Mint

После очередного рабочего дня в душном помещении Мин не мог отделаться от навязчивого желания поплескаться в ванной и был рад оказаться в непосредственной от неё близости. Однако предстоящая расслабительная процедура грозила превратиться в испытание, потому как сам Минсок стоял под включённым душем, чувствуя стекающие по мокрым волосам струйки воды, в то время как полотенце и купленные на днях новые шампунь и гель для душа благополучно почивали на столе в комнате. Интересная ситуация получается. Мин отчаянно краснел, игнорируя расслабляющие тёплые капельки, пока представлял, как он в костюме Адама прощеголяет по квартире, оставляя за собой какие-то по-детски забавные следы сырых ног. Какое вообще выражение нужно попытаться воспроизвести на бесконечно смущённом лице, чтобы офигевший от дефиле в стиле ню Лухан не ржал, как последний конь. Хотя был и другой вариант, которому Минсок, мысленно кивнув себе и выключив воду, и решил последовать: - Лухан! - оставалось только надеяться, что он услышит. - Луха-а-ан! - А? - отклик не заставил себя ждать. Лухан резко распахнул дверь ванной, где из-за занавески торчала оранжевая макушка со смешным выражением на лице. - Ты не мог бы принести мне полотенце и всё, что я там оставил? - Мин так просяще наклонил голову вбок, что Лухан чуть не скончался от умиления. - А то я забыл. Старость, знаешь, не радость. - Без проблем, - просто ответил тот и скрылся за дверью, а через минуту за занавеску к Минсоку нырнула рука с двумя небольшими пузырьками. - Оно? - Да, спасибо, - и химия перекочевала на кромку ванны. Когда Мин преспокойно принялся мычать какой-то левый мотивчик, продолжая втирать ароматную вязкость в свою пенную шевелюру, лёгкое прикосновение к спине сначала показалось ему каким-то ирреальным. Он лишь немного повернул голову, чтобы убедиться в неправдоподобности своих глюков, однако взгляд зацепился за знакомый силуэт. Силуэт, который должен был сейчас кашлять в подушку и вытирать оставшиеся сопли о бумажные платки. Только он почему-то стоял тут и, кажется, был неодет. Маленькое сердечко Мина забилось с удвоенной силой, а кровь прилила к щекам, когда в лохматой мыльной голове сложилась общая картина их весьма своеобразного положения. Минсок застыл, пытаясь сообразить, что делать, как дышать и кто он вообще такой. Потому что от этого лёгкого прикосновения внутри него всё начало незаметно сотрясаться. Если бы Лухан видел его лицо… Пришлось бы срочно утекать в слив и хорониться где-нибудь в потоках городской канализации. Но чужие руки, не дав додумать, нарочито аккуратно пролезли под его предплечья и, обхватив ребра, прижали спиной к тёплой груди, а потом Мин почувствовал, как куда-то в область затылка ткнулся нос и горячо выдохнул в сырые волосы. - Л-лухан... что ты... - запнувшись, выдохнул Мин, - ты же ещё болеешь, тебе нельзя... - здравый смысл подсказывал ему, что надо бы вытолкать Лухана из душа или выйти самому, но шёл бы этот смысл куда подальше. Вместо ответа непрошеный гость, всё ещё опасаясь сопротивления, осторожно дотронулся губами до кожи на его плече. Мин вздрогнул, но хлебнув вместе с душевой водой смелости, прильнул спиной к упругому телу, а Лухан начал осыпать его плечи лёгкими поцелуями. - Давай домоем твою голову, - прошептал он и, отпустив пленника, подвёл его под распылитель. Вода стремительно вымывала пену из рыжей копны, оставляя мыльные разводы на теле. Мин активно помогал ей смываться, теребил волосы руками и, сталкиваясь своими пальцами с пальцами Лухана, старательно делал вид, что только этим и заняты сейчас его мысли, на самом же деле он с хорошо скрываемым ужасом осознавал происходящее. Пока Мин тихо офигевал, Лухан, выдавив себе на ладонь что-то голубое и прозрачное, принялся легонько втирать это в спину Минсока, мягко надавливая пальцами на влажную гладкую кожу. Было жутко неловко стоять в чём мать родила перед своим – если это можно так теперь назвать – другом, но, в то же время было так хорошо, что в этих бережных, ласковых прикосновениях впору было утонуть. Причём до дна пришлось бы падать дольше, чем в Марианской впадине. Лухан, который, к слову, давно был того же алого цвета, что и Мин, никак не мог решиться и развернуть его к себе лицом. Он гладил мягкую кожу, водил руками по чужому телу, понимая, что то, что он делает – не совсем нормально, а точнее – совсем ненормально, но остановить себя был не в