Венок Альянса

- Прости меня, мама, что я не такой, Что я не такой, как все, За то, что служу я своей голубой, Моей голубой звезде. Если можешь, пойми, Если можешь, прости, Мне силу и мудрость твою обрести – И нет большей радости. - Не волнуйся, сынок, и себя не оплакивай, Сердце матери любит всех одинаково. Б.Моисеев.

      Дэленн вздрогнула, обнаружив, что в тёмном, застывшем в вечерней тишине кабинете она не одна.       – Диус?       – Извини. Я не стал зажигать света. Мне и так нормально.       Дэленн подошла к центаврианину, сидящему на полу у стены, обняв колени.       – Что случилось?       Диус позволил приобнять себя, прижать свою голову к её груди, но продолжал сидеть сжавшийся, напряжённый, словно одеревеневший.       – Разве нужны особые поводы, чтобы придти сюда, просто посидеть… вспомнить…       Пальцы Дэленн перебирали мягкие светлые пряди, своевольно завивающиеся крупными локонами - отвыкшие от гребня волосы всё с большим трудом подчинялись какой бы то ни было укладке, предпочитая жить своей жизнью.       – Нет, особого повода не нужно… Но всё же как правило он есть. Не важно, велик он или с виду ничтожен – кем-то случайно оброненное слово, воспоминание, предмет, звук или запах, любая малая капля, любое слабое веянье, что, потревожив гладь установившегося в нас как будто покоя, расходится по ней рябью печали. И в первые мгновенья, когда я прихожу сюда и, совсем как ты, сижу, не зажигая света – мне кажется, что я поддалась печали, что эта печаль сейчас поглотит меня, разлитая в этой темноте и тишине… Но печаль отступает. Никуда не уходя – я знаю, она не покинет меня никогда – затихает где-то позади. Потому что… знаешь сам, и наверное, тебя то же откровение привело сюда… темнота скрадывает очертания, глушит звуки – и даже само время, кажется. Мысль становится объёмной, словно её можно коснуться, воспоминание оживает в памяти будто вчерашнее. И я словно снова слышу голос… Не всегда этот голос говорит что-нибудь ободряющее и важное по ситуации, иногда это просто покашливание, тихое бормотание… Или шаги, скрип кресла… И это больно… Но эта боль, в то же время, напоминает, что я жива. Прошлого не вернуть, но оно было, памятью об этом мы и побеждаем печаль лишения. Однако я вижу, что твоя печаль – не отступает. Может быть, потому, что тебе сейчас нужен реальный, живой голос?       Винтари отвернулся.       – Слишком страшно думать, что ответил бы этот голос. Ты знаешь, как для сына важно – вырасти достойным отца… Слышать его одобрение, видеть его гордость. Но не каждому сыну это дано…       – И это оправданно можно назвать несправедливым. Особенно остро ощущаешь эту слепоту и несправедливость судьбы именно в такие моменты – нет, не из-за себя, из-за вас. Я знала, на что шла, это был мой выбор, вы же были поставлены перед фактом того, что случилось до вашего рождения. В самом расцвете своей юности, когда естественна, как потребность в воздухе, потребность спросить совета, получить одобрение или просто услышать родной голос… Внешне можно смириться с тем, что не услышишь его больше никогда, смирение же внутреннее придёт многим позже... До тех пор, хвала Вселенной, можно утешиться хотя бы тем неполным утешением, что мы можем слышать голос, сохранённый информационными носителями, видеть лицо на фотографии или видеозаписи… Разумеется, это не замена, совсем не замена. Но кто из нас отказался бы хотя бы от такого утешения? Знаешь, я хочу кое-что тебе показать. Думаю, это будет и своевременно, и правильно. Я уже показывала это Дэвиду… Теперь покажу и тебе. Письмо отца, которое он писал ему, когда мы только приехали сюда. Когда Дэвида ещё на свете не было… Совсем не странно, что у него оказалось два адресата. Пойдём.       Уныло плетясь вслед за Дэленн, Диус продолжал думать невесёлые думы. Конечно, она не поняла, что он имел в виду. Она подумала, что это просто тоска, такая же, как та, что одолевала её. Нет, тоска была… как могло её не быть… Тоска была, но тоска – это то, что любой бы понял, это то, что не надо объяснять. И кажется, что в сумеречных, притихших коридорах притаился немой вопрос, немой укор…       У дверей он всё же поймал её руку, задержал на пороге. Решимости смотреть в глаза не было, сколько он ни собирал эту решимость.       – Матушка… Ты хорошо знаешь, как больно бывает, когда не можешь спросить совета или просто поделиться тем, что есть на сердце в этот миг. Что делать, когда понимаешь, что немыслимо этим поделиться, когда знаешь, что ответ, даже если он будет… Когда знаешь, что будет боль… Потому что есть то, в чём тяжело ждать понимания. Но это не изменишь никак, потому что не изменишь себя, не изменишь себе. Наверное, тогда и мечтают так страстно… быть достойным, сделать что-то значительное, оправдать… когда понимают, что этому не сбыться. Матушка, бывает ли так, что вселенная создаёт нас с таким сердцем, создаёт сразу не для гордости, а для разочарования, боли?       Она обернулась – и в скорбной складке её губ было столько сострадания, сразу, авансом, ко всем его новым тревогам, о каких она догадывается или не догадывается.       – Диус, я не знаю, конечно, о чём ты говоришь сейчас, в чём себя винишь себя… Я только знаю, что дети даются родителям для того, чтобы быть любимыми, и любить – естественно для родителей. И если в сердце родительском нет любви - это сердце черно и холодно, а не дети плохие. Я стараюсь не судить тех, кого плохо знала, но это не касается твоих родителей. К ним у меня не повернётся язык применить святые слова «отец» и «мать». И я знаю, что Джон любил тебя, любил не потому, чтоб был чем-то недоволен в Дэвиде, и даже не потому, что судьба одарила его только одним родным сыном - будь у него десять таких замечательных сыновей, ты стал бы одиннадцатым. И радуясь твоим успехам, он любил тебя не за них, и радовался не за себя, а за тебя… Хотя и за себя, наверное, тоже, потому что твоя радость не могла не быть и его радостью. Я знаю сердце Джона как своё собственное, и в какой-то мере могу говорить за него… И теперь, когда он ушёл, я люблю тебя за нас двоих.       – Наверное, хорошо, что он ушёл тогда, когда я ещё не успел совершить того, что разочаровало бы его…       Дэленн взглянула ему в лицо с тревогой.       – Диус, я знаю, что ты хороший человек. Я знаю, что у тебя чистое сердце. Я уверена, что сейчас ты слишком строг к себе… Мне знакомо чувство долгого и жгучего сожаления о чём-то, переживание совершённых ошибок. Но я знаю, что ты просто не успел бы совершить что-то… действительно стоящее того, чтоб считать себя недостойным и тратить столько душевных сил на чувство вины. Я понимаю, что свойство юных лет таково, что каждое чувство, каждое событие воспринимается как… как под увеличительным стеклом, и любая упущенная возможность кажется последней, и любой промах воспринимается как фатальный… И зная твою бурную, категоричную натуру, я надеюсь лишь на то, что мне достанет материнского таланта развеять твои страхи. Расскажи мне, что тебя мучит. Я уверена, вместе мы найдём решение, о чём бы ни шла речь.       – Не раз я в мыслях начинал этот разговор… И обрывал его, с ужасом и отчаяньем.       – Прослушай эту запись. И… я не тороплю тебя, но надеюсь, что она поддержит тебя, придаст тебе решимости. Знай, что я всегда жду тебя, чтобы выслушать - когда бы, и с чем бы, ты ни пришёл.       Она показала ему эту запись… Сердце кольнуло болью - это он, он должен был это сделать. Как делился с ним всем, хорошим и плохим. Но в тот момент он подумал, что это принесёт лишь новую боль. Он не хотел, чтоб сердце брата терзала тоска разлуки так же, как его собственное, чтоб поджившие раны растравляли новые напоминания. Запись часто несколько меняет голос, но здесь он звучит точно как в жизни, каким он его помнит. И не верится, что если обернуться – отец не стоит за плечом…       Эта запись чуть старше его. И можно представлять, как отец говорил это – сидя за столом в своём рабочем кабинете, или, может быть, прогуливаясь по саду… Мама говорила, что не присутствовала при этом…       «Если тебе будет трудно, просто поговори с ней. Она не осудит. Она будет только любить… Ничего страшного, если ты оступился и упал…»       Стоя в дверном проёме, Дэвид боялся пошевелиться, не то что сделать шаг. Как хотелось видеть сейчас лицо Диуса, держать его руку, пережить с ним вместе эти пронзительные, счастливые и горькие минуты. Он ведь сам и предполагать не мог, но это несомненно сейчас - он, отец, говорил это и для него, Диуса.       «Дом – это не место, это то, куда ведёт тебя сердце…»       Он развернулся и тихо вышел, а потом почти побежал к комнате Дэленн.       Здесь ничего не менялось, кажется, на всей его памяти. И сиреневый свет тонких пластин светильника был таким же, как в тот вечер, когда отец рассказывал о своей поездке на Вавилон-5, а он, ещё только один раз увидевший этого нового удивительного гостя, сказал: «Пусть остаётся навсегда»… Это место было полно памяти настолько живой, что от этого было ещё страшнее. Казалось, что отец вышел совсем ненадолго, и вернётся в самый неожиданный момент, в самый разгар его исповеди… И неестественной казалась повисшая тишина, всё не нарушаемая звуком его шагов…       Она сидела за столом, седина в её волосах отдавала сиреневым, а лицо было озарено экраном компьютера. Этот длинный, узкий информкристалл он узнал – «Шёпот дождя» Шаал Майян. Она всегда читала это, когда хотела унять тревогу.       – Как мне хотелось оттянуть этот разговор ещё хотя бы на день… Но что будет значить этот день? Только очередное свидетельство моей слабости… Я должен сказать это первым, должен сказать теперь. Мне жаль, так жаль, что всё это должно происходить именно с тобой… Ты заслуживаешь лучшего из возможного, всегда заслуживала… как и отец. Мне же не оставалось ничего, кроме молчания, только за него я мог держаться. Знаешь, когда я впервые услышал о том, что Луна вращается вокруг Земли, всегда поворачиваясь к ней только одной стороной – я понял, вот он, нужный мне образ. Я – Луна, и всё, что мне оставалось – не поворачиваться к вам этой тёмной стороной.       – Дэвид, ради Валена, что происходит с вами обоими?       И он позволил поднять себя с колен, усадить рядом, обнять. Он должен начать этот разговор, именно он.       – …ведь единственный сын должен нести радость, а не боль. Я знаю, как важно для вас было растить меня с полным пониманием и принятием своей двойственной природы, с любовью к обоим мирам, которые я собой соединяю, не ваша вина, что это не получилось. Не ваша, моя. Зная, что мой отец, бывший для меня идеалом во всём, остаётся патриотом Земли после того, как она с ним обошлась, после всей грязи, нетерпимости, преступлений, которыми полна её история, я мог только скрыть эту ненависть на тёмной стороне, но не погасить, это выше моих сил. И моя другая, минбарская часть держала меня от отчаянья, от мысли, что я чуждый здесь, я боролся с этим - и у меня почти получилось. Но теперь я чувствую, как теряю эту иллюзию гармонии… И будь я проклят, но я даже не пытаюсь её удержать. Из меня не получилось землянина, не получилось минбарца – кем же теперь мне быть? И я не знаю, что с этим делать, как дальше быть, но должен принять это, а что остаётся? Отец мог гордиться мной после Центавра, после Тучанкью, гордиться несмотря на то, что я не пошёл его дорогой… И теперь я перечёркиваю это всё. Я знаю, что ступил на край, но ничто, ничто бы не смогло меня остановить…       Губы путались в двух языках, как душа, пойманная в сети соблазна, но постепенно становилось легче. Так же, как падать… Тебе ничего не нужно делать, всё происходит само, и в какой-то момент тебя охватывает даже дикая, сумасшедшая радость - полёта…       Дэленн помолчала, подбирая слова – давно ей не было так сложно. Дэвид сидел, склонив голову на сцепленные в замок руки, и обнять его, прижать к себе, успокаивая, как когда-то в детстве – было уже мало, слишком мало. Дети растут – растут и тревоги, и как бы ни готовил себя – что-то выбьет тебя из колеи, повергнув в растерянность, беспомощность, недопустимые для родителя. Проницательный родитель не может не понимать, когда ребёнок что-то скрывает, мудрый родитель понимает, что давить, требуя, чтобы от него не было тайн – худшее из возможных, но чем помогут и проницательность, и мудрость, когда увидишь тёмную сторону Луны – тогда, когда меньше всего ожидаешь?       – По правде говоря, я не слишком много понимаю… в этой теме, Дэвид. Она знакома мне не столь давно… Ты знаешь сам, наша культура… не предполагает обсуждения подобных тем. Да, я слышала, в порядке слуха, что у воинов некоторых кланов, в длительных походах, практиковалось… сексуальное общение между представителями одного пола, с целью снятия напряжения… Что представляется логичным, ведь если медитации не помогают – а воины, будем честны, не всегда бывают усердны в духовных практиках – лучше всё же снять это напряжение, чем позволить ему мешать делу. А секс с противоположным полом может привести к зачатию, что совершенно недопустимо… Но это лишь непроверенные слухи, которыми нельзя оперировать. Думаю, воины под пытками не сознались бы в такой своей нестойкости…       Из-под тёмных волос раздался короткий злой смешок.       – «Снятие напряжения»… Из достоверных источников знаю, что для этого другой человек вообще не обязателен. В разовой… нестойкости покаяться не столь уж трудно. Но совершенно невозможно настраивать себя на ожидание соединения с истинной судьбой, потому что всё, чего хочу, я уже обрёл, и иного мне не надо!       – Поэтому я не знаю, что сказать об этом. Конечно, то, что это мучит вас – это очень плохо… В гармоничных отношениях не должно быть надрыва и боли. Но если я правильно поняла твои объяснения, и причина вашей тревоги в том, что вы не знали, допустимо ли то, что с вами происходит… То это то, через что проходят многие молодые люди, впервые обнаружившие у себя взрослые желания, если не получили об этом подобающего образования…       Не вполне веря, что он слышит именно то, что слышит, Дэвид поднял на Дэленн потрясённый взгляд.       – То есть… это не запрещено?       Голос её дрожал от неуверенности – и так же дрожал внутри хрупкий огонёк надежды.       – Дэвид, ты же понимаешь… Не может быть запрещено то, что неизвестно, о чём до сих пор не говорили. Нигде в наших законах я не встречала запрета на гомосексуальные отношения, и не встречала вообще такой формулировки. А я, как ты понимаешь, знаю об этом больше, чем ты, юноша, только вступивший во взрослую жизнь. Конечно, то, что не запрещено – оно и не разрешено… То есть, оставляет полную свободу для реакции каждого в соответствии со своим мнением, и мнения могут быть различны…       – Но ты… ты не считаешь это греховным, мама?       Словно ступаешь по тонкому льду? Словно пробираешься в паутине лазерных лучей? Никакое сравнение не будет достаточным, когда говоришь со своим сыном, сжавшимся, как пружина – что произойдёт, если эта пружина развернётся? Не время сейчас вспоминать все замечания Райелл и Сьюзен «о том, что они стали очень близки», спрашивать себя, как все видели – и не понимали, как такое поймёшь? И не задали вовремя нужных вопросов – а как о таком спросишь? И ответ сейчас нужно найти. По крайней мере, такой, который не позволит миру расколоться на части.       – Когда-то мой брак считали греховным, и поныне есть те, кто так думает. Поэтому я хорошо понимаю твои чувства. Но близкие души могут находить друг друга в разных формах, и хотя для меня тоже это… непривычно… я не вижу в происходящем ничего дурного. Как бы ни… сложно мне было представить подобное не между мужчиной и женщиной, а между двумя мужчинами, я могу лишь вспомнить, как сложно мне было убедить старейшин, что моё чувство к землянину не может остаться лишь чувством в моём сердце, что оно требует физического продолжения так же неизбежно, как распустившийся цветок требует завязи плода. И не понимая в полной мере, почему так случилось, что ваша любовь не может остаться сугубо братской, я всё же не считаю правильным винить вас в том, что ваш выбор не соответствует моим ожиданиям. Нас учат слушать своё сердце, а ведь чего проще б было учить просто слушать чужого указа? Но таково лишь моё мнение. Я ваша мать, я люблю вас, я не могу вас оттолкнуть. И Джон… тоже никогда не был… как ты это назвал? Гомофобом… Мы с ним не слишком обсуждали выбор Сьюзен, это было слишком тяжело, ты понимаешь – она его друг в течение стольких лет, непростых лет, полных трудов и сражений, и вот она уезжала – в другой мир, навсегда. «Но это её народ», сказал Джон. Да, она сделала выбор между Маркусом и Таллией – но был ещё и выбор между всей прежней жизнью и новой, это нельзя сбрасывать со счетов. Но мы не развивали эту тему… не только потому, что таков уж её выбор, и нам остаётся с уважением принять его. За подобными словами часто скрывается как раз неготовность этот выбор понять, и нежелание обсуждать, говорить о неприятном. А потому, что он не хотел, и я знала это, причинять мне боль напоминанием, что недалёк тот день, когда… и ему предстоит уйти.       – Великий вопрос заслонил малый, - кивнул Дэвид, - и бесспорно, соблазнительно остановиться на том, что Сьюзен ушла с телепатами от всех нас, а не с Таллией от Маркуса. Можно, благо, она не слишком склонна была раскрывать душу, говорить – подруга, больная, нуждающаяся в ней подруга… Можно сказать, вот именно – «это их жизнь, их выбор, они взрослые люди, они без нас разберутся». Но сказал бы отец так про меня и Диуса?       – Не знаю, сынок, не знаю. Когда он говорил «какую б дорогу он ни выбрал», он имел в виду, конечно, что ты можешь отказаться от своего обещания стать рейнджером, что совсем другое может увлечь тебя. Говорить о том, что он не доживёт до того, чтоб увидеть своих внуков, не было нужды. Я знаю одно – он, как отец, хотел, чтоб ты был счастлив. Чтобы вы оба с Диусом были счастливы.       – Идеальные слова, под которыми можно подразумевать абсолютно что угодно.       – Да. Но я имела в виду не это. Я думаю, что я не могу знать, какие слова нашёл бы он, я только знаю, что эти слова должны были быть несомненно более весомыми, подходящими, чем те, которые могу найти я. Потому что этот страх… обвинений в потере мужественности – он может быть побеждён мужским словом, не женским. Я не могу отвечать за весь мир, это правда. Я могу только сказать, что тёмная сторона Луны – она такая же, как и светлая, просто на неё не падает свет солнца. И твой отец не стал бы со мной спорить. И… - она поколебалась, прежде чем произнести следующее, - однажды в жизни он тоже имел гомосексуальный контакт…       – Что?!       Он невольно вскинул голову – чтобы увидеть, как она кусает губы, глядя в сторону, как велик и сложен сейчас труд подбора слов.       – Вы были на Тучанкью… Это было… их последняя встреча с Андо, после чего он отправился на тот захваченный дракхианским артефактом корабль… Довольно странные шутки иногда шутит судьба…       – Андо?!       – Да. Джон рассказывал мне об этом, сам, кажется, до конца не веря в произошедшее, сам себе пытаясь объяснить… Он ведь считал отношение Андо к нему сыновним. Да и я считала…       Он судорожно приглаживал растрёпанные волосы, восстанавливая замершее дыхание. Тот сон, тот безумный сон… Выходит, он не был просто сном.       – Как же ты сумела… пережить это?       – Довольно просто, честно говоря. Да, конечно, мне было сложно это понять, всё-таки эта тема мне… не так часто в жизни встречалась… Но не думаешь же ты, что одна измена, какой бы она ни была, способна разрушить то, что создавалось годами? Я не вижу для этого оснований.       Он нервно усмехнулся.       – Многие женщины Земли удивились бы этим словам.       – Когда я пошла на преобразование своей природы, с целью лучше понимать землян, я была вполне готова к тому, что это понимание не будет полным, и ревность, доходящая до собственничества, в него действительно не входит. Я считаю, что отношения кончаются тогда, когда кончается любовь, кончается доверие, а не когда… тело твоего супруга стало доступно кому-то кроме тебя. В моей жизни все эти годы был лучший на свете мужчина, которого я могла потерять навсегда столько раз. Когда он полетел на За’Ха’Дум. Когда его схватили люди Кларка. Когда мне могли отказать в праве соединить наши жизни… Мы остались вместе вопреки всему, шли рука об руку, делая одно дело, вырастили таких чудесных детей. И я сама могла б разрушить это всё? Ты знаешь, в браках минбарцев измены редки – но всё же случаются, иначе не было б поучений и на такой случай. Поучений, требующих подробного и внимательного обсуждения, изучения произошедшего. Понимание – самое важное в любых отношениях, особенно в отношениях тех, кто настолько различается природой, воспитанием… Я чувствовала, что… хотя это и было, как будто, разовым явлением, очень важно ничего не упустить в понимании этого явления… я не ошиблась.       Дэвид тёр лицо, словно пытаясь успокоить в голове это новое, переворачивающее картину мира знание.       – И ты… так спокойно говорила об Андо, ни в чём не подавая вида…       – Я знаю, что он любил Джона. И я не имею права полагать, что он любил его меньше, чем я, лишь оттого, что его любовь была иной. Быть может, многие считают, что в любви тоже следует подчиняться определённым правилам… Многие полагали, что… Если даже я действительно люблю этого землянина, если даже он действительно достоин этой любви, мне всё же следовало оставить эти отношения… платоническими. Но я не считаю, что различия природы – основание… Природа не может предназначать, природе всё равно, какие особи спариваются. Лишь мы сами делаем секс духовным или наоборот. Я предполагаю, многие из тех, для кого Джон был героем, не поняли бы, осудили… Но мне всё же кажется, что права я, а не они. К идеалу нельзя относиться потребительски, отказывая ему в тех человеческих проявлениях, которые не устраивают лично нас, а судить чужую любовь не менее опасно, чем чужую религию. Все эти двадцать лет Джон не изменял мне, и только поверхностный человек, в порядке анекдота, мог бы сказать, мол, что здесь ещё поди найди, с кем… Нашлось бы. Красивых, интересных, преисполненных восхищения им землянок здесь всегда хватало – от сотрудниц администрации Альянса и кандидаток в рейнджеры до туристок. И если это произошло сейчас – глупо бы было считать себя обделённой, потому что не одна только верность показатель гармоничности союза, и неправедно было бы осудить, не попытавшись понять.       – И ты… поняла это?       – Не уверена, что поняла правильно… Для Андо, при его… восхищении Джоном, при его сиротском детстве в мире, где его, всё-таки, окружали существа природы иной, чем его, при его пылкой, впечатлительной натуре… наверное, было естественным… Это было влюблённостью, обычной юношеской влюблённостью, пусть и необычным был выбор объекта. Впрочем, таким ли необычным? В общем-то, я встречала вполне взрослых состоявшихся людей, которые, пожалуй, тоже были влюблены в него… Другое дело, что им не пришло бы в голову выражать свою любовь так.       – А… отец? Чем это было для него? Решил… попробовать что-то новое?       – Возможно. Возможно, для человека, который знает, что скоро умрёт, понятие того, что это называют пороком, уже не имеет такого значения… Он сказал, что это было… как снова стать молодым…       – Привет, команданте. Что делаешь? – в дверь сунулся Андрес.       – Утешаю эту дуру, - кивнула Виргиния на Офелию, - да, да, хоть любимая, а дура. Решила с чего-то, что мне это теперь грозит какими-то необъятными проблемами, ага, той самой Виргинии, которая натворила делов на пару пожизненных сроков и пару прижизненных памятников, как выразился как бы даже не ты… Вечно навоображает проблем и за меня, и за себя, казалось бы, лучше применение для фантазии должно быть…       Андрес крякнул.       – Э… Я уж даже боюсь спрашивать, что за проблемы, меня тут другое зацепило… Вы что… того… это?       Виргиния неубедительно захлопала глазами.       – А… Я что, тебе не говорила? Странно, почему-то казалось, что говорила.       – Нда… Как-то это, признаться… Слушай, вот всю жизнь был уверен, что это воздушно-капельным путём не передаётся, и вообще не передаётся… А теперь начинаю сомневаться. Интересно, какова скорость распространения инфекции, и как скоро гетеросексуалов в резиденции не останется?       – А что, кто-то ещё…?       Андрес кашлянул, демонстративно-невинно поглядывая в потолок.       – Что? Ты? Что, серьёзно? Нет, я видела… мельком… Но я думала, что это девушка. У них не всегда можно понять, какого оно пола…       – То есть, что это минбарец, тебя уже не смущало?       – Ай, на вкус и цвет все фломастеры разные. А ты у нас всегда был… ну… в общем, от тебя можно было ожидать. Ну, я не удивлена, короче говоря. Я, в смысле, удивлена, что минбарцы на это тоже, оказывается, способны. Недооценивают их земляне, ой, недооценивают. Ну вот, видишь, дорогая? Прахом пошла твоя золотая идея выдать меня за него замуж. Я как чуяла, что он в этом плане валюта совершенно ненадёжная.       – Простите за опоздание, мне только что сообщили… Что случилось? – Винтари переступил порог и прикрыл дверь.       В комнате за длинным столом собралась более чем разномастная, но в основном знакомая компания. Незнакомым был только немолодой полный дрази – судя по одеянию, недавно переназначенный дразийский посол.       – Ну что ж, все собрались… Но не думаю, что появление принца что-то решит, - проговорил он, - я изложил уже свой вопрос, вы дали свой ответ, я понял вашу позицию, но не знаю, устроит ли он старейшин… Меня-то устроит, почему нет, но тут не всё я решаю.       – Суть в том, - тихо и зло проговорила Виргиния, - что Штхиукку требуют отослать… Пришёл запрос от её родственников с Захабана. Им пришло… сообщение о её недопустимом, порочном поведении здесь, нарушении законов… Бред какой-то, кто мог такое сказать?       – Ранвил, - поджала губы Шин Афал, - тут к гадалке не ходи. Его так возмущало, когда я предпочитала ему Дэвида, можно представить, что с ним сейчас. Да смилуется над ним Вселенная, но на глаза мне ему лучше не попадаться.       – Ранвил не мог провернуть такое в одиночку, - проговорила Дэленн вполголоса, - это значит, что у него нашлись сторонники как минимум среди взрослых его клана… Вот это уже грустно. Как бы то ни было, - она снова заговорила во всеуслышанье, - я готова заявить, что Штхиукка не совершала никакого преступления, не нарушала никаких наших законов, и многие здесь… я думаю, все… готовы это подтвердить.       – Это так, - кивнул Андрес, - за всё то время, что она у нас работает… Я о ней только хорошее могу сказать.       – Вас ввели в заблуждение, - подал голос и Винтари, - если хотите, мы все подпишемся… Это какое-то недоразумение.       Монументальная фигура дрази выпрямилась.       – Я передам ваш ответ, но ничего обещать не могу. Если они будут настаивать, нам придётся… Они сказали, что и позволять ей уезжать к вам было недопустимо, но это решение тогда было не в их власти…       Дверь за послом закрылась, но собравшиеся долго не расходились.       – Если они заберут Штхейна, я поеду с ним. Пусть как хотят объясняют мне, что я, дескать, не имею на это права… Пусть и со мной тогда что хотят делают, я тоже виновата. Может, хоть объяснят, в чём вина тех, кто просто любит друг друга.       – Мама, мы не можем этого допустить!       – Я знаю, сынок, но я не знаю, что мы можем сделать. Это ведь внутреннее дело… Тогда, с Аминой Джани, у нас получилось, но благодаря Лондо и её отцу…       – Я понимаю, полюбить женщину-минбарку – это, конечно, более шокирующее, чем мужчину-нарна… Мама, Альянс известен как оплот толерантности, чего будут стоить все наши заявления, если мы сейчас сдадимся? Если позволим миру-члену Альянса… Сегодня Штхиукка и Шин Афал, а завтра – Андрес и Алион, или мы с Диусом?       – Строго говоря, не внутреннее, - покачала головой Виргиния, - они ведь обвиняют её в каком-то преступном поведении ЗДЕСЬ, значит, это дело уже между двумя мирами. И это мы тут за себя можем ручаться, что будем свидетельствовать исключительно в пользу Штхиукки, а Ранвилу этому самому чем рот заткнём? Так что не всё так просто…       – Конечно, мы что-нибудь придумаем, иного и быть не может, - Андрес поднялся из-за стола, нервно прошёлся по комнате, - если потребуется, подделаем свидетельство о смерти, спрячем где-нибудь, ну, что-нибудь отчебучим… Ведь правда, госпожа Дэленн? А может, я им просто фигурно дулю нарисую? Ну, не станут же они копья ломать из-за одной, даже ничерта не знатной, девчонки-транса? К ней же никакой принц там посвататься не мог? Ну, могу попросить Офелию дулю нарисовать, она в рисовании потрясающие успехи делает, да и проблемой, полагаю, проникнется тоже… Да, Виргиния?       