Mint

После этих слов остатки сна мгновенно осыпались с Лухана как штукатурка над косяком хлопнувшей двери, и он тут же сел, комкая в руках край одеяла. Глаза Мина, слегка поблёскивающие, нервно обшаривали стены, избегая смотреть в сторону кровати, а сам он переминался с ноги на ногу и обнимал себя покрывалом так, словно боялся, что Лухан может увидеть лишнего. Совершенно необходимо было что-то сказать, но получалось только ошарашено пялиться на Минсока, бестолково открывая и закрывая рот – наверное, подходящих слов просто не существовало. В итоге Лухан обречённо кивнул, соглашаясь, и тоскливым взглядом проводил скрюченную фигуру, выплывшую из комнаты. Не надо было быть гадалкой в пятом поколении, чтобы понять, как сильно Минсок жалел о случившемся. На самом деле Лухан ещё вчера понимал, что ему было больно и неприятно, но он надеялся… На что-то надеялся. Тяжко вздохнув, он поднялся и стал собираться: избавить Мина от своего присутствия действительно лучшее, что он может сделать. Пока Лухан тут отлёживался, он явно чувствовал себя как дома, потому что его шмотки находились во всех уголках комнаты: домашние штаны свисали с диванного подлокотника, футболка болталась на спинке стула, а ноутбук уютно устроился вместе с кучей мониторов на столе Мина – самая настоящая идиллия. Как же так могло случиться, что Лухан вынужден был уходить, жалея обо всем и обвиняя себя. Уходить как раз тогда, когда так хотелось остаться. Вот только он слишком хорошо понимал, что перешёл ту грань, которую никак нельзя было переходить, не убедившись, что они оба действительно готовы к таким отношениям. Лухан покидал вещи в сумку, не заботясь об аккуратности, вжикнул замком и поплёлся обуваться, но потоптавшись немного в прихожей, подумал, что не может уйти, оставив всё так, как есть. Ему, конечно, нечем было гордиться, но молча сматываться после произошедшего было как минимум грубо. Лухан ещё с минуту помялся у кухонного порога, сомневаясь, стоит ли беспокоить Мина – всё-таки поспешное отступление в сторону кухни достаточно прозрачно намекало об отсутствии желания общаться. Но Лухан не мог просто взять и уйти, поэтому, вдохнув поглубже, он смело переступил поскрипывающий порог. Мин подпирал головой навесной шкафчик, даже не пытаясь делать вид, что чем-то занят. Лухан подошёл ближе, тихо шаркнув пяткой по полу, спина в одеяле заметно вздрогнула и вся смелость Лухана, которой и так было не в избытке, в ту же секунду куда-то испарилась. Он неуверенно сделал ещё пару шагов, замечая, что Мин скукоживается всё сильнее и сильнее, так, что Лухану дико захотелось обнять его несчастную спину и умолять о прощении. Пообещать, как бы по-детски это не звучало, что он больше так не будет, и сделает всё, что Мин пожелает, только бы тот не вздрагивал в его присутствии как пугливая лань. Будь кишочки Лухана потолще, он бы так и сделал, а ещё лучше – развернул бы его лицом к себе и крепко обнял, чтобы ощущать, как Минсок обиженно пыхтит ему в ключицу. И тот Лухан точно смог бы всё уладить, найти самые точные и правильные фразы, мужественно вынести обвиняющий взгляд, и – если надо – применить силу и подавить физическое сопротивление путём крепчайших объятий, но в наличии был только этот Лухан, который беспомощно глядел на чужую спину и был таким трусом, что не мог заставить себя даже к ней прикоснуться. - Мин, прости, - негромко сказал он. Смотреть на рыжую макушку было совестно, поэтому Лухан довольствовался голыми пятками, торчащими из-под одеяла, - я не хотел, чтобы всё так получилось. Но... мне с тобой очень хорошо. Лухан намеренно не использовал слово 'было', чтобы это не выглядело так, будто он говорит только о постели, словно он воспользовался Мином и теперь делал ноги, а, несмотря на то, что это являлось абсолютной неправдой, именно так гадко Лухан себя и чувствовал. К сожалению, Мин ничего не ответил и даже не обернулся. *** Когда за Луханом закрылась дверь, Минсок поёжился, сильнее кутаясь в одеяло. Его не переставало преследовать ощущение, что кто-то взял его тушку и, не церемонясь, окунул в чан с кипящим гудроном, который теперь расползался угольно-чёрными разводами по всему телу. Эта обжигающая масса обволокла его и будто бы прожгла насквозь кожу, отчего Мину казалось, что он не просто голый, а голый в квадрате. Все эти малоприятные ощущения только добавляли плюс за плюсом к стыду, из-за которого, к слову, лицо и уши бедного Минсока по цвету были похожи на перезрелые томаты. Лухан-то может быть и ушёл, только вот облегчения всё не наступало. Ну и дел они натворили. Обрывочные кадры ночного действа порождали в несчастном Мине желание провалиться сквозь землю, да поглубже, так чтобы к самому ядру. Он поплёлся