Ты забудешь как дышать.

Я чувствую только адский звон в ушах. Такое бывает, когда близко стоишь к школьному звонку. Страшно открыть глаза— моя голова разорвется на тысячу частей. Ноздри чем-то забиты, как будто кто-то в шутку засунул туда китайские палочки. И писк. Такой часто можно услышать в больнице. Следовательно... Я наконец распахнул глаза и с негодованием встретил яркий свет, что пропитывал сетчатку насквозь. Как и следовало ожидать, передо мной во всем своем великолепии стояли больничные стены. Куча трубочек на руках, какие-то пластыри. Я попробовал было что-то сказать, но из горла вырвался хрип, похожий на карканье вороны. И тогда мне не осталось ничего, кроме попытки все вспомнить. *** Третий или четвертый день в моей новой школе. Казалось бы, осталось учиться два года. На кой черт перебираться в новый район? Но мой отец не привык церемониться и объяснять свои решения. Вещи были собраны, сигареты надежно спрятаны во внутренний карман рюкзака, и вот я поселился в новом доме, почти в центре Любляны. Переживал я недолго — я не имел друзей в старой школе и вряд ли заведу в этой. Безграничным счастьем являлось то, что за первые дни никто даже не обратил на меня внимания, никто не цеплялся и не задирал, ни один человек не попытался в порядке вежливости со мной познакомиться. Мечта. Но мое счастье, как и ожидалось, было недолгим. Я стоял на школьном дворе, засовывая ладони в карманы затертой толстовки, и сам себе бурчал под нос о подозрительно прохладном сентябре. Отец задерживался и, как я понял, он в очередной раз забыл предупредить своего сына-неудачника о том, что ему придется идти пешком до остановки. И черт меня побрал с надеждой ждать синий вольво на школьной парковке. Я мог пойти прямо, прочь из школы, воткнув в уши наушники. Я мог прослушать около пяти песен Kasabian и оказаться дома, целым и невредимым, только лишь с легким беспорядком на заросшей грязно-коричневыми паклями голове. Но я остался ждать. "Давай, иди, вон он стоит",— услышал я в нескольких метрах от себя. Инстинктивно я обернулся и увидел, как группа парней из моего класса подталкивает ко мне Луку, парня из обеспеченной семьи и, как следствие, зазнавшегося не по годам отпрыска богатых родителей. Нервно посмеиваясь, Лука отталкивал их и пытался свести дело к шутке. Как глупо, как чертовски глупо было с моей стороны подумать, что я понравился ему, и он боится познакомиться. При воспоминании об этих идиотских мыслях меня тянет провалиться сквозь землю и больше никогда не появляться на поверхности. Один из парней что-то шепнул Луке на ухо, и тот побагровел, от его прежней наигранной веселости не осталось и следа. Словно глупый осел, я стоял, уставившись на развернувшуюся сцену, мои ноги будто приросли к газону, а руки к подкладкам в карманах. И тут он обратился ко мне: — Чего уставился? — Ничего, — пробурчал я и зашагал за угол парковки, дабы не опозориться перед всеми окончательно. В этом я был мастерки силен. Я услышал топот нескольких человек за своей спиной. Они не думали от меня отставать. Пришлось развернуться лицом к высокой фигуре Луки, который медленно потирал подушечки пальцев и играл скулами. Меня не покидало ощущение, что вся его опасность, его крутизна были не более чем игрой, маской. Он резко толкнул меня правой рукой, и я едва ли не был сбит с ног. Не смотря на наше почти идентичное телосложение, он явно был более развит и силен. Ошарашенный, я отошел на пару шагов назад, выставив вперед обе руки, словно загнанный в угол ребенок. Хотя так все и было. Я просто ребенок. Меня окружили. — Ты мне не нравишься, Т-т-томми, — он спародировал меня. Я слегка заикнулся в первый день, когда представлялся в классе. Тогда это не казалось мне слишком заметным, никто из одноклассников даже не засмеялся. Но теперь, когда Лука и его дружки загоготали над моим маленьким промахом, мне стало стыдно и, как ни странно для моего флегматичного характера, обидно. — Мне не нравится твоя пидорская прическа, святой Лука, — как можно жестче ответил я, указывая на его черные волосы с челкой на лбу и обрекая себя на верную смерть. Он улыбнулся. И улыбка эта была самым прекрасным и одновременно устрашающим зрелищем в моей жизни. Полноватые розовые губы растянулись будто в умилении и ехидстве, я даже замер, мне хотелось запечатлеть это на всю мою жизнь, если она не оборвется сегодня, конечно. Первый удар пришелся на живот. Мне не было больно, но дышать как нормальный человек я уже не смог, впрочем как и стоять на двух ногах. Опрокинутого на колени, он добивал меня ногами. Его кожаный ботинок ударял меня по лицу, размазывая по коже ошметки грязи. Я не чувствовал своего тела, удары сыпались один за другим. Более жестокого избиения в старшей школе сам я не встречал никогда. Оба глаза заплыли, я отхаркивался кровью. Напоследок Лука изящно придавил ногой мою руку, заставив запястье легонько хрустнуть. Живым было только сознание, тело отключилось, казалось, насовсем. Слегка заморосил дождь. По щеке прокатилась маленькая капля, я с трудом почувствовал это. Это был не дождь.