Макото-сенсей, я люблю вас...

В этом маленьком здании эхом раздавались всплески и всегда пахло хлоркой. Кафельный пол постоянно был мокрым, и на нём с лёгкостью можно было поскользнуться по неосторожности. Узкие шкафчики для одежды старые, как и скамейки в самом центре раздевалки, и даже тут на полу каким-то образом всегда скапливались небольшие лужицы. В этом старом здании правила вода. Солнце медленно садилось за горизонт, озарив беспокойную воду бассейна ярким закатом. Блики на моих руках напоминали бледно-красную акварель, когда я плыл под водой, будоража только что успокоившуюся водную гладь очередными мощными гребками. Взмах рукой — и она плавно вошла в плотную поверхность, встретившую меня сначала привычным сопротивлением, но после позволила моему телу продвинуться ещё и дотянуться до холодной стенки бассейна. Я был последним из списка, кто сдавал норматив, поэтому все уже ждали меня у края. Я видел их расплывчатые силуэты через мокрое стекло плавательных очков. Только большая широкая ладонь, протянутая в мою сторону, была очень чёткой, несмотря на многочисленные капли, мешавшие глазам. Эти худые длинные пальцы с широкими, немного угловатыми костяшками — я всегда узнаю их. Я спешно стянул с себя плавательную шапочку, разом зацепив пальцем и резинку очков. Его голос не заставил себя ждать: — Ты молодец, Рин! — восторженно произнёс сенсей, наклонившись через бортик ещё сильней, протягивая ко мне свою тёплую ладонь, а на моём лице растянулась самодовольная улыбка, когда всеобщее внимание было устремлено на меня. И прикосновение ладони Тачибана-сенсея, которая держит крепко, помогая вылезти из воды, но бережно, будто боясь навредить мне. Неужели я выгляжу таким хрупким? — Мацуока-кун, ты великолепен! — высоким, от переполняющих его эмоций, голоском прокричал невысокий паренёк из толпы и, плотно сжав кулаки, подошёл ко мне вплотную, смешно вытянув шею, чтобы заглянуть в мои глаза. Нагиса дрожал всем телом, и мне начало казаться, что он вот-вот упадёт на меня, не удержавшись на таких тоненьких ножках. Даже не смотря на то, что всё моё внимание было обращено к Хазуки, я не отпускал ладонь сенсея, а лишь ещё крепче сжал свои пальцы. Тачибана не высвобождался, но не ответил тем же. Его рука просто висела вдоль тела, когда он с мягкой улыбкой смотрел на Нагису, слушая его похвалу и вопли восхищения. Он словно позволял мне держаться за его руку. Делал одолжение… Я ведь всего лишь ребёнок. — До свидания, Тачибана-сенсей! — прокричали две девочки, весело прокрутившись, оббежав молодого тренера с обеих сторон, и направились к двери. Макото-сенсей снова улыбнулся и помахал рукой им вслед, а я затаился за углом, выглядывая момента, чтобы вовремя появиться на его глазах. За окном уже смеркалось, и у парадного входа горели большие яркие лампы, от которых тень сенсея на полу казалось несоизмеримо огромной и внушительной. В школе плавания «Иватоби» стало тихо, и Тачибана поднял свои длинные руки, сцепив пальцы на затылке, и потянулся со сладостным стоном. Каждый мускул на его руках напрягся, и даже через тонкую ткань голубой футболки я без труда мог разглядеть мышцы его спины. «Сейчас!» — словно команда старта раздалось в моей голове, и я со всех ног побежал к выходу, махнув сумкой и ударив ею по ногам ничего не подозревающего тренера. — Рин?! — удивлённо воскликнул он, ступив вперёд от удара и раскинув руки в стороны. Сначала его большие зелёные глаза распахнулись от удивления, но спустя мгновения они смотрели на меня сверху вниз с неизменной теплотой. Да, вот так. Смотрите именно на меня. Немного отбежав, я остановился, делая вид, что тяжело дышу. Мой смех был таким громким, что трезвоном отражался от стен, а Макото-сенсей растерянно почесал щёку указательным пальцем, так же улыбаясь. — Я думал, что ты уже ушёл, — мягко произнёс он, подойдя вплотную и присев передо мной на корточки. — Я задержался в раздевалке, — шмыгнув носом, ответил я ему без промедления, чтобы замаскировать мелкую дрожь, пробежавшую по телу, когда тренер потянулся к моей руке и взял из неё красный шарф, случайно коснувшись своими пальцами моей ладони. От мимолётного ощущения этого тепла меня прошибло в пот. — Ты один? — с нескрываемым удивлением спросил сенсей, бережно наматывая мой шарф у шеи и ловко завязывая его сзади. — Да. Я всегда бегаю по дороге на тренировку и с неё. Прямые брови сильно изогнулись, поднявшись вверх, скрывшись под густой чёлкой пепельно-русых волос. Когда тренер удивлялся, у него был такой глупый вид… — Бегаешь? — Да. Я даже сам не заметил, как снова запрокинул голову вверх, улыбаясь, словно хвалясь этим. Тачибана-сенсей рассмеялся, так широко улыбнувшись, что его глаза сузились добрым прищуром, а на щёки лёг бледный, почти незаметный счастливый румянец. Он всегда искренне радовался за чужие успехи, будто у него нет своих иных радостей. — Ты потрясающий, Мацуока! — сквозь смех произнёс он и потрепал меня рукой по голове, взъерошив волосы, и встал с корточек. Мои губы плотно сжались. В тот момент я был рад, что тренер растрепал мои волосы, и