в комнату и не успел переступить через порог, как взгляд тут же упёрся в кровать. Мин покраснел ещё сильнее, вспоминая, как они делали на ней та-а-ако-о-ое, что спать там он уже, наверное, никогда не сможет. Сжечь бы её на ритуальном огне в честь своего грехопадения, можно даже во дворе. И плевал бы он, что подумают соседи, глядя на то, как недавно заселившийся тихоня с контуженой физиономией тыкает палочкой угольки деревянного каркаса бывшей кровати. А если бы можно было сжигать воспоминания, то было бы ещё лучше. Мин вновь окинул взглядом декорации к пьесе «Ким во грехе», порывисто содрал с матраса опороченное постельное белье и понёс его в машинку. Агрегат старательно месил в своем желудке подпорченное бельишко, а Минсок робко заглядывал в зеркало над раковиной, опасаясь, что увиденное может его неприятно поразить. Стеклянная поверхность равнодушно отражала напряжённое, обёрнутое в одеяло существо с торчащими в беспорядке рыжими волосами и чёрными от стыда глазами. Как же ему хотелось напитаться этим холодным зеркальным равнодушием, чтобы спокойно наплевав на всё, забыть к чертям это недоразумение. Но разве же он мог? Однако к облегчению Минсока, никаких видимых знаков, свидетельствующих о том, что он больше не девственник теперь и с той стороны тоже, не было. Жирных красных букв, бегущих строкой по его лбу, например, или неоновых стрелок с надписью «Осторожно! Голубая кровь». Он несмело распахнул одеяло, роняя взгляд на свой живот и деталь пониже, и жалобные завывания эхом отразились от кафельных стен: Лухан трогал его там, и не только там, и не просто трогал... а сам-то он совсем не возражал и, господи, кажется, даже издавал какие-то звуки похожие на стоны. Стыдобища-то какая! Надо было срочно смыть с себя все следы, которые так легко погружали Минсока в пучину жгучего стыда и полного неприятия собственной глупости. Видимые засохшие пятна стягивали кожу и гаденько напоминали о том, что кто-то вообще-то(!) тоже получил удовольствие. Хотелось зажмуриться, замотать головой, убедив себя, что ничего этого не было. Это не он, это не с ним. Но если эти следы можно было смыть водой, то от невидимых отпечатков, оставшихся после осторожных прикосновений тёплых рук и губ, избавиться было сложнее, а точнее совсем невозможно, как бы яростно Мин не тёр кожу мочалкой. Закончив смывать с себя, как ему казалось, тонну грязи, но всё равно ни на йоту не почувствовав себя чище, Мин вновь пугливо замотался в покрывало и вернулся в комнату. Нахмурившись при виде обнажённого матраса и проигнорировав ненавистную кровать, Минсок завалился на поскрипывающий диван, чуть не заскрипев вместе с ним. Тело весьма недружелюбно отреагировало на такое фамильярное отношение, лишний раз напоминая ему ни с чем не сравнимые подробности прошлой ночи. Всё, абсолютно всё болело так, будто по нему проехался каток или потопталось стадо африканских слонов. Поясница отваливалась, а кое-где внутри всё ныло, тянуло, щипало и отзывалось неприятными ощущениями при каждой попытке сесть. Мин скорчил себе рожу и уставился в потолок, пытаясь высмотреть на нём что-то, что хоть как-то отвлекло бы его от этих неприятных мыслей. Потому что собственное легкомыслие со всей дури било по почкам и прочим частям одеревеневшего тела. Это где же вчера надо было оставить голову, чтобы позволить случиться... тому, что случилось?! Правильный во всех отношениях и абсолютно «нормальный» некогда Минсок отказывался верить и понимать в то, что он вот так легко и просто согласился на секс с парнем. Очевидно внутри костяной коробочки округлых форм, прикреплённой к его шее нехитрыми косточками шейных позвонков, произрастал вовсе не мозг, а какой-то рудиментарный отросток, пользоваться которым Мин не счёл нужным именно тогда, когда это больше всего требовалось. Надо было давно уже вскрыть череп, вытащить оттуда комок совершенно прямых бездействующих извилин и отдать на опыты в ближайшую анатомическую лабораторию – и то бы толку больше было. Кроме моральных терзаний и физических страданий конкретной направленности он, к тому же, чувствовал себя так разбито, словно у него была температура, а в районе желудка ощущалось неприятное давление, которое вот-вот готово было призвать Мина к раковине. То ли тормознутые микробы, которых тут разводил Лухан, наконец-то обнаружили Минсока, то ли так дурно ему было из-за всепоглощающего стыда, бесконечных переживаний и непонятной вины, то ли причина крылась в манипуляциях над его телом, которые настоящий мужчина никогда не должен был испытать в своей жизни. Хорошо хоть не обзавёлся пузом, а то тошнило так, будто именно это с ним и происходило. Хотя, Мин ещё не успел понять, что лучше – быть девушкой и залететь, или быть многострадальным Ким Минсоком и понимать насколько далеко и – о боже – глубоко он позволил кому-то окунуться в свой внутренний мир. И как он на улицу выйдет? Как людям в глаза смотреть будет? Мин долго ещё мог бы тяжко вздыхать и заниматься самокритикой, вгрызаясь в собственные ногти, но не вышло, ибо утомлённый стрессом организм всё-таки решил сжалиться и позволил хозяину отключиться. *** Всё воскресенье Лухан отлёживал бока, отвернувшись спиной к двери и игнорируя все подкаты Ифаня с его 'вы что, с Мином поругались?'