силах. Всех этих манипуляций Минсок, пахнущий – как гласила надпись на этикетке геля – свежестью снежной лавины, не выдержал и, шумно вздохнув, повернулся. Лухан отшатнулся, взмолившись, чтобы та самая лавина обрушилась и накрыла его с головой холодным снегом, потому что они совсем голые и мокрые, стояли в ванне, заполненной паром от горячей воды и тяжёлого дыхания… Всё это было слишком откровенно. А Минсок вдруг, проникшись обещанной свежестью, понял, что прикрыться он хочет меньше, чем вновь попробовать эти пухлые губы на вкус, и он сделал шаг вперёд. Правда, на этом внезапный порыв бесстрашия слегка поутих, и Мин застыл, всё же не решаясь начать первым. Лухан, мгновенно сообразивший, чего он него хотят, медленно приблизился и мягко поцеловал предмет своих пугающих, но таких заманчивых фантазий. На что получил несмело отвечающие губки и сжавшиеся на держащих его руках кулачки, и лишь прижал всё это богатство плотнее к себе. Вода прозрачными ручейками бежала по двум телам, но просочиться внутрь не могла, сколько не пыталась – и у Мина, и у Лухана под тонким слоем бледной кожи скопилось слишком много нежности, которая теперь невидимыми, но вполне осязаемыми сгустками выплёскивалась наружу, окутывала сладким теплом и отталкивала навязчивую жидкость, заставляя её опадать к ногам сотнями брызг. Лухан так и стоял, прижав Мина к себе, и ладонями растирал тёплые капельки по его спине и рукам. А Мин, опустив голову, уткнулся куда-то в плечо Лухана, не целуя, а как бы невзначай дотрагиваясь бугорками губ до чужой кожи, пока его пальцы неуверенно вырисовывали несуществующие иероглифы на крепко держащих его руках. Отцепившись от Лухана, Мин всё-таки не выдержал и сбежал из ванной первым, оставив его домываться. Ничего страшного на самом деле не случилось, но его до сих пор колотило, руки ощутимо тряслись, а пар от горячей воды, целиком и полностью затуманивший его мозг, никак не хотел рассеиваться. От Лухана, его тихого голоса и мягких прикосновений кружилась голова, и подгибались колени. Когда с водными процедурами покончил и он, Минсок усадил его – молчаливого и притихшего – на кровать, а сам устроился на коленях позади и принялся теребить полотенцем его волосы – не хватало только, чтобы китайского гостя продуло ещё раз. Хотя против лишней недели вдвоём на территории одной небольшой квартирки вряд ли кто-то стал бы возражать. Мин смотрел на широкие плечи перед ним, на сгорбившуюся сейчас спину, и ему так хотелось легко провести по ней рукой, прогоняя заметное напряжение, что контролировать свои плохо слушающиеся конечности становилось всё сложнее и сложнее. Вдобавок у него появилось совершенно дурацкое желание ощутить запах взлохмаченных светлых волос Лухана, и, забывшись, он почти ткнулся носом в чужую макушку. Видимо его внутренняя борьба со своими желаниями трещала в воздухе не хуже сухого хвороста, до которого, наконец, дорвалось голодное пламя, потому что Лухан, внезапно ожив, развернулся к Мину лицом, и сушить его волосы стало в миллион раз сложнее. Блестящие глаза, чернеющие за сырой светлой чёлкой, следили за каждым его движением, превращая Минсока в образец полного отсутствия ловкости. Так, во всяком случае, казалось ему самому. А ещё его не покидало ощущение, что Лухан хотел что-то сказать, но не решался. - Мин, ты… - он всё-таки собрался с духом, - …ты мне очень нравишься. Остановившись, Мин медленно опустился на кровать. Может это попавшая в уши вода создавала причудливые звуковые иллюзии? Но сконфуженный вид сидящего рядом Лухана и его стремительно краснеющее лицо говорили о том, что Мин услышал всё правильно. Уголки губ беспощадно растягивало в глупой улыбке – услышать эти слова было также неописуемо приятно, как и неожиданно. Мину даже стало совестно за потоки разнообразных мыслей, атаковавших его голову все эти дни, ведь он в Лухане сомневался, а тут нате вам – признание. Пушистое существо, родившееся в недрах души с появлением Лухана в его жизни, не проявляло признаков жизни – оно валялось в счастливом беспамятстве, лишь изредка подёргивая крошечными ножками. Не выдержав прилива чувств, Мин ткнулся лбом Лухану в плечо. - Лухан… - нужно было сказать что-то, но больше ничего Минсок выдавить из себя не смог. Он просто отрицательно помотал головой на выжидающий взгляд напротив и хитро улыбнулся, а потом подвинулся вперёд, так что кончики их носов практически соприкоснулись, и накинул