Он... сидел один у себя в комнате и смотрел на голые белые стены, и вокруг него была пустыня, и внутри была пустыня. (Лион Фейхтвангер. Гойя, или тяжкий путь познания)
Темноволосая девчушка сидела в комнате, куда мало проникал свет из-за деревянных досок, которые были прибиты к окну. Думаете, это странно? Конечно, это странно. Малышка, которую звали Мэри, играла со своей единственной куклой: вязаной девочкой в красном платьишке. Это единственное, что осталось от ее мамы. Мэри было только десять лет, но она уже пережила многое: смерть мамы три года назад и алкоголика-отца, который есть у нее до сих пор. Матери нет уже давно, но девочка до сих пор верит в ее существование. Она верит, что совсем скоро мама постучится в дверь с большим пакетом всяких сладостей и новой игрушкой для Мэри. Мать подбежит к ней, возьмет на ручки и покружит, как они делали всегда после долгого расставания. - Мэри, черт возьми! – с первого этажа дома послышался разъяренный крик отца. Он снова был пьяный, в хлам пьяный. – Я говорил тебе, черт возьми, чтобы ты вытерла пыль во всем доме! – послышалось глухое шлепанье – отец поднимался по лестнице. - Папочка! – взмолилась Мэри. – Ты не говорил ни о какой пыли! Ты говорил приготовить тебе обед. Он стоит на столе, в кухне, а вот о пыли ничего не говорил… - слова вылетали изо рта девочки, потому что она знала, что отец накажет ее, очень сильно накажет. Томас, так звали отца Мэри, разъяренный влетел в комнату своей дочери. Он схватил первое, что попало под руку (а это оказалась толстенная книга), и бросил это в девчушку. Кричал и вопил о том, что его дочь совсем отбилась от рук, что она уже взрослая и ей пора ухаживать за своей семьей. Он кричал, что дочь хочет свести его в могилу холодной едой! Из глаз Мэри потекли слезы, когда книга попала ей точно в руку. Кровь тоненькой струйкой полилась из маленького пореза. Она понимала, что завтра на месте ушиба будет огромный синяк и ей снова придется надевать свитер, чтобы хоть как-то скрыть побои. Девочка спряталась за кроватью. Для нее было не впервой, что отец срывается на ней, что бьет ее. Все тело Мэри было в синяках и ссадинах. На колене был огромный шрам – это последствие одной из многих пьянок отца. Напившись до отвалу, Томас взял нож и стал им размахивать по сторонам, а затем, когда Мэри попыталась уложить его в кровать, дабы соседи не услышали крики, порезал ей колено. Девочка пробыла в больнице ровно две недели, и за все это время отец даже не удосужился прийти к ней. Она привыкла. - Папочка, прошу, не надо, - шептала Мэри, хотя знала, что беды не миновать. Томас двинулся на свою маленькую дочь с кулаками. Он, обхватив одной рукой малышку, кинул ее на кровать. Мужчина дал ей звонкую пощечину. - Ты всегда должна слушаться меня! У тебя больше нет никого, кроме меня! Ты это понимаешь? Тварь, - отец встал с нее и плюнул ей в лицо. – Шавка, вся в мать! – и ушел. Он всегда так делал. Пошел заливаться этим алкоголем, оставляя Мэри захлебываться в своих эмоциях. Горячие слезы продолжали стекать по красным щекам, еще больше обжигая их, хотя правая и так горела от удара отца. Мэри задумалась над последними словами «вся в мать». Разве ее мама была настолько плохой? Честно, малышка уже даже и не помнила. Прижав ледяную руку к щеке, Мэри привстала и уселась на подушки. Она стала думать о матери. Девчушка помнила лишь нежные прикосновения и колыбельную, которую мама всегда напевала ей перед сном. Там было что-то про сладкие конфеты… Мэри заперлась в своей комнате и, взяв в руки книгу, окунулась в нее. Книги – были ее спасением. Там она читала про счастье, про чужие жизни, которые были наполнены разными красивыми событиями, путешествиями и красивыми словами. Жаль, что в реальной жизни такого нет и никогда не будет. По крайней мере, у нее. Малышка не замечала, как пролетает время вокруг нее. И вот солнечный день сменился сумерками и красивыми небесными светилами. Она любила смотреть на них и мечтать, ждать своей падающей звезды. Ждать, пока в мире случится чудо, пока у нее в жизни случится чудо. Вот и сейчас Мэри села на подоконник и смотрела на звезды. Она думала обо всем: о персонаже из своей любимой книги, которую она перечитывает уже раз пятый; о своей матери, которую не видела уже больше трех лет, и об отце, который приносит ей столько проблем, но она все равно его любит. Скажете, парадокс? Согласна. Замечтавшись, Мэри услышала стук двери. Отец пришел. И женский смех. Значит, вместе с ним опять какая-то девушка. Мэри подошла к своему кассетному магнитофону и включила музыку погромче, чтобы заглушить звуки из комнаты отца. Ей было омерзительно, что каждый день Томас менял женщин. Вы хоть себе представляете, что знает и видит десятилетняя девочка? Это ужасно. Малышке так хотелось выговориться хоть кому-то. Чтобы кто-то выслушал ее, просто выслушал. Ей не нужно никаких советов: она прекрасно понимает, что из этого нет выхода, который бы понравился всем. В конце концов кто-то останется виноватым, а ей это не очень хотелось. Точнее, совсем не хотелось. Она была поистине одинока. Знаете, кто-то боится темноты, а кто-то высоты, но Мэри боится одиночества. Интересно, как это - жить в постоянном страхе? Как это - жить по соседству со своим ужасом?***