. Если бы просто поругались, то всё было бы куда как проще. Ну что же он опять натворил, а? И как додумался только. Нет, чтобы «додуматься» надо хоть изредка ворочать координирующим органом на своем запылившемся чердаке. Всё это уж очень напоминало ему события месячной давности, когда он тоже натворил какой-то ерунды и выгрызал себя изнутри, только в этот раз он настолько серьёзно заигрался, что сделал Мину очень больно, и теперь никакие извинения не могли его спасти. Обвинять Минсока в случившемся – это последнее, что стал бы делать Лухан, но о чём они оба думали, когда с каждым разом целовались всё более и более откровенно, спали вместе и даже мылись в ванной? Всё неукоснительно вело к тому, что в конце концов ситуация выйдет из-под контроля и накалится – они ведь всё-таки взрослые люди. Минсок не на шутку нравился Лухану. Гораздо сильнее, чем он мог представить, гораздо сильнее, чем думал, когда признавался ему в этом. И, наверное, искренние чувства – единственное, что хоть немного оправдывало его действия. Так что, по мнению Лухана, произошедшее было вполне закономерным продолжением всего, что они делали раньше. Но закономерным – вовсе не значит, что обязательным с исполнению. Вдобавок сам Мин ничего подобного не говорил, и, выходит, зря Лухан решил, что друг тоже испытывает к нему нечто большее. Нет, конечно же, Минсок не такой легкомысленный, чтобы спать черти с кем – очевидно же, что Лухан был ему как минимум приятен – только вот нельзя, нельзя им было так торопиться. Когда Крис ушёл, а Лухану надоело мимикрировать под предмет мебели в комнате, он решил сменить место дислокации и для разнообразия притвориться кухонной тумбочкой. С минуту покрутив в руках любимую чашку с треснутой ручкой, он оторвал посудину от стола, решив, что чай мог бы уже и остыть. Правда, испить заботливо припасённый Крисом напиток с горных плантаций родного Китая так и не получилось, потому что Лухан воткнулся в своё собственное, плавающее вместе с чаинками, отражение. И вновь вспомнил ночь, которую он бы решился назвать роковой, если бы был истеричкой. Вообще в последнее время любая встреча китайских глаз с собственным отражением во всех надлежащих поверхностях неизменно запускала процесс самокопания и возвращала Лухана в квартиру Минсока, где он – как ему казалось – мог бы стать лауреатом местной премии по идиотизму, совершённому за такой краткий промежуток времени. А если бы он был супергероем, то звали бы его что-то вроде “Лузер” с обязательной приставкой “мэн”. Ну как он мог отключить голову, когда именно ей надо было думать, а не тем, что с такой готовностью активировалось несколько ниже?! Глупо. Как же глупо у них всё закончилось. Лухан поморщился, отодвинул кружку, расплескав крепкий чай, и опёрся на разъезжающиеся руки, растягивая щёки в совершенно нелепой гримасе. Нормальные, адекватные люди, которые могут похвастаться наличием мозгов, так не поступают и, очевидно, Лухан к таковым не относился. Хотя, если на секунду, на малюсенький кусочек – на часах он ведь совсем ничего не значит – можно было бы подумать о чём-то и тут же забыть, вообще никогда не вспоминать и освободить совесть от этой мысли, то Лухан позволил бы себе признать, как ему было... хорошо. Сознаваться в этом было стыдно – Минсок неизвестно как это всё вытерпел, мучился от малоприятных ощущений, а Лухану понравилось. Собственное отражение в чашке с чаем заставляло быть честным с самим собой - да, ему было хорошо. Единственное, что мутным пятном омрачало всю ситуацию - это лицо Мина, безжалостно врезавшееся в память и не отпускающее с той самой ночи. Когда Лухан представлял себя на его месте, то без сопротивлений и разговоров готов был поверить, что процесс засовывания перевозбуждённых органов куда не надо может ого-го как не понравиться. Он даже не представлял, что бы делал, если бы роли распределились иначе. Но ведь это 'хорошо' можно было отнести не только к ночи, но и ко всей неделе, проведённой с Мином. Лухан без преувеличения мог бы сказать, что эти волшебные семь дней были лучшим временем за все два года проживания в Сеуле. И от этого было только больнее думать о бесславном конце той