Эроменос

Вот уже несколько месяцев Кассандр жил в нетерпеливом ожидании ночи. Открывая утром глаза, он сразу же начинал желать, чтобы день поскорее закончился, ночь набросила покрывало на Афины, Рес отправился отдыхать, в доме все постепенно стихло, а он, осторожно и бесшумно ступая, выскользнул бы в сад. Дорогу к апотеке юноша мог безошибочно отыскать даже в полной темноте безлунной ночи, а потому никогда не брал с собой факела, дабы не привлекать лишнего внимания. Он шел, невольно ускоряя шаг и зная, что как только закроет за собой дверь, тут же попадет в крепкие объятия Лаэрта, а нетерпеливые и горячие губы завладеют его губами, сильные руки скользнут по телу прямо под хитон и коснутся бедер, а потом не останется больше ничего, кроме страсти. Отдавая Лаэрту тело, жадно принимая его ласки, Кассандр желал только одного — чтобы это не заканчивалось как можно дольше, чтобы никто не раскрыл их тайну до тех пор, пока Рес не отпустит воспитанника. Тогда можно будет больше не скрываться — так, во всяком случае, говорил Лаэрт, умело лаская юного любовника, изнывающего от вожделения. Он признавался Кассандру, что полюбил юношу, как только впервые увидел, что стрела Эрота попала точно в цель, а разве может смертный противиться воле бога? Потому и решился он, Лаэрт, на эти тайные свидания, рискуя лишиться благосклонности отца, но разве могут все деньги и блага этого мира сравниться с огнем, в котором оба сгорали, стоило только телам соприкоснуться? Нет, ничто не может быть важнее, повторял Лаэрт, умело ведя юношу к наслаждению и упиваясь жаром его тела. Казалось, эту жажду утолить невозможно, и Кассандр был готов мириться с тем, что потом тело напомнит о каждом мгновении прошедшей ночи, и придется снова прилагать усилия, чтобы не выдать себя. Он научился ходить по дому наставника легко и непринужденно, как будто спокойно спит, а не отдается безумию страсти. Милость Эрота проявилась еще и в том, что Рес пока не желал от ученика ничего большего, кроме прикосновений рук и губ. Наивысшее наслаждение афинянин испытывал, лаская воспитанников, касаясь горячих тел и любуясь неповторимой прелестью юности. Именно это доставляло Ресу удовольствие куда большее, чем сами соития, да и тело уже не было столь неутомимым, как в молодости, годы наложили на него печать, и с этим приходилось мириться. В те мгновения, когда его касались руки учителя, Кассандр закрывал глаза и представлял, что это Лаэрт проводит длинными пальцами по бедру, касается легко, почти невесомо, но каждое прикосновение становится искрой, падающей в масло. Этот самообман помогал ему выносить прикосновения Реса, не выдавая себя, иногда Кассандр увлекался, фантазируя, и с его губ срывались негромкие стоны, которые Рес считал признаком того, что ученик получает от ласк такое же удовольствие, какое испытывал он сам, когда они с Кассандром менялись местами. Для юноши же это было самым неприятным — касаться дряблеющей кожи, видеть поседевшие волосы, покрывающие грудь и живот наставника, который теперь не прикрывали изящные складки хитона. Годы были беспощадны к Ресу, и некогда сильное и стройное тело не выдерживало никакого сравнения с телом сына. Да и отгородиться от неприглядной картины опущенными веками у Кассандра тоже не получалось — Рес любил наблюдать за тем, как ученик ласкает его, и ни на мгновение глаз не отводил. Для юноши это стало настоящим испытанием, но и тут приходил на помощь, сам того не зная, Лаэрт. Улыбаясь наставнику, Кассандр продолжал думать о возлюбленном и молить Гелиоса, чтобы скорее гнал по небу свою колесницу, а ночь наступила быстрее, и снова раздавался над ухом горячий шепот, а по телу