Школьная пора или подготовка к взрослой жизни

Весь город стоял на ушах, обсуждая минувшее ограбление, и во всех местных газетах эта новость была на первой полосе. Боб каждый день звонил своему человеку в полиции, чтобы узнать о движении расследования или рассказать о своих врагах и подозрительных личностях, которые, как ему казалось, могли быть к этому причастны. Он не находил себе места, стал плохо спать и больше пить. В последнее время бизнес пришел в упадок и почти не приносил прибыли, так что ограбление стало сильным потрясением и дополнительным ударом по кошельку. От ощущения своего бессилия, гнева и отчаяния, находясь под высоким градусом, он не раз срывался на дочь, виня её в отсутствии расторопности и бдительности. Наутро Боб этого не помнил, а если что-то всплывало в памяти, раскаиваться не спешил, и только Мириам поистине обеспокоилась, осознав реальную возможность потерять своего ребенка. Для Хельги была неудивительна реакция Боба и, в свою очередь, подливала масла в огонь своими едкими замечаниями или подколами о ситуации, а вот поведение матери стало в новинку. Искренняя заинтересованность её самочувствием и досугом, завтраки в школу, звонки в течение дня, ожидание по вечерам после танцев, защита от пьяного отца. На деле, конечно, это было лишь попытками: сухие ответы на вопросы вгоняли Мириам в ступор, не зная, что ещё спросить или сказать, завтраки были невкусными, и приходилось их выкидывать по дороге, звонки посреди занятий только больше доставляли проблем, а во время ссор с отцом она старалась не сколько защитить дочь, сколько успокоить мужа. Поначалу Хельга не знала, как на это реагировать, ощущая смятение, удивление и радость одновременно друг с другом. Однако, чем более «кривыми» были попытки, тем больше раздражалась Патаки, а вместе с тем росла обида прошлого и злость от того, что всё это является порождением последнего события. Помимо того, как росла напряженность с отцом и материнская забота, стало расти и всеобщее внимание не только в школе, но и во всем городе. На улицах наиболее скромные люди лишь одаривали Хельгу сочувственным или встревоженным взглядами, тогда как другие позволяли себе бросить вслед «бедняжка», «не повезло», «бедное семейство», или напротив «так и надо этой семейке», «справедливость есть», а особо смелые и вовсе пытались взять интервью. Всё это приводило девушку к внутреннему бешенству и находило выход по-разному: от кривой улыбки до смачных ругательств и жестикуляций, которые вряд ли свойственны приличной девушке в поиске сочувствия. В школе же эта история вызвала ещё больший резонанс, чем тот, что был после её возвращения из Нью-Йорка. Каждый, кто хоть как-то с ней пересекался, норовил узнать подробности происшествия от первого лица, а те, кто даже не знали о её существовании, хотели познакомиться. Но несмотря на всё внимание и сострадание всех этих людей вместе взятых, до истинного апогея ярости её смог довести только один человек. — Хельга! — на её плечо опустилась тяжелая мужская рука, которую та сбросила, только почувствовав на себе. — Да постой же ты! — она шла так быстро, насколько вообще была способна. — Хелл! — от того, как резко ей удалось развернуться на пятках, он еле успел затормозить, чтобы не сбить с ног, но не успев опомниться, получил звонкую пощечину. — Не смей больше меня так называть! Это из-за тебя моя жизнь стала похожа на ад*! — наорала Патаки. Лицо было перекошено злостью, тело било дрожью от боли, что разрывала изнутри – она хотела, чтобы он испытывал такую же боль. В следующую секунду та в остервенении бросилась на него с кулаками и криками: «это всё из-за тебя!». Сколько бы Хельге ни хотелось скрыться от излишнего участия и интереса к собственной персоне, этой стычкой она буквально вывесила над собой плакат, призывающий разместиться поудобнее и запастись попкорном. — Хватит! — Вольфганг отбивался от атак, взывая разъяренную подругу к спокойствию. — Прекрати! — это никак не помогало. Движения были слишком быстрые, чтобы предупредить их, а схватить её так, чтобы она не вырвалась, он не мог, боясь ей навредить. — Твоя жизнь и без меня была адом! — бросил тот. Подействовало: избиение прекратилось, её будто парализовало. Он взглянул в наполняющиеся слезами глаза: — Хельга, я не то… — Заткнись, — ядовито прошипела она. Вольф потянул к ней руку, но