на их головы полотенце. *** Прошла уже неделя с тех пор как Лухан нагло пользовался гостеприимством Мина и косил от работы. Конечно, он уже десять раз мог вернуться домой – температуры давно не было, да и Лухан, вроде бы, являлся взрослым человеком, который в состоянии позаботится о себе самостоятельно. Окажись он в такой ситуации с любым другим знакомым, он бы уполз к себе домой, будучи даже при смерти. Но в случае с Мином, дом – последнее место, где Лухану хотелось бы сейчас оказаться. И дело явно с самого начала было далеко не в простуде. - Лухан, пошли, подышим свежим воздухом? А то сидишь тут, как в тюрьме, - предложил Мин, вернувшись в пятницу с работы. К слову, в такой тюрьме Лухан бы с радостью согласился отбывать и пожизненный срок, но почему бы не прогуляться с таким-то надзирателем. Он быстро собрался, но Мина его внешний вид не удовлетворил, и он заставил Лухана надеть свою толстовку. - Ну там же тепло, - заканючил тот, но только для вида. Ему была до чёртиков приятна забота Мина, и рядом с ним Лухану почему-то хотелось так по-детски капризничать, выпрашивая себе ещё немножко внимания. На самом деле он бы согласился пойти так, как Мин скажет, даже если бы тот напялил на него шубу или ватный тулуп с бобровой опушкой. - Эм...- задумался Мин, когда они вышли из его подъезда. Позвать-то позвал, а куда идти не придумал. Но Лухан сам предложил углубиться в лесок, который находился как раз за футбольной площадкой. Это, конечно, был не величественный норвежский лес с высоченными тёмно-зелёными елями, густыми кронами деревьев, и стволами, растущими так близко, что вздумай кто посмотреть на небо, пришлось бы постараться, чтобы его увидеть. Но для застроенного многоэтажками спального района, где они обитали, этот лесочек был вполне себе приличным. Сам Мин, переехавший сюда совсем недавно, сделал уже не одну попытку пройтись по его тропинкам, но тогда было холодно и снежно. Да и не Йети он, чтобы шарахаться по лесу в тоскливом одиночестве. Как оказалось, в нём были не грунтовые тропинки, а самые настоящие, хоть и скромные, прогулочные дорожки. Они с Луханом даже нашли одинокую скамейку, явно сколоченную из первых попавшихся мало-мальски подходящих старых досок и спрятанную чуть в стороне от главной аллеи. - Лухан, а расскажи о себе, - Мин подвинулся ближе и приготовился слушать. - Хм... ну родился я в Пекине, учился там же, а потом переехал сюда. Несколько секунд тишины, и Мин удивлённо вздёрнул брови, поняв, что захватывающий пересказ жизненной истории закончился, не успев начаться. - Это что такое сейчас было? Это рассказ о себе такой? Исчерпывающе. Ты не шпион случайно? - У меня очень скучная жизнь, ну правда, - усмехнулся Лухан. – Детский сад, школа, университет и вот я тут. - Это нечестно. Ты пожил со мной и теперь всё про меня знаешь, - стоял Мин на своём. - Ну хорошо. Спрашивай, что ты хочешь узнать? Я – открытая книга, - он развёл руки в стороны и широко улыбнулся. Лухан не мог вспомнить, когда он рассказывал о себе что-то. Все друзья на родине выросли с ним, так же как и Ифань, и всё-всё о нем знали. Коллегам на работе, грубо говоря, было плевать, что он там из себя представляет, а в Сеуле он за эти пару лет так и не обзавёлся друзьями. Даже грустно как-то. Наверное, именно поэтому живой интерес Минсока ставил его вконец одичавшее сознание в тупик. Мину было интересно узнать про Лухана всё. Вот просто всё. Любая, даже самая, казалось бы, незначительная мелочь имела значение. Он интересовался, как зовут его родителей, какого цвета стены в его комнате в Пекине, были ли у него какие-нибудь домашние животные… И Лухан всё рассказывал и рассказывал, удивляясь, зачем Мину знать, какие предметы в школе были его любимыми, какой вид открывался из окна его спальни и задвигал ли он на ночь шторы, чтобы надоедливое солнце не мешало досыпать драгоценные часы сна рано утром. Наконец разболтавшись, он рассказал, как однажды так напрыгался на батуте в далёком детстве, что потом мама еле довезла его до дома – всю дорогу Лухана выворачивало наизнанку всеми сладкими ватами и поп-корнами, которые он успел съесть. А из-за выпитой сладкой газировки все его излияния были такими необычно оранжевыми, что этот день прочно засел у него в памяти. Поистине яркое впечатление из детства. - Но мне было очень весело, - констатировал Лухан, пока Мин, смеясь, прижимался к его плечу. Наверное, это был не самый