скользили умелые руки. И когда это время наступало, юноша спешил к месту свидания, старательно стирая из памяти прикосновения учителя, которые не менее тщательно смывал перед этим в купальне. Так было и в этот вечер — прохладный, по сравнению с предыдущими, впрочем, ничего удивительного в этом не было, поскольку Персефона уже отправилась к мужу, Деметра все сильнее тосковала по дочери, а слезы богини проливались дождями на пустеющие поля. Впрочем, Кассандр почти не замечал холода, его сердце билось все чаще, пока ноги несли к знакомой двери. И вот он снова в апотеке, прижимался к любимому телу и шептал, глядя в темные глаза Лаэрта: — Я так люблю тебя… День показался мне вечностью, а ночь все никак не наступала! — Не только тебе, — негромко сказал афинянин, отвечая на поцелуи Кассандра, а потом вдруг отстранился и заговорил совсем другим тоном: — Мои молитвы Гелиосу были так же горячи, как и его кони, но у меня плохие вести… — Во имя Зевса, что случилось? — Похоже, отец знает о нас… — медленно произнес Лаэрт, — скорее всего, кто-то из рабов выследил и сообщил ему. — Боги… — сорвалось с губ побледневшего юноши, которому тут же представился собственный разгневанный отец, выгоняющий его из дома после скандала с Ресом. — Но откуда ты узнал об этом? — Я случайно услышал его разговор с Алкиноем, — нахмурился молодой мужчина и продолжил, нервно меряя шагами погреб, — скорее всего, отец отправит тебя домой, а меня… меня грозил лишить наследства и выставить вон. Он уверен — это я во всем виноват, я соблазнил тебя и должен быть наказан! — Но это неправда! — громко воскликнул возмущенный юноша, и на его рот тут же легла ладонь Лаэрта, напоминая о том, что шуметь им точно не стоит. — Неправда, — продолжил Кассандр совсем тихо, касаясь губами любимых пальцев. — Эрот благословил нашу любовь, так в чем твоя вина? В том, что он сразил обоих? Неужели твой отец не понимает этого? — Тише, тише, — притягивая юношу к себе и крепко обнимая, прошептал Лаэрт, — может, и понимает, но видит в этом оскорбление, которое я нанес, коснувшись его ученика… — Он просто ревнует! — яростным шепотом сказал Кассандр, обхватывая руками шею возлюбленного. — Он знает, что противен мне, но что я могу поделать? Я так стараюсь не показывать этого! Но каждый раз я представляю на его месте тебя и только так могу вынести его ласки! — Я знаю, — горделивая улыбка победителя расцвела на губах мужчины, — и сейчас мы с ним уже не отец и сын, а соперники в любви. Но на его стороне сила и закон, так что… скоро мне придется уехать. — Нет! — снова забыв об осторожности, громко воскликнул Кассандр. — Я не смогу тут без тебя ни единого дня, я сойду с ума или лучше — сброшусь со скалы в море! — Глупый, — покровительственно протянул Лаэрт, легко касаясь гибкой юношеской спины и плавно опуская ладони вниз, успев зацепить хитон и стаскивая его с любовника. — Твой уход или смерть не изменят ничего, между мной и отцом уже вырос ядовитый куст ревности, и шипы его успели ранить обоих. Отрава в нашей крови, Кассандр, но твоей вины в случившемся нет, разве что в том, что ты божественно красив, мой Ганимед, — эти слова мужчина произнес, касаясь губами уха, а потом припал горячим поцелуем к шее. — Не смей уезжать, — запуская руки под хитон Лаэрта и касаясь паха, выдохнул Кассандр, — обещай мне. Клянись водами Стикса! — Не могу, — тяжело вздохнул тот, не отводя, впрочем, рук юноши, — я не могу лгать тебе, эроменос, и давать клятву, исполнить которую не в моей власти. Если отец прикажет мне уехать — придется подчиниться. — Тогда я поеду с тобой! — продолжая свои, уже достаточно умелые ласки, сказал юноша, а после опустился перед