Патаки отбросила её. — Это какой-то изощренный план, да? Зная, что у меня было, ты решил, что от этого хуже уже не будет? Или нет! Всё дело в том, что я начала новую жизнь и ушла из банды, а потому ты решил проучить меня, напомнить от чего я бежала? — Хельга задыхалась не то от накатывающих слез, не то от гнева. — Нет, мать твою, нет! — взвыл он, схватившись за голову. — Дай мне всё объяснить! — нервно оттягивая волосы на затылке, Вольфганг начал нервно расхаживать из стороны в сторону. — Боги, я пытался тебя защитить! — выпалил тот. Ему было жизненно необходимо с ней объясниться, в нем таилась надежда на её любопытство и злость, ведь он знал, как направить эти два качества в свою пользу. Но её реакция ошарашила его. Патаки разразилась истерическим хохотом, из глаз полились слезы, и у него не было уверенности в том, что они от смеха. Она всё пыталась выговорить «защитить меня?», однако у нее ни разу не получилось повторить фразу целиком. Такая Хельга была ему незнакома — она начала смахивать на сумасшедшую, и, не зная, как с ней себя вести, Вольф сжал её за плечи. — Не прикасайся ко мне! — закричала та, будто прикосновения ошпарили кожу, а тело всё ещё вздрагивало от подавления внутреннего хохота. — Ты сам себя слышал? Защитить меня? Это последнее, что ты сделал, — с каждым последующим предложением её голос становился на несколько тонов тише и злее. — Я не хочу больше тебя видеть, — с пренебрежением заключила она, начав пятиться назад. — Хельга, подожди, — его голос был надломлен, — выслушай меня… — Да пошел ты, — выплюнула та. — Не приближайся ко мне! — позади неё ребята стали расступаться, выпуская из круга собравшихся. — И знаешь, что? Лучшая твоя защита — это держаться от меня подальше! — процедила Хельга, отчего Вольфганг покачнулся как от удара. Она уже сделала пару шагов по коридору, как обернулась и добавила напоследок, что если тот подойдет к ней ближе, чем на сто метров, то он пожалеет, что родился мужчиной. С этими словами и под оглушающие крики и свист толпы Патаки двинулась к выходу. Не замечая ничего вокруг, ей казалось, что все звуки доносятся через толщу воды, а всё происходящее будто не с ней. На оставшиеся предметы того дня она не пошла. Стать звездой, как «жертва ограбления» и «королева драмы», для неё не представлялось радужным, что вызвало желание бросить школу на какое-то время. Однако та понимала, что такое поведение повлечет за собой ещё больше вопросов и внимания, и решила дождаться, когда шум уляжется сам по себе. Казалось, что это невозможно, так как из толпы многие снимали перепалку на видео, и их отрывки разлетелись по соц. сетям. Через пару дней какой-то умник смонтировал из них смешное видео, которое моментально стало вирусным. Какая следующая стадия этого безумия? Мемы? Наверное, именно так выглядит пик славы. — Хельга, задержись на минуточку, — сказал мистер Симмонс после урока, когда та проходила мимо него. Она уже привыкла, что почти каждый учитель в последнее время подзывает её к себе, чтобы посочувствовать или предложить помощь. Самое неожиданное предложение помощи поступило от миссис Адлер, когда та протянула визитку психотерапевта. — В чем дело? — немного надменно произнесла Патаки, помня о прошлом конфликте. Арнольд насторожился, медленно собирая вещи. Он прекрасно понимал, к чему преподаватель мог её попросить остаться, и уже готовился к буре. — Я прочитал твою переделанную работу, — непринужденно продолжил тот, не заметив тона девушки, — и смело могу исправить оценку на «В». Неспешно двигаясь к выходу, Шотмен схватывал каждое произнесенное ими слово, в ожидании скорого раскрытия своей тайны. — Переделанную? — недоумевая отозвалась Хельга. — Ну да, ту работу о президентах, — Симмонс слегка встревожился. — Безусловно, здесь нет ничего от твоего стиля повествования, и это меня крайне огорчило, так как мне очень понравилась твоя манера изложения, но я принимаю твой протест и горжусь тем, что ты услышала меня, понимая, как это было нелегко, — мужчина заметил, как лицо ученицы становится всё мрачнее с каждым его словом, а глаза – шире, и добавил. — Видимо та история с ограблением действительно сильно сказалась на тебе, — и снова это сочувствие в голосе, — Мне её передал Арнольд за тебя: ты и твоя семья перенесла такой жуткий кошмар, что тебе не до этого было, я