недели, а вместе с ней и их отношений, или чёрт знает, что это было. *** Все выходные Мин бесполезной биомассой шатался по квартире не в состоянии даже хоть слегка прибраться после того как Лухан ушёл. Весь этот беспорядок гармонизировал с разрозненными мыслями в его голове и расшатанным душевным состоянием. Вроде бы да, происшествие было возмутительным и безобразным, но с другой стороны вроде бы не так уж все и плачевно. Кровать так и осталась развороченной, как символ апогея его глупости, но он хотя бы смотреть на неё научился без содрогания во всех частях тела. Ещё в субботу Мин дал себе обещание стереть из памяти всё, что произошло, планировал позвать Чондэ, чтобы напиться до соплей – не разболтать бы только причины своего дестабилизированного состояния – но пить Минсок не умел, не любил, и скорее всего это бы только усугубило его паршивое самочувствие. К тому же после того, как Мин подремал пару часиков на недружелюбно жёстком диване, он проснулся с немного посветлевшей головой, и картинки, настойчиво и издевательски возникающие перед глазами, перестали казаться ужасными. Собственно он сам был отчасти виноват. Кто просил Лухана раздеваться? Ну допустим, Минсок сказал 'переодевайся', а вовсе не 'раздевайся, я хочу заняться с тобой...' тпруу. Но кого теперь волнуют детали? Это он сам, в общем-то, пристал к Лухану, облизывая его тело глазами, а потом и вовсе колобродя по этому телу руками. Неудивительно, что Мину тоже удалось урвать частичку наслаждения, невзирая на букет довольно-таки болезненных ощущений. И все даже не потому, что это дело вообще бывает достаточно приятным, а потому что с ним это делал именно Лухан. Именно Лухан целовал так нежно, ласкал так осторожно, был так откровенно близко, что один только этот факт бросал Мина в жар. Конечно, было жуть как неприятно и вообще, если честно, не до романтики, но какая-то искорка в произошедшем определённо имелась просто потому, что Лухан ему тоже нравился. Минсок до сих пор не мог отойти от близости – эта неправильность и дикость выворачивала его наизнанку. С поцелуями свыкнуться не составило труда, потому что они мало чем отличались от поцелуев с девушкой (другое дело, конечно, сколько качественных эмоций они порождали с Луханом), но такой секс был совершенно нестандартным. Не таким, какой он знавал ранее, и это дико пугало. Но Лухана Мин не винил – не мог, да и не хотел. Китайский...хм, друг был совершенно не причем, ну то есть ещё как причём, но если бы не сердечко самого Минсока, ответно ёкнувшее, когда Лухан сказал, что он ему нравится, то ничего бы, разумеется, не было. С какого же момента всё покатилось настолько не туда, что Мин перестал узнавать себя, не понимал теперь кто он. Ох, надо было капитулировать ещё при первых подозрительных звоночках, но поезд, везущий его благоразумие в багажном вагоне, уехал уже довольно давно. Что же ему теперь нужно было делать? Где-то в восьмом часу вечера на четвёртый день своих мытарств Мин, стараясь ни о чем не думать, пытался с удобством устроиться на одной половинке своей несчастной попы и клеил очередные фотографии в один ещё незаконченный альбом. Это занятие имело обыкновение успокаивать и отвлекать от насущных проблем, но в этот раз выбор подходящих снимков совсем не помогал ему избавиться от мыслей, где он продолжал злиться на себя. Правда, делал он это скорее по инерции, чем считал так в действительности. Ураган негативных эмоций давно отбушевал, и Минсок уже во всю с грустью думал о том, что с Луханом-то у него нет ни одной фотографии. И вообще все повседневные хлопоты были окутаны флёром лёгкой грусти оттого, что завтракал он один, что никто не шумел в ванной, никто не смотрел телевизор – пока он старался не испортить нехитрый ужин – никто не чихал, не кашлял, не требовал заботы и горячего чая, и от этого Мину было как-то пустовато. Это можно было даже назвать одиночеством, если бы он хотел разделять скучные вечера просто уже хоть с кем-нибудь - вернуть ту же Джин-Хо, например - но он-то хотел чтобы Лухан был рядом. Он привел свою кровать в порядок и, наконец, решился спать на ней впервые после трёх ночей, проведённых на дурацком диване. О, как тут было просторно – можно было лечь звёздочкой, не мешая никому своими конечностями, но Мин искоса поглядывал на соседнюю сторону постели. Ему наоборот хотелось ютиться и двигаться к краю, освобождая больше места для кого-то… Он умудрился та-а-ак привыкнуть к Лухану за эту жалкую неделю, будто они жили с ним вместе всю жизнь. Нда-а, вмазался Минсок по полной программе. Что-то он не припоминал, чтобы совместный футбол с друзьями творил с ним такие метаморфозы. Но с другой стороны раньше с его ориентацией и мировосприятием