подходящий рассказ для человека, которому изо всех сил хотелось понравиться. Но Минсок так хохотал, что Лухан готов был припомнить все свои косяки, а таковых было предостаточно. Когда Лухану показалось, что он описал все унизительные моменты своего развесёлого китайского детства, он замолк и уставился на тихо хихикающего Минсока, едва пришедшего в себя после устроенного Луханом марафона. Крадущийся вечер осторожно кутал лес в сумерки и постепенно убавлял громкость шумных городских улочек, безмолвно разгоняя уставших жителей по домам. Они так и сидели в наступившей тишине, слушая всяческие, издаваемые созданиями природы звуки, а Мин задумчиво перебирал пальцы Лухана своими. - А откуда у тебя шрам? – он воткнулся подбородком в плечо Лухана и стал рассматривать его лицо. - Это я в школе подрался, вступившись за друга. Хотя скорее меня поколотили, - признался Лухан. - Можно? - Минсок потянулся свободной рукой к его нижней губе, спрашивая разрешения. Лухан кивнул, мысленно разрешая Мину делать с собой всё, что его душе угодно. Подушечками пальцев Мин аккуратно провёл по зарубцевавшейся коже будто смазанной в этом месте губы, рассматривая рубец. Пальцы съехали на подбородок, и он подался вперёд, прислонясь своими губами к шраму, а потом отстранился и посмотрел Лухану в глаза. Лухан в свою очередь не отводил взгляда, только легко и как-то неясно улыбнулся, когда чужие руки заползли к нему под толстовку в поисках тепла. Скупой в этом году май совсем не радовал хорошей погодой, и если днём было вполне себе по-летнему, то к вечеру уже не нагреваемый солнцем воздух холодил кожу. О Лухане Минсок, конечно, позаботился, а вот сам, как и пару дней назад, прогадал с одеждой и снова озяб, а под толстовкой было так тепло, что Мин, пожалуй, был согласен оторвать свои руки и оставить там, чтобы только не вытаскивать их на прохладный вечерний воздух. Но никто и не собирался отдирать его насильно, поэтому Минсок спокойно водил ладонями по худым бокам Лухана и его спине. Лухан обнял его краями толстовки, вжимая в себя и тихо хихикая, когда Мин холодным носом залез в тёплое местечко на сгибе между шеей и плечом, щекоча его своим дыханием. Лухан прикрыл глаза и прижался щекой к уху, и чёрт знает сколько бы они ещё так сидели – может до самого утра – если бы не проехавший мимо велосипедист, на всю округу хрустящий ломающимися под колёсами сухими ветками и рассеивающий темноту вечерних сумерек светом фонаря. - Пойдём обратно? - спросил Мин и, выйдя из своего укрытия, они пошли по тропинке в сторону дома. Лухан попытался отдать кофту Мину, но тот запротестовал, мол, кто тут после болезни, и для верности даже застегнул на нём молнию. Тогда Лухан протянул руку, цепляясь за его ладонь, и заснул её в карман вместе со своей, пытаясь согреть. Идти так было опасно – их могли увидеть соседи Минсока, например, потому что он не расцепил пальцы даже когда они зашли в подъезд, или случайные прохожие, которые подумали бы о них невесть что, но ему было совершенно наплевать на косые взгляды, потому что это он владел кое-чем ценным и дорогим. Он, а не эти люди. Что-то внутри бесшумно трепетало, и он еле сдерживался, чтобы шагать спокойно. Лухан так старательно дёргал собачку на молнии, что рисковал порвать футболку – она, застряв между острых металлических зубчиков, мешала ему расстегнуть кофту и переодеться. Они уже вернулись с прогулки, и Мин, резво облачившись в домашнее, ускакал ставить чайник, а Лухан бесцельно шарахался туда-сюда, мыл руки и искал свой сдохший телефон, а когда он плюхнулся на кровать, чтобы воткнуть зарядку в спрятанную в углу розетку, появился Минсок. - Луха-а-ан, ты же на ней спи-и-ишь, - протянул он, обнаружив Лухана в уличной одежде на не заправленной, между прочим, постели, - нельзя ходить дома и по улице в одном и том же. Переодева-а-айся, - заканючил Мин. И Лухан сделал бы это, но теперь он мог лишь бестолково теребить застёжку уже без всякой надежды выбраться, предполагая, что, похоже, сегодня ему придётся спать на коврике в коридоре. Пришедший на помощь Мин тоже попытался вытянуть тонкую ткань, но хватка у замка была бульдожья – спасибо, что хоть не кусался. - Снимай, потом разберёмся, - посоветовал Минсок. Пока Лухан мужественно сражался с кофтами, пытаясь снять их вместе через голову, Мин упустил момент, когда ухитрился засмотреться на его торс. Вообще-то он не был ценителем мужских тел – столько он всяких пересмотрел, пока редактировал – но ни одно ещё не заставляло его пялиться, практически раскрыв рот. Вчера в душе Мин был слишком взволнован и смущён, чтобы вот так бесстыдно разглядывать Лухана, а сейчас не мог оторвать взгляд от плавных, гармоничных линий, поднимающихся от кромки джинсов вдоль плоского живота и тонкой талии к широкой груди. Мин, не без усилий оторвав взгляд от взволновавших его очертаний, медленно поднял глаза и обнаружил, что его застукали за изучением аккуратных изгибов чужого тела. Лухан в ответ как-то странно на него посмотрел – свет от настольной лампы отражался в его тёмных зрачках, и они, казалось, предупреждающе сверкали, словно маячки на буйках, безмолвно сообщая кому-то чересчур рисковому, что дальше заплывать никак нельзя. Но Мина эти огоньки манили, упрашивали наплевать на правила, переступить невидимую черту и нырнуть в глубокие неизведанные воды. Минсок потянулся, чтобы пригладить всклокоченные волосы на голове Лухана, но непослушные руки сами съехали ниже и принялись исследовать открывшиеся территории: острые ключицы, круглые плечи и грудь, которая заметно поднималась и опускалась под его ладонями. Лухан, шумно сглотнул и вплотную приблизился к Мину. Наклонившись, он провёл носом у его шеи, вдыхая запах леса, а потом дотронулся губами до щеки, оставляя незримые следы, ведущие к приоткрытым пухлым губкам Минсока. Мин всё ещё гладил оголённую кожу, а Лухан уже достиг того момента, когда ощущать осторожные прикосновения к своему телу стало просто невыносимо. Ему казалось, что из-под пальцев Мина летят снопы бесцветных искр и обжигают его. Толстовка вместе с футболкой выпали из рук, и он, развернув Минсока спиной к кровати, опустил его на подушку и забрался сверху. Лухан совсем забыл, каково это – быть с кем-то так близко, видеть своё отражение вместе с растерянностью и смущением в глазах напротив. Опустившись, Лухан обхватил губы Мина своими, раздвинул их и облизал, с удовольствием пробуя на вкус мысль о том, что очаровательный, заботливый Минсок был куда вкуснее его любимых пирожных, а поцелуи с ним были намного слаще их персиковой начинки. Мальчик с большими раскосыми глазами, забавной улыбкой, кривовато оголяющей дёсны и зубы, маленькими ладошками и тоненькими пальчиками, вот он здесь, прямо под ним, такой мягкий и податливый, что стоит Лухану только подумать об этом, перед глазами начинают скакать чёрные точки и неумолимо захватывает дыхание. Лухан целовал так трепетно, что у Мина потихоньку отключались мыслительные процессы, и былая бдительность, которая никогда до этого не подводила и не давала свершиться ничему, о чём бы они оба потом пожалели, тоже уснула, убаюканная прикосновениями нежных рук. В данный момент Лухан, придавливающий его к кровати, мешал трезво соображать, да и не хотелось, честно говоря – он уже устал контролировать каждое слово и действие, чтобы не натворить лишнего. Чего действительно хотелось, так это забыть обо всем и просто отвечать на чувственные влажные поцелуи, от которых у Мина по всему телу рассыпались мурашки. Он пытался обнять Лухана везде и сразу, насколько хватало его рук, скользил ими по спине, пальцами обводя все косточки и чувствуя, как двигаются мышцы под дрожащими ладонями. Они всё целовались, целовались и не могли остановиться, совершенно не задумываясь над тем, чем всё это грозит кончиться. Сильно увлёкшийся Мин не сразу заметил, что в его мягких домашних шортах вдруг нашлось кое-что солидно потвердевшее, а какое изумление его охватило, когда Лухан потёрся об него своей ширинкой. Неужели он тоже... из-за Мина?.. С ума можно сойти. - О чёрт...- чертыхнулся Мин, когда тот задел предмет его настоящих переживаний, - что делать? Что делать? - прошептал он отчаянно, посмотрев туда, где они плотно соприкасались бёдрами. Лухан остановился, оценивая своё состояние, и дела его были плохи…или хороши - как посмотреть. Что делать, он не знал. Хотя, дорога неуклонно вела только к одному, но можно ли? Лухан побаивался своих мыслей, а напугать Мина - вообще последнее чего бы ему хотелось в этой жизни, особенно сейчас, но принять правильное решение было невозможно: Минсок томно вздыхал, беззвучно шевелил опухшими от поцелуев блестящими губами и ждал от него чего-то. Тогда Лухан прислонился лбом к его лбу и заглянул в глаза, словно спрашивая о чём-то, на что Мин лишь неуверенно покивал головой. За эти несколько