понимаю. — Арнольд? — её брови взмыли вверх, и в ту же секунду она повернулась в сторону двери, за косяком которой торчала часть головы Шотмена, но тут же скрылась. — В общем, я очень тобой доволен! Несмотря на препирательства и несогласие вначале, ты все же исправила работу! — искренность так и струилась из хвалебных речей мистера Симмонса, но с каждым его словом Патаки становилось все противнее его слушать. Он протянул ей работу и поторопился на выход, на ходу желая успешных работ в будущем и не забывать про свою индивидуальность. Сжимая листы, она поспешила высказать все свое негодование Арнольду, который уже стремился скрыться с места событий. — Репоголовый, стоять! — крикнула та через весь коридор. Тот замер, как вкопанный, сильно зажмурив глаза. «Давай, соберись! Ты же знал, что так будет» — пронеслось в его голове, когда она уже подлетела к нему. — Какого черта? — бросилась Хельга, ударив его злосчастными листами по голове. — Так слова благодарности не выражают! — невозмутимо отреагировал Арнольд, чему сам удивился. — Благодарность? За что?! — взорвалась Патаки. — За то, что ты от моего имени написал «это», — она демонстративно потрясла работой перед лицом оппонента, — и запятнал меня?! — А, по-моему, наоборот отчистил от плохой оценки, которую ты явно не заслужила! — спокойно парировал тот. Он посмотрел на неё прямо и даже с вызовом. Всё же ощущение того, что он сделал хорошее дело, придало ему решимости. — Да плевать я хотела на эту оценку! — Хельга заводилась всё больше, и спокойствие Шотмена только подливало масло в огонь. — Это вопрос моей репутации! Вот что ты тут написал?! — она принялась бегло читать по мятым станицам с брезгливым видом. — Ну вот, вот! — бросила та, тыкая пальцем в бумагу. — Какая посредственность, нелепый переход к проблематике, которая ещё и не раскрыта, между прочим, и отсутствие стиля — моего стиля! — А я и не претендую на твой стиль, а просто хотел тебе помочь! — его задело отношение к своему труду, да ещё когда он оправдал себя в виде хорошей оценки. — Может я и не так хорош в писательском деле, как ты, однако оценку тебе исправили, а репутация твоя никак не пострадала, так как гласности этой работе никто придавать не будет, — выпалил тот. В его глазах она показалась капризной, взбалмошной девчонкой, которая не знает, когда нужно остановиться в своей вредности. С минуту они молча стояли друг напротив друга, буравя взглядами. — Ну, спасибо, — нарушила тишину Хельга, — наверное. — Обращайся, — ответил Арнольд и через пару секунд улыбнувшись добавил, — наверное, — на что девушка непроизвольно улыбнулась в ответ. Между ними повисло неловкое молчание, и оба смотрели куда-то в стороны. Хельга переминалась с ноги на ногу, периодически сжимая и разжимая листы, будто никак не могла решить, что теперь с ними делать. Арнольд пару раз качнулся на пятках, спрятав руки в карманах: от его решимости не осталось и следа. Он уставился в пол, подбирая слова, как вдруг Патаки захотела уйти, бросив непонятно к чему «ладно». Но его рука довольно резко остановила её, отчего та невольно вздрогнула. Взгляд парня упал сначала на лицо девушки, а потом на держащую руку. Смутившись, Арнольд отпустил её так же неожиданно, как и схватил, и, запустив руку в волосы, заговорил с легкой нервозностью: — Хотел сказать, что пока я читал твою работу, проникся твоим стилем: такого я действительно ещё не встречал, ты очень здорово пишешь, — не дав Хельге времени, чтобы та решила, как ей отреагировать на комплимент, тут же предложил. — Может ты мне дашь почитать что-то ещё из своих работ? И мы обсудим проблематику того, что ты назвала бездарностью. — Э-э-э, — опешила та, не найдя, что ответить сразу, чем с радостью воспользовался Арнольд. — Давай завтра после школы, — решил за обоих тот. — Свое творчество я оставлю тебе, чтобы ты как следует смогла его раскритиковать! — весело сказал он и одарил её самой подкупающей улыбкой, на какую был способен. — Я не думаю, что…, — она начала отказываться, все ещё не успев отойти от ступора, а в голове то и дело бегали мысли, перебивая друг друга: «Ему нравится, как я пишу! Какие лучше дать ему почитать? Боже, он хочет почитать мои работы! Надо начать от более слабых статей к сильным...