было всё в порядке, а значит это просто что-то такое в Лухане, и выходит неправильный здесь не только Минсок, но и Лухан. Может быть, было бы глупо упустить возможность соединить эти две неправильности? Минус на минус даёт плюс, в конце концов. И раз они оба такие ущербные, может быть вместе им действительно будет лучше? *** Лухан с грустью осматривал свою комнату – за эти два года она стала ему почти родной. Несмотря на вечный бардак, в ней было по-своему уютно. Хотя, по его мнению, имелось в копилке его воспоминаний место куда уютнее – там салатовые стены и на полу мягкий ковёр, сидя на котором Мин так бережно обрабатывал его кровоточащую рану. Он поднял руку, рассматривая розоватый шрам на своей ладони. Теперь он будет напоминать ему о Минсоке и о том, какой Лухан идиот. Мин так упорно молчал после того как попросил его уйти, что Лухану казалось, будто Мин его теперь ненавидит. Он понимал, что окончательно испортил всё то, что было между ними, и всё из-за своих низменных желаний. Лухану было все равно, что подумают другие, он смирился с тем, что ему нравится парень, наплевал бы на моральные устои, свое воспитание, на жизненные ценности и всё, что угодно, просто потому, что с Мином в его жизни появилось светлое пятно. Оно было небольшим, но таким ярким, что практически полностью озаряло его скучное и тусклое существование. Лухан так сильно хотел быть с ним, поймать этот лучик в ладони и не отпускать, но, чёрт, как же он поторопился. Всего лишь не смог удержаться, усмирить свои взбурлившие «хочу» и, как следствие, понятия не имел, как нужно было вымаливать у Минсока прощение, краем сознания соображая, что, скорее всего, никак. Выход теперь был один – уехать. Всех китайских иероглифов не хватило бы, чтобы описать, как Лухан не хотел возвращаться домой, но сделать это было совершенно необходимо. Необходимо было дать Мину забыть этот случайный секс с парнем, как крайне неудачное приключение. Да и попытаться забыть самому, забыть Минсока. Только вот Лухан не верил, что у него это может получиться. Но что-то же надо было делать? Именно потому, что да, надо, Лухан ещё в понедельник сходил на работу и взял расчёт. Как он и предполагал, удерживать такого ценного сотрудника никто не собирался, тем более что у него даже справки о болезни не было. Он нервно оглядывался, надеясь, что останется незамеченным, и торопливо, чтобы никто не успел к нему подойти, сгребал со стола всё своё хозяйство. Когда Лухан уже стоял у лифта, его окликнул Сухо, который, похоже, был единственным, кому было жаль, что он уходит. Конечно, бедняжке теперь одному за весь отдел отдуваться. Вот только это уже совсем не луханевские заботы. В папке с его документами в ожидании своего часа лежал недавно купленный билет на самолёт. Один билет в один конец. Лухан, нервно сжимая все эти бумажки, думал о том, что вряд ли он когда-нибудь ещё вернётся в этот город, и обречённо вздыхал: от мысли, что в Пекине Мина не будет даже на ближайший десяток километров вокруг, было тошно. А ведь могло же у них что-нибудь получиться, если бы Лухан так не гнал, если бы все развивалось постепенно. Их непростые отношения являли собой сложный, запутанный механизм, из-за чего все действия и поступки должны были быть обдуманными, но где уж там. Дверной звонок хлестнул резкой трелью по ушам и Лухан вздрогнул, выныривая из очередного приступа самоедства. Крис потерял ключи? Он пошаркал к выходу, готовясь напомнить другу, что тот скоро останется один на один со своим отражением в зеркале, и если вдруг его необязательная натура рискнёт забыть ключи – Ифаню придётся самому лезть в окно или ковыряться в замке своими длинными пальцами, потому что двойники из зазеркалья двери открывать не умеют. А зная десятиэтажные запросы Фаня и его убийственную щепетильность – вряд ли он заведёт нового соседа. Лухан щёлкнул замком, и его губы от удивления образовали букву «о». Он-то ждал Криса, но пощупав глазами пустое пространство на высоте метр девяносто, опустил их ниже и встретился взглядом с владельцем взлохмаченных чёрно-рыжих волос. - П-привет? - как-то странно спросил Мин. Он так замялся и занервничал, что Лухану подумалось, что он, скорее всего, совсем не его желал и ожидал увидеть. - Да...