silent screams.

Четыре минуты до полночи. Я затушил сигарету о землю и притоптал пепел подошвой. Я стоял под окном Фрэнка около двадцати минут, но я не заходил внутрь пока не знал наверняка, что он полностью готов. Прошло лишь три недели с того момента, как я тайком приходил к нему по субботам. Мы с Фрэнком все еще не привыкли к этим новым «встречам» и поэтому я не хотел спешить. Не сегодня. Я следил за тем, как маленькие зеленые цифры на моих часах показали полночь, пока я не скользнул в открытое окно. Я сказал Фрэнку всегда оставлять окно открытым, потому что это будут проблемы его задницы, если его предки проснутся. Мне было не сложно залезть в окно, так как мой мальчик проделал хорошую работу, чтобы моя дорога с улицы до его кровати была комфортной. Я оглядел комнату, чтобы проверить, что все было в порядке — все рамки были опущены фотографиями вниз, все замки в ванную и коридор были закрыты, смазка стояла на столике рядом с детскими салфетками, и питомец ждал меня. У меня было такое чувство, что мир переворачивается каждый раз, когда я нахожусь в этом месте. Это были не быстрые трахи в грязном школьном туалете; я брал моего мальчика в его собственной кровати, на его простынях, в его комнате. Я хотел пометить каждую его вещь, пока он не смог бы посмотреть на ковер без мысли обо мне. Я хотел, чтобы он кричал мое имя, когда я уходил, и возвращался в мои руки, чтобы заполучить еще. Мой питомец лежал на кровати лицом к стене, как я приказал, сверкая голой спиной и задницей, освещаемыми лунным светом. Питомец выглядел совсем другим при таком освещении, нежели в свете мигающих желтых ламп школьного туалета. Здесь, в своей комнате, практически потерянный в простынях, он казался маленьким и изящным. Его бледная кожа отдавала великолепным оттенком, когда луна освещала ее, словно она была сделана из жемчуга. Я дотронулся до его лба, скользя по гладкой коже, пока не почувствовал его щеки под моими грубыми пальцами. Жемчужная кожа ожила и те места, где я дотрагивался до него, покрывались розовым цветом. В один момент я ударил его задницу так сильно, что моя ладонь заболела, а питомец практически слетел с кровати с гортанным криком, но вовремя заткнул свой рот ладонью. Даже если его лицо все еще было повернуто в стену, я видел его огромные глаза и растерянный взгляд. С рыком я ударил его вновь. Питомец поморщился и уткнулся в простынь, в надежде подавить крики, из-за которых он мог выдать нас. Он знал разницу между нашими играми и наказанием. Ему повезло, что сегодня я не носил ремня. «Плохой мальчик! Плохой!» Мой голос был тихим, но наполненным ядом и яростью. Еще три шлепка сопровождали мои слова, и я видел, как слезы катились по его щекам. Я разочарованно прорычал: «Как ты мог? Я видел, как ты флиртовал с Рэем вчера после школы!» Я прижался губами к его уху и чувствовал свое дыхание, которое обжигало мне щеку. Питомец проскулил и спрятал свое лицо. Когда я закончил с задницей моей игрушки, моя рука горела и я видел красные следы, появляющиеся на его идеальной коже. Питомец вцепился в подушку, которая была прижата к его щеке, скрывая рыдания в материи. Я не мог назвать это горящее чувство в моей груди, из-за которого мне хотелось избить питомца до смерти, и я ненавидел это. И одновременно я хотел прижать его к своей груди, откуда он никогда не смог бы выбраться. Нету слов, чтобы описать то, как я чувствовал себя, когда я услышал, что питомец хихикает вместе с одним из этих компьютерных гениев, Рэем. У питомца никогда не было возможности похихикать со мной, но я был убит, когда видел, что кто-то кроме меня крадет его внимание. Издевательски медленно я оторвал его руки от подушки и перевернул лицом