возлюбленным на колени. — Я буду твоим слугой, твоим рабом, твоей тенью, я последую за тобой даже в царство Аида! — Не… — возражения Лаэрта были прерваны губами Кассандра, которые уже давно не были невинно-неумелыми и некоторое время тишину подвала прерывали тяжелое дыхание и негромкие стоны, и только когда оба утолили любовную жажду, мужчина продолжил: — Я не смогу взять тебя с собой, потому что отец не даст мне ни драхмы — он говорил это Алкиною. Мне придется искать работу, а это значит, что я никогда не смогу дать тебе того, что даст отец! — Но мне ничего не нужно! Я тоже буду работать вместе с тобой! — Кассандр… все не так просто. Скоро ты станешь взрослым, а это значит — должен будешь уйти, потом жениться, как и подобает афинскому гражданину. Если же ты останешься со мной — тебя лишат гражданства, ты же знаешь, как поступают с мужчинами, исполняющими женскую роль. И если на богатых, позволяющих себе такое, Совет смотрит сквозь пальцы, то нам этого не простят. Я не могу обречь тебя на подобное. Нет! — покачал головой Лаэрт, медленно возвращая хитон на плечи юноши. — Ты не любишь меня? — отступив на шаг, спросил тот. — Ты знаешь ответ, — Лаэрт горько усмехнулся, — и пару мгновений назад я доказал это делом. — Тогда ты должен знать, что я так же люблю тебя и что мне порицание Афин, если ты будешь со мной?! — Ох, Кассандр, — молодой афинян еще сильнее взлохматил и без того растрепавшиеся волосы юноши, — ты не знаешь, о чем говоришь! Сходи и погляди, как живут те, кого лишили гражданства — их жизнь немногим легче рабской! Я не позволю, чтобы это сделали с тобой. — Но что же тогда делать?! — горестно воскликнул юноша. — Надеяться, что Боги придут нам на помощь… Может, Эрот поразит моего отца стрелой, и он воспылает страстью к новому Ганимеду, — задумчиво начал Лаэрт, — тогда ты больше не будешь интересовать его, и, возможно, он передумает выгонять меня. Все в руках богов, нам с тобой остается только молиться. — Молиться? — Да, и пока что нам не стоит рисковать, приходя сюда. Я не знаю, кто из рабов предал меня, но когда узнаю, — брови Лаэрта сошлись на переносице. — Кроме того, отец собирается уехать на несколько дней, думаю, он делает это специально, чтобы мы утратили осторожность, и он застал нас на ложе. Тогда ничто не помешает ему выгнать меня, ведь пока что никаких доказательств, кроме слов раба, у него нет, иначе мы бы уже не разговаривали. — Проклятье! — Кассандр раздосадовано ударил кулаком по стене. — Что же нам делать? — Молиться, принести жертвы Афродите и Эроту, может, они помогут нам, — Лаэрт вздохнул, — а сейчас тебе пора возвращаться в дом, пока тебя не хватились, — он еще раз быстро поцеловал юношу и легонько подтолкнул к выходу. Медленно шагая к дому, Кассандр обдумывал услышанное и делался все мрачнее. Юноша не видел выхода, а расставание с Лаэртом казалось самой страшной карой из всех возможных. Да и кто мог донести Ресу? Кто настолько ненавидит Лаэрта… или его, Кассандра? Перебирая в памяти свои ночные отлучки, юноша вдруг вспомнил, что несколько раз ему слышались чьи-то легкие шаги, но тогда он оглядывался вокруг — ничего не замечал и подумал, что показалось… А выходит, это был тот, кто и рассказал Ресу правду! Но кто? Кому может быть выгодно разлучить Лаэрта и Кассандра? Только тому, кто сам влюблен в кого-то из двоих! И тут же в памяти юноши возник восторженный мальчишка, повествующий о богоподобии своего молодого господина. Идей. Вот значит, как отплатил щенок за доброту Кассандра? Нехорошо усмехнувшись, юноша быстрее пошагал к своей комнате, решив, что завтра же утром придушит мелкого негодяя, разрушившего его жизнь из-за треклятой ревности.