они небрежно упали на лицо, скрыв моё стеснение. — Подожди минутку. Я только переоденусь. — Вы побежите со мной? — радостно выкрикнул я, вскинув вверх голову и крепче сжав ручки белой спортивной сумки. — Что? Я?.. Нет, — выдохнув и легонько покачав головой, ответил он, поставив руки по обе стороны бёдер. — Уже темно и начался сильный ветер. Я довезу тебя домой на велосипеде. «Что? Велосипед?.. Это шутка?!» Огни портов вдалеке отражались от водной глади океана, рассеиваясь от постоянных волн из-за сильного ветра. В воздухе витал запах приближающейся зимы, хотя от тренера исходил травяной запах. Раньше я не замечал этого, но с приходом холодов смог почувствовать этот аромат, который впредь не казался мне неприятным. Скорее, наоборот. Тачибана разрешил мне стоять на багажнике, но, попытавшись сделать грозное лицо, пригрозил, чтобы я крепко держался за лямки его рюкзака. Мы ехали по мостовой медленно, но, благодаря сильным порывам ветра, обдувающим наши лица, я испытывал ощущение полёта. На удивление, было тепло, ведь шея была обмотана шарфом, а за широкой спиной сенсея ветер почти не достигал меня. Только щёки немного покалывало от лёгкого мороза словно иголочками. — Нэ, Тачибана-сенсей, это невероятно! — рассмеялся я, когда мой бедный тренер с немалым усилием крутил педали, заезжая на велосипеде в гору. — Ага, — тяжело дыша и выдыхая густые облака пара, откликнулся он, чуть подавшись вперёд, набирая скорость. Всё его лицо покраснело от мороза. — Тачибана-сенсей, а сколько вам лет? — поинтересовался я, сжав покрепче лямки его зелёного рюкзака и нагнувшись к нему. Он до сих пор ездил на велосипеде и всегда ходил с этим рюкзаком, а к другим тренерам обращался с уважением, иногда немного краснея. Странный… — Мне семнадцать. В этом году я оканчиваю старшую школу, — без малейшего стеснения отвечает Тачибана. — Э-э-э… Вы ещё школьник?! — я произнёс это так громко, что тренер вздрогнул и его руль на мгновение завилял, а я пошатнулся. — Не кричи так, Рин! — Простите, Тачибана-сенсей. Я думал, вы старше. — Конечно, я так думал. Он такой рослый и крепкий, что, если бы не его нерасторопность, можно было с лёгкостью принять его за взрослого мужчину. — Тогда, раз вы ещё школьник, то можно я буду звать вас Макото-сенсей? — Да, я разрешаю тебе звать меня по имени, — тихо раздался его уже охрипший голос. — Можно я буду звать тебя Рин-чан? — Нет! — резко отказал я, насупившись. — Это звучит слишком по-девичьи, а я не девочка. Велосипед со скрипом тормознул, и я навалился на тренера от внезапной остановки. Тачибана обернулся ко мне и выпрямился, вытянув шею до предела. Он часто моргал, будто не ожидал от меня такого отпора. — Но почему, Рин? Это же так мило, а у тебя очень милое имя, — пытался убедить он меня, внезапно смягчившись и с нежностью улыбнувшись. — Я — мальчик! Мальчик не должен быть милым! — Даже я не ожидал, что мой голос будет таким громким и звонким. Надувшись, я отвернулся, но по тусклой тени, падающей от наших тел под светом фонарей на дорогу, прекрасно видел, как сенсей тут же отвернулся, не произнеся и слова. Поставив ногу на педаль, он снова тронулся, а я не спешил поворачиваться к нему. — Хорошо, — после довольно долгого молчания, заговорил Тачибана. — Я больше никогда не буду звать тебя «Рин-чан». Обещаю. Его слова прозвучали спокойно, но я услышал в них обиду. Мог ли я ныне называть его Макото-сенсей? Когда мы доехали до моего дома, тренер не уезжал, пока я не дошёл до двери и не взялся за ручку. С неизменной улыбкой помахав мне рукой, покрасневшей от холода, он развернул свой велосипед и устремился вниз по улице. Глядя на то, как его силуэт в одно мгновение исчез за густой стеной деревьев у соседнего дома, я выбежал обратно на дорогу и громко прокричал ему вслед: — До завтра, Макото-сенсей! Парень обернулся на мой голос и снова попытался помахать рукой, но его велосипед сильно завилял, и он едва удержался, чтобы не упасть. Какой же он нерасторопный. Совсем скоро мы должны были снова встретиться на тренировке, и я долго прокручивал наш будущий диалог в своей голове. Несомненно, я должен был извиниться за столь резкий ответ, даже будучи уверенным в том, что Тачибана не держит на меня зла. Он слишком добр, чтобы подолгу держать обиду в своём сердце. Я готов был извиниться и позволить звать себя «Рин-чан», но на следующий день Макото-сенсей не пришёл на тренировку. Вместо привычного доброго здоровяка к нам вышел Сасабэ-сенсей — тренер из основного состава плавательной секции, по просьбе которого Тачибана помогал с тренировками — и объявил о том, что Тачибана-сенсей заболел. Тогда-то я наконец понял, что резкий травяной запах, исходивший от Макото в последнее время, был от травяных настоев, которыми поила его заботливая мать, когда он простывал. Из-за того, что Макото-сенсей был очень добрым, он сам вызвался отвезти меня до дома, не смотря на сильный ветер. Против этой стихии чудодейственное лекарство миссис Тачибана оказалось бесполезным. Жаль, что волосы Макото больше не пахли так странно. Я очень хорошо запомнил этот аромат.