к себе. Он сжал веки и пара шальных слезинок бежали по его щекам. Он подчинялся моего приказу никогда не смотреть мне в глаза, но я сжал его подбородок, чтобы он посмотрел на меня. «Открой глаза». Прошла целая вечность, пока его влажные, слипшиеся ресницы раскрылись. Я не могу сказать, когда у меня в последний раз была возможность посмотреть в его глаза. Они был светлыми, как золото, и одновременно темными, как шоколад. Мне было тяжело сдержать восторженный вздох, потому что я никогда в жизни не видел чего-то более прекрасного. «Ты больше никогда не будешь говорить с этим мальчиком.» Я видел вспышку боли в этих одиноких глазах, но я был неприступен в своих приказах: «Ты мой, питомец. Ты принадлежишь мне и я не допущу того, чтобы ты делился частичками меня, пока ты служишь мне». Он знал, что я был серьезен, и через секунду он кивнул. Мое дыхание покинуло меня и мои плечи опустились. «Хорошо». Питомец быстро смахнул слезы с лица тыльной стороной руки и продолжил смотреть на стену. Я провел руками по его шее и плечам, чувствуя следы засохших слез. Питомец был достаточно наказан; теперь время для того, чего я не мог дождаться. Мои губы скользили по его коже, собирая соленые слезы с его лица. Неважно, как сильно я наказывал его, причинял ему боль, и использовал его, питомец навсегда останется со мной. Он был сделан только для моих прикосновений и желаний; ничего не сможет отделить его от меня... >>>><<<< Питомец выгнул спину в экстазе, подавляя крик, пока я вбивался в его побитую задницу. Его ноги были перекинуты через мои плечи, а бедра соприкасались с моими. Я ни разу не отвел глаза от такой красоты, каким был мой мальчик. Было невозможно оторвать взгляд от его потного тела и трагически прекрасного лица. Он был не просто красивым из-за того, каким он был в нормальных условиях, я даже не обращал внимания, как он выглядит. Но то, что делало моего питомца красивым для меня, было полное подчинение мне в такие моменты. Я расположил свои руки на его худые бедра, чтобы ускорить наш темп, и простое касание было всем, что нужно было его телу, чтобы выйти из под контроля. Он забился в конвульсиях, когда я задел ту самую точку, находившуюся в его заднице. Я мог пересчитать на пальцах одной руки те дни, когда мне было дело до того, что доводит его до вспышки в конце, и сегодня был один из таких дней. Я передвинул бедра так, чтобы мой член бил его по этой точке снова и снова. Питомец трясся, сжимая простынь в кулаки. Он достаточно сильно прикусил губу, чтобы из нее пошла кровь, и его знаменитый тихий крик был направлен в потолок. Белая жидкость, которая была для меня как виски, забрызгала его бледный, трепещущий живот. Последнее движение бедер довело меня до того же состояния, что и моего питомца мгновением раньше. Каждую мою клетку словно кололо. Даже сердце скорее не билось, а вибрировало. Я повалился сверху на мою игрушку, зарываясь носом в его теплые волосы, пока не нашел в себе силы на движение. Его дрожащие губы находились возле моей шеи, дотрагиваясь до нее, и я почувствовал, как простое касание переросло в поцелуй. Питомец еще никогда не целовал меня по своей воле. Я сделал вид, что не заметил этого, но мои конечности сами по себе обвились вокруг его тела. Спустя час я прошептал в его ухо: «Молчи». Тело питомца замерло под моим, а его глаза все еще были закрыты. Я достал карманный ножик, который я носил с собой в последнее время. Лезвие красиво переливалось в лунном свете, пока я подносил его к молочной коже мальчика. Я пробормотал его имя в воздух, слыша, как он громко вздыхает. Среди нашей спермы и пота я вырезал свои инициалы на его коже — прямо над сердцем — скрепляя нашу связь