нет, только сильные! Да с какой стати?! Я вообще ему ничего не дам! Он уже почитал одну, ему хватит! И ему понравилось!!!». — Уверяю, что никому об этом не расскажу, если ты переживаешь за свою репутацию, — на последнем слове Арнольд сделал акцент. Она не была до конца уверена, была ли издевка в этой интонации, но для себя решила именно так и вспыхнула: — Мне нет до этого дела! — Тогда не вижу причин для возражения! — его лицо озарилось победной улыбкой. «Я тоже не вижу никаких причин, кроме той, что это плохая идея», — подумала Хельга, но не успела она подобрать слова для ответа, как Шотмен уже простился с ней, побежав на следующий урок. «Сама того не заметив, я согласилась встретиться с Арнольдом после школы», — размышляла та. — «Разве я согласилась, или меня заставили согласиться? Я ответа не давала, как мне кажется. И хочу ли я вообще?» — с этими мыслями Патаки побрела на свой предмет. После окончания уроков Хельга, как обычно, отработала свою смену в магазине, став на какое-то время его звездой. Благодаря этой «популярности» Боб быстро забыл о том, как именно она была приобретена и стал активно извлекать доход с журналистов и с особо впечатлительных граждан для покрытия внеплановых издержек. Однако Патаки всё же выбила для себя приемлемые условия, пригрозив рассказом репортерам о ведении черной бухгалтерии, что позволило ей не опаздывать на уроки танцев. Сегодня был как раз тот день, когда она на них шла. После работы она забежала домой за сменной одеждой и помчалась на другой конец города. Занятия прошли в лучших традициях, когда та выкладывается по полной, ощущая необычайную легкость внутри и освобождение от всего того, что гнетет её. Такая тренировка очистила голову от лишних эмоций и мыслей, позволив вернуться к рассмотрению предложения Арнольда. Она думала о том, действительно ли ему интересен её стиль повествования, какая ещё причина может быть для встречи после школы? А может ему просто стало неудобно из-за моей реакции на его помощь, и из вежливости предложил почитать ещё – он ведь такой добрый. «Интересно, остался ли он таким же, каким я его запомнила, или в нем тоже что-то поменялось, как и во мне?» — спрашивала себя та, на что её подсознание услужливо отвечало, что она вполне может это выяснить завтра. «А как к этому отнесется Кейт?» — кто-то окликнул её по фамилии, вырывая из размышлений. — Патаки! — снова этот голос, но уже послышались злые ноты. Она долго всматривалась в темноту в поисках источника звука, сделав лишь несколько неуверенных шагов вперед. — Слышь, трусиха, шевели ногами! Или на своих танцульках тебе их отдавили? — язвительный голос стал громче и смутно знакомым. За углом промелькнула тень, и Хельга двинулась в сторону темного переулка, где, как назло, был выбит фонарь. Медленно приближаясь к повороту её понемногу начала охватывать паника, а мозг судорожно пытался соотнести в памяти голос с лицом. Тень неожиданно выскочила из-за угла и грубо затащила в темноту, на что та только успела едва слышно пискнуть. Ей тут же закрыли рот жесткой рукой, чтобы она не могла издать большего шума. Она вжималась в стену, стараясь отодвинуться от шершавой ладони, что царапала губы. — Да успокойся ты! — приказал голос, оглядываясь по сторонам. Очертания фигуры и её положение невольно напомнили недавнее происшествие, отчего Хельгу начала бить мелкая дрожь. Когда тень убедилась, что они одни, произнесла над самым ухом девушки: — При нашей первой встрече у костра ты была более бесстрашной, барби, — на лице явная усмешка, которую невозможно не услышать в голосе. «Хегингс!». Со всей силы и размаха, на которые только была способна в тот момент, Патаки отдавила ему ногу. От неожиданности и боли тот отпрыгнул от неё, шипя от злости. — Хегингс! — вторит та своему внутреннему голосу. — Ты с катушек слетела, чокнутая! — чертыхается Джо, потирая ногу. — Чем ты думала? — Это ты, чем думал, придурок! Зачем было так пугать? — гнев и страхи после последних событий вылезли и смешались в один большой ком, который вот-вот найдет свой выход в этом остолопе, причинивший столько раздражения и, в то же время, спасший её. — Откуда мне было знать, что ты начнешь меня пинать, — оправдывается тот, выпрямляясь. — Да вот решила показать, чему научилась на танцах! — съязвила Патаки, что вызвало удивление, а позже разразило смехом этого грозного парня. Он отошел в сторону и встал поодаль напротив неё так, что свет от фонарей с главной