***

— О-о-о, огромная! — воскликнула пара ребят постарше, остановившись у ёлки, стоявшей у входа. Если бы не они, я бы и внимания на неё не обратил. Зелёные пушистые ветки были украшены россыпью всевозможных игрушек разных размеров. Она просто пестрила яркими сияющими красками, однако ближе к верхушке её ветки были по-прежнему обнажены. Это мне и бросилось в глаза. — Тачибана-сенсей, повесьте это, пожалуйста, — окликнула тренера девочка из нашей группы, протягивая вверх сшитую своими руками игрушку. Определить с первого взгляда что это, или же кто это было не в моих силах. Праздничная ель мелко задрожала, и из-за неё выглянул Макото-сенсей, чуть не оступившись на высокой стремянке. Одетый в толстый зелёный свитер с широким воротом и растрёпанный — он выглядел таким уютным, словно Рождество уже наступило, а его глаза стали ещё ярче от избытка зелени вокруг. — О-о-о, Сузу-чан, как красиво! — воскликнул он, быстро спускаясь по шатающейся лестнице, цепляясь от страха мёртвой хваткой за её края. Красиво? Он явно лукавил. Ничего уродливей я в жизни не видел, если не считать рисунок пингвина Нагисы-куна, которым тот хвастался пару дней назад. — Я его сшила специально для праздника. Это дельфин, — густо покраснев, пробубнила девочка и опустила вниз голову, протягивая своего «дельфина» Тачибане. «Если это несчастное существо — дельфин, то почему он сиреневый?..» — Ты хорошо постаралась, Сузу. — Макото взял игрушку бережно, держа её кончиками грубых пальцев за тоненькую ниточку, пришитую к голове водоплавающего. — Я повешу его на самое видное место. — Нет! Не… не надо, — испугалась Миямото, вцепившись пальцами в край его вязаного свитера. — Сузу-чан, — погладив девочку по голове, начал Тачибана, — твой дельфин, правда, великолепен. Я хочу видеть его каждый день, пока не наступит Рождество, и мы потом будем вынуждены убрать ёлку. Взгляд его добрых зелёных глаз был устремлён только на Миямото. Его тёплая, тяжёлая ладонь прикасалась к ней, а широкая улыбка адресовалась не мне… Едва Сузу убежала, спешно поклонившись, я судорожно стал искать в своих карманах хоть что-то, что могло сойти за украшение: связка ключей с висящем на ней пластмассовым роботом-трансформером, рука которого была выломана ещё год назад; почти пустая пачка сладкой жвачки и пара конфет — ничего не подходило на такую «важную» роль. Оставалась только сумка, но прежде чем открыть её я уже мысленно подсчитывал время, которое потрачу на пробежку до дома и обратно. Наверняка Макото-сенсей уже закончит к этому моменту, и меня будут ждать только закрытые двери секции по плаванию. В сумке снова ничего нет. До чего же обидно! Надо было тоже сшить какой-нибудь отстой, чтобы тренер похвалил меня. Хотя, если внимательно приглядеться, то маленькая акула, висевшая на ручке белой сумки, подойдёт в самый раз. «Да! Моя акула на куски разорвёт её дельфина!» — подумал я, сжимая в ладони свой талисман, с которым готов был расстаться без сожалений. — Нэ, Макото-сенсей! — вдохнув глубоко, прокричал я у лестницы, и стремянка снова сильно задрожала, когда тренер пытался удержать равновесие. — Что случилось, Рин? — Я ничего не ответил. Лишь протянул к нему руку с акулой и улыбнулся. Он всё понял без слов. — Но это же твой талисман, — медлил он, прежде чем повесить её на колючую пушистую ветку. — Он и останется моим талисманом. Я хочу видеть его каждый день именно здесь. — Хорошо! — после короткого молчания воскликнул Тачибана, спускаясь вниз. Он задумчиво обошёл вокруг ёлки, а потом внезапно остановился и, положив руки по обеим сторонам бёдер, еле заметно улыбнулся. — Я повешу её тут, — ткнул он пальцем почти в самый центр густо украшенной ели. — Что?! Здесь?! — разозлился я, подбегая к нему в недоумении. — Но это же так низко! — Зато твою акулу сразу будет видно. Пожалуйста, дай мне красный шар из той коробки, — вежливо попросил он меня, кивнув в сторону старого ящика с украшениями, а сам привстал на носочки и повесил мой талисман высоко-высоко — выше, чем я думал. — Почему именно красный? — Красный — это цвет победы. Это твой цвет, Рин, — ответил он, вешая рядом с моей акулой красный праздничный шар, и обернулся в мою сторону. Я не мог поверить своим ушам и в реальность мимолётного прикосновения его ладони к моим волосам, таким же красным, как выбранный им ёлочный шар. — Макото-сенсей, я обещаю, что стану лучшим в Японии! — унимая дрожь, воскликнул я. Тачибана усмехнулся и кивнул головой так, что его взъерошенные тёмные волосы немного колыхнулись, став торчать ещё сильнее. Наверняка это из-за свитера его волосы стали такими непослушными. На следующий день я пришёл на тренировку раньше всех, когда Сасабэ-сенсей ещё сидел за бумагами у столика регистратуры. Старик даже не сразу понял, что я хочу от него, смотря на меня изумлёнными глазами, словно я призрак. Пришлось сделать всё самому: зайти за стойку, вытащить старый ящик из-под нижних полок шкафа, найти в жалких остатках украшений яркий зелёный шар и попытаться повесить его на ёлку. Правда, я был слишком мал, чтобы достать до акулы. Макото-сенсей очень высокий… — Тебе помочь? — снова отозвался Сасабэ-сенсей, стоя у меня за спиной. Даже он не смог дотянуться до нужной ветки, и подставил себе стремянку, чтобы повесить шар на указанное мною место. Не знаю, заметил ли Макото-сенсей мой сюрприз. Видел ли он, как два ярких праздничных шара откидывали свой свет друг на друга, переплетаясь своим сиянием около дешёвой пластмассовой акулы, делая её самым ярким украшением той праздничной ёлки четыре года назад?

