На осколках цивилизации

Недоверие как метод выигрывает; недоверие как принцип проигрывает. Тадеуш Бохеньский ©.

      На следующее утро Чесу стало лучше лишь слегка: в основном температура и слабость остались в прежних состояниях. Однако парень выглядел как будто впервые в жизни отдохнувшим и даже счастливым, несмотря на то, что улучшений не было. Джон был и рад, и обеспокоен вместе с тем; мысли после хорошего сна упорядочились, и теперь он, кажется, понял многое, если не абсолютно всё: на здравый разум ситуация стала яснее. Он теперь понял, что вчера принял верное решение, хотя со стороны и могло показаться, что он глупо сбежал из дома. Что ж, пусть думают со стороны; Константин просто знал, что нужен Чесу. А Чес — ему; вот такая вот типичная история. Вчерашние слова Креймера о его каком-то вселенском значении в его жизни теперь не казались ему смешными и преувеличенными — наоборот, он будто за ночь сам понял тот самый сокровенный смысл, скрывающихся в них. А сегодня он с нетерпением ожидал, когда же парень поведает ему то нечто, что ещё со вчерашнего дня не давало ему уснуть.       Первым делом с утра Джон проверил, как Чес; убедившись, что не хуже, он хотел было приняться за какие-то дела по типу готовки завтрака, как парень проснулся и остановил его. Константин не мог не остаться. Уже во второй раз. Нет, в прошлом такого отчаянного потакания капризам не было точно.       — Ну, и зачем на этот раз ты просишь меня остаться? — неловко бросил он, сконфуженно садясь на стул и исподлобья посматривая на Креймера; тот тихо и светло улыбался. Джон знал, что в первый день болезни появляется сильное желание общаться, слушать кого-то, не чувствовать себя отпавшим из общества; по крайней мере, Кейт и Дженни часто упрашивали рассказать его что-нибудь, и он находил крайне интересные темы. А тут… Константин за ночь понял не только какие-то важные и актуальные аспекты своей жизни, а ещё понял и то, что три с половиной года разлуки не могли пройти незамеченными… по-хорошему, он и не знает парня: как тот жил, чем дышал, что ещё пережил. И здесь важны не сухие факты, а само присутствие его в той, прошлой жизни; а Джона там не было. И если парень и страдал (что вероятнее всего), то на помощь ему приходили… другие люди. И те другие люди могли стать (стали!) намного ближе Чесу, чем был когда-то он. Короче, как ни крути, а пропасть — огромная, и если они не чувствуют этого сегодня, то обязательно почувствуют завтра или когда-нибудь позже, но обязательно увидят, осознают, и тогда станет тяжело. Обо всём этом с тревогой думал Джон, сидя как на иголках перед кроватью больного; он не знал, почему вдруг так усугубил свои мысли и зачернил их и так серый тон. День какой-то, видимо, плохой.       — Ты забавен, Джон, когда спрашиваешь такие глупости! — добродушно усмехнулся Креймер, присев на кровати и похлопав его по плечу. — Разве это не понятно? Кому же ещё, как не тебе, оставаться рядом! — наивно воскликнул и усмехнулся. — Впрочем, наверное, ты думаешь гадости. И только не строй удивлённые глаза: я всё понимаю. Мы долго не виделись, и ты считаешь этот промежуток между нами невозобновимым. Что ж, может, это и справедливо. Только не думай, что я много поменялся. Я почти что прежний, так что и обращайся со мной так же, как обращался с прежним Чесом. Окей? — он, кряхтя, приподнялся и, немного шатаясь, поплёлся в ванную; Джон ничего не ответил, лишь проводил его взглядом и подумал, что парнишка чертовски прав, однако думать так наивно, как думал он, всё равно нельзя: время есть время. И если всё не поменялось так кардинально, как представлял себе Джон, то уж некоторые аспекты точно изменили свои знаки.       День на удивление прошёл почти незаметно; время за какими-то незначительными делами пролетело быстро; Чес же будто бы забыл о вчерашнем обещании рассказать нечто интересное, случившееся в его прошлом. Джон терпеливо ждал, боясь намекнуть и узнать, что Креймер забыл по причине того, что вчера бредил — это вообще очень сильно вероятно с его здоровьем. Но оказалось, что парень вынашивал слова — только и всего. Видимо, боялся сказать не то или не так.       Самочувствие его было не из лучших: температура около тридцати восьми, все оттенки слабости и жуткого недомогания и кашель. Константин долго спрашивал его, точно ли такое состояние нормально и скоропроходимо или всё-таки есть смысл вызвать скорую, но Чес всегда отмахивался, усмехаясь и отшучиваясь. Джон едва не сорвался на звонок в больницу, но почему-то остановил себя, подумав, что это пусть правильно, но как-то подло. Креймер застал его за откладыванием трубки и понял всё; глаза его стали ясными, а рассудок будто бы пришёл в норму.       — Ах, это, Джон… да, извини, что почти весь день молчал. Наверное, ты уже посчитал меня безумным, — тут ему стало немного неловко; парень понятливо улыбнулся. — Впрочем, давай пройдём в комнату… разреши мне прилечь и говорить так. Ибо сил не так много, — Константин понимающе закивал и стал нарочито активно подталкивать собеседника в комнату, будто куда-то сильно торопясь.       — Ты, наверное, сгорел от любопытства, — заключил Чес с улыбкой, когда упёрся спиной о спинку кровати, а Джон сел перед ним.       — В этом ты прав… знаешь, из вчерашнего я ничего не понял, если честно, — он исподлобья посмотрел на него и усмехнулся; водитель закивал.       — Я тоже… в отношении тебя, — сказал, многозначительно глянув. — Я и до сих пор ума не приложу, как ты мог променять семью на едва знакомого тебе человека. И я не осуждаю, нет: кто я такой, чтобы судить? Просто говорю, что не понимаю. А вчера был слишком не в себе, чтобы отговорить. Впрочем, прости; я опять наговорил бреда, но…       — Я верю: ты не понимаешь. Только вот… — Джон нервно усмехнулся, уставившись в одну точку на полу, — только вот действительно ли… едва знакомого человека?.. Ты правда так… считаешь? — в следующую секунду он слишком вызывающе и горько поднял свой взгляд на него, что Креймера аж передёрнуло; он пытался что-то проговорить, но тут же замолчал, понимая, что будет слишком глупым сейчас что-либо опровергать или с чем-либо соглашаться. Они промолчали с минуту, просто глядя друг другу в глаза; смотрели почти что равнодушно, лишь с лёгким оттенком некоторого чувства: один — с раскаянием, другой — с сожалением. Хотя эти чувства могли быстро сменяться и взаимозаменяться другим; так и прошла самая противоречивая минута в их жизни. Сказать было и правда нечего, а нечего бывает сказать лишь тогда, когда высказана до сего была правда; с правдой, как говорится, не поспоришь. А если спорить, то лишь от какого-то глупого отчаяния и ребячества; прошлый Чес (да, кстати, и Джон) ещё мог бы поспорить, да настоящий уже не решался — понимал, что глупо, глу-по, никак иначе. Но метко брошенные слова «едва знакомый» ещё долго разъедали жизнь как адресата, так и адресанта; кажется, молчание и последующие неловкие слова могли только усугубить положение, если не неожиданно зазвонивший телефон. Всеобщая грусть прошла, Чес резво схватил мобильный с тумбочки и ответил. Константин понял, что звонили по работе и был несказанно рад, что начальник решил поинтересоваться здоровьем подчинённого именно в эту секунду. Иначе — гибель; потому что оказалось реально странно и неприятно услышать правду; а то, что это правда, сомнений никаких не было. Когда Креймер закончил говорить, Константин мог со спокойной душой перевести тему разговора, замяв прошлую.       — Кто звонил?       — Начальник, — парень усмехнулся и кинул телефон рядом с собой. — Обо мне всегда беспокоятся.       — И как же твоя работа? Наверное, многого лишаешься…       — Нет, у меня есть медицинская справка — она всё решает. Не переживай, — Чес склонил голову набок. — У меня свободный график по состоянию здоровья. Но много болеть, конечно, не советуют…       — Что насчёт каких-то доказательств, которые ты хотел предоставить мне? — почти перебил Джон, в упор смотря на него. Креймер вздрогнул, поднял пристальный взгляд на него и сглотнул.       — Ах да, я же обещал… да, хорошо. Слушай же! — водитель вдруг резко сел на кровати, спустил ноги, колени их почти соприкоснулись, а глаза не отрывались друг от друга практически во всё время разговора.       — По стечению обстоятельств мне пришлось приехать именно сюда. Однако в первое время я города не знал от слова «вообще», поэтому нередкими были мои долгие гуляния в поисках выхода, особенно где-нибудь на задворках. Свой район я знал хорошо, но всё, что дальше, вызывало у меня искреннее изумление и даже панику. Мои приключения были порой отнюдь не безопасными, впрочем, это не слишком интересно — как видишь, живой — интересно нечто другое… Однажды мне пришлось, неведомыми тогда путями, зайти в одно место… я его хорошенько запомнил. Бывал я там после часто… всё силился найти ещё чего-нибудь; но после моего первого прихода туда всё будто резко зачистилось, изменилось до неузнаваемости. Оригинальная картина той местности осталась лишь только в моей голове. Но… знаешь… знаешь, что? А поехали! Давай я отвезу тебя туда, и ты увидишь всё воочию! — воскликнул Чес, глаза его загорелись безумием, даже каким-то лихорадочным.       — Ты с ума сошёл? Да ты едва на ногах стоишь! Притом, такая ли эта необходимость? — спросил Джон, умерив свой пыл и внимательно взглянув на вмиг выздоровевшего у него на глазах парня; тот упорно закивал, аккуратно встал с кровати и направился к шкафу.       — Тогда веду я… — осторожно заметил он, искоса на него поглядывая; Чес между тем вытащил нужную одежду, молча кивнул, даже не посмотрев на него; Константин хмыкнул, встал с места и направился к выходу из комнаты — нужно было одеться самому, да и лекарства собрать для Креймера. Делая всё это и дожидаясь парня, он чувствовал, что запутался даже более, чем до разговора: было совсем непонятно, о чём говорил Чес, о каком месте упоминал и какие, наконец, «доказательства» он имел. Да и зачем ему вдруг понадобилось ехать? Неужели такая срочность? Или так будет нагляднее? Он решил, что последнее, потому и покорно согласился, несмотря на не самое лучшее самочувствие Креймера: ему бы сейчас не разъезжать чёрт знает куда, а дома лежать и лечиться. Но любопытство теперь стало невыносимым; Джон порешил, что поездка не должна принести много сложностей его бывшему водителю. Только бы эта поездка оказалась полезной и раскрыла все ответы на вопросы, уже давно консервировавшиеся в душе Константина. Наконец из комнаты неспешно вышел Чес и уверенно начал открывать дверь; Джон был уже готов, поэтому последовал за ним. Они оказались на улице, машину нашли, Константин сел вновь на место водителя и скрепя сердце решил опробовать судьбу ещё разок, хотя уж теперь вероятность попасть в аварию или под контроль полиции была выше — сегодня не экстренный случай, как-никак.       — Ну, куда везти? Может, сразу адрес скажешь? — выдыхая, напряжённо говорил Джон, берясь руками за руль и пристально смотря перед собой: он боялся, что теперь, когда нет экстрима, он не вспомнит, как водить. Чес пристегнулся и тихо ответил:       — Я точно не знаю адреса… я буду говорить, куда ехать…       — Отлично! Значит, едем без точного маршрута! — буркнул он и завёл машину; Креймер равнодушно пожал плечами — видимо, был уверен, что это не столь страшно. На улице уже было что-то около семи, но потемнело значительно; дождя не было, лишь какой-то неприятный холодный туман сковал все улицы и накрыл весь город. Температура оказалась ниже обычной, но в машине было тепло; Чес направил Джона сначала по главной дороге, потом по одному боковому шоссе; более они не переговаривались. Константину хотелось, причём сильно, спросить парня ещё о чём-нибудь, касающегося дела, но язык не слушался, а в голове не укладывались нужные фразы. Поэтому любопытство пришлось утихомирить…       И вот так, направляясь непонятно куда, без надлежащего на то права и в полном недоумении того, что сейчас он должен узнать или увидеть, Джон двигался навстречу приключениям. Идея Чеса не переставала ему не нравиться, но эта неприязнь приобретала более мирный и бесцветный характер. Молчание продолжалось ровно до выезда из города: во-первых, маршрут стал более путаным, во-вторых, столь длинная тишина теперь уже стала невыносима. Константин, изредка поглядывая на бывшего напарника, видел его тяжёлое дыхание и лихорадочно бегающий с одного предмета на другой взгляд — парень был ещё сильно не здоров, но не желал того признавать. Он узнавал прежнего упрямого гордеца и неосознанно улыбался, хотя улыбаться здесь было определённо нечему.       — Так, мы заехали в этот район… погоди, дай припомню, — Креймер поморщился. — Ага, вот! Теперь доезжай до следующей улицы и поворачивай на неё. Налево. И там нам ехать… ну, километров где-то десять.       — Как же ты туда забрёл? — с лёгким изумлением спросил Джон, остановив машину на светофоре и включив поворотники.       — Я тоже доезжал. На автобусе. А там и запутался… — улыбнувшись, ответил Чес. — Там относительно пустынное место, а перед ним — сеть запутанных узких улочек. Можешь представить, как я удивился, увидев перед собой поначалу казавшееся пустым пространство…       — Мы почти приехали, расскажешь ли ты уже, что там произошло? — Чес шумно выдохнул и пару раз кашлянул; между тем они повернули влево и быстро погнали по пустой дороге.       — Знаешь, я тянул время, чтоб подготовить нужные слова — без подготовки это выглядит как бред. И, конечно, твоя правда — верить сказанному мной или нет — но я искренне надеюсь, что ты поймёшь. Что поверишь…       — Поверю! Говори уже! И когда бы я тебе не верил, между прочим? — уязвлёно заметил Константин, вглядываясь в дорогу; Чес потупился, задумался и, видимо, действительно решив, что ответ на вопрос того очевиден, сконфуженно продолжил дальше:       — Останавливайся прямо вот у этого дома. И слушай меня…       — Что? Уже у этого? А раньше нельзя было?.. — Джон резво вывернул на встречку, пока никого не было, и почти что с залёта припарковался рядом с тёмным, невысоким, но довольно широким домом; перед ним была неосвещённая аллея, на которой изредка бликами расходился свет из окон квартир. Место было в общем неприятное, но Константин вовсе того не заметил, больше его интересовала серьёзность Креймера — никогда он не видел парня таким. Во мраке нельзя было рассмотреть его лицо в точности, но какая-то тревога явно проходила по нему судорогами; казалось, что у Чеса очередное лихорадочное состояние.       — Ну? — хрипло спросил Джон, полностью развернувшись к нему и заглушив машину; бывший водитель ощутимо выдохнул.       — Знаешь, Джон… — Креймер помолчал пару секунд, а потом продолжил: — Я постараюсь объяснить так, чтобы ты поверил, но предупреждаю заранее, что может показаться несусветным бредом и… — Джон не вытерпел и прикоснулся рукой к его лбу: горячий. Парень тут же замолчал и будто бы даже потупился, стесняясь своего недуга.       — Нет, со мной всё в порядке. Не обращай внимания на температуру — она может держаться у меня и неделю, на рассудок это никак уже не влияет.       — Разве ты не мог рассказать мне это дома? — фыркнул он, окидывая его высокомерным взглядом; Чес усмехнулся.       — Я хотел ещё раз убедиться, что ты будешь не в состоянии мне в чём-нибудь отказать, — негромко рассмеялся, вызвав конфуз напарника, а потом добавил более серьёзно: — На самом деле, так нужно. Я хочу, чтобы ты увидел… хотя видеть там, в принципе, нечего.       — Давай, говори уже! — нетерпеливо прервал его Константин, для чего-то вцепившись пальцами в холодный руль. — А то чувствуешь, как мы, взрослые люди, не можем договорить на интересующую тему и постоянно переходим на какие-то сотни других?       — Ты забыл… а мы такими были всегда, — Джон был готов поклясться, что в эту секунду Креймер грустно усмехнулся — у него и самого что-то звонко ёкнуло на душе. — Я забрёл в эту аллею и прошёл дальше по ней, ровно до конца. Нам лучше выйти и вместе пройти тот путь, который прошёл я, — Константин послушно вышел из машины, хотя на языке крутился рой вопросов «Зачем нельзя было доехать на машине до конца?», «Почему возникла такая необходимость при не шибко хорошем самочувствии вообще приезжать сюда?» и так далее. Однако теперь он понял, почему повиновался Чесу — потому что доверял. И знал, что если тот что-то и делает, то уж наверняка понимает последствия этого и, главное, цену. Они вышли, раздался почти что синхронный хлопок дверями, далее — податливое бибиканье заблокированной машины; холод сковал тела обоих, мгновенно пропало желание идти куда-то по этой тёмной непонятной аллее. Но любопытство было всегда двигателем прогресса, поэтому они, устало переглянувшись, сделали первый шаг. Джон во всё время пути старался не сводить с Креймера глаз, чтобы в случае чего вовремя подхватить или помочь — парень выглядел неважно и даже сквозь тьму можно было угадать его бледный оттенок кожи.       — Что дальше?       — Идём вперёд по этой дороге! Когда нужно будет повернуть, я скажу… — они направились каким-то слишком скорым шагом. — В тот день я хорошенько дезориентировался, поэтому вместо того чтобы пойти в противоположную сторону, к главной улице и автобусным остановкам, я побрёл сюда… Было также очень темно, и в конце аллеи — мы сейчас уже скоро дойдём — я увидел нечто странное. Если ты не знаешь, то там заканчивается жилой район и открывается почти что пустырь — лишь в километрах пяти оттуда находится автозаправка. Там раньше был лес, но его вырубили, а под что — неизвестно. Этот пустырь огромен, и я точно не скажу его размеры; ну, может он напоминает прямоугольник два километра на три или больше, не знаю, не буду врать. Это всё дело огорожено калиткой, местами забором, но всё без замков, поэтому каждый имеет право там ходить. Но не ходит…       — Послушай, Креймер! — не вытерпел Константин, остановившись и развернувшись к нему. — Это уж слишком напоминает дешёвый ужастик для детей на ночь! Быть может, тогда ты был слишком болен и тебе причудилось? А то если так будет продолжаться, то я тебе заранее дорасскажу всю эту банальную историю, — Чес тоже остановился в паре шагов и, не двигаясь, пристально на него смотрел. А Джону и правда надоело… с каждым словом он разочаровывался в этой затее всё больше и с каждой секундой считал это время потраченным всё бесполезнее и бесполезнее. Однако после высказанного вдруг стало отчего-то стыдно — да-да, он вечно страдал той болезнью под названием «сначала делаешь, а потом думаешь».       — Ну? И какой же, по-твоему, конец? — слишком сухо и холодно спросил парень, скрестив руки на груди; даже в темноте его взгляд устрашающе блеснул — и Джон впервые в жизни вздрогнул от выражения глаз. Говорить мигом расхотелось, но ведь нет уже пути назад…       — Ты наверняка скажешь, что встретил каких-то инопланетян, либо группу странных людей, которые втайне ото всех создают свою секту и занимаются страшными вещами. Ну, разве не так? Или что могут скрывать ещё под собой такие места и такие истории? — неуверенность сквозила в его голосе весьма сильно, но Константин не решился отступать, имея в себе странную упрямость, не исчезающую с годами. Чес гордо молчал, тихо вдыхал-выдыхал и лишь спустя пару минут молчания, которое вымотало все нервы у Джона, небрежно процедил сквозь зубы:       — Нет, не так. Впрочем, что-то очень близкое. Я ведь не утомлю тебя, если дорасскажу всё до конца? — язвительно спросил, обернулся, не дождавшись ответа, и поплёлся скорым шагом вперёд. Джон его догнал и поспешно сказал:       — Не бери в голову. Это я с непривычки. Я верю тебе, — Константин коснулся его своим плечом совершенно нечаянно и ощутил дрожь — значит ли, что Креймер ждал только этих слов?       — Это мне и нужно было. Только твоя вера. И всё. И, кстати, во что ты теперь веришь, Джон Константин? Веришь ли по-прежнему в деление на Рай и Ад или же попался в сети другой религии? — скороговоркой, но с явным интересом спросил Чес, взглянув на него исподлобья; тот сильно задумался — никто его раньше не спрашивал о таком, а сам он совсем потерялся в повседневных делах, чтобы подумать об этом. Теперь было очень странно слышать такой вопрос.       — Я… я не знаю, Чес, — прошептал, подняв ладони к лицу и согревая их дыханием. — Я ведь больше не повелитель тьмы, совсем растерял все свои способности. Ты не знал? Разве не заметил? — усмехаясь, спрашивал Джон, глядя на изумлённый взгляд Креймера, поднявшийся на него. — Ну, а я теперь вот такой. Я ничего не умею, что умел в прошлом, и давно потерял связь с Адом и Раем. А когда долгое время нет материальных доказательств чего-либо, перестаёшь верить в это… Ну так, и я перестал, получается. Значит, больше не верю в это. Но в тот момент, когда я осознал, что ты жив и стоишь передо мной, то понял, что верю… верю хоть в то же чудо! Понимаешь? Странно ощущать после стольких лет… — он вовремя заткнулся и не досказал «счастье». А ведь вчера почувствовал именно его, когда увидел Чеса — Чес был его прошлым, его неизменным и любимым прошлым, которое он старался забыть из-за потери бывших способностей. Но этого всего Константин не смел сказать: мало ли, чего подумает Креймер… Тот не стал настаивать на продолжении, а лишь хмыкнул.       — Веришь в чудо, значит? Звучит по-детски. Особенно для повелителя тьмы…       — Знаю! А во что предлагаешь верить после твоего неожиданного появления в моей жизни? В кипящий Ад? Или в пафосный Рай?       — В людей, которые пришли на помощь. То-то и всего, — заключил парнишка, поёжившись от холода. Джон глубоко задумался; между тем они подбирались к безлюдному концу аллеи.       — Ты хочешь опять поругать меня за то, что я ушёл, бросив семью?       — Может быть. Это ещё не уложилось в моей голове. Они же верили в тебя. Как и ты, возможно, в них. Хотя зачем я говорю за самого Джона Константина? Чёрт знает что творится у него в голове и на душе! — Чес говорил теперь без доли нравоучения или насмехательства; Джону всегда нравился этот тон — спокойный, рассудительный, в чём-то критичный, но для критики мягкий. «Это в тебе не изменилось…» — думал он с улыбкой.       — Я, кажется, уже говорил, но у меня есть стойкое ощущение, что это всё — ложь. Я не жил, я просто спал, когда создавал свою семью и карьеру. Это оказалось скучно, хотя и постоянно. Я был словно под гипнозом и выполнял чьи-то невидимые указания. А теперь, как только соприкоснулся с прошлым, то есть с тобой, понял всё. Мне нужно некоторое время на раздумье. А они… знаешь, проанализировав их характеры, я могу заранее сказать, что волнение будет лишь ради галочки. И всё. А денег им хватит. Господи, почему я понимаю это всё так явно именно сейчас? — Джон сжал кулаки и сам не понял почему.       — Просто успокойся, Джон… — пальцы Креймера на секунду коснулись его руки, будто согревая и отрезвляя. — У каждого из нас есть такой момент, когда он понимает, что некоторая часть его прошлого пронеслась будто бы под чьим-то влиянием, пронеслась лживо, искусственно и не так, как мы бы того хотели. Это нормально. Думай сколько хочешь, если уверен, что не будет дурацких последствий. А я поддержу, — Чес поднял голову, и Константин сквозь сумрак увидал его улыбку — тёплую, приятную. Помнится, в прошлом какие-то невзгоды сразу развевались под её действием; а сейчас? Джон усмехнулся: и сейчас тоже.       — Только вот у меня такое чувство, будто я не сумею обдумать это до конца; что-то ворвётся в нашу жизнь и сметёт всё с потрохами, — улыбаясь, как можно более беззаботно заявил он; Креймер пожал плечами. — И ты не дорассказал…       — Не будешь меня больше сбивать? — отчего-то задорно спросил Чес и тихонько рассмеялся, резко остановившись и развернувшись в его сторону.       — Нет, — заверил Константин, улыбаясь; он тоже остановился, сначала не поняв причины этого, а потом, оглядевшись, понял: они дошли до конца. В метрах ста от них виднелась огороженная территория, за ней — ничего.       — Хорошо… как ты уже заметил, мы пришли. Так вот, на чём я там остановился? Ах да, здесь мало кто ходит. И я не знаю почему. Однако тогда у меня просто не было выбора — как помнишь, я думал, что иду в верном направлении. Хотя этот пустырь меня, конечно, смутил сильно… Однако я вошёл и взял немного влево — тогда думал, что так правильнее — и набрёл на отнюдь не заброшенное здание. Это было похоже на завод или что-то около того; я порешил спросить у охранной будки или у кого-нибудь ещё, как смогу выйти на главную улицу. Идти в полной тьме по незнакомому мне пустырю было не самой лучшей идеей, согласись? Я шёл на свет, — усмехнулся. — Но потом понял, что немного переоценил обычность этого завода или центра или чего-то ещё… Охранная будка была пуста; оказывается, там был установлен автоматический контроль входящих. Найти людей оказалось проблематично. В окнах горел свет, и, прислушавшись, можно было услыхать даже какой-то тарахтящий шум. Я решил обойти здание — оно было небольшим по своим объёмам. Ты его сейчас увидишь, но уже не в таком виде, в каком видел его я… Всё было обнесено высоким глухим забором с видеокамерами; я надеялся, что, быть может, хоть так меня заметят и выйдут спросить, что мне нужно, но всё было по-прежнему пусто. Когда я было решился на отчаянный шаг…       — Узнаю тебя, Чес, — усмехнулся Джон, сам не заметив, каким лишь чуть-чуть ласковым взглядом посмотрел на Креймера, на его лицо и, в особенности, в глаза — да, в темноте было почти ничего не видать, но те же мутные отблески от окон квартир давали хоть немного увидеть собеседника. Тогда он и сам не понял, зато явно ощутил в своей душе слишком нежное чувство: было непривычно чувствовать его после стольких лет отсутствия. Креймер на пару секунд запнулся, улыбнулся какой-то тихой, понятной только Джону улыбкой и продолжил:       — Так вот, я уже решился действовать рисково, когда почти вернулся к главному входу на территорию здания, как неожиданно заметил две фигуры, идущие к воротам. Какое-то предчувствие подсказало мне не высовываться раньше времени. И это было единственно верным тогда для меня решением. Я спрятался за углом, решив посмотреть, что будет — уж больно не нравились мне эти люди в бесформенных плащах. Они о чём-то громко спорили и что-то держали в руках, но не было слышно ни слова и не видно ни зги; подобраться было слишком опасно, поэтому я оставался на прежнем месте. Наконец фигуры скрылись за входом, а меня одолело любопытство. Я пробрался ко входу и стал вновь рассматривать его, пока не обнаружил под ногами что-то плотное — это было похоже на тонкую стопку листов. Я поднял это нечто и поднёс на свет: оказалось, это один толстый и весьма странный лист. Если честно, в тот момент мне стало не по себе… когда мы вернёмся домой, я покажу тебе его. Он выглядит очень странно — нормальные люди не пользуются такой бумагой, Джон. Меня тогда охватила паника, но я поспешно всунул этот лист себе за пазуху. Ты сейчас ещё, возможно, не понимаешь моего волнения, но когда увидишь, осознаешь, что всё не так просто… В тот момент меня охватила паника, да, но теперь мне кажется, что нечто сильнее её: ужас. Я и сам теперь не особенно понимаю, чего такого напугался. Просто атмосфера была какая-то… угнетающая! Как только я убрал лист, за моей спиной, где-то в отдалении, что-то заскрежетало; обернувшись, я увидал, как резкий пучок света пронзил небо; исходил он где-то из самого здания. Я отбежал на пару десятков метров оттуда, не сводя глаз и не совсем понимая, что происходит; в одно мгновение мне показалось, что что-то упало в прямом смысле с небес на землю. Свет пропал так же резко, как и появился; я был поражён и скорее бежал оттуда. Про бумагу и написанное на ней — отдельная история. Теперь идём!       — Какая у тебя была интересная жизнь! — заметил Джон, усмехаясь, но делая это с какой-то натяжкой. — Если честно, я не знаю, что это может быть…       — Зато я знаю! — Чес потянул его за руку, двинулся вперёд и окинул его твёрдым решительным взглядом. — С того времени прошло уже что-то около двух лет; времени на подумать и анализировать у меня было предостаточно.       Константин промолчал и позволил парню тащить себя за руку, пускай это и выглядело по-детски. Они добрались до невысокой железной калитки, без труда открыли её и вошли; ржавое железо скрипело нехотя, дверца открывалась неподатливо — всё говорило о том, что здесь давно никто не ходил. Джон глянул вперёд, а впереди была действительно только темнота и нескончаемый пустырь, укрывшийся туманом и сейчас будто без всякого желания принимавший гостей. Его передёрнуло, его, того самого повелителя тьмы, что без содрогания в сердце переступал через тварей в Аду! В следующую секунду Константину даже стыдно стало от этого; он начинал понимать Чеса и вместе с тем бороться против неприятного чувства на душе. Голова его туго повернулась влево; там и вправду виднелась как будто какая-то тёмная гора. Идти до неё нужно было что-то около километра. Он сделал шаг, Креймер осторожно ступил за ним; здесь было ужасно тихо, и их шаги отзывались гулким треском, казалось, по всему полю. Выдыхающийся белый пар мешал постоянно наблюдать за происходящим впереди, а наблюдать за ним стало будто бы святой обязанностью; Джон даже стал злиться на то, что так часто выдыхает, поэтому на долгое время задерживал дыхание, силясь обхватить взглядом всё и держать под контролем каждую деталь этого странного места.       Чес теперь молчал; лишь судорожное дыхание было слышно с его стороны. Так они прошли весь километр, показавшийся им неимоверно долгим и даже нескончаемым. Когда до полуобвалившегося, но ещё сохранившего свою крепость и высоту забора осталось метров тридцать, Джон очнулся, вздрогнул и понял, что они пришли. Он оглянулся на парня, как бы спрашивая, что дальше; Креймер был бледнее полотна, но твёрдо держался на ногах и взгляд его казался полным уверенности.       — Куда дальше?       — Просто толкай ворота — они не заперты, хотя поддаются тяжело, — губы его дрожали, голос тоже иногда срывался; Джон уже начинал беспокоиться, но утрамбовал это волнение, подумав, что, возможно, слишком быстро потерял рассудок из-за столь нежданной встречи, потому и преувеличивает всё во много раз. Константин пошёл вперёд и, когда они достигли ворот, с силой навалился на них; те со страшным скрипом и шумом двинулись вперёд; удалось открыть промежуток, которого хватило на то, чтобы пройти одному человеку. Бывший экзорцист и его водитель успешно протиснулись внутрь, во двор перед самим зданием, длиной не более ста метров.       — Ты здесь когда-нибудь был… в смысле внутри? — отчего-то шёпотом проговорил Джон; парень кивнул.       — Да… много раз. И каждый раз — будто заново.       — Здесь странная энергетика и ты…       — И я, как экзорцист, пускай и неполноценный, должен был почувствовать это. И почувствовал, Джон, — как нельзя точно завершил за него предложение Чес и ещё раз кивнул. — Здесь невероятно странно… и это начинаешь ощущать ещё со входа в калитку. Правда?       — Правда… — пробормотал Константин, оглядываясь.       — Я тоже каждый раз, приходя сюда, рисковал своим рассудком. Ибо это место может сделать из меня безумца; честно говоря, именно после него болезнь может обостряться и не спадать хоть год. Поэтому… если что, не сердись. Просто пойми и не откажи в помощи, — Креймер поднял голову; Джон фыркнул и нетерпеливо двинулся вперёд.       — Говоришь, как будто только сегодня меня знаешь… — недовольно буркнул из-за спины; Чес как-то промолчал, да и Константин не стал развивать далее эту тему — сегодня нечто такое уже поднималось и не завершилось ничем хорошим. Но сердце всё равно отвратительно заухало — так бывало, когда какое-нибудь важное дело не заканчивалось, растягиваясь во времени на неопределённый срок. Вот уж чего Джон не любил!..       — Мы войдём внутрь и окажемся в холле. Я хочу показать тебе второй этаж — на первом ничего интересного.       — Но здесь же пять этажей! — вскинув голову, заявил он. — А остальные?       — Я не дошёл до них… — прошептал Чес; они тем временем вошли в холл, преодолев странно пустынный двор — ни одной вещицы там не валялось. От этого становилось жутко; Джон даже не знал, начинать ли верить в ужастики. Впрочем, верить уже следовало: всё-таки, вся его прошлая жизнь один большой ужастик… Ему становилось стыдно, что он содрогался перед этим ничем не примечательным местом, хотя раньше без проблем смог взглянуть в глаза самому Люциферу… Впрочем, что сейчас сравнивать? Прошлое прошло и, судя по всему, бесследно; какой теперь смысл быть тем же посланником Ада?       — Почему не дошёл? — спросил Константин, когда они оказались внутри; было темно, лишь синее небо глядело в окна, столь редкие здесь. Креймер достал фонарик — предубедительно кинул его себе, видимо, зная трудности со светом в этом здании. Джон мысленно поблагодарил его, и они вместе направились вперёд, ещё толком ничего не видя. Пучок света хоть и освещал, но мутно; туман с улицы пробрался сквозь частые щели внутрь, поэтому порой нельзя было разобрать предметы. Они изредка спотыкались о какие-нибудь железяки на полу; это встряхивало их существование и прорезало тугую тишину, обволакивающую здесь всё.       — Не дошёл, потому что… не смог. Мне кажется, здесь уровни распределены по влиянию на психику: первые два этажа как раз на мою, на слабую. Остальные — уже на сильные. Я ведь чуть с ума не сошёл, когда стал подниматься на третий… — последнее предложение прошептал; свет не ближайшей стене предательски задрожал. Джон резко обернулся и увидел, что Креймера сильно трясёт. Он поддержал его за плечи и с беспокойством спросил:       — С тобой точно всё хорошо? Может, не стоит?       — Стоит, Джон. Ничего страшного. Мы же быстро… — он поднял на него своё лицо — оно казалось измученным, и Константин почему-то вздрогнул, увидев этот отчаянный взгляд, пересохшие посиневшие губы и непереносимую боль во всём выражении. Он вспомнил: когда Чес потихоньку погибал тогда, в их последнем бою, то смотрел именно так же. Он запомнил этот взгляд; теперь это было связано со стыдом, неимением возможности помочь и невыносимой безысходностью. Хоть и прошло уже с того момента много времени, хоть теперь парень стоял перед ним живой, а какая-то тяжесть вины, не прощённой какой-то мысли повисла в его душе с новой силой, с новым грузом.       — Дай хоть фонарь возьму, — сдавленно прошептал Джон и перехватил из его руки предмет, а сам не сумел оторваться от его плеч, боясь, что водитель сможет не устоять на собственных двух.       — Прекрати так волноваться, дурак… — тихо проговорил в ответ Креймер, кое-как вставая на ноги и оправляя куртку. — Возишься со мной как с ребёнком!       — Ты и есть ребёнок… для меня. И всегда был им.       — Значит, больше не хочу быть им. Быть ребёнком значит доставлять проблемы.       — Правда? Тогда мне нравятся эти проблемы!       — Идиот… — прошипел тихо, почти неслышно. На этом словесная перепалка как бы закончилась; Джон, подумав, решил пока отпустить Чеса, а сам повёл скользящим светом по липким от влаги стенам, потолку, каким-то приборам, валяющимся на первом этаже в хаотичном порядке. Где-то в отдалении приглушённо капала вода; он нашёл это место — то был пролом в потолке со второго этажа, и оттуда потихоньку стекали дождевые капли на проржавевшую оболочку какого-то огромного механизма. В общем первый этаж представлял собой просторный холл со множествами ответвлений коридоров и залов; интересного здесь ничего не было: обыкновенная разруха, какая бывает после забрасывания зданий. Константин теперь даже начал корить себя, что позволил Креймеру вытащить его в такую не совсем оригинальную местность — что они, сталкеры какие или охотники за сокровищами? Это всё он считал ребяческой глупостью, ведь именно из-за неё здесь наверняка вырастали всякие легенды о странных существах или призраках. Впрочем, вспоминая своё прошлое, Джон бы не сказал, что некоторые из них — выдумки, но большая часть уж точно не была правдой. Между тем они прошли до конца холла: здесь когда-то была стойка регистрации, но теперь она вся почти развалилась, не было никаких ни компьютеров, ни бумаг, лишь пара остатков от карандашей и ручек. Константин только сейчас, отсюда осветя всё предшествующее пространство, понял, что здание развалилось не шибко, лишь в некоторых местах пообвалился потолок, пол или лестничные площадки, но ощущение тем не менее было такое, словно они находились в каком-то помещении, переставшем работать не два года назад, а лет пятьдесят — уж так одиноко и пустынно здесь было, так всё обветшало и потеряло былые свойства. Это не понравилось ему сразу.       — Куда дальше? Есть здесь что интересное? — тихо спросил Джон, взглянув на Чеса: тот помотал головой — видно было, что он крепился. Понять бы отчего именно.       — Мы можем походить, но я тебе отвечаю, что здесь нет ничего особенного — типичный первый этаж со всеми холлами, столовыми и гардеробами. Кроме пару кабинетов администрации, ничего более.       — А какой-то странный прибор тогда откуда? Ещё вначале там лежал, помнишь?       — Это со второго этажа упало. Я не знаю, что это: какой-то специальный аппарат. Здесь, такое ощущение, занимались производством чего-то. Хотя это ощущение может быть слишком обманчиво… как думаешь, Джон? — Парень тревожно поднял свои глаза на него; Константин ощущал его присутствие рядом, но всё никак не мог дотронуться рукой или плечом — так, казалось, должно было стать спокойнее.       — Я видел слишком мало, чтобы делать предположения, — поспешно проговорил он, переводя свет с одной стены на противоположную и будто всё пытаясь что-то выискать. — Давай пройдём на второй этаж. Впрочем, это место слишком странное, это пока я могу заключить точно. Но если бы я, к примеру, не потерял свои способности к экзорцизму, то мог бы уже сейчас сказать, что не так с этим зданием и что может значить всё тобою рассказанное. На лестницу сюда? — Он глянул на Креймера, указывая светом в дальний угол, где чисто теоретически должна была находиться лестница. Бывший водитель кивнул, и они вместе, перешагивая через слишком зачастившие обломки стен, потолка и чего-то ещё, направились туда.       — А я видел слишком много, чтобы не иметь своё мнение по этому поводу… — почти шёпотом начал парнишка, когда до лестницы, на удивление хорошо сохранившейся, осталось пару метров. Джон искоса посмотрел на него.       — И что же ты думаешь? — спросил он, когда они оказались у основания ступенек; пучок света прошёлся по всем стенам, по всем выступам и обломам. Трудностей в восхождении быть не должно, но ближе к концу первого лестничного пролёта была огромная дыра почти во всю ширину, только сбоку остались кусочки ступенек не более полметра длиной. Впрочем, это не было столь критично; они принялись осторожно подниматься.       — Старайся идти ближе к стене — там ступеньки прочнее. Видишь вот эту дырку впереди? — Чес указал на небольшой обвал в паре метров от них. — Это я был невнимательный, — усмехнулся. — Так что иди ровно впереди меня, раз уж ты с фонарём.       — Спасибо, — Джон кинул благодарный взгляд на напарника. — Только почему это здание не сносят? Это, в принципе, было бы не очень для нас, если бы мы что-нибудь исследовали, но… вот действительно: почему? Обычно все здания в городе начинают сносить в течение полгода после их официального прекращения работы в них и переезда офиса или производства в другое место. Думаешь, про него забыли?       — А вот это вопрос, на который я точно не знаю ответа. Ну, либо догадываюсь, но не могу утверждать точно… впрочем, ты должен будешь немного понять мои мысли по этому поводу, когда я расскажу те предположения, которые очень долго созревали в моей голове… — голос парня хоть и дрожал и был слаб, но зато сразу же наполнялся какой-то энергией, твёрдостью, когда речь заходила об этом деле. Джон полуобернулся и кивнул, чтобы тот начал; глаза Креймера горели каким-то сильным, даже лихорадочным огнём в темноте. Лестница тем временем упрямо отказывалась заканчиваться…       Но вот, прижимаясь к стене и проверяя каждый свой шаг, они наконец оказались на первой площадке: предстояло преодолеть ещё один такой же лестничный пролёт. Здесь Чес и заговорил.       — Я считаю, что Ад взбунтовался снова, как и тогда, в прежние наши с тобой времена, когда мы отправились устанавливать равновесие, — Константина едва заметно передёрнуло: ну не любил он того всего, что было связано с тем роковым днём; причины называть не нужно. — Правда, тогда для разрешения всех этих дел был ты, посланник Ада, повелитель тьмы, но, когда ты ушёл на пенсию… — Оба не сумели сдержать усмешек. — Тогда всё нарушилось вновь. Моё мнение немного абсурдно, но ты его выслушай внимательно, потому что оно может иметь под собой долю разумности. Я долгое время вчитывался в смысл той бумажки, которую здесь откопал, долго размышлял над какими-то странными действиями, происходящими тут, над тем светом, прорезавшим небо, над резким запустением сего места (если ты не знаешь, то я тебе скажу, что вернулся сюда ровно через три дня — здание уже было в теперешнем виде, представляешь?). Я думал и пришёл к выводу, что без Ада здесь не обошлось. Но тогда я спросил себя, почему надлежащие люди не следят за этим? Почему молчит Рай, молчат ангелы и, наконец, ты? Я сразу понял, что с тобой что-то не то; была мысль о потере способностей, но тогда я её слишком испугался. — Бледные губы дрогнули в усмешке, взгляд как-то мигом потух, уставившись в одну точку. — Было довольно трудно принять для себя то, что Рай почему-то бездействует. И ты. Я жил в некоторой панике все два года. И тогда стал замечать, что происходит с людьми…       — Так какой твой конечный вывод? — напряжённо спросил Джон. Чес резко поднял голову и с того момента не сводил с него глаз.       — Некоторая группа людей заключила договор с Адом. Зачем — не знаю. Видимо, для каких-то своих корыстных целей. Я не знаю также, для чего им все эти здания, но, вероятно, они чем-то здесь занимаются. Чем-то явно идущим во вред человечеству… Ты заметил, какими люди стали в последнее время? Это трудно оценить здраво, но я смог: они стали менее радостными, всё более тревожными и загруженными, смех стал нечастым явлением. Мир будто погружается — постепенно — во мрак! Джон, я знаю, как смешон со своей теорией, но я понял, что объяснить это можно только так! Здесь точно замешан Ад! И потеря твоих способностей… знаешь, не просто так. Когда правила и контроль ослабли, ад позволил себе многое, намного больше того, что было в прошлом. Они решились потихоньку брать над людьми контроль! Те, кто захотел спастись, дали, наверное, какую-то важную информацию, заключили договор или что-то ещё — не знаю, — но они, короче говоря, предали всё человечество. Ад теперь воздействует на настроения и умы людей через… через что-то, Джон, я, как видишь, только строю догадки, но, по-хорошему, у меня нет ничего в качестве доказательств! Не знаю, не знаю… — шептал, опустив глаза; его рука непроизвольно дотронулась до рукава Константина и цепко схватила его. — Верю только, что, если ты возьмёшься и вновь поверишь в себя, то сможешь понять, что вообще происходит вокруг… Да даже ты: ты разве не заметил, что с тобой произошло? Ты когда-то говорил, что будто бы по-новому взглянул на жизнь, да и по действиям твоим похоже, что ты стараешься покончить с прошлым. Ты считаешь, что в прошлом действовал не ты, а кто-то другой, не похожий на тебя. И ты оказался под влиянием, Джон, просто под меньшим… а я — под большим… — Парня, видно было, переполняли чувства, и он резко схватил его за плечи обеими руками, близко не приближаясь; Константин совсем смешался и не знал, что ответить.       — Ты теперь вообще думаешь, что меня пора в психушку вести, но нет… когда ты немного подумаешь, то сам поймёшь. Не считай меня за безумца… — попросил, глядя на него жалобно, почти что умоляюще. — Я тебе верю, поэтому всё рассказал, хотя скажи я кому другому такое — меня бы сразу приняли за душевнобольного. Впрочем, ты мне не веришь, это видно…       — Я хочу верить, Чес, — тихо ответил Джон, отыскав на предплечье холодную ладонь Креймера и сжав её. — Однако мне нужно некоторое время, чтобы осмыслить те факты, которые ты мне сейчас накидал… уж больно всё это сумбурно… Например, зачем людям связывать себя с Адом? Тебе ли не знать, как дорог тот самый договор?.. — Бывший водитель прикрыл глаза, покачал головой и отошёл от него, будто вспомнив о правилах приличия.       — Знаю-знаю, но… предложи тогда что-нибудь своё! Потому что у меня и в самом деле идей больше нет… — склонил голову, будто виноватый.       — Подумаю… Чес, это всё слишком запутанно. К тому же, я уже давно не бывал в той сфере, как потерял свои способности. Хотя твой рассказ звучит… может, не вполне правдиво, зато убедительно. Как единственно возможный вариант развития событий. Ты молодец по тому, что хотя бы догадался, — Константин улыбнулся и легко потрепал его по голове, оборачиваясь в сторону лестничного пролёта. — Давай мы досмотрим это место, вернёмся домой и вместе обдумаем, что это ещё может быть за хреновина. Договорились? — Джон ступил на первую ступеньку, одновременно полуобернувшись на парня; тот кивнул, и он продолжил путь.       — Спасибо тебе… — раздалось глухое и тихое позади него.       — Господи, да за что же?       — За веру в меня… впрочем, я так и знал, — Джона капельку смутили эти слова, и он ничего не ответил, угрюмо продолжив путь. Но тот факт, что на душе потеплело, нельзя было отрицать, это точно… А Креймер наверняка глупо улыбнулся, пока напарник не видел; что-то подсказывало это Константину. Он лишь хмыкнул своим мыслям и осветил путь: лестница оказалась ещё более развороченной, чем прежняя, но идти можно было — значит, жалобы излишни. Они аккуратно двинулись, стараясь держаться вместе и идти ближе к стене, как сказал Чес. Пару раз что-то обваливалось под их ногами, но в основном они прошли без происшествий; только у Джона как-то слишком ожидаемо спёрло дыхание — он долго корил себя за это после.       Наконец они вышли на второй этаж: то было огромное, местами отделённое перегородками помещение, не такое разваленное, как первый этаж, но жутко заброшенное. Повсюду валялись опрокинутые столы, принтеры, ещё какие-то вывороченные приборы; можно было даже различить горшки с давно высохшими и превратившимися в труху цветами и рассыпанной вокруг землёй; нередки были шкафы с оторванными дверцами и зияющие дыры на первый этаж; ветер жутко гудел под потолком, врываясь в выбитые оконные рамы. Здесь, судя по всему, были офисы; оставшиеся в живых покосившиеся перегородки образовывали от входа длинный коридор вплоть до следующего лестничного пролёта и лифта; они виднелись тёмной дырой впереди.       