Людской маяк

- По правилам не положено, мы должны следовать… - Пропустите. В Дистриктах больше не было миротворцев. Не прошло и пятнадцати лет, как их заменили на других стражей порядка, служивших не только для власти, но и народа. Изменился регламент, вместе с ним поменялись и сами законы. Телесные наказания и смертная казнь без суда объявлялись запрещенными. Порядок, годами вынашиваемый людьми, был успешно внедрен, но оказался мгновенно разбит вместе с новыми Голодными Играми. После Жатвы победителей завели в дом председателя-мэра. Следуя старым традициям, девочке и мальчику позволили провести немного времени перед отправкой в Капитолий и попрощаться с родными. Но никто не мог ожидать, что желающих проститься окажется больше десятка с каждой стороны. - Пропустите, кому говорю. Мы же люди, черт возьми, а не звери, – мэр стыдливо смотрит в сторону закрытых дверей, за которыми сокрыты жертвы новой системы. Он знал их обоих – и девочку, и парня. Знал и не мог окончательно осознать, что им уготована такая судьба. Стражи расступаются и пропускают мальчишку, которому было лет тринадцать от силы. - Что в руках? - Не ваше дело, - мальчишка вздергивает подбородок и не сводит взгляда, не желая замечать ни оружия, ни глыбу мышц. Мэр лишь выдыхает, кивает сослуживцу, и мальчику спокойно дают пройти. Какая теперь разница? Это последнее, что он может для них сделать. - Далия… - Матс, - Далия выпрямляется, отворачивается от окна и сдержанно смотрит на одноклассника, стоящего недалеко от нее. Девочка медленно встает с дивана, поправляет платье и проходит вперед, стараясь оставаться невозмутимой, - что ты здесь делаешь? - Я…я, - Матс замирает, отводит глаза в сторону и пытается отдышаться. Глупо было волноваться сейчас, когда она уезжает туда и может не вернуться. Но Далия была так близко, и они наконец были наедине, а он всё равно чувствует себя полнейшим идиотом. - Ты? Щеки Матса горят будто от раскаленного солнца, он то и дело сжимает и разжимает пальцы, пытаясь не выронить то, что принес. Он не осмеливается смотреть ей в лицо, не знает, что ответить ей и жутко теряется, когда она смотрит на него вот так - не отрываясь и в ожидании его слов. Он молчал бы целую вечность, если бы только мог, но часы на стене неумолимо отсчитывают минуты, а мэр дал ему всего десять. - Матс? Он резко выдыхает и решается посмотреть, тут же сталкиваясь с ней взглядом. Что бы там не говорили в школе, Далия была настоящей красавицей, пусть и непохожей на многих девочек. Мальчишки часто дразнили ее излишне светленькой – белокурые волосы, тонкая кожа от матери и серо-голубые глаза от отца. Вот только Матс видел, как волосы Далии сверкают на солнце, а глаза становятся прозрачно-стеклянными, открывая ему едва ли не небо. Он был уверен, что она всё знает. Всё понимает, но молчит как девчонка. Они, черт возьми, все такие – одинаково гордые даже перед лицом смерти. Вдруг Далия приближается ближе и без слов прижимается к нему, положив голову на угловатое плечо. Матс даже не дергается – украдкой вытирает ладонь о штанину и обнимает ее, медленно опустив руку на пояс. Для них что-то поменялось. На короткое мгновение они видят одинаково, разделяя между собой сокровенное. Далия чувствует дыхание Матса, представляет, как он сейчас жмурится и знает, что и ее лицо предательски пылает, а колени подкашиваются, но она лишь закрывает глаза и обнимает его крепче. - Вернись домой, пожалуйста. Он произносит это вслух и слова теперь становятся необратимыми, но он и не хочет брать их назад. Дверь со скрипом открывается, и они смущенно отскакивают друг от друга, усиленно смотря в пол. Мэр просит Матса выйти, и мальчик послушно идет к выходу, украдкой оборачиваясь в последний момент. Секунду они смотрят друг другу в глаза, пока дверь не захлопывается. Матс проходит целый квартал и только потом понимает, что она ему ничего не ответила, а он так и не отдал то, что до сих пор отчаянно сжимает в ладони и старается не выронить. Пусть только она вернется.