дней они так прочно застряли друг в друге, что вырваться не было никакой возможности, и они теперь дышали одним и тем же, видели одно и то же и чувствовали совершенно одинаково. Лухан стал очень медленно и глубоко целовать и без того мокрые губы, пытаясь передать Мину все свои чувства, чтобы он понял и простил, если что не так, потому что Лухан и сам уже запутался и заблудился в себе, силясь понять, что правильно, а что кажется правильным из-за собственных желаний. Он подцепил пальцами мятую футболку на Минсоке, потянул ткань наверх – она уже давно была лишней – и прикрыл глаза, чувствуя как соприкасается голая кожа двух тел, делая их ещё ближе друг к другу. Лухан уже не был уверен, что сможет остановиться, даже если его об этом очень настойчиво попросят. Проводя рукой по груди и спускаясь всё ниже к подрагивающему мягкому животику, он выцеловывал плечо Мина и нежную шею с дёргающимся кадыком. К подвигам вроде того, что он вот-вот собирался совершить, готов Лухан ещё не был, поэтому он, закрыв глаза, представил, что сейчас дотронется до себя; он пролез рукой в светлые домашние шортики и несмело коснулся горячего и нежного местечка – всё оказалось совсем не страшно. Зато Мина будто подбросило на кровати так, что он вытянувшись ударился макушкой об изголовье и издал непонятный звук. Лухан, подтянув подушку, погладил его по голове свободной рукой и ласково что-то прошептал. Минсок ничего понял то ли потому, что это было на китайском, то ли потому, что функция распознавания речи отключилась за ненадобностью, но от этого заботливого жеста он практически растворился и перестал существовать. Господи, да разве простому человеку может быть так хорошо? Рука Лухана не спеша двигалась по напряжённой плоти, обводя пальцами влажную головку. Наверное, это происходило с ним уже не первый день, но только сейчас Лухан позволил себе осознать, что давно хотел ласкать Мина так, чтобы видеть выражение его лица, когда пальцы получат возможность изучать это тело в самых незащищённых, скрытых ото всех местах, заставляя Минсока краснеть и сжимать губы. Мин же почти задыхался от незамысловатых движений тёплой ладони по своему члену: он закрывал глаза, тут же открывал их и метался по подушке, жуя свои губы, чтобы не воспроизвести на свет ни единого звука, потому что казалось невозможным вынести этот стыд вместе со всеми остальными бурлящими внутри чувствами, наполнявшими всё его существо. Когда Лухан вдруг прекратил и поднялся, Мин подумал, что это конец. Конец ему, конец их какой-никакой дружбы, конец их неправильных недоотношений. Ещё раз пройдясь руками по его телу, Лухан схватился за резинку чужих шорт и белья и медленно потянул вниз. Сердце Мина упрыгало куда-то в живот, и его охватила самая настоящая паника. Стараясь ни о чём не думать, он поднял ноги и, помогая снять с себя одежду, изо всех сил пытался игнорировать закрадывающийся в душу суеверный страх. Оказаться перед Луханом совсем голым ему было не в новинку, но легче от этого не становилось ни на грамм. В душе вода услужливо смывала дикое напряжение, но сейчас ничто не спасало, и паника внутри Минсока росла в геометрической прогрессии, он, кажется, даже перестал дышать. Лухан снова лёг на него, протискиваясь между сжимающихся ног. - Всё хорошо, всё хорошо... - прошептал он ему в губы, чувствуя, что Мина пробирает мелкая дрожь, как при лихорадке. Он и сам трясся, как лист на ветру. Лухан щекотно водил губами по косточке подбородка и шее, гладил по волосам и тихо говорил и говорил что-то. Успокоившись, Мин заёрзал под Луханом – тело просило продолжения, а руки очутились у пояса его джинсов и, пробравшись под ткань, стали тянуть её вниз. Ему не нравилось, что без одежды тут только он, словно одинокая ободранная осинка в чистом поле. Когда Лухан окончательно стянул с себя штаны, Мин схватился за скомканное одеяло и накрыл их. Мурашки бегали, кажется даже по внутренним органам от того, что они были абсолютно голые и прижимались друг другу всеми частями тела – терпеть всё это было адски тяжело, не говоря уже о том, чтобы смотреть. Лухан, надеялся, что он не окончательно раздавил Мина, потому как из очевидных признаков жизни оного заметным было лишь не в меру тяжелое дыхание. Упираясь руками в матрас, он двинулся на распластавшемся под ним теле вперёд назад, судорожно выдыхая, когда его твёрдая плоть легко скользила по такому же горячему и влажному