- не менее странно согласился он, - Привет. А Крис ещё не пришёл... но ты, ты проходи, если хочешь, - что ж, Лухан, же ведь не один живёт, в конце концов. - Спасибо, - кивнул Мин, переступая порог и закрывая за собой дверь, - а я... Он опустил голову, и эта заминка внезапно навела Лухана на мысль, что Минсок пришёл именно к нему. Пауза стремительно затягивалась, и чтобы не стоять тут истуканами – потому что Лухан тоже словно воды в рот набрал – он, запинаясь на каждом слове, предложил Мину пройти на кухню. Там хоть можно будет заменить воду чаем. - Или может, хочешь кофе? – чтобы как-то рассеять постоянно повисающую между ними драматическую тишину Лухан сказал ещё что-то про мятный чай, которого у них отродясь не имелось. Может он самый настоящий дурак, но, несмотря на натянутость атмосферы, он был очень и очень рад видеть Мина снова. Поэтому Лухан не стал гадать, для чего Минсок пришёл, к кому и зачем – он просто решил полюбоваться им, постараться занести на подкорку милый сердечку образ, чтобы там, дома, совсем далеко отсюда, вспоминать об этой весне и о Ким Минсоке. - Да, кофе. Пожалуй, кофе, - согласился друг, усаживаясь за стол. И во всех его жестах скользила какая-то основательность, готовность к чему-то. Мин так и молчал, как будто что-то тщательно обдумывал. - Как на работе? - спросил он, наконец. Это вообще сильно напоминало их первую полноценную встречу, только вот концентрация неловкости в это раз била, кажется, все рекорды. - Уволился... ну или уволили. - Уволили? - Наплевать, - Лухан махнул рукой. Мину видимо надоело топтаться вокруг да около, поэтому он глубоко вздохнул и сказал: - Лухан, извини, что я тебя... ну, выгнал, получается. Просто все так... - Нет, я все понимаю. Тебе вовсе не нужно… Это я должен, - после некоторой паузы сказал, наконец, Лухан. Он ведь сам всё дожидался подходящего момента, чтобы впихнуть свои нужные, кажется, только ему извинения. - Ну давай тогда... попробуем ещё раз? Сначала? – совершенно неожиданно заявил Мин. Он до побеления кончиков пальцев вцепился в чашку, так словно она могла куда-то деться. Лухан нахмурился и тряхнул головой, потому что плохо понял значение слов. Он вперился взглядом в лицо Мина, боясь подумать, что расслышал что-то неправильно. Мин широко распахнутыми глазами смотрел на него в упор, держался за кружку и ждал, когда же Лухан ему хоть что-нибудь ответит. - Еще раз? - его ошарашенный вид даже сбивал Мина с толку. - Ты мне тоже нравишься. Очень, - выдавил он из себя с трудом. Произнести это вслух оказалось больше, чем просто трудно. - Но... но ведь…ох, Мин, правда? – Лухан заулыбался. Напряженные плечи Мина опустились, он выдохнул и кивнул, понимая, что Лухан рад это слышать. И был прав: Лухан испытывал такое невыразимое облегчение, что даже заозирался по сторонам, потому что его не покидало ощущение, будто с плеч свалилось нечто размером с Фудзияму. И такое счастье его накрыло, что впору было окуклиться. - Сначала говоришь? - переспросил он, стараясь говорить ровно, всё внутри ликовало, и хотелось кричать от радости и танцевать, - значит, мы идём по верному пути. – Лухан обвёл кухню взглядом – ведь именно тут и началось их знакомство. – А ты не против, если мы чуть-чуть поторопим события, - он осмелел и взялся за лежащую на столе руку Мина. Уж очень ему хотелось прижаться к мягким кошачьим губкам снова, - можно? Минсок, наверное, хотел свести Лухана с ума окончательно, потому что перед тем как скромно кивнуть и приподнять голову, Мин улыбнулся так смущенно, глядя куда-то себе под нос, что на его щеках появились умильные впадинки. Лухан перегнулся через столешницу и, почти опрокинув кружку с кофе, потянулся к приоткрытым губам. Вернувшийся после очередных съёмок Крис практически выдыхал из ноздрей пар, потому что все внутри просто кипело от негодования. Он и месяца не прокатался на своей машине, а приходилось вновь отдавать её в автосервис, а домой возвращаться на такси! Ну не безобразие ли? Надо же было этому кривожопому имбецилу, которого в автошколе не учили парковаться, въехать именно в его машинку, едва запачканную после последних апгрейдов. Теперь на крыле его ласточки красовалась большая уродливая вмятина, и ездить в таком виде он никак не собирался, а посему был вынужден отвезти её на рихтовку. Наступая на пятки модных красных кроссовок, он снял их и пристроил их рядом с ещё какими-то... Мин? У них дома? Крис заглянул на кухню, но обнаружил только две чашки с недопитым кофе. Слишком воспитанный Мин вряд ли полез бы в спальню друга самостоятельно. Вдобавок он имел совершенно не меняющуюся – до сих пор, видимо – привычку ожидать друга в пределах нахождения холодильника – опять же из вежливости, да и вдруг накормят по ходу дела, или чаем напоят. Так что искать Минсока в спальне местной звезды явно не стоило. Фань прислушался – в квартире было тихо. Так. Непонятно. Был, конечно, ещё вариант с туалетом, но Крис, только что заходивший туда в силу понятных причин, был почти уверен, что Минсока нет и там. Он нахмурился и посмотрел на закрытую, по обыкновению последней недели, дверь в комнату Лухана, который, наверное, тух там себе как обычно. Но что там мог забыть