***

— Нии-сан… Нии-сан! — молящим, но настойчивым голосом звала меня маленькая сестра. — Что? — Вставай. — Нет. Сегодня выходной. Я имею право выспаться. Го недовольно фыркнула себе под нос и легла рядом, обиженно скрестив руки на груди. Её хватило всего на пару минут тишины. — Всё, выспался? Вставай! — Го! Исчезни! — мой крик раздался на весь дом, только маленькую рыжеволосую девочку это никак не испугало. — Ну и ладно, — фыркнула сестра, поджав губы и резко вскочив с кровати. — Тогда я весь торт сама съем! Го резко отвернулась и устремилась к двери, но, застыв, обернулась через плечо и добавила: — С днём рождения, Нии-сан! От её писклявого от злости голоска меня пробрала дрожь — он словно врезался мне в слух остриём. Слова сестры заставили меня наконец проснуться. Он и вправду удивительный, этот торт, приготовленный руками моей матери. Нежный, сладкий, но с маленькими кислыми «хлопушками» внутри — он таял во рту, оставляя на языке яркое, но ненавязчивое послевкусие, которое лишь пробуждало желание съесть ещё. Мама с удовольствием наблюдала за тем, как я с сестрой уплетаю её творение. Сама она не съела и маленького кусочка, ограничившись лишь чаем. Наверно, именно поэтому я испытывал опустошение. Мне хотелось поделиться этой своей маленькой радостью ещё с кем-то, но на ум приходил только Тачибана-сенсей. Интересно, каким бы было его лицо, когда он откусил бы кусочек? Его эмоции настолько выразительные и открытые, что я стал за собой замечать, как моя мимика стала походить на его. Он словно кислая «хлопушка», оставляющая после себя послевкусие, пробуждающее во мне жадность и желание снова ощутить этот вкус… — Солнышко, что с тобой? — От внезапного прикосновения маминых холодных пальцев я выронил торт из рук, и он с глухим шлепком упал на тарелку. — Ты так внезапно о чём-то задумался. — Я просто наелся. — Тогда, — загадочно протянула она, вставая из-за стола и направляясь к кухонному подвесному шкафчику. Меня ждал подарок, и теперь я вновь ощущал лёгкое покалывание на языке от предвкушения. Потянувшись вверх, мама достала оттуда небольшой бежевый конверт, и я сменился в лице. Мне непонятная причина радости сестры и матери. Что такого в этом конверте? В обычном куске бумаги… Этот конверт не был праздничным или подарочным, скорее он был более официальным и немного чопорным. Лишь тонкая золотистая выделка у самого края и почти печатный, немного размашистый шрифт посередине, которым был выведен наш адрес и имена. Это — письмо, но оно не было написано на кандзи или хирагане. Торопливо открыв конверт, я метался взглядом по листку, вчитываясь в разбросанные в непонятном для меня хаосе английские печатные буквы. Только отдельные фразы и предложения сами находили в моих мыслях перевод: «Sports School; swimming; Australia…» — я сопоставил эти слова между собой и застыл, потупив взгляд. Мама сразу спохватилась, заметив мой ступор: — Я хотела отдать тебе его после прихода Соске. Но, прости, ты же знаешь, что я не могу долго хранить тайны. Она улыбнулась от неловкости и выдержала паузу. — Я не понимаю… — Тебя приглашают в Австралию. Мне позвонили сразу после летнего чемпионата префектур, но я не говорила тебе раньше. Хотела сделать сюрприз. Теперь у тебя есть шанс учиться в спортивной школе, — тараторила мама, стараясь делать серьёзный вид, а Го медленно краснела, надуваясь от злости, как воздушный шар. — Ура! Я стану лучшим! Я стану чемпионом Олимпийских игр, — воскликнул я, вскочив из-за стола. — Я смогу свершить мечту отца! — Я так счастлива, сынок, — улыбнулась мать. На её ресницах застыли слёзы. Иногда я говорю слишком много лишнего. По дому раздался несмолкающий звонок, и все оживились. — Я открою! — крикнул я уже после того, как подбежал к входной двери и наспех накинул тёплую куртку, чтобы выйти к другу, подгоняемый