улицы упал на него, осветив половину лица. — Да, вообще-то стоило ожидать чего-то подобного: для девушки ты слишком боевая, да ещё и не знаешь, когда нужно остановиться, — он все ещё посмеивается, и как ни странно, ей нравится этот низкий, грудной смех, но злость от того, что Хегингс смеется над ней, куда сильнее, чтобы дать себе в этом отчет. — А тебе стоит прекратить провоцировать меня, — ядовито цедит Хельга. На мгновение у неё все внутренности сжимаются в один большой комок, когда лицо Джо перекосило гримасой злости от её слов. Но спустя пару секунд он лишь недовольно фыркает и отводит взгляд в сторону, скрестив руки на груди. — Что тебе надо? — спрашивает та, сохраняя неизменный тон, несмотря на то, что внутренний ком все ещё не отпускает её. — Вернуть свой телефон, — тихим и без эмоциональным голосом отвечает тот, не сдвинувшись с места. Его ответ на секунду сбивает Патаки столку. — Может мой телефон ты тоже хочешь вернуть? — быстро нашлась она. И как только этот вопрос сорвался с губ, воспоминание о том, как именно он оказался у него, лавиной захватило все мысли. Казалось щека снова начала гореть от тяжелого удара, а его слова о том, что в своем возрасте она уже должна знать, что не все люди являются теми, кем пытаются казаться, снова прокручиваются в голове. Страх, отчаяние, боль, ощущение холода служебного помещения, рой вопросов – всё вернулось с новой силой. — Нет, только свой, — такой же бесстрастный ответ, который заставляет её обрушить внутреннюю лавину и на него. — Зачем ты его дал? Зачем тебе было мне помогать, когда сам являлся участником грабежа? И назвать меня «барби» там? Серьезно? Ты что, думаешь, я полная идиотка и не догадаюсь, находясь в состоянии шока и страха? Ты ещё тупее, чем я думала! Вы все конченные придурки, что вообще решили это сделать! — в приступе накопившегося гнева она срывается на крик и подходит к источнику своего негодования почти вплотную, сама того не заметив. Поначалу его лицо ничего не выражало, но по мере сказанного, оно стало удивленным, а позже исказилось гневом и отвращением. Его рот открывался и закрывался вновь и вновь, а дыхание было настолько глубоким и сильно сбитым, что Хельга ощущала его дуновение на своем лице. Они безотрывно смотрели друг другу в глаза: в его читалась опасность, в её – вызов. — Я.…я не мог по-другому тебя спасти от этого, — прокричал он со злостью и резко изменился в лице: его глаза будто наполнились не выраженной болью, а гнев сменился сомнением или сожалением – она не смогла понять до конца. — Что это значит? — мысли спутались: «он знал заранее и думал, как меня спасти...почему он, а не Вольф?», — подумала Хельга, и боль пронзила изнутри. — Почему ты? — повторила та уже вслух. — Потому что мог, — его лицо снова стало другим: оно слишком часто меняется, — в отличие от твоего дружка, — бросил Хегингс с напускным безразличием, добавив саркастичную ухмылку на последнем слове. «Разве я вслух спросила про Вольфа?», — Патаки передернуло от ощущения, что он залез в её голову. Упоминание друга – как она думала друга – заставило вновь вспомнить их последний разговор в школе и его глаза, в которых стояли слезы. — У меня больше нет друга, — отрезала она, отступив на шаг назад, — и знать ничего не хочу: ни о нем, ни о его друзьях, ни об их делишках. Меня это больше не касается. — А когда-то касалось? — вдруг спросил Джо. — Не твоё дело, — огрызнулась та довольно резко. — Тогда верни мой телефон, и покончишь с этими делами, — ещё более злобно рыкнул он в ответ. Хельга пару раз моргнула, глядя на него – его перепады настроения были для неё пугающей загадкой. Интерес к мотивам Хегингса у неё только возрос, видя, как он уходит от ответов. Но она понимала – их ей никогда не добиться от него. Слишком сильное противоречие между тем, как он запугивал угрозами, чтобы она держалась от него подальше, источая к ней неприязнь, абсолютно взаимную, и тем, как он заботился о её спасении. Благородный поступок? Он не похож на героя. Этот диссонанс напомнил Хельге себя саму и её взаимоотношения с Арнольдом. «Полный бред», — она тут же отмела эту мысль. Ей захотелось выкинуть все свои воспоминания и ощущения от того дня, а своё любопытство запихнуть в самый дальний ящик. Патаки была убеждена, что, получив ответы на все свои вопросы: почему они напали на магазин, почему