Восьмой класс – это тебе не шутки. Это серьезная ступень в твоей учебе. Так сказать, переходный возраст. Тебе лет тринадцать-четырнадцать, и пора делать решения, которые поведут за собой всю твою жизнь. Именно эти решения будут сопутствовать все твое существование. Ты будешь жалеть или радоваться тому, что выбрал в таком возрасте. Мэри сидела за партой и внимательно слушала учителя истории. Он рассказывал что-то о Киевской Руси. Это так интересно: слушать о другой стране, о их традициях и анализировать поведение людей, живших в то время. Сопоставлять все «за» и «против», сравнивать их со своей нацией. Знаете, Мэри пришла к единому выводу – все одинаковы и неважно, на каком языке ты говоришь и кто у тебя президент. В таком темпе и прошел весь урок. Прозвенел заливистый звонок, и ученики поспешили быстрее выбраться из класса, потому что начинался ланч. Уже прошло более трех часов без еды, и все школьники были голодными, включая и Мэри. - Ну что, Мэри, ты идешь кушать или, как всегда, на диете? – девчушку окликнул парень, который сидел позади нее. Он был высокий для своих лет и слишком сутулый. Рыжие волосы и веснушки сыграли с ним злую шутку – это отвергало всех девушек. - Знаешь, что я подумала? Полюбят и такую, - хмыкнула Мэри, доставая из своей сумочки пакетик с сэндвичем. Вообще-то Мэри и не была полной - это лишь ее придирки к себе. Можно было даже сказать, что девушка худая. – Кстати, после школы все в силе? Мэтт был ее единственным другом. Они были, как два сапога пара: во всем сходились и никогда не ссорились. Да, за все пять лет их дружбы они никогда не ссорились, что можно считать феноменальным. Мэри целиком и полностью доверяла парню, а Мэтт был влюблен в нее. Вот все-таки невозможна дружба между парнем и девушкой - кто-то обязательно да влюбится в кого-то! А девушке это было не нужно…***
После школы Мэри и Мэтт пошли вместе в дом к мальчику. Там они проводили некоторое время: кушали, делали уроки и веселились. Мать Мэтта – миссис Крэч – очень любила девушку, буквально считала ее своей дочерью. Слишком часто Мэри была гостем в их семье. Сейчас же парочка сидела в комнате у Мэтта за огромным фортепиано. Мечта мальчика заключалась в том, чтобы научиться играть на этом чудо-инструменте, но это у него плохо получалось, а вот у Мэри все было наоборот. Она быстро запоминала и усваивала материал. Вот и сейчас девушка сидела и снова, и снова учила Мэтта нотам. Они ни капли не продвинулись с прошлой недели. Мальчик вообще собирается учить хоть что-то? - Так, у меня уже голова пухнет от этих «до» и от этих «ре», кстати, тоже, - хихикая, произнес рыжий. – Лучше сыграй мне ту, которую я люблю, - мило произнес Мэтт. Мэри покраснела. Она всегда пунцовела - это можно было назвать ее изюминкой. Девочка положила руки на фортепиано и медленно вплыла в мир музыки. Мэри медленно, но уверенно нажимала на клавиши, создавая прекрасные звуки. Мелодия будто летела по комнате, проникая в души. Разве это не мастерство? Ее пальцы будто были созданы для игры на фортепиано. Они не просто нажимали на клавиши, а будто плыли по ним. Мэри закрыла глаза, явно наслаждаясь всем процессом. Ей тоже безумно нравилось играть. Она чувствовала некое ослабление. Будто ее проблемы уходят вместе с музыкой, которая все играет и играет. Конечно, девушка понимала, что никуда ее проблемы не денутся, но с музыкой ей было легче. Легче воспринимать мир и смотреть на него совсем по-другому. Музыка давала ей надежду на лучшее, давала понять, что скоро все станет хорошо. Все должно стать хорошо. Мэтт сидел и вслушивался в мелодию. Его охватывало некое спокойствие, которое шло от нежного мотива. Он все больше и больше нырял в омут этой зеленоглазой девчонки и ее прекрасной музыки. Разве можно влюбиться в музыку? Кажется, можно. Он жаждал, пока закончатся все уроки, чтобы послушать эти восхитительные звуки. Да и сотни других. Все, что играла для него Мэри, – было прекрасным. Мальчику нравилось то, что эта музыка принадлежит лишь ему. Поэтому и отговаривал Мэри от всяких разных конкурсов: он не хотел, чтобы это услышал кто-то еще. Всем надо было запомнить, что Мэри – только его, ее музыка – только его.