настойчивым звоном. Мама лишь обречённо вздохнула. На улице лежал пушистый снег, который ещё не расчистили после ночи. Я захлопнул входную дверь и спрыгнул с крыльца прямо на засыпанную снегом дорожку. Мелкие снежинки, ещё не успевшие слипнуться в одно сплошное снежное одеяло, тянулись за подошвами тапочек и иногда залетали под мои босые пятки, от чего меня словно било маленькими разрядами тока. За покрытой инеем калиткой я отчётливо слышал хруст снега и голоса. Они мне знакомы настолько, что сердце замерло, когда я с трудом распахнул ворота, и передо мной грузно упал снег, слетевший с верхушки калитки от толчка. — Рин? — Его тембр, словно барабан в ушах, а от пара, слетавшего с его губ, было горячо. Какой замечательный день… — Макото-сенсей! — поздоровался я, кивнув головой, и спешно схватил его за рукав зелёной куртки, словно боясь, что он сейчас исчезнет, растворившись в воздухе, как произнесённое им всего секунду назад моё имя. — Ты его знаешь, Рин? — окликнул меня Соске, и я наконец обратил на него внимание, пытаясь скрыть раздражение от того, что он тоже держит куртку Тачибаны с другой стороны. Он тянул моего тренера на себя с такой силой, что в тихий морозный день отчётливо был слышен треск шва. — Да! Что тебе от него надо? — вскрикнул я, прикрыв Макото собой, и отпихнул руки Соске в сторону. «Тише, Рин, тише. Твой голос и твои действия тебя выдают». — Он пытался выломать ваш почтовый ящик! — Синие глаза Ямазаки потемнели. Он спорил, только с кем? Со мной, пытаясь убедить меня в вине самого безобидного в мире человека? Или же с Тачибаной, не оставляя и шанса испуганному Макото доказать свою невиновность. — Нет! Я ничего не ломал! — Макото кричал от бессилия, зажмурившись и отрицательно мотая головой. — Да. — Нет… — Да! — закричал Соске и, словно меня не существует вовсе, снова сжал куртку на груди моего тренера и стал трясти его, гипнотизируя своими словами, которые он выговаривал очень чётко и медленно: — Рин наверняка вам что-то сделал, и вы решили отомстить таким образом. Как подло с вашей стороны поступать так с Мацуока в его собственный день рож… «Нет, нет, нет… Соске, заткнись!» — Это неправда! — сорвался Макото, и его лицо приобрело багровый оттенок, будто он сдерживал что-то внутри себя. — Я просто хотел передать кое-что Рину, а почтовый ящик замёрз. Мне хотелось, чтобы мой подарок был сюрпризом, поэтому отчаянно боролся с примёрзшей крышкой почтового ящика. Мы застыли. Соске по-прежнему держал куртку, не сводя своих глаз с лица пойманного на нелепом преступлении Макото, а я сдерживал слёзы и унимал дрожь по всему телу от радости. Тачибана-сенсей шмыгнул носом и часто заморгал, явно пытаясь избавиться от слёз. На моей памяти, Макото-сенсей был самым нелепым взрослым, которого я знал. Но он не вызывал у меня отвращения. — С днём рождения, Рин. — Опустив взгляд на усеянную следами наших ног дорожку, протянул он мне мягкий свёрток в однотонной подарочной бумаге. — До свидания… — Макото-сенсей! Спасибо! — закричал я ему вслед уже немного охрипшим от мороза голосом. Тачибана ускорил свой шаг, и кончики его ушей покраснели, а изо рта вылетел такой густой клуб пара, будто он улыбнулся. Я на это надеюсь… — Ты идиот, Соске! — Прости. Я думал, что он посторонний. — Ты много думаешь. В помятый свёрток был завёрнут свитер. Такой же объёмный и неказистый, как носил Макото. Он был немного большеват и довольно тяжёлым, но очень мягким и тёплым. Мне хотелось кутаться в него снова и снова, но он был некрасивым. Я ни разу не пришёл в нём в Иватоби в то время как Макото носил такие свитера с завидной регулярностью — у него их было много. У меня — один, но самый любимый. До жадности. Я не хотел, чтобы люди вокруг видели его. Я желал, чтобы никто и никогда не узнал, какой он тёплый и нежный — этот свитер Макото-сенсея.