Дэленн горестно стискивала руки.       – Естественно, Андрес, мы сделаем всё возможное. Но я надеюсь всё же, до конфликта не дойдёт. Это ведь действительно нерационально… Я надеюсь, той стороне тоже не нужен подобный скандал. Хотя возможно, силы, которым этот скандал нужен, всё же слишком влиятельны…       – Вот никогда не понимал таких, - Андрес несильно стукнул кулаком по стенке стеллажа, - что за любовь лезть в чужую постель? Да ещё и прикрывать это какими-то рассуждениями о нравственности, о благе нации… От этого что, хоть одна экономика рухнула, стихийное бедствие случилось? Содом и Гоморру не поминать, уже даже дети знают, что если эти города в чём-то были прокляты, так в географическом положении, а гомосексуализма там было не сильно больше, чем где-то ещё.       – Мама, ты ведь знаешь, дрази… очень консервативный народ, но они тоже меняются под влиянием непреодолимых обстоятельств. Если мы заявим протест, если напомним, что в декларации принципов Альянса значится недопустимость никакой дискриминации, и если там не упомянут как пример гомосексуализм – то лишь потому, что писал декларацию Г’Кар, а на Нарне гомосексуализм тоже, похоже, неизвестен…       – Я понимаю, сынок, понимаю! Но я не знаю, сможем ли мы… Сделать такое заявление сами, не знаю, согласится ли с нами На’Тот, не знаю, уместно ли поднимать сейчас так остро именно этот вопрос…       – Так же, как тогда с телепатами? – тихо спросил Дэвид.       Дэленн вздрогнула.       – Почему… ты вспомнил об этом, сынок?       – Потому что это та же ситуация. Тоже ущемлённая в правах группа, которую просто не хотят замечать… Протесты, которые просто неудобно услышать. Не сейчас, несвоевременно… То, от чего отворачиваются, как-то стыдно, как-то словно несерьёзно, проще сделать вид, что проблемы нет, вернёмся к ней как-нибудь завтра… И потому, что… Я знаю, мало для кого реально вспомнить свою прошлую жизнь, да и ни к чему это – надо жить будущим, а не прошлым… Но мне кажется, я был там, среди тех, кто тогда покончил с собой, чтобы не сдаваться Корпусу. Я думаю, что потому и родился у вас, что хотел… дать отцу ещё один шанс защитить меня. Выходит, опять не вышло? Конечно, мы знаем, дрази цивилизованная раса, в случае суда Штхиукку не ждёт смерть, всего лишь тюрьма, принудительное «лечение» или что-то в этом роде… Но это тоже то, чего мы не допустим. Если потребуется, мы встанем живым щитом… И трагедия повторится.       – Дэвид!       Он обернулся – и Винтари вновь показалось, что он видит этот инфернальный свет, хоть это было совершенно невозможно.       – Да, Диус. Именно об этом говорили мои сны, огонь в моих снах. Это уже было… Люди, лишённые человеческих прав, лишённые надежды, только потому, что они - другие… Без вины виновные перед миром. И я не хочу, чтоб это повторилось. Если есть другой путь, самое время его найти.       – Да, не знаю, на какой ответ они надеются, - пробормотал Андрес, - если сам сын первого президента, легендарной, что ни говори, личности… Да кто что до сих пор знал о гомосексуальном лобби. Как хотите, но Альянс своих не сдаёт.       – Андрес, вам кто-нибудь говорил, что вы восхитительный хам?       – Да, много раз, а что я не так сказал?       Среди входящих в зал не было, наверное, никого, кто не был бы охвачен таким волнением, что оно пережимало горло. Потому что сегодня объявят решение по вопросу. Потому что объявит сама На’Тот. Потому что от этого решения зависит, какой будет дальнейшая жизнь.       – Да всё же полагаю, никому эскалация конфликта не нужна. А то ведь… мы мирные, конечно, и всё такое… только не надо нам на горло наступать. А то одна такая война не ждали, а случилась, помнится.       – Видно, в ком говорит военный, - улыбнулся Винтари.       Андрес поморщился.       – Не люблю всё-таки, когда так говорят. Мы не были военными, мы были незаконным бандформированием. Кто был законным, думаю, объяснять не надо… Именно военным я бы никогда не стал. Я слишком люблю свободу, чтобы подчиняться приказам – не тех, кого я знаю и кому верю, с кем меня одно горнило выковало, а кого поставят… Мы недавно об этом с Дэвидом говорили, кстати. Он сказал, что понял, почему собирался идти в анлашок. И почему не пошёл, соответственно… Потому что не искренним у него было это желание. Бегством. От страха не оправдать родительские ожидания, расстроить отца… Тем, что слишком анархическая натура, и вообще пацифист… Что вот он в случае чего, на месте отца, и переживать не стал бы на тему того, что пошёл против прямого начальства и словил обвинение в измене. Беда многих детей военных, что поделаешь… Мне проще, мой отец не воевал. У него, конечно, отмаза была… Ему на заводе колено раздробило – нога почти не сгибалась. Но он и сам бы не пошёл. Сказал, не верить, что наша армия без одной живой единицы справится – это или самомнение, или пораженчество. У него самого отец на дилгарской войне погиб, двое детей без отца выросло… Оно конечно, защитить родину любой ценой и всё такое, но ковать победу в тылу и восстанавливать хозяйство после войны тоже кому-то нужно… Им даже похоронить ничего не досталось, для нас он такой судьбы не хотел. Война – это хорошо для тех, кому нечего терять, или кому самоубиться хочется поскорее и погероичнее.       – Даже странно слышать такие слова от тебя, Андрес.       – Я всегда объективно относился к своей жизни и всему, что в ней. Я эту войну не сам выбирал, меня к ней вынудили. И если потребуется – ещё раз вынудят. Я лишь о том, что сам, добровольно, в армию – не пошёл бы. Так что не понимаю, за что сначала Андо, потом Алион считали меня воином… я не воин, я разбойник.       – У Андо было специфическое мышление, - улыбнулась подошедшая Виргиния, - и он-то был воином. Потомственным, можно сказать. Воином был его отчим, и его… дед, получается. Диус рассказывал, что смог раскопать… Один из немногих, кто вернулся живым из дилгарского плена. Правда, ненадолго вернулся… Умер, так и не увидев своих сыновей.       – Да, Андо просто фантастически повезло потерять всех родственников крайне рано… Неудивительно, что он… сам так стремился обрести семью… И не странно, что семьёй для него захотелось стать. Сколько раз мы ещё пожалеем, что его нет с нами…       – Ага, им сейчас тоже нашлось бы место здесь – и ему, и бестерёнышу…       – Не могу не согласиться, - вздохнул Винтари, - но хочу предупредить… Назовёшь меня картажьёнышем – такого тумака получишь, что и не снилось.       – Понял, понял, не дурак.       В зал быстрым, деловым шагом вошла На’Тот, заняла своё место во главе стола, и все разговоры смолкли. Дэвид вглядывался в лица матери, дразийского посла, минбарских старейшин – пытался понять, знают ли они что-то о решении, каково оно.       – Я перейду сразу к делу, я не умею составлять длинные вступительные речи, и думаю, никому здесь они и не нужны. Вы все знаете, какой вопрос мы здесь обсуждаем, и все об этом вопросе волнуетесь. О вопросе выдачи Штхиукки из семейства Тол-Тайши по требованиям её родственников, по обвинению в недопустимом поведении. Я знаю так же, что это было инициировано минбарской стороной, и обсуждение допустимости этого вмешательства уже породило новые споры между кастами жрецов и воинов…       Присутствовавшие за столом фриди Алион и старейшина клана Шин Афал Ленхен холодно переглянулись.       – Насколько я поняла, - взгляд На’Тот бесстрастно скользнул по лицам дразийского посла и старейшины клана Ранвила Сеннара, - под недопустимым поведением подразумевается сексуальная связь между Штхиуккой и юной ученицей из клана Звёздных Всадников Шин Афал… Я не поняла одного – какое отношение к этому имеет клан Клинков Ветра. Я не давала вам пока слова, Сеннар! А когда давала – вы так и не сумели объяснить, почему тот прискорбный факт, что одному из ваших юношей отказала избранница, должен рассматриваться на столь высоком уровне. Насколько я знаю минбарские законы, сексуальное принуждение здесь считается недопустимым.       – Сексуальные извращения – тоже, - прошипел Сеннар. Ленхен прошипел в ответ что-то явно не слишком лестное, по плохому знанию фих Винтари понял только, что это было выражение глубокой «благодарности» за обнародование того, что следовало тихо кругом старейшин замести под ковёр.       – Шин Афал… Я попрошу помолчать обоих! Вы вывели вопрос на международный уровень, обратившись за поддержкой дразийской стороны – а значит, каждый должен здесь свидетельствовать сам за себя, и позволение Шин Афал говорить даю я. Вы, Сеннар – через голову Ленхена и всего совета старейшин, правда – обвинили Штхиукку из Тол-Тайши, ни много ни мало, в том, что она вовлекла Шин Афал в действия, навлекающие позор на её клан, касту воинов и весь минбарский народ – думаю, она, как никто другой, может ответить, что сподвигло её на эти действия. Говори, Шин Афал.       Минбарцы в большинстве своём не отличаются полнокровием, и Шин Афал сейчас не бледнее обычного – куда уж больше. Однако чувствовалось – по напряжённой позе, по полыхающему чёрным огнём отчаянья взгляду – всё в ней натянулось, как струна. Андрес скрипнул зубами – так надрывно резонировала сейчас эта струна с такой же струной в душе Дэвида, так же отзывались в нём самом мысли принца – «Она слишком молода, чтобы проходить через такое».       – Спасибо, госпожа президент. Однако мне нечего сказать в своё оправдание, кроме того, что я всегда старалась следовать священным законам нашего общества. Минбарец не должен лгать – значит, и я не должна лгать о своём чувстве, и если это чувство является позором – мне больно, но я не могу создать в своём сердце какое-то другое. Что же касается Штхейна…       – Штхейна?       Со всеми предварительными материалами она, конечно, ознакомлена, то есть – и показания обоих ей уже известны, вопрос этот задан умышленно.       – Будучи не вправе лгать, я не могу называть Штхейна иначе, чем тем именем, которое он выбрал себе сам. Так вот, что касается Штхейна – мало рассчитывая на понимание и сострадание дразийской стороны, я заявляю, что, поскольку инициатором нашей связи являлась я…       – Шин!..       Возражения Штхиукки потонули в возмущённом рокоте минбарцев, На’Тот не сразу удалось восстановить порядок.       – Я знаю, что по документам и для всего своего мира Штхейн считается женщиной, однако сам он себя считает мужчиной, а для дразийского мужчины, когда его избирает женщина, отказ – немыслим, не правда ли, господин посол? Прекрасно понимая, как возмущены сейчас очень многие моими словами, я всё же пришла сказать, что Штхейн прав, а мир ошибается. И что если эта правота является преступлением – то груз ответственности лежит на нас обоих. Иначе бы я лгала. Иначе моя миссия на Тучанкью была бы ложью.       – Объясни, пожалуйста, Шин Афал.       Кажется, только сейчас девушка немного перевела дух.       – Причины, по которым тучанки выбрали кого-то из нас для этой миссии, были оформлены так, что не всегда можно было сразу понять, что имелось в виду. Сперва все мы думали, что тучанки, для которых значимы песни, пригласили меня за то, что я пою – но это было поспешным суждением, и более талантливых, чем я, и уж точно более прославленных, предостаточно на Минбаре. Потом я думала, что дело в моих родителях…       – Если точнее – в твоём родном отце, верно?       Кажется, Ленхен скрипнул зубами так, словно это упоминание глубоко задевало лично его. А фриди Алион, напротив, тонко улыбнулся. Даже столь давние конфликты, которые и конфликтами почти не были, до конца не забываются, вздохнул про себя Дэвид. Когда мать Шин Афал, к тому времени уже имеющая определённые регалии как военный медик, избрала себе в супруги младшего брата Шаал Майян – совсем молодого жреца, её тоже мало кто понял, однако и причин запрещать этот союз не было. Хотя весь клан сочувствовал отвергнутому сопернику, поклявшемуся, что никогда не женится ни на какой другой женщине.       – Да. Он погиб в период дракхианской чумы на Земле… Пожертвовал жизнью, если точнее. Вы знаете, что тогда на орбите Земли дежурили корабли от разных миров, чтобы… чтобы предотвращать возможные нарушения карантина. На одном таком корабле и служил мой отец. Это было тяжёлой службой – экипажу, знающему, зачем он там находится, знающему, что там, внизу, умирают люди, а они ничего не могут сделать, требовалась духовная поддержка. Когда стало известно, что из-за карантина, из-за перебоев с поставками медикаментов на одном острове нуждаются в лекарстве, которого вообще больше нет на Земле… Сбросить груз с беспилотником было невозможно в силу технических причин – остров, точнее, цепь островов слишком малы для точного наведения, велика опасность промахнуться, сбросить груз в море, на скалы, а у островитян были слишком примитивные возможности, чтобы гарантированно успеть вовремя, и они были слишком ослаблены болезнью… Понятно, что граница была строго закрыта в нашу сторону, а не в обратную. Но кто готов был отправиться в карантинную зону, зная, что не сможет вернуться обратно? Мой отец. Зная, что оставляет мою мать и меня, зная, что, возможно, лишь ненадолго отсрочит смерть этих людей, и даже… не имея гарантий радушного приёма, ведь эти островитяне никогда не имели дела с пришельцами, даже с иными народами своего мира они поддерживали очень ограниченные контакты, а смертельная болезнь ожесточает, подтачивает рассудок… он всё же сделал это. Завещав моей матери, если захочет, всё же соединить свою жизнь с преданно любящим её мужчиной. Мой приёмный отец, - голос Шин Афал дрогнул, - сказал, что всем его воинским путём ему не превзойти этого благородства. Они с матерью посвятили свою жизнь работе с заключёнными на Лири. Я полагала, именно это значимо для тучанков.       – Но оказалось значимо – иное.       Ленхен заметно заёрзал, однако не смел больше прерывать беседу.       – Это тоже было значимо, - кивнула Шин Афал, - однако и детьми великих героев Минбар богат и помимо моей скромной персоны. Решающим для них было то, о чём я сама могла и не вспомнить. Песенный конкурс, который я призвала бойкотировать, когда мне было 12 лет.       – Из-за девочки, которой отказали в участии…       – Может быть, кто-то помнит эту историю, если же нет – я хотела бы не называть сейчас имён.       – Мир-организатор отказал этой девочке в участии из-за того, что она воспитывалась в однополой семье, верно? – безжалостно продолжала На’Тот.       – Да. Это не тот момент в моей биографии, который я с гордостью вспоминала бы и рассказывала всем, я вовсе не была уверена тогда, что поступила правильно, ведь имею ли я право судить религиозно-этические взгляды другого мира? Но я поступила так, как велело мне сердце, а оно велело не поддерживать дискриминацию, не позволять в мирах Альянса унижать кого-то из-за того, какова его семья. Я вовсе не ждала всеобщей поддержки тогда… Однако меня поддержало большинство, и в итоге право приёма и проведения было передано другому миру. Удивительно, что тучанки узнали об этом, ещё более удивительно, что это оказалось для них значимо. И теперь я думаю…       – Что думаешь, Шин Афал?       Воин должен быть честен. Даже если честь, долг, эта жестокая правда вступят в противоречие со всем, с чем они должны идти рука об руку – общественным мнением, традициями, одобрением старших.       – Я думаю, это было также их испытание мне. Я не могла знать, что в делегацию входит Штхейн, известный вам под именем Штхиукка из Тол-Тайши, но они знали об этом. Они хотели проверить, проявлю ли я те же принципы, когда они коснутся непосредственно меня… И единственное, о чём я жалею – это что не сказала это раньше. Что Штхейн прав, а мир ошибается, и моё сердце – с Штхейном, потому что оно всегда должно быть с правдой.       – А единственное, о чём жалею я, - поднялась Штхиукка, и Андресу подумалось, что ни один виденный им прежде дрази не производил такого грозного впечатления, - что моих слишком малых физических сил не хватило, чтобы… не допустить того, что мы все сидим здесь и позволяем Шин Афал оправдываться. Минбарец не убивает минбарца, но для дрази такого закона нет. Дрази не уклоняются от вызова, и не позволяют при них оскорблять женщину. Лгать дрази тоже не запрещено, и в тюрьме или на плахе я продолжал бы говорить, что убил Ранвила из-за личных обид, не затрагивая имени Шин Афал. Но суждено было иное – что ж, какая б судьба меня теперь ни ждала, жаловаться не на что, ведь со мной случилось лучшее, что может случиться со смертным – любовь Шин Афал.       Против всякого ожидания, воцарилась тишина. Старейшины воинских кланов, которых так явственно распирало негодование, теперь, кажется, не находили для него слов. Может, злорадно подумал Андрес, до них начало доходить, что проще было молчать. Они рассчитывали, что Захабан просто заберёт проблемную гражданку, ну а с Шин Афал они уж сами проведут воспитательную беседу. Но они недооценили прямолинейность дрази и их туповатость в вопросах внешней политики – они так прямо и озвучили причину своего запроса. Проще уж было здесь самим на весь Минбар объявить референдум по поводу очередного нетривиального брачного выбора.       – Я сразу скажу – как нарн, я не имею своей чёткой позиции по этому вопросу. На Нарне неизвестен гомосексуализм, по крайней мере, я никогда не слышала о подобном, и нет чётких установок, допустимо это или нет. Наши моральные нормы, например, допускают свободные отношения между супругами, то есть, супружескую верность у нас соблюдают сугубо по желанию, а это близко… По крайней мере, прямо сейчас я не способна увидеть в этом явлении ничего вредоносного, и мне непонятна паранойя, существующая на этот счёт здесь или где-то ещё…       Лица большинства собравшихся начинали медленно, недоверчиво светлеть.       – Позвольте уточнить ещё один момент не только для меня, но и для всех присутствующих, господин Ленхен – в минбарских законах есть запрет на секс с дрази?       Ленхен тоже не из самых полнокровных минбарцев, однако побагроветь у него получилось.       – Секс в нашей культуре является высшей ступенью супружеской близости…       – Я знаю это, господин Ленхен, и спрашивала не об этом. Хорошо, спрошу для начала иное – существует ли запрет на добрачный секс?       – Брак в нашей культуре – не одномоментное действие, он состоит из множества этапов и церемоний…       – Можете не перечислять их все. Простите, что веду себя с вами столь бесцеремонно, но признав это делом международного уровня, вы практически навялили мне дело такого свойства, каким я не мечтала заниматься. Итак, правильно ли я понимаю, что добрачным, во всяком случае, может считаться только секс, произошедший до начала череды брачных обрядов? Здесь можно отметить, что по крайней мере часть обрядов, которые можно признать брачными, Шин Афал и Штхиукка прошли – хоть и не обозначая их в тот момент как таковые. Как то – путешествие по храмовому комплексу в Айли с поклонением могилам великих учителей, обмен цитатами из священных текстов, совместные трапезы, Шан’Фал… Разумеется, Ленхен, вы не давали согласия на такой брак и не дали бы его. И понимаю, что ваше негодование вызвала бы и куда более традиционная пара, осмелившаяся провести брачные обряды без вашего позволения. Я имею в виду лишь то, что связь Шин Афал и Штхиукки всё же нельзя назвать бездуховной, следствием праздной любознательности или минутного порыва под влиянием искушения. Я позволю себе также сказать, что, насколько знаю, история знала случаи, и их было немало, когда пары вступали в физическую близость до завершения всех предшествующих обрядов. Например, во время войны – ввиду неиллюзорного риска вскоре потерять друг друга навсегда. В какой-то мере, перед таким же риском стояли и эти влюблённые. Нет, я вовсе не считаю, что это целиком оправдывает их, но согласитесь, параллель между мотивами убедительная. Возвращаясь к тому, что вступать в любовный союз, не заручившись благословением старейшин – вопиющее нарушение традиций, возвратимся и к вопросу, заданному мной прежде. Итак, запрещён ли секс с дрази? Или же – запрещён ли брак с дрази? Не трудитесь с подбором слов. Я знаю, что нет. И знаю, почему – потому что не нужны запреты неправильного, когда достаточно чётко предписано правильное. Однако как видите, это работает не всегда. Поскольку во времена Валена, когда писалось большинство законов, такое событие, как брак с иномирцем, не представлялось самым смелым воображением… Хотя почему? Сам Вален, согласно вашим же догматам, был иномирцем, однако взял жену из вашего народа. С той поры на Минбаре состоялся ещё один прецедент, однако запретительного закона не появилось, и, полагаю, не появится – этим вы отрицали бы то, что уже было совершено, и что имело высокий, священный смысл. Лично меня не касается, найдёте ли вы высокий смысл в происходящем сейчас – это то самое внутреннее дело, в которое Альянс не вправе вмешиваться. Сейчас имеет значение лишь то, что никакой закон не был нарушен – нет закона, запрещающего отказать нежеланному претенденту и нет закона, запрещающего, - На’Тот произнесла это слово с нажимом, - избрать иномирца. И даже того же пола. Такого запрета тоже нет. Я не говорю сейчас о том, что вы вправе запретить эти отношения так же, как запретили бы отношения с мужчиной её крови, если нашли бы их нежелательными. Я говорю только о том, что обвинения Штхиукки в нарушении ваших законов весьма… шатки. Теперь, господин посол…       – Мне это нравится не больше вашего, госпожа президент, - пробасил дрази, - однако наш закон суров. Штхиукка уже достигла брачного возраста, и её род обязан устроить её брак. Правда, предречённые мужья, положение которых сильно пошатнулось после того, как она покинула дом, были вынуждены вступить в другие союзы… Но в этом проблемы нет, неженатых молодых людей в нашем мире всегда в изобилии. Лично я сочувствую юной Штхиукке – сам я нелюбим своей женой, мой отец был моей матерью ненавидим. Наши женщины всегда могут окружить себя приятными их сердцу мужчинами, да куда девать неприятных? Может быть, минбарская сторона свои претензии назад и возьмёт – а возьмёт ли Захабан назад своё требованье?       – Я также понимаю, что сейчас мы должны отказать в этом требовании – а то, что мы должны отказать, несомненно, потому что если мы собрались соблюдать традиции толерантности, мы должны делать это и в малом, и в большом – именно так, чтоб показать оправданность, справедливость нашего решения… Мы, конечно, не сможем убедить их сразу, но мы сможем заложить первый камень в основу этого убеждения. Или же вынуть первый камень из стены непонимания, как будет угодно. Я могла бы ограничиться заявлением, что Штхиукка из Тол-Тайши делает здесь важную и нужную работу, которая ценнее возможного… осуждения её личного выбора, но я вижу, что это не убеждает некоторых… Поэтому Штхиукке и Шин Афал было прислано приглашение из медицинского университета Энфили, с недавно открытой там кафедры ксенобиологии, которую возглавляет доктор Франклин. Выучившись там, они смогут стать специалистами, ценность которых уже не смогут отрицать у них на родине. Конечно, если Штхиукку не влечёт ксенобиология, она сможет поступить на какой-нибудь другой факультет…       – О нет, что вы, поверьте, ксенобиология… меня вполне влечёт… - пробормотала потрясённая Штхиукка.       – Такая подготовка будет вполне в интересах и Комитета, в котором работает здесь Штхиукка, и клана Шин Афал, с этим, надеюсь, никто спорить не будет. Как и с авторитетом доктора Франклина. Ни мир Дрази, ни мир Минбара не будет, думаю, спорить с тем, что будет для них честью, а не позором. Никто в здравом уме не станет протестовать против того, чтоб их граждане, которых они сами считали неблагополучными, получали хорошее образование и приносили пользу. Да, посол, я тоже предвижу возражение Захабана, что в университет Энфили они прислали бы сколько угодно способных молодых людей, только вот приглашение было адресовано Штхиукке, а не им. Далее… понимая, что следует предупредить возникновение подобных вопросов в дальнейшем… Зная о претензиях центаврианской стороны, находя их невразумительными и будучи, как нарн, вообще возмущена ими до глубины души… Я имею предложение и к принцу Винтари. Вы, возможно, слышали о недавно установленном контакте с одним новым миром… Точнее, не совсем новым, но до сих пор общения с его жителями мы, в силу различных специфических причин, не имели. Мир этот примечателен тем, что знает о нас гораздо дольше, чем мы о нём. Точнее, не то чтобы о нас всех… О Земле. И Земля, невольно, оказала немалое влияние на его историческое развитие… Но это история долгая. Пять лет тому назад там произошла мировая революция, и новое единое правительство сейчас, продолжая непростую работу по установлению нового порядка, по построению по-настоящему мирного, справедливого общества, как нельзя более заинтересовано в общении с нами и в примерах борьбы за свободу и справедливость в иных мирах. Именно в вашем лице мы можем им это дать. Сегодня утром я говорила с комиссаром Даркани, он очень жалел, что не имел возможности познакомиться с президентом Шериданом, но счастлив будет познакомиться с его сыном. И с вами, Диус Винтари, тоже.       Оба неверяще переглядывались – и между собой, и с ближайшими соседями.       – И его… Не будет смущать то, в каких мы отношениях?       – Полагаю, менее всего на свете. Также с вами отправится Виргиния Ханниривер, потому что в состав её комиссии вы будете входить. Виргиния сможет ознакомить народ Корианны с деятельностью Альянса именно с этой, важной для нас стороны – объединения и взаимопомощи. Её пример, как освободительницы двух миров, тоже будет очень важен для мира, не столь давно сбросившего власть лжецов и эксплуататоров.       Виргиния сидела вся красная, впервые в жизни испытывая такое сильное смущение.       – Вы, ваше высочество, будете заниматься тем же, чем всегда – переводами, изучением культуры нового мира, ознакомлением этого мира с культурами наших миров. Советую взять с собой все материалы, которые у вас накопились, работы предстоит много… Но Дэвид окажет вам всю возможную помощь, как это было всегда. Ввиду того, что командировка получится долгой – сроков возвращения мы вам не ставим – каждый из вас сможет взять с собой семью. Правда, Дэленн уже высказалась, сказав, что не может оставить те дела, которые у неё есть здесь, а в дальнейшем планирует, подготовив себе замену, удалиться в храм Сестёр Валерии для уединённой жизни в тишине и молитвах… Принц Винтари здесь, на Минбаре, семьи, кроме воспитавшей его, не имеет… А Виргиния может взять с собой Офелию Александер и Элайю, как своих ближайших здесь родственников. Советую начать сборы как можно скорее, вылет корабля на Энфили завтра, дата вылета на Корианну ещё пока не назначена, конечно…       – Нет, ну до чего… не откажешь в умении найти выход, да ещё так, чтоб вроде как с пользой… Особенно это вот… вылет корабля на Энфили – завтра… Конечно! Дрази ж ответа по Штхиукке ждали послезавтра. А тут, вроде как – и рады бы, да увы, улетела уже… И мамаше Диусовой теперь хоть от злости лопни – достать она его там не сможет, поди, это место сначала на карте найди… Официально-то она его затребовать и не могла, совершеннолетний уже, всё по закону. А теперь и не подошлёшь никого, да и не позвонишь с очередным сношением в мозг… Хороший выход, как ни посмотреть – это ж легендарная Корианна, к которой мало у кого нет суеверной опаски! Ну как, это ж там, вроде как, где-то та нора, в которую Дэвидов папаша Теней с ворлонцами засунул. Слушай, а о нас-то они забыли! Как думаешь, напомнить, попроситься тоже, чего Виргиния, одна, что ли, должна там вкалывать? Или ладно уж, будем наводить толерантность здесь, или куда пошлют? Хотя что нам-то сделается… Меня Земля требовать не станет, я ей и в былые времена ни нафиг не сдался, а тебе уже вроде бы дали понять, что при твоём уровне мастерства и полезности для общества ты своей заднице сам хозяин…       – Андрес, смотрю на тебя и не знаю, как тебя назвать – оптимистом или циником…       Андрес облокотился обеими руками о стену, нависнув над счастливо улыбающимся Алионом.       – Да меня как только не называли, милый.