члену Мина. У них не было ничего, что хоть как-то могло бы облегчить процесс. Ни одного завалившегося куда-нибудь презерватива у аккуратного Мина не нашлось бы, а у Лухана и подавно. Не на футбол же с другом ему брать с собой резинки, в конце-то концов. Да и кто знал, что они способны были зайти так далеко? Кроме того, Лухан изо всех сил пытался вспомнить, когда эти незамысловатые атрибуты-показатели человеческой близости пользовались его вниманием в прошлом – так плохо у него было с интимной жизнью в последнее время. Едва соображая, что делает, Лухан облизал свои трясущиеся пальцы и, протиснув руку между их телами, нащупал сжавшееся колечко мышц. Он медленно и осторожно двигал пальцами, осторожно забираясь глубже и чувствуя сопротивление упругих стенок. Мин дрожал и прятал горящее лицо за ладонями. Казалось, что если он откроет глаза, то со стыда провалится сквозь кровать и все этажи в подвал к отнюдь не ручным крысам. А Лухан не переставал осыпать поцелуями его руки, и всё что только попадало под его горячие губы. От мучительного нахождения чего-то постороннего в своём теле Мину хотелось выть, и он уже был близок к тому, чтобы оттолкнуть Лухана, вскочить и убежать в ванную, дабы утопиться в раковине, но ровно до тех пор, пока Лухан не сделал что-то такое, чего Мин сам не понял. Хотя он от кончиков волос и до самых пяток был словно оголённый нерв, задетая кнопочка была ещё более чувствительной. Он испугался и прижал Лухана к себе, блокируя его неуверенные действия. - Стой… - прошептал Мин почти одними губами, но Лухан услышал и замер. Правда, долго он терпеть всё равно не смог и впился в нежные губы, разделяя с Мином рваное дыхание. Когда он, наконец, расслабил руки, Лухан – под облегчённый вздох – вынул пальцы, ткнулся влажной головкой члена в кольцо сжимающихся мышц и потихоньку стал входить, совершенно дурея от накрывающих его ощущений. - Лухан...- жалобно простонал Мин, пряча лицо в сгибе локтя. Всё, всё это очень неправильно, дико. Им нельзя чувствовать это, а тем более делать, но остановиться никак не получалось даже несмотря на то, что Мин отказывался верить в происходящее. Потеряв кольнувшее его приятное чувство и получив взамен наполненность, которая совершенного не доставляла ему удовольствия, Минсок зажмурился, ловя ртом вытекающий из легких воздух, попытался отползти назад и слезть с Лухана. Хуже чем пальцы было только это, но бежать было некуда - Мин упёрся макушкой в изголовье кровати и плотно зажмурил глаза – оставалось только вжиматься затылком в подушку и молиться, чтобы всё поскорее закончилось. Ком, застрявший у Лухана в горле, мешал глотать. Чего он точно не хотел, так это причинить Минсоку боль, но даже банальное 'прости' он не мог из себя выдавить потому, что нельзя было одним 'прости' ничего изменить. И Лухан был вынужден продолжить, потому что останавливаться сейчас было уже бесконечно поздно – всё равно, что прыгать с разогнавшегося поезда. Лухан подождал немного, чтобы Мин привык, уткнулся ему в шею и начал медленно- медленно двигаться, без конца коря себя за каждый толчок, из-за которого напряженное тело под ним дёргалось, как от тока. Губы Мина находились почти у самого его уха, и он ловил каждый вылетающий из них хрип. Лухан заглянул в напряжённое лицо: зажмуренные глаза, сведённые брови, зажатые в тонкую полоску губы – и зачем они продолжают? Как они потом будут смотреть друг на друга? Внезапно Минсок резко распахнул глаза и дёрнулся ещё сильнее, после того как Лухан снова задел это чувствительно «что-то» внутри. Мин прогнулся и тихонько застонал. Он сам не ожидал от себя такой реакции и теперь только хлопал своими огромными блестящими глазами, пытаясь краем почти испарившегося куда-то сознания понять, что же такое с ним происходит. Тихое дыхание где-то над ухом совсем не помогало расслабиться. Оно стелилось плёнкой по коже, пряталось в волосах и пускало мелкую дрожь по всему телу. Мина неконтролируемо бросало то в палящее пекло, то в самую сердцевину айсберга. Того самого, что веками дрейфует где-то в выстуженных водах крайнего неизведанного севера, где лёд под снегом только тёмно-голубого, пугающего цвета, а природа совсем не терпит посторонних. Руки Лухана, ползающие по бокам казались змеями. Красивыми, ласково шипящими, но вместе с тем нечистыми, порочными. Это всё ошибка. Ему бы убежать, но мягкие тёплые губы касаются щеки, а взгляды на секунду