навсегда. >>>><<<< Фрэнк заснул вскоре после этой церемонии и я практически ушел, когда мой взгляд упал на маленькую, зеленую книгу, торчащую из под кровати. Эта была единственная вещь в комнате, которая не была аккуратно убрана, а значит она была последним, чем он пользовался перед тем, как мы провели время вместе. Я взял книгу и сел на пол так, чтобы лунный свет освещал мне текст. Быстро пролистав первые страницы, я заметил, что это был дневник моего мальчика. Его мелкий, неаккуратный почерк был хорошо мне знаком, и я практически почувствовал, что вторгаюсь в его личное пространство, пока моя логика не проснулась. Фрэнк был моим, и все, что у него было, было моим. Дневник открылся на последней записи, которая была сделана восемнадцатого февраля — вчера. "Дорогой друг, Наконец-то пятница и я так рад, что неделя закончилась! Моя контрольная по математике прошла хорошо, но я не очень уверен по поводу биологии. По-крайней мере, у меня впереди целые выходные, пока родители не узнают оценку и не закопают меня...опять. Ох, занудство!» Там были еще пара параграфов о том, как Фрэнк устал от физ-ры и что-то про игру в вышибалы. Я практически закрыл дневник, как обычная, несколько раз обведенная заглавная буква «Д» привлекла мое внимание. «Рэй снова говорил о Д. Мне кажется у них вместе история или рисование, но каждый день у Рэя есть что-то новое, о чем он должен поведать мне. Д нагрубил учителю; Д положил ноги на стол, прямо посреди урока; или Д...я не знаю. Я не запоминаю все, ха-ха. Но сегодняшний разговор закончился по-другому, когда Рэй спросил, почему я никогда не говорю о Д плохие вещи. Ох. Нам реально нужно обсуждать это? Наверное, но я не знал, что сказать. Я ответил, что раз у меня никогда не было школы с Д, то откуда я мог знать о нем что-то? Рэй кинул на меня взгляд, которым он награждал меня каждый раз, когда я был слишком «тупым». (Тебе не противно быть названным «тупым», когда ты в высшей школе?) В любом случае, я не думаю, что он купился на это. Он сказал, что каждый в школе знает, каким (вставь сюда плохое слово) Д может быть. Рэй считает, что раз все ненавидят его, я должен тоже. Я не могу рассказать Рэю о всех тех днях, когда мы с Д были вместе. Даже я сам не могу поверить в то, что они всегда реальны. Но я знаю, что Д не всегда такой (опять вставь сюда плохое слово). Он может быть нежным...и добрым. Я знаю, в это сложно поверить, дорогой друг, но это так. Я когда-то врал тебе? Ну, не считая того раза, когда соврал насчет своего веса, но вес парня всегда должен находиться в секрете. Это не считается. Но да, Д может быть хорошим. Я расскажу тебе один секрет... Когда Д иногда теряет контроль над собой, а я нет, я наблюдаю за ним. Это звучит грязно, я знаю, но он такой...милый. Его лицо совершенно меняется, когда он думает, что на него никто не смотрит. Д выглядит как маленький мальчик, когда он со мной. Я не думаю, что он замечает, как улыбка касается уголков его губ, когда он кончает. О, друг. Я знаю, что то, что он показывает другим (и мне чаще всего тоже) — неправда, но как я могу заставить его признать это? Как я могу показать Д, что улыбаться со мной, пусть даже на мгновение, это...нормально? Я бы позволил ему причинять мне боль любыми способами, но только если бы я заслужил улыбки. Я держусь за это, но я не уверен, что мое желание исполнится. Но кто говорит, что мальчик не может мечтать? Спокойной ночи, дневник.» Я аккуратно закрыл книгу и облокотил голову на стену за мной. Я пока что не мог дать Фрэнку то, на что он надеется. Я не уверен, что смогу исполнить эту мечту когда-то. Но я был уверен в одном... Фрэнк не был, и никогда не будет, моим парнем. Но он был намного большим, чем это.