Джон быстро пробежал светом по стенам, по завалинам, по потолку и вспученному полу; ничего интересного. И только одна вещь его заинтересовала: отсутствие каких-либо дыр или провалин на потолке с того самого третьего этажа, на который не смог пробраться Чес по каким-то ещё смутным для Константина причинам. Неожиданно, кончиком плеча, он ощутил, как дрожит рядом парень; он обернулся, решив проверить, всё ли в порядке: Креймер был бледен теперь ещё хуже полотна, но держался и даже слабо улыбнулся ему, кивнув в знак того, что с ним всё в порядке. Он не шибко поверил Чесу, но решил, что до поры до времени оставит его в покое, ведь кроме бледноты нет ничего серьёзного. Кажется. Джон выдохнул и покачал головой, распухшей от прилива информации; в нём ещё не ужилось то, что люди могут подставлять своих же и ради каких-то непонятных целей заключать договор с Адом. Теория Чеса, конечна, абсурдна, но в данной ситуации единственно верна… и Константин, обладая весьма развитым критическим умом, уж давно бы отмёл этот бред, если бы не его исключительность и незаменимость.       Между тем они медленно, молча обошли всё помещение и не нашли ровным счётом ничего; впрочем, Джон особо и не вглядывался, чувствуя сердцем, что самое интересное там, куда не смог дойти его напарник — на третьем этаже… Креймер это знал, видимо, заранее, но только тогда, когда напарник немного замешкался перед лестничным пролётом, решил сказать.       — Ты хочешь сходить наверх. Иди, — Чес едва скрыл дрожь, кивая головой. — Быть может, ты что-нибудь найдёшь. Как известно, вероятность найти здесь что-то весьма мала, так как я уже всё проискал…       — Ты точно… не сможешь со мной? — спросил Джон почему-то шёпотом, в упор глядя на парня; тот промедлил и с натугой покачал головой.       — Я могу попробовать. Но, боюсь, что это не закончиться ничем хорошим…       — Ты сойдёшь с ума?       — Что-то типа того, — Чес усмехнулся.       — Тогда жди здесь, — Константин отчего-то чувствовал, что ничем хорошим это не обернётся, а почему так — чёрт его знает. «Впрочем, это глупости…» — откинул он сумбурные, надоедливые, но непонятные мысли и пошёл наверх. На первом лестничном пролёте он обернулся и увидел одинокую, едва заметную в темноте фигурку Чеса; тогда он подумал, что зря, но возвращаться было глупо — Джон и так в последнее время корил себя за то, что вёл себя с Креймером как-то слишком нежно и ласково, будто с ребёнком; а ведь парень уже давно не ребёнок — как-никак, двадцать четвёртый год пошёл. Но, видимо, это всё из-за далёких воспоминаний, связанных с ним…       Константин пошёл взбираться далее; у него всё более и более становилось чётким ощущение, что чем выше находились этажи, тем они были менее разрушенными. Где-то на половине лестничного пролёта он ощутил покалывающую головную боль и не знал, чем это вызвано: какими-то реальными воздействиями от этого проклятого этажа или же от рассказов Чеса. Он наконец поспешно добрался до этажа и быстро оглядел раскинувшийся перед ним тёмный узкий коридор; сквозь вырванные двери и дыры в стенах был виден мутный свет, идущий с улицы… кстати, от чего? Джон стал неспешно двигаться вперёд, размеренно переводя фонариком с одного места на другое; перед глазами становилось как-то мутно, голова буквально за минуту разболелась так ужасно, что хотелось выть, но в основном всё было хорошо: Джон продвигался. Этот этаж казался меньше, весь был застроен какими-то комнатками — маленькими, полными хлама; Константин решил зайти в одну такую — она была всего два метра в длину и ширину; посередине — стол, перевёрнутый и вывороченный, рядом — какой-то странный аппарат, небольшой, но мудрёный. Джон был далеко не асс в этом деле, поэтому поглядел пару секунд и принялся выворачивать ящики стола, силясь найти что-нибудь годное. Тем временем голову будто сжал железный обруч; Константин шипел, сжимал губы, закусывал язык — боль от секунды к секунде становилась невыносимой.       Поиски оказались безуспешными: выпала только какая-то мелочь, какие-то пластинки, микро-схемы, линейки, карандаши и чистые листы бумаги. Джон это уже давно заметил, что нигде не было видно хоть какого-нибудь завалявшегося документа — пускай и неважного, но хотя бы с текстом; такое ощущение, что вымели всё подчистую, подозревая, что сюда могут быть вылазки. «Что-то за этим кроется…» — проскрипело в его воспалённом мозгу, и он, потрогав свой горячий лоб, двинулся дальше по коридору, изредка заходя в комнаты и возвращаясь всё с тем же, то есть ни с чем.       Кажется, уже взошла луна; Джон, толкнув захудалую пластиковую перегородку, оказался в более просторной комнате около окна; здесь отчаянно дул ветер, и было довольно светло: грязно-серые лучи прорывались сквозь тучи и падали на пол. Картина была невесёлая. Он без всякого интереса осветил фонариком и это место: здесь тоже стоял какой-то аппарат, правда, чуть больше прежних. Тут Константин стал замечать, что все эти странные приборы хоть частью и разрушены, а вполне себе их разглядеть можно было; они были все похожи — вдруг всплыла гипотеза в его голове, и он сразу ринулся её проверять. Невзирая на превратившуюся уже в бурлящий вулкан боль в голове, он резво перебегал из одной комнаты в другую, по надобности ломая перегородки и стенки, и жадно вглядывался в эти самые неизменные приборы, с некоторой радостью и вместе с тем сожалением отмечая, что они действительно похожи, точнее, как близнецы… где-то меньше, где-то больше…       Джон ощутил, как начал задыхаться: что-то будто сжало его рёбра. В глазах помутнело, и если бы не стенка рядом, то он бы упал; Константин заметил, что чем ближе подбирался к концу, тем невыносимее становилась боль. Отчего-то он вспомнил слова Креймера о слабой и сильной психики и о безумстве… тогда он стал искренно молить Бога, чтобы внутри него были сейчас если не стальные, то хотя бы крепкие нервы — помутнения рассудка он не хотел. Ибо дел и ответственности — ого-го! Константин сделал пару вдохов-выдохов, взял себя в руки и, немного шатаясь, пошёл вперёд; свет его неровно дёргался из-за появившейся дрожи в руках. До последней комнаты осталось всего пару метров — Джон очень хотел её проверить, не понимая, откуда такое желание — как вдруг начали происходить странные вещи. Сначала даже он не понял, это у него в голове или в реальности; через пару минут всё как-то чётко усвоилось и пришло в норму. Тогда-то ему и стало не по себе…       Раздался безумный смех где-то на лестнице — этот звук слишком резко и жёстко разорвал тугую нить тишины — далее послышались шумные шаги, будто кто поспешно сбегал с этажа, и дикий, будто совсем нечеловеческий крик, слоги которого сложились в «Джон, Джон!». Константин с похолодевшим сердцем смог разобрать эти фразы и несколько спустя понял, какая страшная интонация была у этих слов: насмешливая, сумасшедшая, тронутая… Через минуту после оцепенения он начал осознавать, что голос-то совсем знакомый; впрочем, в том, что это был Чес, Джон ещё изначально не сомневался. Однако было как-то стрёмно принимать это, возвращаться из резкого ступора в такую реальность.