***

- Хеймитч, я… Эбернети поднимает взгляд на Пита, стаскивает бутылку со стола и делает пару глотков. Обжигающая жидкость проходит по горлу, он кашляет и едва держится на ногах. - Слушай, парень. Однажды ты заявил мне, что я – твой должник. Ты вызвался добровольцем и отправился на Арену, когда на нее должен был вернуться я. Настало время платить по счетам. Над Дистриктом сгущались сумерки, и Далия давно уже была в поезде. По новым правилам, менторы прибывали только после всеобщего представления на колесницах. Объяснялось это и удлиненными тренировочными днями – вместо семи их стало десять. Вот только все понимали – будь их хоть двадцать, убивать учатся много дольше. - Капитолию нужно шоу и они получат его. Я не позволю тебе быть ментором Далии, и я не буду наблюдать за ее смертью с экранов Дистрикта. Папочке лучше быть рядом, может распорядителей это потешит и ей дадут умереть спокойно, а не от зубов переродков, - еще пара глотков и Хеймитч заливает самогоном рубашку. Пит не обращает на это никакого внимания. С каждым словом Эбернети он только злится, пытаясь не поддаться ужасу, растекающемуся внутри. - Ты совсем не веришь в нее! Ты хоронишь Далию заживо! Хеймитч замирает от гневного выкрика парня и всего одну секунду спустя начинает хохотать. Всё это напоминает ужасную карикатуру, зарисовку на что-то неправильное и непоправимое. Они оба знали, что у Далии на самом деле нет шансов. Даже если бы она была подготовлена, сильна и всему обучена, ее убили бы на Арене сами распорядители. Это представление, подразумевающее главную сценку – смерть дочери ментора Двенадцатого и сопровождающей, которая когда-то была истинным ребенком Капитолия. Впредь наставление всем. Никто не имеет права идти против системы. Пит быстро сокращает расстояние, подходит к Эбернети, хватая его за шиворот рубашки. Мелларк встряхивает мужчину и выбивает бутылку, содержимое которой растекается по полу. - Она еще не умерла. И ты можешь вытащить ее. Мелларк отпускает Эбернети, отшвыривает осколки и быстро выходит из дома, громко захлопывая дверь. Хеймитч рычит, понимая, что единственный самогон, который он нашел сегодня, Пит только что разбил. Не удерживаясь на ногах, мужчина опускается на пол. Всё его тело дрожит, он тяжело дышит и руками хватается за волосы, спиной прижимаясь к стене. Сегодня будет слишком длинная ночь. Спустя час в доме появляется Китнисс. Девушка убирает что-то со стола, выкидывает оставшиеся на полу осколки и ровно перед тем как уйти опускается на колени рядом с мужчиной. Эвердин оставляет бутылку у его ног. Ни к чему хорошему это не приведет, но она знает, что иначе он просто сойдет с ума. Жидкость течет из носа и глаз, вперемешку со слезами, которые не спрячешь и не сдержишь. Перед ним расплывается всё и сразу, а в мыслях попятам идет только один кошмар. Далия никогда не вернется домой. Когда-то давным-давно, когда она была совсем маленькой, ей хватило смелости убежать из дома вместе с соседскими ребятами. Девочка унаследовала все самые спорные черты характера матери и отца, оказываясь дьявольски упрямой и непоколебимой. В тот день ребята лезли на какой-то высокий забор, выше даже того, что окружал Дистрикт когда-то. Девочка едва удерживалась за решетки, упорно залезая на самый верх, желая показать ребятам, что они зря задираются. Когда она добралась до конца, то соскользнула и едва не упала. Китнисс заметила ее, возвращаясь из леса, и с час снимала с забора. Эвердин была в ярости, что говорить о Хеймитче и Эффи. Они едва не потеряли ее тогда. Но сейчас всё было иначе. На Арене не будет никого, кто мог бы помочь ей, кто спас бы ее, если бы она оказалась на краю пропасти. Никого, кроме её менторов. Хеймитч вскидывает голову, протирает нос тыльной стороной ладони и встает, облокачиваясь на стену. Мелларк был прав. Они всё еще в Играх. И они могут ее спасти.