***

Уснуть этой ночью Кассандр так и не смог, но в этот раз причиной, изгнавшей Морфея прочь из его комнаты, были не сладостные воспоминания о ласках Лаэрта, а размышления над тем, как убить предателя-раба, чтобы подозрение не пало на самого Кассандра. Ненависть к щенку, из-за которого все пошло прахом, заставляла юношу скрипеть зубами и сжимать кулаки, представляя, что сдавливает тощую шею мальчишки. Убить. А как еще наказывают за предательство? Разве можно такое простить? И ладно бы он был жесток к рабу, избивал его и глумился, но ведь ничего подобного! Напротив, юноша очень часто угощал Идея фруктами, сыром и мясом, разговаривал с мальчишкой, как с равным, и вот что получил взамен. Ну, ничего, совсем скоро Идей заплатит за все — его жалкой жизни будет вполне достаточно, тем более, больше ничего у раба нет. Кассандр уже знал и то, где именно осуществит свою месть — поведет мальчишку за город, придумав какое-то срочное дело, а там попросту сбросит вниз с одной из скал. И никто ничего не узнает. А перед тем, как сделать это, он скажет, глядя Идею прямо в глаза, за что тот будет убит. Приняв это решение, когда за окнами уже серел рассвет, Кассандр наконец-то смежил веки, но уснуть все равно не смог, лежал и слушал звуки пробуждающегося дома. Слышал зычный голос Реса, отдававшего распоряжения рабам — наставник действительно собирался в путь. Куда? Это Кассандра не интересовало, главное, что в эти несколько дней он будет избавлен от необходимости угождать. Радость омрачало только то, что даже в эти — свободные вроде бы дни — придется по-прежнему делать вид, что равнодушен к Лаэрту. И даже проводить ночи вместе они не смогут, а юноше так давно хотелось предаться страсти не в апотеке, а под звездами, ощущая, как касается кожи легкий ветерок. Так хотелось не сдерживать себя в момент наивысшего наслаждения, а прокричать о своем счастье так громко, чтобы услышали даже олимпийцы! Но ничего этого не будет даже сейчас, когда Рес уже раздал последние указания и отбыл. А все потому, что у кого-то слишком длинный язык, который нужно укоротить. Сегодня же. — Хайре, — Идей появился в комнате юноши в обычное время завтрака, — я принес тебе поесть, господин велел передать, чтобы ты продолжал переписывать свитки, пока он будет в Коринфе. — Понятно, — стараясь вести себя как обычно, сказал Кассандр, садясь на ложе и улыбаясь рабу. — А ты сильно занят сегодня? — Нет, господин не давал мне поручений. — Вот и славно, будешь сопровождать меня к Храму Аполлона, я хочу принести жертву, — отрывая от принесенной рабом грозди винограда темную ягоду, сообщил юноша. — Понятно? — Как прикажешь, — светло улыбнулся мальчишка, а Кассандр подумал, кем же нужно быть, чтобы сначала предавать, а потом вот так смотреть в глаза и улыбаться? Подлецом? Змеей? Скорпионом, прячущимся под камнями? Гадиной, которую обязательно нужно раздавить. — Отправимся сразу после завтрака, — решив не откладывать возмездие в долгий ящик, бросил юноша и отвернулся, давая Идею понять, что разговор окончен. А потом они долго петляли по афинским улицам, Кассандр слышал за спиной дыхание раба, думал, что совсем скоро тот отправится к Аиду, и улыбался. Только улыбка эта была совсем не похожа на его обычную, и если бы юноша увидел себя со стороны — не узнал бы. Сейчас он скорее напоминал одного из мрачных слуг Гекаты, нежели влюбленного и счастливого эллина. В храме Аполлона Кассандр не задержался надолго, возложил жертву на алтарь, произнес про себя краткую молитву, прося сил и твердости, и пошел к выходу, зная, что Идей следует за ним. К мальчишке он обратился, только когда они отошли от храма на порядочное расстояние: — Сейчас мы сходим к морю, я хочу смыть пыль, — юноша указал взглядом на запыленные после долгой ходьбы ноги. — Здорово! — снова совершенно искренне обрадовался мальчишка, который, как уже успел узнать Кассандр, просто обожал море и мог часами не покидать посейдонова царства. Это была одна из немногих радостей, доступных любому эллину. Но когда они оказались на берегу, Кассандр, вопреки ожиданиям Идея, к воде не пошел, а начал подниматься на одну из довольно высоких скал. Решив, что тот просто собирается прыгнуть в воду с высоты, раб последовал за юношей, пару раз сорвавшись и даже ободрав колено. — Боги, как красиво! — восхищенно