***

— Вы слышали? — перешёптывались мальчики в раздевалке. — Ты о чём? — Говорят, что со следующего семестра у нас будет новый тренер. — Э-э-э?! Все застыли на месте, разочарованно уставившись на одного из учеников, объявившего неприятную новость. — Но как же Тачибана-сенсей? — Оказывается, он ещё старшеклассник! «Знаю…» — Правда? Кто бы мог подумать… «Замолчите…» — В этом году он выпускается из старшей школы и собирается поступить в Токийский университет. «Макото-сенсей!» Чем дольше я их слушал, тем глубже погружался в отчаяние. Какой-то мальчишка знал всё, я — ничего, и от этого я пылал от гнева. Громко захлопнув свой шкафчик, я взял сумку и направился к выходу. Мои волосы были ещё влажными, но я не чувствовал холод. Макото-сенсей стоял возле Сасабэ-сана. Они вели оживлённую дискуссию, и Тачибана то и дело смеялся, пожимая плечами, будто отвечал уклончиво. У меня тоже были вопросы, которые я хотел задать. — Ма… Ма… Тачибана-сенсей, — окликнул я его, и Макото изумлённо обернулся. — Что случилось, Мацуока? — вмешался в наш ещё не состоявшийся разговор Сасабэ-сан, но я даже не глянул на него, потупив свой взор в пол. — Рин, что случилось? — твёрдым голосом повторил вопрос учителя Макото, и я моментально поднял на него глаза. В его взоре я видел нотки укора. Я провинился — проигнорировал старшего… — Это правда, что… — не успел я закончить свой вопрос, как сзади раздался топот, и меня перебили ребята, всего несколько минут назад обсуждавшие уход тренера. — Тачибана-сенсей, вы от нас уходите? — мычащим стадом спрашивали они. Я стоял позади всех, но лицо Макото видел отчётливо и так ясно, словно он стоял совсем близко ко мне. Тренер сначала удивлённо захлопал ресницами, моргая, потом смутился под всеобщим вниманием и прикрыл ладонью свои губы, но, бегло пробежав внимательным взглядом по толпе, нашёл меня и успокоился. Обречённо свесив руки вдоль тела, он ответил: — Да, в конце марта я уезжаю в Токио. — И улыбнулся. «Чёрт!» — Нет! Тачибана-сенсей, не уходите от нас! — закричали все, но громче всех девочки, подоспевшие к представлению. Макото называл имена по очереди, стараясь успокоить каждого, но моё имя он не спешил произносить. «Он уедет меньше, чем через месяц и забудет все эти имена. И меня. Он определённо забудет и меня, ведь я всего лишь ребёнок». Надоедало слышать вечное «Тачибана-сенсей» и жалкие мольбы остаться. И его голос до противного нежен, когда Макото начинал извиняться и оправдываться, словно он был нам чем-то обязан. Глупый, жалкий Макото-сенсей. Вздохнув и не без труда отвернувшись, я ушёл. Никто даже не заметил моего отсутствия, а я открыл дверь и вышел на улицу, прерывисто и с трудом набрав в лёгкие холодного воздуха. В голове ни одной мысли, будто они все остались внутри плавательной школы подслушивать разговор, который я всё равно желал дослушать до конца, чтобы узнать причину. Я стоял неподвижно, подолгу смотря на велосипед тренера, хотя жил совсем в другой стороне от школы. — Тебя подвезти? — раздался его голос за моей спиной, как ни в чём не бывало. Я молчал, отрицательно покачав головой. Я прекрасно понимал, что стоит мне согласиться — и я не смогу его отпустить, ведь в моей жизни появится ещё одно воспоминание. Но и вслух не мог произнести слова отказа. Я действительно хотел поехать с ним… — Рин… — вздыхая, произнёс он моё имя с такой охрипшей нежностью, что по шее к самым волосам пробежали мурашки, словно его горячее дыхание обдало кожу. — Не уезжайте, Макото-сенсей, и тогда я тоже не уеду в Австралию. Хочу быть с вами вечно, — озвучил я свои мысли прежде, чем осознал это. Как же стыдно… — Поехали со мной. Я знаю одно место, где мы сможем поговорить, — сосредоточенно произнёс Макото-сенсей и взял свой велосипед. Он не разговаривал со мной по дороге и ехал очень быстро, словно стараясь успеть, прежде чем солнце окончательно скроется за горизонтом, и Киото погрузится в полумрак. Оставив велосипед у ограждения, Макото торопливым шагом направился к лестнице, ведущей между улочками домов вниз, прямо к океану. Всего через минуту-две мы уже стояли у самой воды, от которой нас разделяло всего несколько каменных ступеней и короткий старый рыбацкий пирс. В водной глади, покрытой мелкими мурашками волн, отразилось небо, освящённое закатом. Мир вокруг нас запылал яркими красками, даже вода. — Успел, — выдохнул Макото, неловко смеясь, и грузно сел на одну из последних ступеней. Его лицо в одно мгновение стало напряжённым, стоило Тачибане посмотреть на океан. — Я уже давно знаю про твой уезд, Рин. Мацуока-сама рассказала мне сразу после того, как получила подтверждение и пришла проконсультироваться у Сасабэ-сана. Тогда-то я всё и услышал. Я очень рад за тебя. Из тебя вырастет чемпион. — Вы знали? — Да. Макото не осмеливался посмотреть на меня, предпочитая вглядываться вдаль медленно темнеющих облаков. — Иногда я начинаю сомневаться, Макото-сенсей. Чем больше я думаю о своём отъезде в Австралию, тем сильнее мне становится страшно и одиноко. Я буду один где-то там, за океаном, пытаться оправдать чьи-то надежды. — А ты не думай о них. У тебя есть причина, по которой ты стал плавать? Она похожа на мечту? — Да. — «Я уже и забыл истинную причину моих стараний…» — Я хотел воплотить несбывшуюся мечту отца. — Хмм… — промычал Макото, обернувшись ко мне. — Что