встречаются, и змеи надрывно пища превращаются в мягкие лепестки полевых цветов, нагретые ласковым весенним солнцем. И так по кругу, раз за разом. Только бы кто-нибудь сжалился и приободрил, похлопал по спине, одобряя всё то, что происходит не с кем-то, а с ними. Не где-то, а здесь и сейчас. Потому что Мин устал теряться в бесконечных лабиринтах собственных мыслей. Можно ли осторожно прикоснуться к выпирающей косточке ключицы губами и почувствовать, как вздрогнуло тело рядом. Можно ли понять, что оно такое же неуверенное, опутанное некрасивой паутиной сомнений и сетью из тонких липких ниточек страха. Ведь так не хочется в один момент осознать, что всё это лишнее и вовсе им не нужно, что происходящее в корне неправильно и даже мерзко. Им бы зеркало, чтобы увидеть себя со стороны. Чтобы понять, как правильно смотрятся руки Мина в руках Лухана и как идёт последнему блеск в глазах. Тоже растерянных, тоже испуганных, но смотрящих с такой нежностью, что хочется плюнуть на всё и просто упасть в уютные объятья и согласиться на всё, лишь бы никогда не потерять частичку этого тепла. Которое одновременно и чужое и, теперь уже, совсем родное. То, что чувствовал Мин было в корне необычно, но очень приятно. Было странно ощущать там что-то, что разрывало на куски этим неправильным, неведомым доселе удовольствием, гася незнакомые, так не понравившиеся Мину ощущения и боль, что с каждым движением испарялась всё быстрее. Минсок обнимал ногами бёдра Лухана не в силах противостоять желанию оказаться ещё ближе, чтобы чувствовать его сильнее, ярче, и тихо растворялся в сладких капельках проснувшегося удовольствия, неслышно поскрипывающего тонкими чувствительными струнами где-то внутри. Там в темноте под одеялом, происходило что-то запретное, и дарящее порочное удовольствие им обоим. Лухан окончательно потерял связь с рассудком, вслушиваясь в слабые стоны. Тесные стеночки горячо пульсировали вокруг его члена, обволакивали, не хотели впускать, потом выпускать, а сам Мин сильно сжимал его бока согнутыми в коленях ногами. Через пару толчков Лухан закрыл глаза, поймав безумно сладкую судорогу: перед глазами мелькали чёрные пятна, а сердце яростно и громко колотилось где-то в голове. Заключив горячий член Мина в кольцо из пальцев, он заскользил рукой вверх вниз, размазывая греховную влагу по всей длине и забирая его с собой в мир райского наслаждения. Хотя после этого, они скорее будут жариться в аду, чем попивать кокосовые коктейли на белом песке небесных пляжей под вечнозелёными пальмами и у прозрачной иссиня-зелёной воды. В комнате было ужасно душно, а под одеялом ещё и жутко жарко. Хорошо бы встать, открыть окно и вдохнуть свежего ночного воздуха, а ещё выключить настольную лампу, которая, изредка подмигивая перегорающими диодами, неустанно освещала этот взрыв эмоций, но сил Лухану хватило только на то, чтобы перевернуться на бок и сгрести Минсока в охапку. Он был такой сырой, будто вылез из ванной, он шумно дышал, открывал рот, как выброшенная на берег рыбка и осоловело моргал. Лухан мягко гладил Мина по голове, убирая влажную челку назад, прижимал его разгоряченное тело к себе и убаюкивал в объятиях. Первое, что ворвалось в сонное сознание Минсока утром - неприлично громко каркающая ворона за окном, а следом мысль, что было бы неплохо пристрелить эту курицу, потому что она мешает спать им с... Луханом. Яркие картинки весёлым калейдоскопом замелькали в голове, оживляя в памяти ощущения, которые захотелось тут же забыть. Мин шумно сглотнул и судорожно выпустил воздух из лёгких, слушая, как снова забилось будто бы остановившееся на секунду сердце. Осознание произошедшего тянуло ледяные пальцы к чувствительным кончикам нервов и возвращалось на поверхность кожи еле заметной дрожью. То, что случилось между ним и Луханом, было вовсе не своеобразным эротическим сном и не плодом его больного воображения. К сожалению. Вскочив и расставшись с тёплым дыханием в область своей лопатки и перекинутой через талию рукой, он подобрал съехавшее на пол покрывало и замотался в него, как в саван. Лухан от этих дёрганий тоже проснулся и, зевая, тёр глаза. Мин бы лучше навсегда остался без сознания, и тогда ему бы никогда не пришлось больше смотреть на Лухана, ведь он тоже в этом участвовал, он видел его таким…открытым… - Лухан... - хриплым голосом позвал Мин, обращаясь куда-то в пространство над светлой головой, - ты не мог бы уйти?