сейчас, почему Вольф ничего не сделал и даже не предупредил её, почему Хегингс решил защитить, почему он, черт возьми, так странно себя ведет, кто ещё в этом участвовал, что они сделали с награбленным – ничего от них не изменится. Денег, технику и друга не вернуть, отношение к Джо не поменяется и жизнь в этом гребаном городе останется такой же никчемной, только ещё более опустевшей. — Он у тебя с собой? — он вырывает её из размышлений. — Да, — хрипло сказала та. Хельга всё время носила его с собой в надежде, что на него кто-то позвонит, или поступит сообщение, и как-то прояснит ситуацию. Но он молчал и был совершенно бесполезен, так как вся информация была вычищена. Она с минуту рылась в своей сумке, пока не нашла его. — Это всё? — презрительно спросила девушка, протягивая устройство. — Это всё, — флегматично бросил тот и, не сказав ни слова больше, зашагал прочь в темноту. — Вот и исчезни там, откуда выполз, — буркнула себе под нос Патаки. — А ты из своего болота даже не выползала, — прозвучал голос Хегингса. Хельга быстро обернулась, не ожидая, что он её услышит, но сколько бы она не пыталась всмотреться в темный переулок, его уже не было. Как ей удалось дойти до дома было неизвестно – ноги сами донесли. О чем бы она ни пыталась думать, в голове снова и снова слышался этот голос: «...ты из своего болота даже не выползала». Правильно говорят, можно сменить место жительства и внешность, но из себя старый образ не вытащить и заложенное этим местом не искоренить. Переезд в Нью-Йорк не стал точкой изменения, а стал тем, куда можно было на время убежать, скрыться, притвориться кем-то другим. Смешно было полагать, что по возвращению в родной город эту маску удастся сохранить. Это было нелегко рассмотреть в себе и признать Хельге, а Джо раскусил её за несколько недель, из которых они общались пару раз, если это вообще можно назвать общением. Её разрывало от любопытства, хотелось спросить напрямую, устроить допрос, но только его образ возник перед глазами, как тело пронзило дрожью. От него веяло угрозой – никогда ещё она не испытывала такого страха при виде кого-то. Патаки и раньше встречала довольно опасных личностей будучи в обществе Вольфганга и сборища мелких преступников, и всегда это был больше адреналин, чем страх. Но Хегингс – он внушал неподдельный ужас. Разве она всегда только это ощущала от него? Хельга прокрутила в голове все встречи с ним. Первая, где она казалась бесстрашной перед ним только благодаря публике вокруг, вызвала лишь презрение и раздражение. Вторая – в школе, когда та узнала, что они учатся в одном классе – и вовсе разозлила. А вот в реакциях других детей и подростков Патаки узнала те, что когда-то сама наводила на школьников, чем зажег в ней интерес. Стоит признать, что разыгравшаяся заинтересованность никак не связана с тем, что Хельга пыталась узнать про него у Вольфганга – кто он и откуда её мало волновало, – скорее гордыня и детский максимализм задавались вопросом: «превзошел ли он меня?». Ответ на этот вопрос не заставил себя долго ждать, когда он прижал Патаки у собственного шкафчика. Именно в тот момент зародился этот страх; и это не просто страх его грозного вида, что тоже, несомненно, нельзя отрицать, а скорее того, как он умеет залезать в жизни и головы своих «жертв». Пожалуй, эта неизвестность и непредсказуемость пугают больше всего: откуда у него такие возможности, как он так быстро обрел необходимые для этого связи, находясь в городе столь короткий срок, и где этот бугай научился читать чужие мысли? — «Чертов кардинал Ришелье!» — злобно подытожила Хельга своим скачкообразным мыслям. Уже в душе она решила, что до такого сравнения он не дотягивает. И всё же он ей помог. Это никак не вязалось с тем образом, что он создал вокруг себя, и угрозами, которыми предупреждал держаться от него подальше. А может это его маска? Он умело изобразил перед своими подельниками невозмутимую жестокость, явно не в первый раз устраивая подобные спектакли. Возможно, всё или большая часть того, что о нем говорят, сплошная ложь, а скользкий путь – его убежище, в которое он решил от чего-то сбежать. «Иллюзионист хренов!» — заключила про себя Патаки, выключая воду. Чтобы отвлечь себя от мыслей о ненавистном ей человеке, она вспомнила о предложении от Арнольда и, практически не задумываясь, приняла его.