это за мечта, Рин? — спросил он, глядя мне прямо в глаза. — Стать олимпийским чемпионом… — Прекрасная мечта. О ней ты и должен думать, а не об оправданных надеждах своих родных. — Вы за этим и привезли меня сюда, Макото-сенсей? Чтобы сказать это? — негодовал я. Такой момент, а я думаю о нелепых признаниях. — Что? — Лицо Тачибаны вытянулось от удивления, а глаза широко распахнулись. Когда он стал густо краснеть, я сразу понял, что он осознал свой поступок только после моих слов. — Нет, Рин! Это… Это просто единственное красивое место, которое я знаю. Почему-то я хочу, чтобы оно осталось у тебя в памяти, когда ты улетишь. — Останется, — вместе с густым паром выдохнул я, улыбнувшись, и снова посмотрел вдаль океана. Всё моё лицо пылало, а мгновения стали вечностью, но мне их было мало. — А вы, Макото-сенсей. Зачем вам уезжать в Токио? — Чтобы осуществить свою мечту. — Какую? — Я хочу стать тренером. — Тренером? — мой голос немного взвизгнул. — Вы не хотите стать спортсменом? — Нет. — Макото улыбнулся, отрицательно покачав головой. Зачем все эти лишние жеманства? Не понимаю… — У меня больше нет того, благодаря чему я бы хотел стать чемпионом. Но я очень хочу помогать в этом другим. Например, таким, как ты, Рин. — Обещаю, Макото-сенсей, что я стану лучшим! Лучшим в Японии и во всём мире! — закричал я, срывая голос, и мои слова эхом пролетели над водой, отдаваясь вибрацией воздуха. За спиной раздался лай дворовых собак. — Да! — рассмеялся Макото, встав на ноги и хлопнув в ладоши. — Ты будешь лучшим, Рин! — Он так искренне радовался, словно чужая победа дороже его собственной. Будто я уже вернулся с победой. Дорога домой казалась мне слишком быстрой, хоть мы и ехали не спеша. Я не замолкал ни на минуту, рассказывая всякие глупости, несвязанные друг с другом, но Макото всегда находил, чем поддержать разговор, а я не мог насладиться его голосом и теплом его плеч под моими замёрзшими ладонями. Всё было прекрасным сном, пока озябший голос не произнёс: — Всё, Рин, мы приехали. Я молча слез с багажника велосипеда, спрыгнув на землю и не скрывая своего разочарования. Осталось сказать: «до свидания» — и уйти. — Нэ, Макото-сенсей! Давайте наперегонки! И когда я одержу победу, вы станете моей женой так скоро, как только я вернусь из Австралии! От такого напора Тачибана растерялся. Он безуспешно пытался выдавить из себя хоть какие-нибудь слова, но в итоге произнёс лишь: — А?.. Но почему, Рин?.. — Почему? — Мои губы снова растянулись в улыбке. — Конечно же, потому что я люблю вас! — Я тоже люблю тебя, Рин, — с невинным лицом ответил Макото и помахал мне на прощание рукой. «Он тоже меня любит…»

***

Сердце билось так быстро, что каждый его стук отдавался в ушах, заглушая собой звуки всплесков и восторженных голосов, выкрикивающих моё имя. Чем громче были крики, тем быстрее я начинал грести, забывая о сбившемся дыхании и усталости. Я зависим от внимания толпы, и это чувство не пропадает, когда я касаюсь ладонью до холодного кафеля стенки и выныриваю. Скорее, я становлюсь ещё более тщеславным, глядя на восторг, вызванный моим заплывом. Особенно восхищением в его зелёных глазах, когда он в последний раз протягивал мне руку, помогая вылезти из бассейна. — Рин-чан, ты великолепен! — рыдая в голос, кричал Нагиса, сжав меня в объятиях. Его светлые растрёпанные волосы щекотали мою грудь и ключицы, когда он разревелся, утирая нос об меня же. — Слезь с меня, — сквозь зубы процедил я, оскалившись и отталкивая от себя надоедливого паренька. — Давайте построимся и все вместе проведём Мацуоку-куна. Все дети послушно выстроились напротив Макото-сенсея в шеренгу, и тренер легонько хлопнул меня ладонью по спине, от чего я сделал шаг вперёд и набрал в лёгкие побольше воздуха, чтобы на выдохе произнести свою прощальную речь: — Спасибо всем. Я был счастлив учиться с вами и плавать в этом бассейне. «Иватоби» всегда останется для меня домом, а вы — моими друзьями. Все захлопали, даже Макото. Всё это время он не сводил с меня своих глаз, заставляя меня нервничать, и пробуждал во мне желание остаться. Последний день, когда мы могли так стоять рядом и смотреть друг другу в глаза наяву. Хрупкие последние мгновения я слышал его голос, который немного, совсем чуть-чуть дрожал, но Макото выглядел мужественно: его и без того очень широкие плечи расправились, а улыбка едва затрагивала губы, но всё равно была по-прежнему очень мягкой. — Макото-сенсей, — тихим голосом окликнул я тренера, когда все побрели в раздевалки. — М-м? — наклонился он ко мне, глядя прямо в глаза. Наши лица были так близко друг от друга. — Вы дали мне обещание, помните? — Какое обещание? — искренне негодовал Тачибана, нервничая. — Вы обещали посоревноваться со мной, — обиженно пробубнил я себе под нос, но тренер всё услышал. — А, ты об этом… — эта фраза была брошена так небрежно, словно он забыл что-то несущественное, а я по-детски навязчиво напомнил ему. — Ну и ладно! — вспылил я, отчеканив каждое слово, и отвернулся. — Ладно-ладно, Рин. Не кипятись. — Вы хотите устроить турнир? — Внезапно между нами очутился мальчишка с парой больших карих глаз, напоминавшие пуговки, служившие глазами у нелепых плюшевых медведей. — Да. Нагиса-чан, — кивнул Макото и снял с шеи секундомер. — Будешь нашим судьёй? — Судьёй? — Глаза парня стали ещё