунного света пирсу и с разбега позволили чёрной блестящей волне схватить себя и унести на дно. В такие моменты, когда под тобой непроглядная тьма, над тобой — она же, сложно понять, куда надо плыть. Тоненький лунный пучок света указал им путь, и, раскачиваемые туда-сюда, они кое-как выплыли. В этом ночном купании было даже что-то жутковатое; о, это вам не штормящий дневной океан, поверьте! Когда что-то омерзительно касалось ноги, при свете дня мы могли быстро опустить глаза вниз и в ужасе отплыть. А тут… показалось или нет? А если нет, то куда именно плыть? А может, всё-таки водоросль?.. Пока думаешь на этими серьёзными вопросами, позади совсем случайно собирался гребень очередной внезапно возникшей волны и накрывал в буквальном смысле новым вопросом: как не утонуть? Смеясь, а от смеха — теряя силы, соответственно, положение на воде, они тщетно пытались согреться быстрыми движениями и успевали подтапливать друг друга, при этом сами едва держась. На берегу оказались лишь благодаря волне; прибились вдвоём, схватив друг друга за руки, спиной на воде, чтобы видеть особенно звёздное небо. Потом всё же встали и поковыляли к своим вещам, бесполезно пытаясь вытряхнуть из плавок песок: большая ошибка всех плавающих на песчаном береге — барахтаться на мели… Уж ничем потом не вымоешь впитавшиеся в кожу песчинки. Джон сильно дрожал, а у Чеса слышно стучали зубы; укутавшись одним полотенцем на двоих, они побрели домой, подгоняемые холодным ветром, но счастливые. — Завтра точно будем читать статьи… — говорил Чес, шмыгая носом. Джон закатывал глаза. — Да, потому что сляжем с простудой. — Но в душе он всё равно был уверен, что они хорошо отпустили лето. Отпускать лето вообще в ноябре — это да, это могли сделать только они. Но оттого оно казалось ещё более живым и захватывающим. Джон только после этого заплыва, как ни парадоксально, вдруг слишком остро понял, что вот, наконец, они, два расстроенных инструмента, жили в своей мечте, и мечта была соткана не из сигаретного одурманивающего мира, а реальна: стоит прикоснуться, но она не распадётся, не улетит, она — уже крепко впитавшееся вещество. И они с Чесом — такие настоящие и счастливые, растворившиеся в этом океане, наверное, навсегда. Казалось бы, конец? Вот сегодня — точно?.. Нет-нет, только начало — другой истории, осенней истории, зимнеследующей истории, хоть такого слова и нет. И они вдвоём точно придумают, как проводить каждую из таких сказок.