присвистнул мальчишка, когда они наконец-то оказались на вершине скалы. — Только очень высоко, можно и разбиться, если прыгнуть отсюда. — Можно, — подходя к Идею ближе и кладя обе руки на плечи раба, сказал Кассандр. — И спускаться тоже сложно, но тебя это не должно волновать. — Почему? — Скоро узнаешь, а сейчас скажи мне, зачем ты это сделал? — Что? — изумленно переспросил Идей, поворачиваясь к Кассандру и безуспешно пытаясь освободиться. — Не лги, когда стоишь в одном шаге от Стикса! — процедил юноша прямо в испуганные глаза мальчишки. — Я знаю, что это сделал ты! — Я не понимаю, — губы раба задрожали, а на глазах блеснули слезы, — скажи, что достойного смерти я совершил? — Ты даже сейчас продолжаешь лгать… — на красивом лице Кассандра отразилось отвращение. — А я еще делился с тобой пищей! Я обращался с тобой как с равным, а ты предал меня и даже сейчас не хочешь признаться в этом! Это недостойно мужчины! — Кассандр, — с трудом сдерживая дрожь, заговорил Идей, — я могу поклясться водами Стикса, что не понимаю, о чем ты! — А в том, что не следил за мной все это время, ты тоже можешь поклясться? — презрительно скривив губы, спросил Кассандр. — Я… — теперь мальчишка покраснел и опустил глаза, из которых по смуглым щекам потекли слезы, — я… — Ну! — слово прозвучало резко словно удар бича, а сильные руки юноши не жалея тряхнули худенького мальчишку. — Давай, клянись! — Не могу, — прошептал тот едва слышно, — но я никому не говорил о том, что вы с Лаэртом… — Зачем тогда следил? — не веря этому признанию, спросил Кассандр, снова встряхивая раба. — Это было так… красиво, — так же еле слышно проговорил Идей, изо всех сил старающийся не расплакаться в голос. — Лаэрт и ты, вы оба были как боги, я смотрел на то, как вы… я просто смотрел… — Разве? — Ну… не только, я хотел почувствовать то, что чувствовал ты, когда он касался тебя там, — раб указал взглядом на пах Кассандра. — И… — То, что ты женился без жены, я понял, — насмешливо бросил Кассандр, — и мне плевать на это. Но зачем, во имя Эрота, ты рассказал обо всем наставнику? Ты знаешь, что теперь Рес хочет выгнать Лаэрта и лишить наследства? Пусть ты ненавидел меня и ревновал к нему, но зачем было поступать так? Мог бы сказать мне и я… я не виделся бы с ним более, чтобы ничего не испортить, но ты поступил как подлый скорпион… А скорпионов нужно давить! — Я не говорил ничего! — отчаянно закричал мальчишка, пытаясь опуститься перед разгневанным юношей на колени. — Зачем мне было это делать? Я знаю свое место… я просто смотрел на вас, разве это достойно смерти?! И Кассандр засомневался. В глазах Идея бились только мольба и страх, но там не было лжи, да и разве смог бы он обманывать сейчас, когда от смерти мальчишку отделяли один шаг и один толчок загорелых рук Кассандра. — Но если не ты, то кто? — Я не знаю, — все еще дрожа, сказал Идей и всхлипнул, — я случайно увидел, как ты шел ночью в апотеку… У меня тогда живот болел, — сообщил, снова краснея, — и я решил спать поближе к отхожему месту, но уснуть из-за боли не мог, сидел и смотрел на звезды, а потом услышал шаги, это был ты… Мне стало интересно, куда ты спешишь посреди ночи, и я пошел следом… А потом, потом я стал делать это всякий раз, когда вы… — Ясно, — юноша все же разжал руки, и раб тут же опустился на колени у его ног, вскинул залитое слезами лицо и прошептал: — Я не предал бы тебя никогда, потому что ты был добр ко мне, да и зачем мне это?.. Разве стал бы Лаэрт любить меня? И этот вопрос убедил Кассандра в том, что Идей не врет, куда больше, чем все предыдущие слова. А действительно — зачем? Да и слишком сильно мальчишка влюблен в Лаэрта, чтобы причинить тому зло. — Я поверю тебе, — произнес как бы нехотя, юноша, — но если ты все же солгал, клянусь богами, я сверну тебе шею! — Я не умею врать, — шмыгнул носом Идей, поднимаясь с колен, — и никогда не сделал бы ничего плохого Лаэрту. — Ну да, ты же его любишь, — сейчас это прозвучало скорее как обвинение, нежели как вопрос. — Он — мой господин, — попытался уйти от прямого ответа раб, но под взглядом Кассандра стушевался и прошептал: — Люблю, как любят бога. Я умереть за него готов, а ты подумал, что я предатель… — Даже боги иногда ошибаются, — пробормотал Кассандр и добавил, словно и не собирался только что убить мальчишку: — Идем купаться.