больше, а вьющиеся волосы на голове встали торчком. — Конечно, хочу! — вскрикнул Нагиса и выхватил из рук тренера ремешок секундомера. — Это плохая затея, Макото-сенсей, — упрекнул я его, глядя взбалмошному мальчишке вслед. — Я всегда держу свои обещания, — разминая руки и напрягая спину, ответил Макото, подмигнув. — Я не об этом, — рассмеялся я. Снова удары сердца заглушали всё вокруг, и я чисто интуитивно поднимался на стартовую тумбочку. Натянув на глаза плавательные очки, я до предела натянул тугую резинку и отпустил её — лёгкий шлепок по затылку немного отрезвил сознание, и я снова мог слышать бесполезную болтовню Нагисы. Краем глаза я наблюдал за движениями Макото на соседней дорожке. Его ноги массивные и очень мускулистые, а руки длинные и даже плавательный тренерский костюм не может скрыть их рельефа. Казалось, он одним сильным гребком переплывёт эти сто метров. Становилось немного страшно стоять так с ним. Я чувствовал себя слабым. Макото наклонился и согнул ноги, схватившись кончиками пальцев за край тумбы — наверно, Нагиса сказал приготовиться. Пора было и мне принять стойку, но я делал это медленно, рассматривая широкую спину своего противника. — Марш! — оглушительно разнеслось по бассейну, и Макото прыгнул в воду раньше меня, а я последовал за ним. От волн, исходивших от его тела, меня сносило с дорожки. Я пытался вдохнуть глоток воздуха, едва повернув голову, — мне в лицо ударила вода, и я едва ли не захлебнулся. Руки и ноги — они словно были не мои, а слабого и немощного ребёнка, оказавшегося в воде вместе с хищником, который способен потопить его, лишь ударив по воде свои хвостом. Эти движения; эта мощь; этот блеск его кожи под водой — Акулу могла погубить Косатка. — Тачибана-сенсей победил! — закричал Нагиса, когда я вынырнул из воды. Мне показалось, что я плыл целую вечность, хотя изо дня в день с лёгкостью преодолевал эту дистанцию. — Рин, — раздался его голос совсем близко, а я не желал поднимать головы. Мне было так стыдно. — Ты молодец! — Замолчи! — крикнул я слишком громко. Мой голос неприятно отразился от стен и вернулся ко мне. От него по коже пошли мурашки. — Хорошо. — В голосе Макото читалось разочарование. Ему было больно не меньше, чем мне. Когда он поднялся на свои руки и вылез из бассейна, снимая плавательную шапочку, я окликнул его. Макото остановился и повернулся ко мне нехотя. Я видел лишь кончики его дрожащих ресниц. — Как мне стать чемпионом, если я не могу одержать победу даже над своим тренером? — Поставить перед собой ещё одну цель, возможно? Я тоже попытался подняться, но руки дрожали, не в силах поднять моё худое тело над водой. Ладонь Тачибаны снова протянулась ко мне, помогая мне выйти из холодной воды. — Я непременно одержу над вами победу, Макото-сенсей. Вы ведь помните своё обещание? — с надеждой говорил я сбивчиво, сквозь ком в горле, который нарастал с каждой последующей минутой, когда приближалось время отлёта. Макото просто улыбался, глядя на меня, и я обнял его, игнорируя присутствие изумлённого Нагисы совсем рядом. Прикосновения к Тачибане согревали меня — он был таким уютным. Едва его дрожащие пальцы коснулись моей лопатки, как я прошептал: — Обещайте. Его руки сжали меня в крепкие объятия. — Обещаю, Рин.

***

— Сумка тяжёлая? Может, я помогу? — беспокоился Макото, провожая меня к дверям, за которыми уже виднелся закат. — Нет. Она абсолютно не тяжёлая, — соврал я, пошатываясь от её веса. Откуда у меня было в шкафчике столько вещей? Мы подошли к двери, и тренер остановился, коснувшись кончиками пальцев макушки моей головы. Его прикосновения были такими приятными… — Пора прощаться, — произнёс он, наклоняясь и приподнимая с моего лба длинную чёлку. — До свидания, — заученно попрощался я, словно безэмоциональный робот, и Макото улыбался, снова. Его рука слегка взъерошила мои волосы и отстранилась, но я успел сжать его запястье своей ладонью. Всё моё тело дрожало, словно я вот-вот мог взорваться. — Я напишу вам, Макото-сенсей, — пропустив в свои фразы пару всхлипов, дал я обещание, сжимая пальцы. — Буду ждать, Рин. — Зовите меня — «Рин-чан», — шёпотом, почти одним воздухом попросил я, но Тачибана снова меня понял. Он молча кивнул и выпрямился, становясь для меня недосягаемым из-за своего роста. — Я всегда так зову тебя в своих мыслях. Плечи его сгорблены, а руки были беспомощно опущены вниз. Глаза блестели, будто стёкла на солнце, но он улыбался мне и махал рукой, даже когда дверь между нами уже закрылась. «Не смотри так на меня! Улыбнись! Сделай вид, что ты счастлив!» — твердил я себе, махая ему на прощание. «Пожалуйста, Макото-сенсей, не забывайте меня…» И Макото кивнул, словно дав ответ моим мыслям. Дав мне шанс сохранить надежду на долгие десять часов перелёта. Поддерживая меня, оберегая от страха перед иностранцами, когда я вселился в общежитие и те подолгу смеялись над моим акцентом. Я писал обо всём, что меня пугало, и от этого становилось легче. Я чувствовал себя защищённым, запаковывая конверт и отправляя его по новому адресату. Но чем дольше длилось молчание, тем сильнее я отчаивался. Золотая мечта стала для меня кошмаром. Австралия — тюрьмой, где правили кошмары и боль. А Макото всё не отвечал на письма. Я потерял мечту в одно мгновение, стоило закату снова озарить океан далёкой и чужой Австралии.