Мой Купи-купи-дон

      Илья спит, уткнувшись лицом в мое плечо, закинув на меня ногу и обнимая рукой под грудью. Я наслаждаюсь размеренностью его дыхания, слушаю с закрытыми глазами звуки вдохов и выдохов в полной тишине спящего дома. Представляю, что мне снится сон, где я жив, мы вместе и летом отправимся в путешествие.       Почему-то мне видится залитая солнцем набережная с домами и кафешками в стиле голландского маньеризма в Гданьске. Мы сворачиваем на узкие улочки Старого Города, где прячутся уютные антикварные и книжные лавки. Пьем пиво с сиропом на центральной улице Длугий Тарг. Кормим голубей возле фонтана Нептуна с беззаботностью расслабленных туристов. Всего два часа езды на авто… Так просто и вместе с тем нереально.       — Как мило… Слезы наворачиваются, — слышу знакомый мурлыкающий голос. Приподнимаю голову и замечаю на подоконнике грациозного черного кота, который изящно вылизывает лапу, выпустив коготки.       — Какого черта… — срываюсь с кровати. — Что ты здесь делаешь, Ларион?       — Как что? Я демон соблазнения, бес греховной любви, — кот спрыгивает на пол и обращается в скачке в белолицего юношу в камзоле. — Пришел понаблюдать за твоим падением в мои объятия, — улыбается он, обходит меня стороной и приближается к Илье. — Лакомый кусочек… — бормочет, склоняясь над моим подопечным. Я пытаюсь сдвинуться с места, чтобы выкинуть его из квартиры, но не могу пошевелить ни рукой, ни ногой.       — Беспокоишься за него? — Ларион поднимает на меня лучистые глаза, мерцающие агатами в темноте. — Ты жалок. До тошноты убог, — смеется и снова смотрит на Илью. — Чистая душа… Ни единого пятнышка. Идеальный, — он дотрагивается до его лба, а затем нежно целует. Я готов взвыть от ярости, но лишен еще и дара речи. Вижу, как из губ Илюши вырывается тонкой струйкой ослепительный свет, змейкой обегает Лариона и устремляется ко мне. И в это же мгновение я чувствую свободу действий, оказываюсь возле демона, хватаю его за грудки и швыряю в стену.       — Ревность… — восхищенно выдыхает Ларион. — Изумительное чувство. Всегда ведущее в пропасть. Лишающее остатков разума. А знаешь, почему оно возникает? Неуверенность в себе. Недоверие к партнеру. Желание удержать возле себя другого человека любой ценой. Какую цену готов заплатить ты, а, мой милый? — демон опадает вниз, оборачиваясь котом, трется о мои ноги. Вскакивает на подоконник и уже приземляется на него вновь изумительной бесовской красоты юношей.       — Или ты все же так не уверен в себе и в нем? Как ты думаешь, Илья мог бы купиться на меня? Может, отвлечь его? Испытаем его чувства на прочность? Что будет, если на одной из вечеринок, куда вы ходите, я приглашу его на свидание? Он соблазнится?       Демон проводит рукой перед собой, и я вижу картинку: Ларион в современной одежде — обычной футболке и джинсах, которые смотрятся на нем лучше дорогого костюма, со смоляными локонами, обрамляющими его аристократическое лицо, подходит к Илье, и тот, как зачарованный, следует за искусителем. И вот они уже жарко целуются в темном коридоре — и мой подопечный, выгибаясь, подставляет шею под губы Лариона.       — Ах ты ж тварь мерзкая! — восклицаю я в бешенстве, встряхивая головой и отгоняя дурацкое видение.       — Ревность… Один мой знакомый приятель… Возможно, ты слышал о нем, прекрасный вольнодумец Вольтер сказал: «Бурная ревность совершает больше преступлений, чем корысть». Ревнуй, Костя, ревнуй… А я утешу тебя, — демон шлет мне издевательский воздушный поцелуй.       — Убирайся! — цежу сквозь зубы, сжимая кулаки.       — Рот закрой, кретин беспомощный. Любовь свою разбудишь, — хмыкает демон, хватает меня за руку, и нас мощной волной выносит на крышу дома.       — Ты не имеешь права вмешиваться! — ору на Лариона, который проходится по самому краю высотки, прыгает вниз и сразу же взмывает вверх. Делает в воздухе, хохоча, несколько кувырков и медленно опускается рядом со мной.       — Чего ты разорался? — спокойно спрашивает он. — Расслабься уже… Дался мне твой Илюша. Я тебя люблю, — произносит Ларион с лукавым видом и прижимается ко мне. — Ты моя сладкая, славная добыча, — он пробегается тонкими длинными пальцами по моей щеке, и его прикосновениям невозможно противостоять, принюхивается. — Ох, сколько сомнений! Замечательно. Сомнения, ревность… Сомнение — скелет в шкафу веры. Твоей веры, Костя. Ты на правильном пути, любовь моя.       — Ларион, ты по башке давно не получал? — из темноты ночного неба на крышу выходит сердитый Палыч, на ходу поправляя галстук.       — О, явился — не запылился! — фыркает демон, но уходить не собирается. Он с независимым видом ложится в невидимый гамак и, отталкиваясь стройной, как у девушки, ногой в белом гольфе, неторопливо раскачивается.       — Я тебя, кажется, предупреждал, — произносит Палыч, толкая портфельчиком Лариона в плечо.       — И что? Сам-то имени какого святого возле него всё время трешься? — демон убирает от себя руку моего куратора.       — Имею право, потому что. Это моя обязанность, — бурчит Палыч.       — У нас равные права, обращаю на этот факт твое рассеянное внимание, — зевает Ларион. — Предлагаю всем расслабиться и дышать ровно. Посмотрите, какая прекрасная звездная ночь… Даже Млечный путь виден. Ни одного облачка. Тепло. Деревья шелестят, жучки-паучки стрекочут.       — Болтун, — вдруг резко успокоившись, бросает Палыч и присаживается на край крыши. Достает сигареты. Я, окончательно потерявшись в абсурдности происходящего, опускаюсь с ним рядом.       — И мне, пожалуйста, — кричит Ларион.       — Встань и подойди — слуг нет, — пыхтит Палыч, протягивая демону сигаретку. Тот соскакивает с воображаемого гамака и садится по мою сторону. Закуриваем.       — Хорошая картинка, — усмехаюсь. — Ангел с одной стороны, демон — с другой.       — Да какой он демон? — качает головой мой куратор. — Так, клоун.       — Я бы попросил! Между прочим, я демон на ранг выше тебя в нашей иерархии, чем ты — в своей ангельской, — беззлобно кидает Ларион. — Кстати, может, выпьем? Сообразим как раз на троих? — он щелкает пальцем, и перед нами возникает стол с водкой, селедкой и солеными огурцами.       — Хорош паясничать, — Палыч проводит в воздухе рукой, и всё исчезает.       — Занудный ты человек, Витя, — вздыхает Ларион. — А ведь раньше душой компании был.       — Вы так общаетесь, будто… Не знаю, дружили, — бормочу с недоумением.       — Ну, пока он драным котом не стал, мы и вправду дружили, — произносит Палыч, бросив задумчивый взгляд на беса.       — Фи, как грубо! И почему это я драный кот? Вполне себе породистый! — возмущается Ларион. — Нет, я бы все-таки выпил, — и он возвращает стол с выпивкой и закуской на место. — Будешь? — это уже мне.       — Давай, — пожимаю плечами.       — Ну и мне наливай, что смотришь? — соглашается Палыч, откладывая портфель и снимая очки с носа.       — Так бы сразу! — радуется Ларион, разливая водку из запотевшего графина по стопкам.       Чокаемся, синхронно закидываем стопочки, закусываем хрустящими на зубах огурчиками.       — Фуф, хорошо! — расправляет плечи бес. — Жаль не торкает.       — А смысл? — удивляюсь я.       — В процессе! — поднимает палец вверх Ларион. — Во всем важен процесс. Вот сейчас… Получу я тебя и все — финита ля комедия, никакой интриги, попкорна и колы, но наблюдать за твоими сомнениями…       — Ты его не получишь, — вставляет Палыч. — И, кстати, не пудри парню мозги. Сомнения — это то, что делает человека человеком. Это ни плохо и ни хорошо. Это норма. «Начавший уверенно кончит сомнениями; тот же, кто начинает свой путь в сомнениях, закончит его в уверенности…». Кстати, твой приятель Фрэнсис Бэкон сказал.       — Ты всех философов знаешь? — поворачиваюсь к Лариону.       — Да. Лично, — кивает демон. — Чрезмерные размышления всегда ведут в ад. Наши клиенты!       — Вот и тебя довели, — замечает Палыч. — Хотя они ценой своих душ зачастую говорили мудрые вещи, к которым тебе стоило бы прислушаться! И вот из-за того, что сомнения тебе были недоступны, ты и… — он замолкает.       — Что, Палыч, что он? — и хотя меня интересует масса других вопросов, раз уж у меня в доступе обе стороны, но узнать историю Лариона любопытнее.       — Когда-то давно… Лара был ангелом, — проговорил мой куратор. — Как и я, помогал запутавшимся душам найти дорогу в рай.       — Что?! — я изумленно смотрю на демона, который развалился на теплой поверхности крыши, подложив под голову руки и болтая ножкой. Пауза. — Лара?!       — Ох, отец мой сатана… — бормочет бес. — Звали меня так раньше — Лара. Типа, уменьшительное-ласкательное от Ларион.       — И что произошло? — спрашиваю.       — Голову потерял от одной девицы, — отвечает демон без всяких эмоций на красивом лице.       — Причем настолько, что вместо того, чтобы подарить ей рай, низверг в ад. И сам туда же ухнул. А все потому, что много думал, лез туда, куда не стоит, и меня не слушал, — заканчивает Палыч.       — Но как… Как такое возможно? Что ты сделал? — я разглядываю Лариона.       — Заигрался в жертвенную любовь, — садится бес и снова разливает водку. — Так хотел помочь, что ввел ее в заблуждение. Любовь — паршивое чувство, мой милый. И ничего прекрасного в нем нет. И именно оно сейчас ведет тебя по моей дорожке в ад.       — Не ври, — жестко обрубает Палыч. — Не путай обуявшие тебя эгоизм и самоуверенность с любовью. Ты подал ей ложные надежды, потому что не хотел отпускать. Потому что думал, что можешь изменить систему. Самовольно решил, что сможешь владеть ее душой вечно. Но правда в том, что ни демоны, ни ангелы не могут ничем и никем владеть. Только указывать путь. Человек сам решает, куда ему двигаться. Через сомнения в том числе. «Уж лучше беспокойство в сомнении, чем успокоенность в заблуждении». Так написал твой соавтор Алессандро Мандзони, великий итальянский романтик. С твоей подачи. И как обрели счастье в его романе «Обрученные» влюбленные Ренцо и Лучия? Через путь жертвенной любви и смирения, терпение и веру друг в друга. Полностью твоя идея, Лара! И что в итоге?       — Бла-бла-бла… — бормочет недовольно бес. — Подумаешь, происки ангельского наивного прошлого. Мир стал взрослее, дурнее, циничнее.       — Ты… Ты… — открыв рот, смотрю на Лариона. — Писал романы?       — Романы, стихи, статьи, философские труды… И не писал, а вдохновлял, — фыркает демон, подсовывая мне стопку и огурец на вилке.       — Если вы даете всем второй шанс, то почему не дали Ларе? — интересуюсь у Палыча, принимая от Лариона его дары.       — У ангелов нет права на второй шанс: однажды ошибившись, мы теряем всё, — пожимает плечами Палыч.       — Ой, только не жалей меня, — фыркает Ларион, заметив тень сочувствия, пробежавшую по моему лицу. Нет, мне и правда стало его жалко на короткое мгновение. — Быть демоном куда как проще. Никакой ответственности, никаких чувств или эмоций — ни жалости, ни сострадания. Вседоступность и вседозволенность. А еще весь мой чудесный круг приятелей от Аристотеля до Канта всегда при мне. К тому же я стал демоном соблазнения, воплощением лучшего из пороков — сладострастия… И не называй меня Ларой. Я Ларион, — добавляет он, поднимая стопку. — Ну, будем!       — Тебе идет имя Лара, — хмыкаю.       — А тебе пойдет стать моим рабом, — парирует бес, и я замолкаю, сосредоточившись на водке.       — Не обольщайся, Костя, он демон, а не твой друг, — замечает Палыч.       — Как и ты, Витя, всего лишь куратор, — фыркает Ларион, снова укладываясь на спину.       — Почему меня увидел мой племянник, Ванька? — меняю тему.       — Маленькие дети до шести лет чувствительны к так называемому потустороннему миру. Они смотрят широко открытыми глазами, им еще не мешают правила и условности, — объясняет Палыч. — Поэтому они видят и ангелов, и демонов, и неприкаянные души. Откуда, как ты думаешь, берутся их фантазии про монстров под кроватями и воображаемых друзей… К сожалению, не все демоны так прекрасны внешне, как наш Лара, — добавляет он с усмешкой.       — Мерси, — отзывается юноша.       — Епти… Они в самом деле всё это видят? — ужасаюсь я.       — Да. И зачастую воображаемые друзья — это неприкаянные души, которые выполняют свое задание.       — Понятно, — выдыхаю. — Даже не знаю, хорош ли этот дар.       — Он исчезает с возрастом в любом случае, и правдивость увиденного утрачивает свою значимость, переходя в разряд всего лишь фантазий, — успокаивает меня Палыч. — За редким-редким исключением. И таких вы, люди, называете колдунами, экстрасенсами, ведьмами, шаманами.       — Ладно, — хлопаю себя по коленям и перехожу к главному. — Раз уж вы оба здесь… Что мне делать?!       — Тебя интересует мое мнение? — хохочет Ларион, приподнимаясь на локтях. — Давай я тебе озвучу его еще раз: трахни милого Илюшу, и дело с концом. Двусмысленно, да? — он выгибает бровь. — С концом… Ахахаха! Присвой мальчика себе. Разве он не жаждет этого сам? Ты бы только видел его тайные фантазии… О тебе. Очень горячо. Заводит с пол-оборота. Но как этого хочешь ты! Вот, что заводит еще больше! И добро пожаловать в мой мир. Наконец-то продолжим развлекаться дальше. Я познакомлю тебя с величайшими умами прошлого… И злодеями тоже. Соглашайся. В раю реально скучно. Там таких персонажей не водится.       — Хорошо. Услышал, — киваю. — Ты что скажешь, Палыч?       — Ничего, — куратор встает и дергает за собой Лариона. — Физическое, плотское — малая составляющая. В единении тел по любви нет ничего демонического, развратного. И ты сам знаешь это, Лара.       Демон отворачивается, как-то нервно дернув подбородком.       — Вопрос в том, что стоит за этим единением. Костя, я тебе дам только один совет: слушай свое сердце. Не бойся его. Отключи разум. Только сердце. Оно подскажет. Будет ли верным это решение? Не знаю, но веление сердца — веление души, которая стремится или вверх, или вниз.       — Но Илья хочет быть со мной! Он считает меня своим идеальным человеком! — в бессилии всплескиваю руками.       — Так докажи это, Костя, — тихо говорит куратор. — Докажи, что ты на самом деле идеальный для него человек, способный пренебречь собой ради его счастья! — и это уже прозвучало очень эмоционально.       — Ага, помог, — веселится Ларион, подхватывая Палыча под локоть. — Идем, Витя. Хочу услышать последние сплетни небесной канцелярии.       — Я тебе подружка? — возмущается ангел, высвобождая локоть. — Иди уже по своим делам, Лара!       — Пфф… И пойду, — хмыкает Ларион и на ходу обращается в кота. Проходит вперед по крыше, замирает. Снова обращается в юношу и, склонив голову, с насмешливой улыбкой произносит:       — Витя… А ты все еще зовешь меня Ларой, — и, подпрыгнув, взмывает в небо, откуда разносится бархатистый смех, похожий на перезвон колокольчиков. Мелькнув кометой, демон падает вниз, исчезнув в разверзнувшейся огненной трещиной земле.       — Почему мне кажется, что ты сожалеешь о его утрате? — спрашиваю осторожно у куратора.       — Потому что так и есть. Потому что с ним поступили несправедливо, — произносит он.       — Палыч, а Ларион… Когда был ангелом — тоже обладал такой привлекательностью?       — Нет. Он был еще красивее, — вздыхает куратор. — Всегда выделялся. И красотой, и мятежностью. Ему были присущи людские эмоции… Поэтому он долгое время был лучшим. Но эти же чувства в итоге его подвели.       — Неужели ничего нельзя изменить?       — Можно. Если за него попросит чистая душа. С искренней в него верой. А это практически невозможно, — Палыч замолкает. — Давай, Костя. Хватит на сегодня разговоров. Удачи тебе, — и он растворяется в воздухе.       Я снова присаживаюсь на край крыши, анализируя услышанное.       Слушать свое сердце…       Что ж… Мое сердце велит мне вернуться в уютную комнатку Ильи и обнять его, чтобы терпеливо ждать пробуждения, любуясь безмятежным лицом.       И пока жду — думаю о Ларе. И его истории. И о том, почему я вообще ее услышал? Разве простых смертных посвящают в демонически-ангельские дела?