Мин? Да ничего. Но Крис не отличался особой деликатностью, да и любопытство не преминуло разыграться – не провалился же Минсок сквозь пол к соседям – и Ифань прильнул к чужой двери, прислушиваясь. За деревянной панелью слышались приглушённые смешки, шёпот и ещё какие-то загадочные звуки, которые он расценил бы как… поцелуи? Да ладно, у них же в гостях Минсок, а не девушка какая-нибудь. Правда, изрядно удивиться этот факт Фаню всё же не помешал. - Э-э, ребята? Лухан? – он постучал, бряцая кольцами о дверь. Она была не заперта, и он, беспрепятственно открыв её, увидел Лухана, который как-то бесцельно зависал посреди комнаты, и Мина, сидящего на кровати и сосредоточенно изучающего свои ногти. Что происходит? - Привет. А вы... чего... тут? – спросил Ифань, переводя взгляд расширенных глаз с одного друга на второго. - Я принес Лухану вещи, которые он у меня забыл, - объяснил Мин. - А-а, - понимающе протянул Крис, хотя понятнее почему-то не стало. - Ты чего-то хотел? – Лухан, наконец, отмер и вопросительно взглянул на Криса. - Нет... в общем-то, нет, - и он развернулся, чтобы уйти, но потом всё же решил пожаловаться, - представляете, мне помяли машину! - Ай-яй-яй! - сосед покачал головой. - Ты сам-то цел? – в голосе Мина слышалось беспокойство. - Я, да... Ну ладно, пойду. Более странной ситуации в жизни Криса ещё, наверное, не было. Что-то сверлило его, словно до пропитанных лаком мозгов не доходила какая-то простая истина, и хотя ответ был на поверхности, ухватиться за него никак не получалось. К тому же, как он вообще мог долго и нудно думать о чём-то кроме его деточки, которую сейчас трогали грязными руками чужие дяди в автосервисе, и это он ещё не считал, во сколько ему обойдутся покраска и шлифовка. Да, пожалуй, самое время достать калькулятор. Мутноватый Фань благополучно отчалил в свою комнату, и Лухан, надеясь, что сосед не заметил, что они с Мином зажимались на диване так, как обычным друзьям не положено, облегчённо вздохнул и сел обратно. - Я думаю мне пора... - после неловких хихиканий сказал Минсок, кивая в сторону чужой спальни. - Не уходи, - Лухан замотал головой, - пожалуйста, останься, – и чтобы не быть понятым превратно, добавил, - я надую себе матрас. Лухан торопливо – пока Мин не успел отказаться – вскочил и направился к своему шкафу, ногой отодвинул не до конца собранную сумку и стал копаться на полупустых полках в поисках матраса и насоса к оному. На самом деле он был готов сколотить из этого шкафа вторую кровать, только бы не отпускать Минсока. Пока Лухан скрежетал пластиковыми деталями качка, Мина словно осенило. Он осмотрелся, и слова Криса, сказанные почти две недели назад, нашли свое подтверждение в свободных горизонтальных поверхностях и раскрытых чемоданах – Лухан действительно навострил лыжи в сторону родной Поднебесной. Мин задумчиво посмотрел на спину, копошащуюся между дверцами, оттолкнулся руками от кровати и выпрямился, нервно елозя попой по мягкому покрывалу. - Лухан, ты, правда, собрался уезжать? Обратно? – спросил он, стараясь скрыть в голосе досаду. - Ну… да это все уже неважно, - голос заглушался деревянными стенками. - Как это неважно? Чёрт, я… Я думаю... тебе стоит все-таки поехать, раз...- раз Лухан действительно давно решил уехать, кто Мин такой, чтобы держать его здесь. Зря он забил тогда на слова Криса. - Ох, я даже... - Минсок совсем растерялся и хотел уже подняться с дивана, но Лухан не дал ему этого сделать. Предварительно споткнувшись обо что-то второпях и чуть ли не рухнув на пол, он опустился на колени и руки Мина оказались в теплых ладонях. - Нет-нет, всё в порядке, я никуда не поеду. Просто я не знал, что делать, вот и... - он заглянул снизу вверх в глаза Мина, - но ты ведь теперь со мной? И даже этого тихого неуверенного "да" Лухану было достаточно. - Не переживай, хорошо? - улыбнулся он. И Мин не мог ему не поверить. Лухан возлежал в темноте уже полчаса и до сих пор боролся с осознанием того, что Мин – самый настоящий – сейчас находится в его комнате, в его постели, и между ними больше нет никаких глупых обид и гадкой недосказанности. Он боялся представить, насколько глупым было выражение его лица, пока он слушал, как Мин тихо дышит и возится на диване. Лухана не покидало ощущение, будто он был с ног до головы облит божьей благодатью и нагло купался в идиллической эйфории – и всё это потому, что он тоже нравился Мину. Он снова и снова прокручивал эти слова в голове и еле сдерживался, чтобы не захлопать в ладоши аки маленький ребёнок. Даже испытав все те угрызения совести, он считал, что всё равно не заслужил того, что Минсок пришёл к нему сам, да ещё и так скоро. Не заслужил такого простого и лёгкого «попробуем ещё раз?». И это удваивало или даже утраивало всю его необъятную радость. Теперь Лухану не надо было никуда ехать, потому что всё, что ему было нужно, оно здесь – в этой стране, в этом городе, в этой комнате. Он думал, что можно было, конечно, навестить ещё разок маму и папу, чтобы билет не пропадал – вернуть его он всё равно забудет – и лично объяснить им, почему он не вернётся (без лишних подробностей, конечно). Только сейчас Лухан начал всерьёз осознавать – он чуть не уехал! Сердце в испуге пропустило удар – он чуть не выпустил Минсока из своих рук навсегда. Ведь если бы Лухан улетел сегодня или даже вчера, то всё… Он бы никогда не узнал, что Мин приходил – он бы не стал звонить, в этом Лухан был уверен почти на все сто. И от этого становилось как-то дурно. Нет, определённо, никаких родителей. Лухан теперь и думать не хотел о том, чтобы оставить Мина. Нетушки. Кроме того от строгих предков и так достанется по рогам из-за того что приехать обещал, а в жизнь свои обещания не претворил, и уж лучше он перетерпит эту взбучку посредством прерывающегося сигнала телефонной связи, чем глаза в глаза и без возможности убавить громкость. Никто и ничто не сможет оторвать его от Мина, только не сейчас. Лухану казалось, что сердце колотится так громко, что даже Фань за двумя дверьми слышит этот бешеный стук, не говоря уже о Минсоке. И как только матрас издающий утробные звуки при любом движении, до сих пор не лопнул от того многотонного багажа эмоций, который Лухан пытался удержать в себе? За отбивающее чечётку сердце он, правда, переживал напрасно – Мин ничего не слышал, так как предпочитал копаться в собственной голове. Ему было совестно, потому что он фактически заставил Лухана чувствовать вину за то, что заварили они оба, а то, что Мин, грубо говоря, не давал другу вернуться на родину, вообще было как-то эгоистичненько. Но Лухан так легко отказался от своих планов, что это грело даже сильнее луханевского одеяла и говорило о том, что все его слова – правда. У них действительно может получиться что-то серьёзное. Только Минсоку требовалось немного времени, потому что пока он не был готов к повторению подвигов известной ночи, но был уверен, что сможет преодолеть себя и своих тараканов, только бы Лухан был рядом, а остальное приложится. И с этим Мин, покусав костяшку указательного пальца, всё же решился. - Спишь? – спросил он шепотом. - Нет, - тихо донеслось откуда-то с пола. Мин зашуршал бельём, заскрипел диваном и медленно подполз к надутому прохладному боку, прикрытому простыней. Может и не стоило этого делать, но Лухан уже распахнул одеяло, и Мин юркнул в теплоту, услышав, как что-то загремело внутри матраса. Места на нём было куда больше, чем на его кровати, но Мин всё равно жался ближе к чужому телу. Он, к собственному изумлению, успел так сильно соскучиться, что не хотелось ничего – только уснуть, чувствуя Лухана рядом, так близко, как он успел подобраться к Мину за эту неделю и все те дни обоюдной глупости и стыдливо-румяной нерешительности. Дни их дружбы, так внезапно всколыхнувшей и неизвестно как превратившейся в нечто принципиально иное, отличное от всего, к чему они только могли привыкнуть за пару десятков лет. Лухан пытался контролировать взбесившиеся лёгкие и пялился на потолок. Если вместе с Мином, то даже на эту тёмно-серую массу над головой – которую он так старательно сверлил ненавидящим взглядом каждое утро – Лухан готов был смотреть триста шестьдесят пять дней в году, с утра до вечера и не вставая с постели. Он не уставал благодарить Всевышнего за то, что его рука, обвитая вокруг талии Мина, не трясётся так, словно у него болезнь Паркинсона. Лухан боялся даже пошевелиться, чтобы, не дай Бог, Мин в этой темноте и так близко не понял его неправильно. Он опасался даже своих мыслей о том, что ему хотелось обнять шевелящееся рядом тело чуть более интимно и лечь чуть более тесно. - Прости, Мин...- прошептал Лухан, снова погрузившись в отголоски своей вины. - Не надо, - Минсок замотал головой и в знак того, чтобы тот молчал, дотронулся кончиками пальцев до его приоткрытых губ. Минсок явно не испытывал смертельных обид, которых так страшился Лухан: он прижимался к нему всеми конечностями и устраивался головой на плече так беззаботно, что это наконец заставило Лухана расслабиться. Он трепетно обнимал Мина, как хрупкую драгоценность, и обещал себе, что станет самым внимательным человеком во вселенной, и никогда больше сделает Мину больно. Лухан не знал, что ждёт их дальше, не знал, куда могут завести их эти необыкновенные во всех смыслах отношения, но понимал, что если кто-то посмеет вырвать тот мятный кустик, что так крепко пророс корнями в душу, то жить без него он уже не сможет.